ин. Василисса

Государь император Николай Павлович, узнав об этой просьбе и о желании Брянчанинова идти в монастырь, поручил своему августейшему брату, великому князю Михаилу Павловичу, отговорить всеми любимого воспитанника от такого предприятия. В первых числах января 1827 года Дмитрий Александрович [Брянчанинов] был потребован во дворец к великому князю. Там было собрано все высшее начальство инженерного училища. Девятнадцатилетний юноша с трепетным сердцем, но твердой волей предстал перед собранием. Великий князь сообщил ему, что государь император, зная его способности к службе, вместо отставки намерен перевести его в гвардию и дать там такое положение, которое удовлетворит и его, Брянчанинова, самолюбию и его честолюбию.Молодой человек сказал на это, что, не имея достаточных денежных средств, он не может служить в гвардии. "Заботы об этом государь изволит принять на себя", прервал великий князь. "Расстроенное мое здоровье, - продолжал юноша, - о чем известно его величеству из донесений лечивших меня медиков, поставляет меня в совершенную невозможность нести труды служебные, и, предвидя скорую смерть, я должен позаботиться о приготовлении себя к вечности, для чего и избираю монашеское звание". Великий князь заметил, что он может получить службу в южном климате России и что гораздо почетнее спасать душу свою, оставаясь в мире. Брянчанинов отвечал: "Остаться в мире и желать спастись - это, ваше высочество, все равно, что стоять в огне и желать не сгореть". "Я не проповедник, я не проповедник", - отступив несколько шагов назад, сказал великий князь и, приветливо относясь к юноше, желал склонить его к покорности, но потом, видя непреклонность Брянчанинова, стал грозно кричать на него как на ослушника высочайшей воли; тот побледнел. Увидя такую перемену в лице болезненного юноши, его высочество, переменив тон, сказал: "А, что? Испугался? Отказываешься от монашества?" - "Напротив, ваше высочество, - почтительно, но твердо отвечал Брянчанинов. - Прошу оказать мне милость - уволить меня от службы". *** Живя на Бабайках, преосвященный Игнатий передавал своему брату Петру Александровичу, что вскоре затем обстоятельства потребовали представиться ему лично государю в Зимнем дворце. "Я вошел в залу, - говорил преосвященный, - и увидал через две залы, в дверях третьей, самого государя, который стоял и, грозя мне указательным пальцем поднятой кверху руки, смотрел на меня столь гневно, что, делая ему поклон, я стал мысленно молить Господа помиловать меня в будущей жизни, когда здесь на земле я обвиняюсь в том, в чем не виноват, и наказуюсь без помилования. Пройдя следующую половину залы, я, по обычаю, опять поклонился - лицо государя стало изменяться, и когда после двух еще обычных поклонов я приблизился к нему, то он обнял меня, с великою милостью отнесся ко мне и отпустил меня так неожиданно благосклонно, что мне стало даже страшно, что я по малодушию своему дерзнул молить Господа о земном помиловании, которое с такою очевидностию и быстротою было даровано мне. Тут положил я себе завет впредь не дерзать молить Господа ни о какой земной отраде". "Ищите всюду Духа, а не буквы. Полное жизнеописание Святителя Игнатия Кавказского, составленное его ближайшими учениками"

Моя мама была послушницей в монастыре. Келейницей у матушки Елизаветы. И решила я ее навестить: надо же проверить, как она там живет. Приехала помолиться, потрудиться, а главное, в себя прийти: лето жаркое, дымное, позади - смена в детском лагере, где за детьми глаз да глаз…Отдохнуть - хоть поспать немного. Не отоспаться, а так, хоть чуть-чуть… На леса посмотреть, воздух вдохнуть, тишину послушать. Главное в покое побыть, дать душе расправиться, разжаться. Мама живет в башне. Конечно: монастырь-то мужской! Домом ей служит эдакий шанхайчик, не поймешь, гнездышко или норка. Крутая лестница ведет вверх, а там из терраски дверь в саму башню. Коридорчик, две комнатки. Башня граненая, в каждой грани по окошку под углом друг к другу. В комнатах светло. Комнатки ма-а-а-аленикие! В них иконы… много, особенно у матушки. Еще - телефон и интернет, но пользуется она только телефоном. Интернет для мамы, а маме для сайта: новости писать, на вопросы отвечать. Он меееедленный мы уже давно забыли, что такой бывает. А оно для монастыря и хорошо: клади себе творения святых отцов рядом и читай, пока загружается заодно и предание освоишь, а то так-то некогда, поди… Мама живет в кухоньке. Печка, столик, шкафчик с посудой, пара табуреток, топчанчик, два окошка в граненых стенах. Если поставить раскладушку для меня и рюкзак в угол места почти не останется. Разве что встать помолиться ночью, особое правило почитать, пока я сплю. Из своей самой красивой кофточки мама сделала подстилку для Мурки, положила на топчанчик и Мурка только на ней и лежит, за границы не вылазит. А иначе как? Сядут хозяйки в подрясниках - будут все в шерсти. А шерсть у Мурки светлая. То ли дело мне: мои юбки нелипучие, да еще и светлые. Хотя и у меня проблема надо распороть матушкин апостольник, который «сел» и скукожился. Получилось, как будто с рюшами. Непорядок, надо переделывать! Мурка, не подходи, сиди на подстилке со своей шерстью! Лаской Мурку не балуют, но еду приносят вкусную: молоко, рыбу из трапезной. У Мурки тогда хвост трубой.Каждое утро Мурка ходит охотиться, рано… Надо встать и выпустить. Возвращаемся с утреннего правила на пороге лежит добыча. Мурку хвалят. Матушка делает это очень мастерски, раскатывая «р», это у нее очень здорово получается. «Мурррка!», «Катерррина!» как-то всегда с юмором и улыбкой. Литургия позднее, чем утреннее правило. Выхожу по лестнице просто взлетает вверх Мурка, во рту что-то черное. Кротик. Приносит его на середину комнаты, к столу, хрустит шкуркой и косточками. «Фууу, Мурка!!!» но надо бежать на службу. Возвращаемся на полу только пятнышко крови. С птичками хуже: перья несъедобные, посреди комнаты - и крылья, и голова, и хвост. Я не могу, а мама привыкла, убирает спокойно. Ох, Мурррка! Мурена! Как я люблю тебя погладить! Дома кошку не заведешь: книги, иконы, посуда все на открытых полках в одной комнате в коммуналке. Да и что мучить животное? Дома почти не бываю, только ночевать прихожу, а так все дела, дела… Помрет с тоски животина. А тут Мурка! Такая гладкая, такая мягкая, мордой тычет, лапками когтит… Муррррка! Ложусь в свою раскладушечную нору: «Мурка, иди сюда!» хлопаю по одеялу. «Что?» прыг, топ-топ-топ, опять прыг, «мрррр». Лежит на одеяле, теплая, тяжелая, урчит… Вот оно счастье. Как в детстве… Засыпаю… *** Катерррина, тебя к телефону!!! Мам, я добралась, все в порядке. Как там матушка, как Мурена? Почеши ее от меня… Да как Мурка? Только ты уехала, перестала каждый день охотиться и таскать дохлятину в дом так и кладет, как раньше, на коврик перед дверью… Это любовь была… а я и не заметила. Я ж приласкала только, и совсем не поняла, что эти кротики для меня, чтобы хоть как-то выразить, ну, как умеет… Вот и в жизни, наверное, также бывает, один человек другому скажет ласковое слово, и тот начинает кротиков носить, а первому невдомек, с чего вдруг все эти кротики… Источник

Я в данном случае никак не могу понять, на что направлена вообще эта реформа, на исправление ошибок в богослужебных текстах или все же на их перевод на русский язык? Потому что обсуждаются именно эти два направления, одни упорно ратуют за то, что надо богослужебные книги исправить, другие упорно против русского языка в богослужениях. И у меня такое чувство возникает, что спорят о двух совершенно разных вещах, ибо ошибки ошибками, да, наверно, их надо исправлять, но когда слышишь подобную формулировку опроса: "в православных храмах службы должны вестись на современном русском языке", то становится действительно страшно за то, к чему же эта реформа может привести. Тогда я бы уж вслед за этим опросом устроила для людей, которые за современный русский язык в богослужениях другой опрос: "А начнете ли вы в храмы ходить, если там все будет так понятно и чисто по-русски?" Простите, накипело))

Комментарий к Статье понравился: Сергій: "Крайне странно видеть результаты и обсуждение этого “всероссийского” опроса о судьбе богослужебного языка Русской Православной Церкви. Никому в голову, например, не придет опрашивать граждан России, на каком языке совершать богослужения иудеям, мусульманам или старообрядцам. Но, если дело касается РПЦ, тут – пожалуйста. Культура ток-шоу постепенно берет верх. Раньше все были специалистами в области медицины и педагогики. Теперь к этим областям знаний прибавилась еще и литургика. Да и среди вариантов ответов не было совершенно естественного: “В данном случае я не вправе что-либо советовать”. – Не вправе, потому что не православный. Не вправе, потому что не исповедуюсь, не причащаюсь, а в храме бываю лишь несколько раз в году. Не вправе, потому что у меня нет ни сил для поста, ни времени для молитвы. Не вправе, потому что основную информацию о Православии, о Церкви, о священнослужителях черпаю из бульварных газет... Много ли будет таких людей? – Более чем достаточно. Должно ли радоваться и пытаться помочь, когда эти люди приходят в храм и задают странные порою вопросы? – Несомненно. Должно ли уподобляться им? – Ни в коем случае." И смутно что-то верится, что данный опрос вообще был.

Мученица Татьяна родилась в 1903 году в Томске, в 17 лет она окончила Мариинскую гимназию, это был 1920 год, когда страна вступила в полосу решительных и кровавых перемен. 5 сентября 1937 года сотрудники НКВД в последний раз арестовали Татьяну в городе Александрове Владимирской области, где она тогда жила. Собираясь в тюрьму, она написала родным: «За все всех благодарю. Простите. Я знала, надев крест, тот, что на мне, – опять пойду. За Бога не только в тюрьму, хоть в могилу пойду с радостью». Татьяну обвинили в том, что она опекала в госпитале больных, включая тех, к кому по своим служебным обязанностям не имела отношения, в том, что когда один из больных скончался, она, не смущаясь присутствием других больных и медицинского персонала, осенила его крестным знамением, что, невзирая на работу, она посещала храм в дни церковных праздников, что, находясь на дежурстве, выдачу лекарств сопровождала словами: «с Господом Богом» и одновременно крестила больных, а тяжелобольным надевала на шею крестики. На допросе следователь спросил, правда ли, что сослуживцы упрекали ее в том, что она ведет слишком скудную жизнь. Татьяна ответила, что действительно, люди, «жалея меня, говорили: "Вы бы получше оделись и поели, чем посылать деньги кому-то", я отвечала: "Вы можете тратить деньги на красивую одежду и на сладкий кусок, а я предпочитаю поскромнее одеться, попроще поесть, а оставшиеся деньги послать нуждающимся в них"». 22 сентября 1937 года тройка НКВД приговорила Татьяну к расстрелу. Мужественная исповедница, всемерная помощница в узах находящимся девица Татьяна была расстреляна группой палачей на Бутовском полигоне 23 сентября 1937 года. Татьяне было тогда 33 года. У Креста “Не отвержи мене от лица Твоего…” Умоляю, мой Бог справедливый: Успокой мое сердце: не жду ничего Я от жизни земной, прихотливой. Мне не радость сулит эта жизнь на земле, Я решила идти за Тобой, И в награду за то, что служу Красоте, Мир покроет меня клеветой. Но во имя Твое все готова терпеть, Пусть я только лишь горе найду. За Тебя, мой Господь, я хочу умереть, За Тебя на страданья пойду. Мир не понял меня, и над скорбью святой, Что в своей затаила груди, Посмеется шутя и, смеясь над Тобой, Приготовит мне крест впереди. Но готова служить всей душою Тебе, Пусть враги мне родные мои; Утиши мою скорбь, мир усталой душе Посылай в наши тяжкие дни. Пусть осудят меня, и не будет друзей, Я с Тобою останусь одна, - Только будь неразлучен с душою моей, Помоги выпить чашу до дна. Я отраду нашла у Креста Твоего, И уж в мире от мира ушла, Мой душевный покой отдала за Него, Много слез в тишине пролила. Не слезами, а кровью я раны Твои, Мой Спаситель, готова омыть. Я хочу, чтоб скорее настали те дни. Мне бы жизнь за Тебя положить. 1922 год Мученица Татьяна (Гримблит)

Ой, как бальзам на душу!!! Спаси Господи, Саша!!!

Первая песенка была, которую мы в Воскресной школе выучили. Помню, любила ее очень!!!

(Тоже из старых записей. К сожалению, не сохранился источник. (( Только название главы, в которую входил рассказ - "Непридуманные истории") Боль была ужасной, непередаваемой. Кто сказал, что время лечит? Проходили дни, недели, месяцы, но легче не становилось. Человеческое сострадание исчерпало себя: замолчал телефон, перестали приходить письма. Все, что осталось мне, - это неуютный песчаный холмик на дальнем кладбище и фотопортрет в нише мебельной стенки с уголком, срезанным черной бархатной ленточкой. Были еще письма, документы, разные ценные бумаги в кабинете, в ящиках стола, - но нет сил даже войти туда. Изящный газетный столик. Снотворное. Нет, не могу. Сон не приносит облегчения, в снах возвращается прежняя жизнь, счастливая, далекая. В моих снах Митя вегда живой, веселый, лицо мирное, светлое... Взгляд так и прилип к флакончику с лекарством: не могу оторвать его, как под гипнозом. По одной таблетке два раза в день... А если сразу все? Мысль была страшна, глубока и холодна. Холод ее проник до сердца, парализуя волю, отнимая последние силы. В отчаянии я выбежала из дома, едва успев накинуть пальто. Но как можно убежать от мысли? Я шла по набережной, сама не зная куда, а страшная мысль кралась по пятам, не давая покоя. Она настигала меня снова и снова и с непонятным дерзновением требовала исполнения... Вдруг сквозь слезы я почувствовала, что кто-то есть рядом. Взглянула: старушка в длинном старом пальто. Вместо сумки - узелок из большого клетчатого плата, в сухонькой ручке - деревяная клюка.- Эх, дочка, плачешь то как. Знать, горе велико? - Да. - Что ж у тебя, милая? - Муж погиб. Света белого не вижу... - Такими-то слезами сердцу не помочь, горя не избыть. - Так что же делать-то? - Молиться надо, поминать его. Он ведь не умер, муж твой. - Как это - не умер? - А так. Смерти нет. На том свете он, однако, живой. И ты ему можешь даже весточку послать. Поди в церковь Божию, без Бога, гляди, как сердцу горько, а утешить некому... Голос тихий, по-родному "окающий", журчал, как весенний ручеек, обламывая лед недоверия. - Ступай завтра поутру. Знаешь, здесь в переулке собор? Туда и пойди. Мысль была новой. В горячечном бреду последних часов она стояла одиноко и как будто светилась, словно окно в непроглядном мраке. Я ухватилась за нее, как утопающий за соломинку. - Как же это - "весточку послать"? - решилась спросить я у доброй старушки, но никого уже не было рядом. Теперь можно идти домой, но я еще долго сидела на холодной скамье, повторяя поразившие меня слова: "Смерти нет!" Утром решилась идти в храм, указанный доброй старушкой. По пути изо всех сил старалась не думать ни о чем, но мысли беспокойно набегали, как волны на прибрежный песок. Что говорила она? Смерти нет... Ненормальная? Больная? Нет, не может быть: такое чудное лицо, добрые глаза... Жаль, не спросила ничего. Как это - "весточку подать"? Ничего не знаю. Вот досада! В храме так тихо. Полумрак. Потрескивают свечи, мерцают какие-то разноцветные огоньки перед иконами... А, вот оно! несколько женщин что-то пишут, низко склонившись над столиком. Пришлось подойти и заглянуть через плечо: о упокоении... раба Божия... Так, значит, это правда?! Пишут ведь- значит, надеются, что дойдет. - Все правда! Смерти нет, дерзай, не бойся! - голос прозвучал где-то рядом, тихий, сладостный. Я оглянулась. Кто это? Кто говорил со мной? - Вы мне что-то сказали? - решилась спросить я у одной женщины. - Нет, вам показалось. По-моему, вы разговариваете сама с собой. Этого еще не хватало. Чтобы я сама с собой разговаривала? Но нет, голос был, мне не показалось! Не помню, как достала ручку, написала "весточку" на крохотном листочке, отнесла куда положено. Теперь что? Уходить не хотелось, но и стоять просто так, ожидая невесть чего, казалось глупо. Где-то впереди низкий женский голос монотонно читал что-то. Прислушалась: ничего не понимаю, ни единого слова. Внезапно навалилась усталость, и разочарование крепко сдавило сердце. Надо идти. Я уже повернулась к выходу, как вдруг... Мне показалось, что раскрылся высокий свод и вместе со светом чудесный голос, многократно усиленный, хлынул умилительно и сладкогласно: - Аминь! Я замерла. Это был тот самый голос, который говорил мне, что нет смерти и чтобы я не боялась. Мне хотелось слушать его еще и еще, и дивный хор, согласно моей измученной душе, без конца взывал: - Господи, помилуй! Чудные звуки действовали, как струи, омывающие, утешающие, возносящие в неведомую высь. Лицо было опять мокрым от слез, но эти слезы не душили, не давили сердце, а наоборот: с ними уходило изнутри неизбывное горе, становилось легче и легче. Дома оказалось на редкость грязно, пыльно и заброшенно. Я не могла отделаться от ощущения, что на все смотрю какими-то новыми глазами. Вот мое кресло, в котором сплю уже полгода, не решаясь почему-то лечь на диван, вот дверь в кабинет, мимо которой проходила, сдерживая стоны. Вот и Митин портрет с траурным уголком. Лицо опять, как во сне: светлое, улыбчивое... Впервые смотрю так долго и не плачу... Что же у меня есть хорошего? Ах, да - он, Митя. Митя был объяснением всему. И все же в моей жизни чего-то не хватало. Остался какой-то незаполненный кусочек. Жизнь пронесла меня мимо чего-то очень важного, более того, мимо самого главного. Смерти нет - как я могла этого не знать? - Что же у меня есть? Добрые глаза старушки... Свет в окне... Дивный чудесный голос: "Смерти нет. Аминь!" В следующий раз в храме, подавая записочку, я вдруг обратила внимание на книги. Книг было много. Вот что поможет мне! - Дайте мне книгу о вере, - попросила я, - самую главную. Женщина за стойкой едва приметно улыбнулась. Я думала, сейчас она будет долго искать, но нет, быстро обернулась и подала мне книгу. "От Иоанна Святое Благовествование"... По дороге домой я с удивлением отметила, что наступила весна. Солнце купалось в лужах, воробьи оглушительно чирикали. На углу продавали цветы: розы, гвоздики, тюльпаны. Вдруг меня накрыл знакомый тонкий, горьковатый запах. Мимоза! Милые пушистые "цыплячьи" веточки...Отчего так светло дома? Свет даже режет глаза. Ну конечно, ведь гардины распахнуты, стекла вымыты, как это я забыла? Что у меня есть? Да, книга! Не садясь в кресло, открываю. Новые страницы перелистываются сами упругим белым веером. Наконец, они остановились, и я прочла: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня не умрет вовек. Веришь ли сему? (Ин. 11, 25-26) Я задохнулась от волнения, дрожа, как в лихорадке. Действие этих удивительных слов было сильнее, чем ангельское пение. Я вдруг поняла, что вопрос этот обращен именно ко мне и Кто-то ждет моего ответа, от которго зависит вся моя жизнь! Веришь ли сему? Не верить - значит возвратиться назад, в пыльный душный мир, к безысходности, отчаянию, жутким мыслям. Нет! Только не это. Бедное сердце мое, не слушая доводов рассудка, уже само отвечало за меня: Верую, Господи! В прихожей оживился, запел гонг. Кто бы это мог быть? - Ты жива еще, моя старушка? Какой знакомый голос, густой, сильный. Антон. Как я рада, просто удивительно. У Антона в руках цветы. Глаза - как у брата, широко распахнутые, внимательные - ничто не укроется. Он рад, что я не плачу, что в доме исчез беспорядок прежних тягостных дней. Вдруг взгляд его упал на веточку мимозы в тонкой вазе на столике. Я без труда слежу за ходом его мысли, играющей на открытом полудетском лице, чуждом всякого лукавства. Как он мне напоминает Митю! Он, вероятно, думает, что в моей жизни появился кто-то, кто принес мне эти цветы. Если бы он только знал, Кто у меня есть! Если б все они только знали! Придет время, я непременно расскажу Антону и всем, но не сейчас. Сейчас это только мое, самое дорогое, тайное. Страшно: вдруг не поймут? Оно - как нежный расточек, только-только проклюнувшийся. Не хочу, чтобы на него наступили!

Ааааа, никогда не понимала и, наверно, не пойму, чем же плоха самостоятельность и "мужская психология" женщины в современном мире!!! Сколько всего прочитала и никак не доходит. Не доросла еще, видимо )))))

"И хотя это время кажется нам невыносимо болезненным и мрачным, тем не менее "Се время благоприятное, се время покаяния". - Ничего себе!!!! А я то думала... )))

Да, Ольга, ему

Мое самое любимое стихотворение у Батюшки и вообще самое-самое любимое стихотворение. ) "В начале было Слово..." Посвящается о. Рафаилу Впервые плачу. Кто понять бы мог? Кто эти слезы сделал бы словами? Что значит: жить, всегда идти вперед, Когда я всё оставил за плечами? Kaк отойти от запертой двери И как не целовать теперь порога, Когда отсюда только увести, а не впустить Могли бы все дороги. Я видел то, что потерял навек, Блаженны те, кому потом расскажут, Они уж могут верить или нет И скинуть с сердца горькую поклажу. А первому как быть: я видел свет, И тьма его не свергла, не объяла. И как смогу, пусть через сотни лет, Сказать себе, что это показалось, За все я сам впервые виноват, Пусть выплакать я буду это в силах, Пусть не по капле, пусть как водопад, Все горе из души на землю хлынет. На время пусть заглушит боль во мне, Чтоб я не знал, что эти слезы значат, Чтоб я как пес, тоскуя в темноте, Хотя бы солнцу радоваться начал. Но нет, в ладонь уткну лицо. Как жаль, что я чего-то не предвижу. Пойму, взглянув назад через плечо, Что гордостью до праха я унижен. Другому мою скорбь не передать, Она в душе как долгий жгучий ветер, И мне с коленей, кажется, не встать, И щеки в кровь истерли слезы эти. И что теперь: лишь он помочь бы мог, Он горечь сердца вырвал бы с корнями, Что значит: жить, всегда идти вперед - Когда я все оставил за плечами? иером. Василий Росляков

«Ты слушай всех, но принимай решения сам. Помни, что у России нет друзей. Наша великость всегда вызывает зависть. Опирайся на Церковь, потому что Церковь всегда с народом» - золотые слова!!!!!

Хороший, родной батюшка!!!!!

Св. прав. Иоанн Кронштадский "Моя жизнь во Христе" Как превратен сей свет! Тут веселие, музыка, - здесь заупокойные молитвы, пение, плач о умершем; здесь богатство, роскошь, великолепие - тут голая бедность, недостаток во всем, в приличной и достаточно согревающей одежде, теснота, отвратительная грязь, сырость. Здесь цветущее здоровье, избыток сил, - тут болезни, дряхлость, изнеможение; здесь просвещение, многознание, - тут невежество, мрак; или; здесь с светскою образованностью высокое духовное просвещение и благочестие, и в этом соединении прекрасная и приятная гармония, красота духовная; здесь же светское просвещение и при нем безверие, безнравственность, - это духовное безобразие, дисгармония, диссонанс, раздирающий душу; здесь успех во всех предприятиях, - тут безуспешность; здесь все легко достается: и деньги и вес в обществе, почести, отличия, - тут - изо всех сил бейся и ничего не достигнешь или только при огромных усилиях достигнешь немногого. Кто разрешит это невидимое противоречие? Один Бог. Мы можем только гадать. *** Я нравственное ничтожество: без Господа нет у меня истинно верной мысли и доброго чувства, и прямо доброго дела, без Него я не могу отогнать от себя помысла греховного, чувства страстного, например, злобы, зависти, блуда, гордости и пр. Господь совершение всего добраго, что я мыслю, чувствую, делаю. О, как беспредельно широка действующая благодать Господа во мне! Все для меня Господь, и так ясно, постоянно. Моя - только греховность, мои - только немощи. *** Господи, Ты непрестанно побеждаешь во мне ад, по молитве моей, и если я доселе не во аде, это Твоя милость, ада Победителю, Господи! Слава Тебе, Благодетелю, Спасе наш! Что было бы с нами без Тебя? Мы были бы истинные звери, и истребили бы друг друга. Что с отдельными личностями было бы, то и с народами. Если бы отдельные лица и народы жили по Евангелию Твоему, не было бы тогда вражды, междуусобий, войн. Когда мы вполне сознаем необходимость для нашего блага временного и вечнаго - жить по Евангелию? А теперь как мало и читающих Евангелие! *** Господи, благодарю Тебя от всего сердца моего за благодатное веселие Духа Твоего Святаго во время Богослужения общественнаго и домашняго, за очищение грехов, за мир, умиление и слезы, за отеческое утешение, за дерзновение, за силу. "Письма Святогорца" Три случая в вашей жизни, — отвечал демон пустыннику, -грозны и невыносимы для меня: таинство крещения, где я совершенно теряю свою силу и право над вами; крест, который мучит меня, гонит и уничтожает, и, наконец, — причащение". "Последнее, — продолжал бес, — страшнее мне самой геенны: оно то же для меня, что солнце для тьмы; я не могу не только приблизиться к достойно причащающемуся, но даже страшусь взглянуть на него. Свт. Феофан Затворник Взойди мысленно на Голгофу и пойми, чего стоят грехи твои. Ужели еще будешь уязвлять главу Господа терниями грехов своих? Еще ли будешь пригвождать Его ко кресту, прободать ребра Его и издеваться над долготерпением Его? Или ты не ведаешь, что, греша, участвуешь в мучениях Спасителя и разделишь за то участь мучителей; а если бросишь грех и покаешься, то причастишься силы смерти Его? Избирай одно из двух: или распинать и вечно гибнуть, - или сраспинаться и живот с Ним вечный наследовать. Посмотри! Все уже пошли к Господу... и тот обратился, и другой, и третий. Ты что стоишь? Иди! Разве ты хуже других?

Спаси Господи!!! Будем стараться

А я в 15 лет начала искать смысл жизни, искала везде и никак не могла понять, зачем же я живу, для чего. Мучения были жуткие, чувствовала себя самым одиноким человеком на земле )) Начала читать философию и как-то попадались мне книги все атеистические и я сразу их откладывала, потому что была уверенна, что Бог все же есть. Никогда не забуду тот вечер, когда открыла Детскую Библию (ибо другого варианта этой Книги дома не было на тот момент), чтобы найти там ответ на свой вопрос. Открыла на странице, где была картинка - Христос стоит у двери, а рядом курсивом написано: "Се стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним и он со Мною.” (Откр. 3:20) И мне сразу стало все понятно, все вопросы сразу отпали сами собой, стало легко и мирно на душе. Непередаваемо оно, то чувство благодати, которое дает Господь, когда только-только к Нему приходишь... Книга Откровения Иоанна Богослова стала первой, которую я прочитала из книг Нового Завета и до сих пор остается самой любимой.

Объятия Отча... Рассказал один монах: «Есть вещи, о которых больно вспоминать. Но, может, кому-то пригодится. Когда живешь рядом со священником длительное время, чувство благоговения перед священным саном притупляется. Моим соседом по семинарской комнате был один иеромонах. Со временем я, простой семинарист, стал позволять себе довольно дерзко делать ему замечания, сообразно своему мнению о благочестии: «Тоже мне монах — и построже видели, тоже мне пастырь — и ревностнее встречали!». В очередной раз, сильно рассердившись, я напустился на батюшку. — Да ты на себя в зеркало посмотри! Тоже мне «старец»! Митру он себе заготовил, «архымандрыд»! — с этими словами я достал из шкафа неудачную заготовку для митры, числящуюся в батюшкином «стяжании». Я подошел к сидящему на кровати иеромонаху, и нахлобучил ему на голову эту «митру». Потом набросил на его плечи одеяло, соорудив подобие фелони. И собирался взять зеркало, чтобы дать ему полюбоваться на результат своего глумления. Еще раз взглянув на своего соседа, я замер. Передо мной сидел Он. Поруганный мною Христос, чей образ несет любой священник, сидел и грустно улыбался, глядя на мое безумие. Для полноты евангельского образа мне оставалось лишь плюнуть Ему в лицо и надавать пощечин! И, казалось, чей-то шепот за левым плечом подсказывал мне слова поругания: «Радуйся, „архымандрыд“! Радуйся, Царь Иудейский!» Я до сих пор не могу без слез вспоминать о том, как батюшка обнял меня рыдающего и тихо повторял: «Бог тебя простит!» В тот вечер я понял, что значит Священство… Записки на полях души. игумен Валериан Головченко.