Дух человека - источник созидания и разрушения

[Ерёмин Андрей 4 737]

Очень поучительная лекция для нас.

 

[mlsha 856]

Вот часто такое у меня смотрю проф. Осипова - слова мудрые, правильные, хорошие примеры приводит, но вот как-то чего-то не хватает...

а вот если посмотреть отца Даниила Сысоева - его слова, они как огнём обжигают...

[Ерёмин Андрей 4 737]

Я собственно хотел обратить внимание на своевременность и важность темы - "Дух человека - источник созидания и разрушения". О настоящем положении в православии речь. Каждый из богословов на своём месте и в своё время, предопределённое им Господом. Не хотелось бы уже в который раз переходить на праздное обсуждение достоинств, недостатков, личных ощущений лекторов.

 

Суть в том, что с возрастанием возможностей нашего информационного питания и возможностей выбора в получении информации, мы не становимся прилежнее ко Господу. Фарисейство, книжничество, законничество начинают преобладать над духовностью нашей. Вера наша становится поверхностной, мысль стремится к Богу, а душа лежит в праздной лени. Мы совершенствуем себя в познании истины, но не совершенствуем в творении Богоугодных дел реального проявления любви. А вера без дел мертва. Всё чаще можно слышать призывы наших старших наставников в вере о том, что познание Бога это не только знания о Нём, а ещё и непременное житие по Заповедям Божьим.

 

Как ярко бывает выражено не соответствие нашего стремления к познанию Бога с нашим же реальным отношением к Нему. Сказано нам, что в каждом ближнем человеке мы должны видеть Бога. Что делаем по отношению к ближнему своему - то делаем Самому Богу, любовь и понимание Бога проявляем в любви и понимании ближнего.

 

Вот возьмём практически любую тему этого форума - отчего часто возникают разногласия, споры, прослеживаются беспочвенные обиды, проскакивают претензии? Как Вы думаете и понимаете почему на православном форуме, где по идее должны царить взаимопонимание, уважение, осторожность к ближнему, доверие, неприятие плохих мыслей о ближнем, непременная оправдательность в суждении о его отношениях к тебе, мы часто видим недоверие, искажённое восприятие обращений ближнего, суждение его отношения к нам в худшую, а не в лучшую стороны? Дружеский совет воспринимается нами как нравоучение, подсказка нам - как обличение в нашей глупости, душевный порыв участия - как влезание в личные дела, попытка предостережения от видимых ошибок - как осуждение. Отчего при общении мы в ближним изначально видим не друга и советчика, а оппонента и потенциального спорщика, тем самым просто подсознательно настраиваем себя на спор, восприятие "в штыки"? Где в нас любовь, внимание, кротость, смирение, осторожность в мыслях - как бы не правильно, плохо не подумать о ближнем? Где же в нас истинное христианство? Где эти удивлённые возгласы язычников по отношению к христианам - "Посмотрите, как они любят друг друга!"?

[~Любовь~ 65]

Прочитав Ваше сообщение #3,Андрей, я подумала о том, что возможно далеко не каждый человек может излагать так свои мысли, как умеете делать это Вы. До недавнего момента мне тоже казалось,что люди не всегда доброжелательно общаются друг с другом, пока не прочитала слова"все мы люди разные, у каждого своя манера общения". Сейчас это тоже может показаться, что я подлавливаю Вас за Ваши же слова, но это не так. По опыту переписки сама убедилась насколько трудно, а порой и невозможно сделать так, что бы человек понял тебя правильно,ведь действительно, в твой доброжелательный настрой поверят только тогда, когда и сам твой собеседник находится в добром духе и ни в чем нехорошем тебя не подозревает.Как думаете? Я и сама чаще всего пишу с одним смыслом, а понять это можно, как минимум двухсмысленно, это уже зависит от фантазии читающего.

[Ерёмин Андрей 4 737]

Прочитав Ваше сообщение #3,Андрей, я подумала о том, что возможно далеко не каждый человек может излагать так свои мысли, как умеете делать это Вы. До недавнего момента мне тоже казалось,что люди не всегда доброжелательно общаются друг с другом, пока не прочитала слова"все мы люди разные, у каждого своя манера общения". Сейчас это тоже может показаться, что я подлавливаю Вас за Ваши же слова, но это не так. По опыту переписки сама убедилась насколько трудно, а порой и невозможно сделать так, что бы человек понял тебя правильно,ведь действительно, в твой доброжелательный настрой поверят только тогда, когда и сам твой собеседник находится в добром духе и ни в чем нехорошем тебя не подозревает.Как думаете? Я и сама чаще всего пишу с одним смыслом, а понять это можно, как минимум двухсмысленно, это уже зависит от фантазии читающего.

Вот я как раз про то, что не должно христианину в общении с ближнем основываться на своём настоящем "расположении духа". Что же тогда получается - раз у меня плохое настроение, значит я вижу всех в негативе? Раз я думаю или воспринимаю сущность так, то значит это правильно, а ближний пытается сбить меня, запутать, он говорит не то? Это же чистейший воды эгоизм - воспринимать как удобно, как приятно глазу и как льстиво слуху. Христианину нужно быть постоянно прокурором себе и адвокатом ближнему, а мы всё время поступаем наоборот. Да, совершенно ясно и закономерно, что все мы разные и никогда не сможем полностью ясно и точно выражать наши мысли, что бы собеседнику всегда была понятна полная их суть без искажений, но скажите вот почему, из каких соображений мы из двух возможных толкований слов собеседника выбираем не то, что проще и добрее, а то, что сложнее и злее, да порою ещё и додумываем, что либо, сгущаем краски? Если это от нашего моментного настроения, то нет в нас любви к ближнему и его оправдательности. Вот и получается не христианство, а фарисейство.

[Иулиания 6 270]

Потрясающе! Заслушиваюсь...

 

[Николай.. 1 470]

Батюшка Порфирий Байрактарис говорил:"ты всегда молись,люби и прощай,изгоняя из себя всякий плохой помысел." вот это и есть я думаю 4 краеугольных камня на которых зиждется личный храм каждого христианина или христианки. дух молитвы,дух любви,дух прощения и дух рассуждения.

[ALEXANDR 2 726]

ВСЕМ БОЛЬШОЕ СПАСИБО !!!

[Николай Бугаков 1 099]

Я собственно хотел обратить внимание на своевременность и важность темы - "Дух человека - источник созидания и разрушения".

 

А вы знаете , мне не просто общаться в письменном формате.( Наверное это моя беда). Пусть написан даже хороший, ясно выраженный текст но всё же, мне нужны глаза, жесты, голос, интонации автора. Без них я наверняка что-то недопонимаю, не до чувствую а следовательно могу ошибаться в прочитанном. И это ошибочное часто рождает во мне и осуждения и гнев и желание ответить ещё " круче". Ведь читая чужой текст я наполняю его своими эмоциями. А эмоции как известно - капризная девица. Общение на форуме это прекрасная вещь и несомненно нужная для меня. Но всё же слово прочитанное на экране вещь плоская а мне нужен объём.( отступлю чуть в сторону, я люблю читать стихи но с большим удовольствием слушаю как их читают авторы).

[Ерёмин Андрей 4 737]

А если оставить то, что рождает осуждение, гнев и желание ответить ещё круче? Если не наполнять чужой текст своими эмоциями? Если показалось, что человек на тебя "наехал", то усомнись в своих домыслах, убеди себя, что ты его не правильно понял. Потому как мне Господом заповедано видеть Бога в каждом ближнем моём, а значит не может такого быть, что бы ближний мой желал мне зла, значит я что то, где то не правильно его понял. Знаете, чем отличается оптимист от пессимиста? - Пессимист рюмку коньяку выпьет и скукожится - "Фу! Клопами воняет!", а оптимист клопа раздавит - "Ах! Коньячком попахивает!" Вот и нужно быть оптимистами по отношению к словам ближнего - не окрашивать их самостийно в тёмные тона. Опять же возвращаюсь к прекрасной загадке Корнея Чуковского о ближнем человеке - "Мудрец в нём видит мудреца, глупец - глупца, баран - барана..."

[Николай Бугаков 1 099]

Ох Андрей твои слова да Богу б в уши. Если было-бы всё так просто, оставить осуждение , гнев и крутизну, укротить эмоции. Далеко не всегда так получается ( я имею ввиду себя).Чуковский конечно молодец,но и бараном всё-же быть не хочется.

[Вечно в пути (Светлана) 1 924]

1917-й: апофеоз трагедии русского духа

Архиепископ Костромской и Галичский Алексий (Фролов)

http://www.pravoslavie.ru/smi/42717.htm

 

[Вечно в пути (Светлана) 1 924]

Духовные основы российского кризиса ХХ века.

http://www.pravoslavie.ru/jurnal/56330.htm

[Вечно в пути (Светлана) 1 924]

Вот, что удалось найти касаемо русской национальной идеи:

 

Старообрядчество было разряжением того творческого напряжения русского духа, которое сделалось осью его самосознания и сводилось к идее Третьего Рима, т. е. к мировой миссии хранения чистой истины Православия. И раз оно эту истину связало с обрядом - в этом не может быть случайности. Значит, ладно ли, складно ли, но в этом отразилась русская религиозная mentalite [(фр.) - склад ума]. Ведь не случайно же среди всех церквей Востока только русская церковь развила и вознесла внешнее благолепие своего культа на такую высоту и достигла в нем чисто религиозной, а не мирской, красоты, что едва ли с ней может сравниться какой-либо другой культ в мире. Византия завещала нам чудную икону, но сама забыла ее, упав до уродливой безвкусицы, а каким пышным райским цветком распустилась и преобразилась на Руси эта икона! И не помешал тому «недостаток просвещения». С другой стороны, два с половиной века самого обильного просвещения России не помешали в начале XX века явиться среди русских монахов движению имяславия, в каком-то смысле отожествляющего имя Божие с Самим Богом и нашедшего защитников среди утонченнейших и просвещеннейших русских богословов. Между тем, Ключевский с изумлением пишет о сожженном вместе с протопопом Аввакумом духовидце Епифании, что «этот борец бесов, почти не замечавший разницы между миром зримым и созерцаемым, учил: «Почитай Крест Христов, яко Самого Христа; и поклоняйся ему яко Самому Христу или яко образу Христову», - это было для него все равно. Что Крест и образ Христов есть Сам Христос, что имя Божие есть Сам Бог - эта мистика чужда пониманию Ключевского, это для него «неумеренная вещественность религиозных представлений, материализация духа». И не для Ключевского только, но вообще «по общепринятому мнению».

 

 

По в том-то и дело, что «общепринятые в Европе мнения» бoльшею частью не годятся для измерения фактов религиозных. Типичное общепринятое из этих мнений то, по которому сама мысль о воплощении Бога в человеке есть кощунственный абсурд. Но «абсурд» этот, камень претыкания и соблазна для иудеев и эллинов, есть краеугольный камень веры всего христианства. Таинство для иудео-эллинствующих христиан есть грубая магия, атавизм тотемизма, а для кафолических христиан - прямое продолжение тайны боговоплощения. И где предел этой тайне? Предел, когда «будет Бог всяческая во всех» (1 Кор. 15, 20), т. е. нет предела. Кафолическая мистика, а за нею и теургическая этика идут к этой беспредельности Тела Христова с разным приближением, творя «преображение себя» и мира «от славы в славу» (2 Кор. 3, 18). Одни части христианства имеют в этом направлении одно зрение и один опыт, другие - другие. Для одних универсализм Тела Христова неощутим в космосе, для других только в воплощениях космических и ощущается вся реальность Христа-Царя, Пантократора, Владыки живота и смерти.

 

Из новых христианских народов Европы не нашлось ни одного, который бы обладал таким острым, жгучим чувством Бога в материи, в предметах сакральных и соответственной жаждой быть таковыми окруженным, как русские. Яркое отделение чистого от поганого, святого и священного от профанного в русском благочестии имеет свои прецеденты только у древнего Израиля с его Ковчегом Завета и культом кровавых жертв, да у древних египтян с их богами-животными и чаянием воскресения тел. Ни у одного из христианских народов не наблюдается столь напряженного культового благоговения, как у русских. Это и в древнее время засвидетельствовали нам паломники на Восток и в более позднее время сами восточные. Не говорим уж о тех же сопоставлениях с западными иноверцами. Какие корни для этого имеются в русской этнической религии - это предмет особого исследования. Факт тот, что русский народ увидел в христианстве откровение о пришествии на землю и «создании силою церковного благочестия вместо этого грешного, нечистого мира, другого, сплошь святого, ритуально-святого, т. е. материально-святого, Иерусалима-Китежа, где вся жизнь была бы по благочинию, благообразию, благолепию, благосветлости, благоуханию, как бы сплошным богослужением в обширном граде-храме. Русская civitas Dei [(лат.) - град Божий], райское бытие, со всей полнотой жизненного разнообразия, но кроме греха! В поисках такого святого града русский народ потянулся к монастырям и благолепным, сплошь украшенным небесными ликами и цветами храмам и до сих пор не перестает выделять из своей среды разведчиков-странников, объезжающих моря и земли в надежде найти наконец осязательно воплощенной свою благочестивую мечту. Как прообраз и предвосхищение этой праведной жизни русский народ любит ритуально-церковный быт и быт домашний и общественный в их церковном виде. Он любовно хранит все, что в горниле благодатного церковного культа как бы перерабатывается из земного и тленного в чистое и святое.

 

Он ухватывается за освященные предметы как за залог и начало чаемой нетленной жизни, в плоти преображенной, как бы за кристаллы нового космоса, Иерусалима, сходящего свыше. Вот почему все святыни церковные и чины, и обряды богослужения русский человек ощущает как уже раз избранные и освященные сосуды благодати Божией, в их священности неприкосновенные, от благодати через канал, проливаемой в душу, ставшие «нерукотворными», безразлично из ценного или простого они материала, золоченые они или лыковые, ученые они или неученые, грамотные или неграмотные. Намоленную праотцами немудрящую икону попробуйте критиковать и упразднять за ее не то что неправославие, а за ее богословскую неграмотность. Или божественно-прекрасную икону из икон, Святую Троицу инока Андрея Рублева, попробуйте разлагать на составляющие ее материалы: дерево, алебастр, краску. В том и другом случае вы беззаконно касаетесь руками человеческими предметов, ставших уже «нерукотворными». Профанирование нерукотворного и в обряде также болезненно переживается как святотатство над чудотворными иконами, мощами, евхаристией и св. миром. Даже в наши дни, когда при Св. Синоде перед самой революцией приготовлялось комиссией епископов и ученых православных славистов исправленное издание Триоди Постной, мы с опасением думали, не нанесет ли ран нашему религиозному настроению новый текст таких для нас мистических уник как песнословия Страстной Седмицы, и мы начинали понимать гениально выраженное ощущение Аввакума после опубликования патриархом Никоном в 1653 г. «Памяти» о поклонах и троеперстии: «Видим, убо, яко зима хощет быти, сердце озябло и ноги задрожали». Это не эстетика, это религиозная психология, за психологией - опыт, за опытом - вера и осязание. Мы православные, мы иконопоклонники. Мы - хочется сказать парадокс - без икон и в Бога не верим. Но что есть парадокс в вере? Не все ли? Перерационализировали над нежной русской душой «умные» начальники: патриарх Никон, киевские ученые, чужие нам греки, не почуяли ее святой ревности о первой ее любви (ибо мечта о Третьем Риме последнего на земле православия есть первая и единственная любовь русской души), ранили ее и заставили пролить пучину слез умиления над загубленным и неземным блаженством обладания бытием Святой Руси. А Святая Русь - это уже и есть творимый «град Божий», начало «нового небесе и новой земли, в них же правда живет».

 

Рационализируют и новые ученые, когда рукою Ключевского пишут: «Церковный обряд только одно из вспомогательных средств для возбуждения и поддержания религиозного чувства. Его религиозно-воспитательное действие поддерживается в массе другими вспомогательными средствами: школой, живой проповедью, популярной церковной литературой». Неверное сопоставление! Конечно, и церковный обряд может быть рассматриваем «как просветительное» средство, но это только в абстрактном рассмотрении. На деле же, в самой жизни религиозной, сопоставление церковного обряда как мистерии со школой и популярной литературой более чем неудачно. Обряд - это мистерия, теургия. Сопоставляться он должен с таинствами и чудотворными иконами. И не так уж смешно, когда раскольничий писатель Семен Денисов называет старые обряды «древлецерковными благочестивыми догматами, древлецерковным спасительным благочестием». По мистериальной силе обряд, конечно, сродни «догмату», а не «школе»... Из сказанного, я полагаю, можно сделать два вывода: один в обращении к прошлому, другой к будущему. В прошлом наш раскол старообрядчества не служит свидетельством русского скудоумия в христианстве, но является лишь по вине церковной власти формальным вывихом в церковном организме, по существу же пароксизмом самой характерной и ценной черты православно-кафолической религиозности русского народа. В обращении к будущему старообрядчество есть указание, в каком стиле и в каком русле свойственно русскому православию идти к выполнению своих великих и вселенских задач. Русское Православие ритуально-реалистично, материалистично на взгляд европейски философствующего идеалиста и спиритуалиста. Теократически полный идеал его - цельный, всеохватывающий, культом проникнутый, украшенный и освященный быт, в который, как говорится в Апокалипсисе, уже «не войдет ничто нечистое, и ничего уже не будет проклятого» (21, 27 и 22, 3). Православная русская душа жаждет не просто спасения своей одинокой «душеньки у Христа за пазухой», но устроения и здесь на земле всей жизни «по-Божьи» и с царством земным, но «Христовым», и с довольством и достатком и с благами земными и «благоденственным и мирным житием», но «во всяком благочестии и чистоте». Старообрядцы и духоборы, в отечестве и эмиграции давшие явления сочетания веры и быта зажиточного и производственного, обнаруживают эти именно потенции и, так сказать, практическую метафизику русского православия. Не ринется ли сюда разочарованный ложным исканием социальной правды в большевизме русский народ и не направит ли и свою разбуженную религиозность и свое характерное социальное правдолюбие в лоно православной церковности именно в ее национально свойственной ему форме? Мы в это верим. И даже более объективно - мы предвидим это исторически, как неизбежное, ибо нельзя уйти от своего национальною лика.

 

--------------------------------------------------------------------------------

 

Публикация статьи: А.В. Карташев. Смысл старообрядчества // Сборник статей, посвященных П.Б.Струве. Прага, 1925. С. 378-379; А.В. Карташев. Смысл старообрядчества // Север. 1996. № 7; Антон Карташев. Смысл старообрядчества // Церковь. 1992. № 2. С. 18-20. P.S.

 

Что касается последнего утверждения, то современные ересь царебожия и православный сталинизм являются иллюстрацией этого. О том, как произошел раскол: Причины церковного раскола кроются не только в самом беспокойном XVII веке, который принято называть "бунташным", и не только в людях той эпохи. Истинные причины раскола сокрыты в толще веков, как корни дерева в земле... В XV веке Византийская империя, ослабленная междоусобицами, погибала под натиском турецких полчищ. От великой христианской державы, которой некогда принадлежало полмира, остался практически один Второй Рим - Константинополь. Предпоследний греческий император Иоанн VIII Палеолог решился искать поддержки у сильной и богатой католической Европы. Условие ее было известно - заключение союза (унии) между Восточною и Западною Церквами. После длительных переговоров 5 июля 1439 г. Иоанн VIII и Папа Евгений IV подписали на Соборе во Флоренции текст унии, формально воссоединившей православный Восток и католический Запад после раскола 1054 г. Подписал этот документ и глава поместной Русской Церкви Митрополит Исидор. Но великий московский князь Василий Темный не принял унию, и митрополит, вернувшийся было из Италии на Русь, бежал в Рим. Вместо грека Исидора на митрополичий престол был возведен русский епископ Иона. С этого момента начинается история самостоятельности Московской митрополии, впоследствии преобразованной в Патриархию. С этого же момента начинается охлаждение русских к грекам. И раньше на Руси византийцев недолюбливали, а теперь в каждом приезжем с Востока готовы были видеть "еретика", предавшего отеческую веру, и "латинянина". А падение Константинополя в 1453 г. было воспринято как Божья кара грекам за измену православию. С захватом турками Второго Рима и славянских государств на Балканах в Москве укрепилась мысль, что именно Русь теперь является единственным оплотом истинной православной веры. В начале XVI века мысль эту в виде аксиомы сформулировал старец Филофей, писавший, что: "Первый Рим (древний) пал от нечестия, Второй Рим - от засилия мусульман, Третий Рим - Москва, а четвертому не бывать". Сходного мнения придерживался и преподобный Иосиф Волоцкий, который, по мысли русского мыслителя Георгия Федотова, "более чем кто-либо наложил отпечаток на стиль двухвекового московского царства и московской религиозности". Иосиф Волоцкий так, например, писал о Русской Церкви: "Ее же достоит наречь земным небом, сияющую как великое солнце посреди русской земли, украшенную всяческими видами: и чудотворными иконами, и мощами святых. И если благословил Бог в созданных жить, в ней пребывает и нигде более". Старые и новые обряды Русские, считавшие свою Церковь последним оплотом вселенского православия, тщательно сохраняли древние обряды византийского богослужения.

 

Обряды эти воспринимались на Руси как неизменный атрибут правой веры, как древнехристианское предание, ибо так учили святые отцы, например, Василий Великий, писавший, что: "Из догматов и исповеданий, соблюдаемых в Церкви, иные имеем в учении, изложенном в Писании, а другие, дошедшие до нас от апостольского предания, приняли мы в тайне. Но и те и другие имеют одинаковую силу для благочестия". К апостольскому преданию св. Василий относил крестное знамение, обращение в молитве на Восток, евхаристические молитвы, троекратное погружение человека при крещении и многое другое. Себе, строгим ревнителям древнего благочестия и верным хранителям старых обрядов, русские противопоставляли греков, у которых "православие пестро стало от насилия турского Магмета". Действительно, за века турецкого владычества греки в значительной мере утратили чинность и красоту богослужения, допуская сокращения и изменения, в то время как русские хранили древнюю византийскую службу. В XVII веке эта долгая, многочасовая служба удивляла и утомляла самих греков. Архидиакон Павел Алеппский, посетивший Россию в 1654-1656 гг. в свите своего отца, Антиохийского Патриарха Макария, и написавший книгу об этой поездке, рассказывал о русском богослужении: "Мы выходили из церкви, едва волоча ноги от усталости и беспрерывного стояния без отдыха и покоя... Во время службы русские стоят, как статуи, молча, тихо, делая непрерывно земные поклоны... Несомненно, что все эти люди святые: они превзошли подвижников в пустынях! Мы же вышли изнуренные усталостью, стоянием на ногах и голодом". Так грек Павел удивлялся греческому же богослужению, принятому Русью от Византии вместе с христианством... В XV-XVII веках в греческих церковных обрядах произошли некоторые изменения, сделавшие их отличными от древней византийской и современной русской богослужебной практики. Самым существенным и наиболее заметным было изменение перстосложения для совершения крестного знамения: если в древности оно творилось двумя пальцами, то теперь греки складывали для крестного знамения три пальца. Были и другие различия. Так, например, если в древности литургию совершали на семи просфорах, то теперь греки служили на пяти, а то и на одной просфоре. Если в древности крестный ход шел посолонь - за Солнцем-Христом, то теперь греки ходили против солнца. Если в древности на великопостной молитве св. Ефрема Сирина клали земные поклоны, то теперь греки заменили их поясными. Были и другие, более "мелкие" отличия. От греков новые обряды переняли балканские славяне, украинцы и белорусы, находившиеся в юрисдикции Константинопольского Патриарха. Разница в обрядах между Русью и остальным православным миром была очень существенна, и русским на это постоянно указывали греческие иерархи, неоднократно приезжавшие в середине XVII века в Москву для сбора милостыни. Они же внушали молодому царю Алексею Михайловичу мысль о воссоздании великой Византийской империи. Греки советовали юному государю начать войну с Турцией, разгромить ее и водрузить крест над поруганным константинопольским собором Св. Софии - главным храмом православного мира. Тогда, говорили гости с Востока, Алексей Михайлович станет самодержцем всего православного мира, а московский Патриарх Никон - Вселенским Патриархом. Сладкие речи греков так прельщали юного государя, что, провожая из Москвы Антиохийского Патриарха Макария, царь говорил: "Молю Бога, прежде чем умру, видеть его в числе четырех патриархов, служащим в Св. Софии и нашего Патриарха пятым вместе с ними!" Перспектива "греческого проекта" была очень заманчивой, но для ее достижения нужно было устранить разницу между русскими и греческими обрядами. Никон, шестой по счету Московский Патриарх, полностью доверялся приезжим "советникам", которые уверяли, что обрядов, подобных московским, Восточная Церковь не знала и не знает. Они утверждали, что русские обряды - новые, испорченные, а греческие - старые и верные.

 

Однако, как писал профессор Московской Духовной академии, историк Николай Каптерев в своем фундаментальном труде "Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович" (1909-1912): "Древние наши церковные чины и обряды никогда никем у нас не искажались и не портились, а существовали в том самом виде, как мы, вместе с христианством, приняли их от греков, только у греков некоторые из них позднее изменились, а мы остались при старых, неизменных". Московский Собор 1654 года В начале Великого поста 1653 г. Никон разослал по храмам Москвы указ о введении троеперстного крестного знамени и отмене земных поклонов. На многих русских людей этот указ произвел гнетущее впечатление. В Москве собрались встревоженные священники, среди которых был и знаменитый "протопоп-богатырь" Аввакум, впоследствии вспоминавший в своем прославленном "Житии": "Мы же задумались, сошедшись между собою; видим, яко зима хочет быть; сердце озябло, и ноги задрожали". Эти священники, защитники древних церковных преданий, написали и подали Алексею Михайловичу челобитную в защиту старых обрядов, которую царь не замедлил передать Никону. По приказу Патриарха многие из "строптивцев" были арестованы и отправлены в ссылку. В то же время по поручению Никона на Афон для покупки книг, необходимых для церковной реформы, отправился ученый инок Арсений Суханов. В 1655 г. Арсений вернулся в Москву, привезя около пятисот древних книг. Это были преимущественно греческие рукописи, из которых только семь можно было использовать для исправления богослужебных книг. Впрочем, впоследствии ни одна из этих древних рукописей не была использована. А Никон, расправившись со своими обличителями и почувствовав себя свободнее, решил устроить церковный Собор и, прикрываясь его авторитетом, "законно" продолжать реформы. По предложению Патриарха царь созвал в 1654 г. Собор, чтобы рассмотреть и отменить те русские чины и обряды, которые отличались от современных греческих. Точная дата проведения Собора неизвестна. Предполагают, что он состоялся в феврале или марте, поскольку в середине XVII века церковные Соборы традиционно проводились накануне или в самом начале Великого поста. Историк XIX века, митрополит Макарий (Булгаков) в своей "Истории Русской церкви" писал, что "Собор был созван в марте или в апреле... после 27 февраля и прежде 2 мая". Современный историк Сергей Лобачев считает, что Собор заседал 12 февраля - в первое воскресенье поста (неделя Православия). По мнению профессора Каптерева, Никон пригласил на Собор лишь тех лиц, "от которых не ожидал себе никакого противоречия, которые дрожали перед всемогущим патриархом и не отваживались на заявление своих, неугодных ему мнений". В Москву прибыли пять митрополитов: Макарий Новгородский, Корнилий Казанский, Иона Ростовский, Селивестр Крутицкий, Михаил Сербский; четыре архиепископа: Софроний Суздальский, Маркел Вологодский, Мисаил Рязанский, Макарий Псковский и епископ Павел Коломенский. Также на Соборе присутствовали одиннадцать архимандритов и игуменов, тринадцать протопопов и несколько приближенных царя. На Соборе выступали только царь и Никон, прочие же присутствовавшие молчали, не смея перечить и одобряя все решения единогласно. Каптерев считал, что причиною удивительного единогласия соборян был тонкий психологический ход, предпринятый царем и Патриархом: "На Соборе кроме подбора известных лиц предприняты были и особые меры, чтобы решение поставленных Никоном вопросов совершалось обязательно в известном наперед, Никоном и царем предрешенном смысле...

 

На Соборе 1654 года царь первый подает голос, а за ним и все другие за такое или иное решение поставленного Никоном вопроса. И царь делает такой необычный для него поступок, конечно, с особою целью, чтобы своим подавляющим царским авторитетом предупредить со стороны Собора возможность отрицательного ответа на поставленный Никоном вопрос. Расчет был верный". Заседание Собора началось с выступления Патриарха. Обращаясь к соборянам, Никон говорил, что нужно истреблять всякие новины в Церкви, а все, преданное святыми отцами, сохранять безо всякого повреждения и изменения. Патриарх, выступая якобы против церковных новшеств, на самом деле готовился предложить Собору новые обряды. Каптерев писал, что Никон, действуя по чужому наущению, "русские церковные чины, несогласные с тогдашними греческими, прямо называет на Соборе неправыми и нововводными, между тем как в действительности это были правые, старые греческие чины и обряды, некогда перешедшие на Русь от православных греков и у нас неизменно сохраняемые". Большинство иерархов не уразумели хитрости Никона и безропотно пошли за ним. Единственным, кто выступил против Патриарха и новых обрядов, был Павел, епископ Коломенский и Каширский. По свидетельству современников, это был весьма образованный и начитанный человек, прекрасный знаток Священного Писания, святоотческого предания и церковного устава. После речи Патриарха Собору было предложено несколько примеров, свидетельствующих о различии русских и греческих обрядов (о времени служения воскресной литургии, об открытии царских врат до великого входа, о положении мощей при освящении церкви и проч.). Всякий раз, говоря об этих отличиях, Никон предлагал переменить их по греческому образцу, ложно ссылаясь на древние книги, а Собор неизменно давал на это свое согласие. Но вот Патриарх предложил обсудить вопрос об отмене земных поклонов на великопостной молитве Ефрема Сирина. Соборяне уже послушно соглашались, как тут отважился встать и произнести речь Павел Коломенский. Судя по всему, епископ заранее готовился к выступлению. В своей речи он высказался в защиту церковного предания - великопостных поклонов, аргументируя свои слова ссылками на две древние рукописные книги. Как рассказывает архидиакон Павел Алеппский, епископ говорил: - С того времени как мы сделались христианами и получили правую веру по наследству от отцов и дедов благочестивых, мы держались этих обрядов и этой веры и теперь не согласны принять новую веру! Но слова святителя не были услышаны, и Собор, уступая давлению царя и Патриарха, дал согласие на исправление русских богослужебных книг по греческим образцам. Павел Алеппский сообщает, что, когда все архиереи подписывали соборное постановление, "коломенский епископ, будучи нрава строптивого, не хотел принять и одобрить этот акт, ни приложить свою руку, не говоря уже о том, чтобы дать свое засвидетельствование". Однако принятая на Соборе формулировка "впредь быть исправлению в печатании божественных книг против древних книг" не содержала в себе ничего еретического, и поэтому святитель все-таки поставил подпись под соборным деянием, особо оговорив свое мнение о поклонах. Впоследствии, увидев, что такая "правка" книг грозит расколом Русской Церкви, Павел отказался от своей подписи под соборными деяниями. Таким образом, коломенский епископ стал единственным русским архиереем, посмевшим открыто выступить против реформ Никона. "Но Павел жестоко должен был поплатиться за свою дерзость, за свою попытку выражать на Соборе свое собственное суждение о деле, несогласное с мнением Патриарха" (Н.Каптерев). Епископ был незаконно лишен сана, зверски избит, брошен в темницу, отправлен в далекую ссылку, а затем тайно умерщвлен. Правка книг и ее итоги Историками убедительно доказано, что исправление книг, одобренное Собором, последовало отнюдь не по древним византийским и славянским рукописям, как того требовало соборное решение, а по современным новогреческим и западнорусским книгам.

 

Единственным критерием такой "правки" были слова Никона, обращенные к главному справщику Арсению Греку: "Печатай, Арсен, книги как-нибудь, лишь бы не по-старому!" При этом справщики уверяли всех, что правят книги по древним рукописям. Так, например, в предисловии к новому Евхологию (служебнику), изданному в 1655 г., они утверждали, что: "...исправилась сия Божественная книга служебник с древних греческих и славянских книг святой горы Афона". На самом деле это был подлог, как писал протоиерей Георгий Флоровский в своей монографии "Пути русского богословия": "Исправлял" Никон церковные чины по современному печатному греческому Евхологию, ради практического совпадения с греками. Это не было возвращением к "древности" или к "старине", хотя и предполагалось, что "греческое" тем самым древнее и старше. И того же порядка держались при Никоне и в книжной справе. За основу для нового славянского текста принималась обычно новопечатная греческая книга... Рукописи, привезенные с Востока Сухановым, не были и не могли быть употреблены в дело в достаточной мере и с должным вниманием". Кроме того, самое дело правки книг было поручено "искусным мужам" - людям весьма сомнительным, таким, например, как Арсений Грек, прожженный авантюрист, неоднократно менявший свое вероисповедание, или Епифаний Славинецкий, "превосходный латинист" и верный клеврет Никона. К тому же новые справщики оказались бездарными переводчиками, во всем слепо следовавшими греческому оригиналу, поэтому их тексты отличались нелепым буквализмом и невразумительностью. Каптерев так писал о новых переводчиках и результате их "творческих мук": "Несомненно, что Арсений, как иностранец-грек, не настолько, однако, владел русским языком, чтобы постичь все его тонкости, понимать все его особенности и оттенки, уметь всегда подыскать нужное слово, нужный оборот речи... почему его переводы, естественно, во многом отличались от старых, нередко уступали им в ясности, точности, в уместности того или другого выражения, казались иногда двусмысленными и соблазнительными... Другим видным переводчиком при Никоне и после него был Епифаний Славинецкий. Этот переводчик известен как крайний приверженец буквализма в переводе - он в жертву буквализму приносил ясность и понятность самой речи, сочинял собственные слова и их сочетания, очень искусственные и маловыразительные, лишь бы быть ближе к подлиннику, отчего его переводы всегда неуклюжи, нередко темны и малопонятны, так что смысл некоторых наших церковных песней и сейчас усвояется с трудом". Так началась замена новым церковным обрядом и уставом древних обрядов, принятых Русью вместе с православием от Византии и неизменно сохраняемых веками. Причем, как верно заметил Флоровский, "главная острота Никоновской "реформы" была в резком и огульном отрицании всего старорусского чина и обряда. Не только его заменяли новым, но еще и объявляли ложным, еретическим, почти нечестивым. Именно это смутило и поранило народную совесть". С Собора 1654 г. началась церковная реформа Патриарха Никона. По мнению писателя Александра Солженицына, итог реформы был ужасен: "Через 40 лет после едва пережитой народом Смуты - всю страну, еще не оправившуюся, до самой основы, духовной и жизненной, потряс церковный раскол. И никогда уже - опять-таки на 300 лет вперед - православие на Руси не восстановилось в своей высокой жизненной силе, державшей дух русского народа больше полутысячи лет. Раскол отозвался нашей слабостью и в ХХ веке". Как полагает писатель, если бы не было реформы Никона, то "не в России бы родился современный терроризм и не через Россию пришла бы в мир ленинская революция: в России староверческой она была бы невозможна!" Дмитрий Александрович Урушев - историк, член Союза журналистов России.

 

--------------------------------------------------------------------------------

 

Статья опубликована в газете "НГ-Религии" от 21 июля 2004 г.

 

http://www.anti-raskol.ru/pages/683

 

Вот такой вот взгляд. А за Константинополь и Босфор еще повоевали : "Россия в войне не выстояла, причем политический катаклизм в ней, в отличие от Германии, Австро-Венгрии, Турции, произошел отнюдь не в разгар военных поражений. Февральская революция была следствием общественного разлада, лишь усиленного военными обстоятельствами. Великая война 1914 года, хотя и объявленная либералами «Второй Отечественной»[1], не смогла сплотить Россию – слишком многие хотели использовать ее для решения внутренних задач. России было за что воевать. Еще в марте 1915 года Россия, Британия и Франция заключили Петроградскую конвенцию, по которой после победного окончания войны Россия должна была получить Константинополь и Проливы[2]. Наряду с религиозным договоренность имела громадное практическое значение: Босфор и Дарданеллы позволяли России получить почти неограниченный контроль над Черным морем, запереть его на замок в случае новой войны, а также регулировать путь, наиболее важный для российской внешней торговли. В декабре 1916 года страны Антанты, включая Россию, отвергли мирные предложения Германии и ее союзников. Шла подготовка к решающему весеннему наступлению 1917 года, а сама кампания могла стать последней в истории Первой мировой войны. Экономическое положение противника было критическим, он задыхался без продовольствия и ресурсов. Однако для последнего военного усилия нужна была политическая воля и стремление к единству. Именно этого и не хватало России. Слухи о подготовке царем сепаратного мира были столь сильны, что им уже мало кто не верил. Впоследствии никаких доказательств им, несмотря на все попытки Временного правительства и ряда историков, найдено не было – но свою политическую роль они сыграли. С началом Февральской революции кому-то еще можно было надеяться, что пришедшие к власти либералы доведут Великую войну до победного конца. Во всяком случае, поддержавшие новое правительство генералы, уверенные в измене императрицы и ее окружения, питали такие иллюзии. Но кругах интеллигенции настроения уже несколько поменялись. Кн. Е.Н. Трубецкой в письме М.К. Морозовой писал: «Впечатление Петрограда в эти дни – неописуемо. ... Все более и более усиливающийся мощный национальный подъем, захватывающий всех. Пессимизм – удел людей, не захваченных войной и не стоящих у дел». Князь-философ был склонен придавать событиям вселенский масштаб, предрекая всеевропейскую демократическую революцию: «Известия из Болгарии производят сильнейшее впечатление. Туда уже перекинулась революция из России, и немцы «усмиряют» болгарских солдат. Глубоко надеюсь, что скоро революция перекинется и в Турцию, и в Австрию. А тогда немцы останутся одни усмирителями против всех народов. Дай Бог! Тогда «смысл войны» осуществится с той стороны, с которой его никто не ждал...»[3] . Однако это были лишь благие помыслы: объяснять «смысл войны», каким бы он ни был, деморализованному петроградскому гарнизону в марте 1917 года было уже поздно.

 

Через две недели после начала бунта Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов выступил за «мир без аннексий и контрибуций» и потребовал от нового правительства отказаться от любых «завоевательных планов» после победы в войне. 27 марта правительственная декларация подтвердила, что Временное правительство, сохраняя союзнические обязательства, имеет целью «утверждение прочного мира на основе самоопределения народов». Попытка министра иностранных дел П.Н. Милюкова бороться за верность Петроградской конвенции 1915 года закончилась печально. Солдатские демонстрации спровоцировали первый кризис Временного правительства, после чего Милюкову пришлось подать в отставку. После революции и начавшегося распада армии командованию пришлось отказаться от плана морской операции по захвату Босфора. Катастрофой кончилось и начавшееся под «Марсельезу» летнее наступление на фронте. Теперь немцы активно перебрасывали силы на Западный фронт. Благодаря Февралю они могли не только успешно противостоять англо-французским ударам, но осенью 1917 года разгромить итальянцев, а в первой половине 1918 года даже наступать во Франции. После заключения Брестского мира Германия получила контроль над громадными территориями, богатыми столь нужными ей продовольственными и сырьевыми ресурсами. Катастрофа в России позволила им продержаться еще более года."

 

http://www.pravoslav...arhiv/52368.htm

 

И даже Сталин пытался эксплуатировать идею России - Третьего Рима, когда надеялся под главенством Российского Патриарха приобрести сторонников из числа христиан в странах Персидского залива и Константинополя. Но политика Запада ему помешала. После чего гонения на Церковь начались опять. Это уже информация из документального фильма, не помню его название.

 

[Вечно в пути (Светлана) 1 924]

http://www.pravoslavie.ru/analit/28932.htm

 

[Вечно в пути (Светлана) 1 924]

В Европе исторически сложилось две модели отношений общества и Церкви: Западная и Восточная.

 

Восточная Церковь, находившая во время становления внутри сильного и авторитарного государства, даже не делала попыток стать руководящей административной структурой. Ее полем стало тонкое богословие, искусство, литература и, что очень важно, создание института монашества как идеала человеческого общежития.

 

На Западе в силу слабости полувараварских государств у Церкви получилось стать соправителем паствы. Она заполнила вакуум власти и даже боролась за доминирование и создание теократического правления на основе Пакс Романа. Византийская Церковь казалась на Западе роскошной, эстетской, рафинированной, мистической и виртуальной реальностью.

 

Восточный идеал был привит в России и до тех пор, пока страна находилась в непрерывных войнах, страна особенно не задумывалась о сохраняемых сокровищах. Однако по мере установления мира русские богословы стали обращаться к имперскому наследию и вдруг обнаружили интересную мировозреченскую модель и идеал: Мега-монастырь размером со страну.

 

Вероятно, зарождение этой идеи было также результатом контакта с католическим Западом. В идее «Третьего Рима» можно увидеть гибрид византийского духовного мира, существовавшего параллельно с государством и идей западного предложения использовать государство в качестве инструмента реализации восточного идеала. Но если на Западе идеал был многоуровневым и имел различные варианты для разных социальных групп и обителей, то на Востоке он был единственным и прямолинейным — Студийский Устав для всех. Для детей мирян, больных, царей, воинов без извинения к званию. (Так что в той или иной степени мы все нарушители Устава и Номоканона).

 

Что-то подобное просуществовало в 17 веке в Парагвае, где католические монахи построили монашеское государство. Они научили индейцев службе, строительству храмов, пению, живописи, ремеслам и даже военному искусству, при том, что там царил порядок похожий на коммунизм. А через сто лет все рухнуло. Очевидно, что нечто похожее на парагвайский опыт имелось в основе идеи Третьего Рима — как идеи прикладной реализации Восточной модели мироустройства.

 

Раскол и последующее разрушение старой церкви стало ответом государства на предложение быть Третьим Римом. И не только государства, Народ в целом не поддержал раскольников, очевидно, не без основания подозревая в них диктаторов нового типа. Государство около ста лет очень активно доламывало конкурента за власть, постепенно разрушая монашескую жизнь, как основу русского православия. В 19 веке Церковь превратилась в очень странную конструкцию, неслыханную в христианском мире — департамент, находящийся под полным контролем государства. Революция довершила дело полным разрушением внешних форм организации русского православия.

 

Но разрушение формы, не означало разрушение идеи. Монастырский идеал оказался вполне жизнеспособным и сегодня. Все знают архиерейскую шутку: монастырский сторож мечтает стать монахом. Монах — архимандритом. Архимандрит — архиереем. Архиерей — патриархом. Патриарх — …монастырским сторожем. Скорее всего, патриарх совсем не желает быть сторожем, но вот вертикаль ценности личности, в зависимости от положения в церкви, отмеченная в шутке, очень даже серьезна и реальна.

 

Считается, что лучше всего быть монахом. Если не монахом, то священником. Причем идеал священника — бессеребреник, живущий как брат с сестрой с матушкой. Среди мирян лучше девственники, чем женатые. Далее идут люди, живущие в браке. Мирянин лучше тот, кто почтен многочадием и платонической дружбой с супругой. Причем, что очень важно, статус мирянина, в идеале легитимен только тогда, когда мирянин находится в строгом послушании у старца. Круг замкнулся.

 

Де-факто мы видим вполне живой реализацию модели мега-монастыря. То есть Третий Рим или Парагвай никуда не девался. Они ушли в социальное и культурное гетто, сосуществуя с чуждым государством на договорных началах. Отличительным и очень важным свойством этого мироустройства является растворение личности в околоцерквном социуме.

 

Сейчас невозможно сказать, что же будет финалом развития этого зерна этой социальной модели: то ли возрастание и создание теократического государства нового типа, то ли полный уход в себя, во «Внутренную Монголию» со своим православным «шариатом». Но зато мы можем видеть, что восточная модель подхватила серьезную инфлуенцию в виде «младострачества», основой которого стало отрицание важности личности мирянина и создание отношений«жрец-профан».

 

«Жрец», благодаря «харизме», погружен во все тайны бытия от устройства автомобиля, поликлинического обследования и архитектуры до духовной брани и видения картины мироустройства. Роль мирянина — безусловное подчинение воли «медиума». Мирянин априори ничего не видит и не понимает. Часто мирянам это тоже удобно, и они, не ломая себе голову, едут к «старцу» за советом, где найти жену, делать ли хирургическую операцию, в какой институт поступать сыну. Серьезным повод к посещению таких «жрецов» становится желание погадать на будущее, на мужа и о судьбах мира.

 

Духовничество — очень важный институт. Как университет для специалиста. Как корабль для моряка. Но лучший моряк тот, кто знает свою профессию, а не тот, кто тупо и бессмысленно выполняет непонятные приказы капитана. На таких «умных» матросах и держится корабль. Точно то же самое и в духовной жизни. Таких людей, готовых к самостоятельной и ответственной жизни в Царствии Небесном, и воспитывает настоящий старец. Прекрасным примером такого чуткого управления паствой является Геронда Паисий Святогорец.

 

Младострацы же, наоборот, жестко пресекают любое вхождение мирян в диалог с Богом, в мир духа, пресекают любую самостоятельность и тем самым снимают с чада связанную с этим ответственность.

 

То, что человек должен поступать добро по отношению к ближним — это общее место. А вот на диалоге с Богом как важнейшей составляющей духовной жизни следует остановиться особо, так этот диалог жестоко преследуется «старчиками». Младострацы вменили себе в право быть единственными трансляторами гласа Божия. Они заставляют мирян быть глухими к Богу. Тем самым калечат людей и, главное, лишают их основы праведности. И в самом деле, если вчера человек лишился своей воли, сегодня ума, то завтра он утратит вообще человеческий облик.

 

Что же можно сказать о самостоятельности и ответственности личности перед Богом в противоположность старчикам?

 

Вот что мы читаем в Бытии:

 

И явился ему Господь у дубравы Мамре, когда он сидел при входе в шатер, во время зноя дневного. Он возвел очи свои и взглянул, и вот, три мужа стоят против него. Увидев, он побежал навстречу им от входа в шатер и поклонился до земли, и сказал: Владыка! если я обрел благоволение пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего; и принесут немного воды, и омоют ноги ваши; и отдохните под сим деревом, а я принесу хлеба, и вы подкрепите сердца ваши; потом пойдите; так как вы идете мимо раба вашего. Они сказали: сделай так, как говоришь.

 

То есть совсем не монах, человек имеющий жену и богатство, оружие и власть БЕСЕДУЕТ с Богом! Этот тип святости называется праведностью. Двадцатый век стал в истории русской православной церкви веком праведников. В прошедшие века мы, вспоминая праведников, с не собьемся со счета вспоминая Петра и Февронию Муромских, Иулианию Лазаревскую, Софию Слуцкую, Иоанна Русского.

 

Иоанн Златоуст обуславливает праведность Авраама не волевым избранием его Богом, но:

 

1. Аврамовой незлобивостью — при выборе пастбищ он искренне предлагает родственнику выбрать то, что ему кажется лучше.

 

2. Милосердием — он из сострадания выкупил у кочевников пленного раба и совершенно чужого ему человека, дал ему свободу, принял в семью и доверил свои дела.

 

3. Нежадностью — после победы над врагами он не взял абсолютно ничего, что могло бы вполне законно считаться его добычей.

 

4. Жаждой общения с Богом. Он искал Бога и БЕСЕДОВАЛ с Ним.

 

5. В этих беседах он беспокоился не только о себе, но о других — что было прообразом молитвы.

 

Итак, мы видим две составляющих. Первая — любовь и уважение к ближнему. Второе — постоянное предстояние перед лицем Бога или собеседованием с Ним. И видим, что две составляющих взаимно обусловлены. Все это вместе составляет предмет веры. «Верил Авраам Богу, и это ему вменилось в праведность».

 

Вменилось не потому, что он просто сидел и сам в себе «верил» в Бога, а он имел дела веры. И эта вера вменилась ему в праведность. Она ему вменилась не по «делам закона», не потому, что он выполнял некие религиозные правила, а потому, что он жил праведно, исполняя волю Божью. Это и есть «праведность от Бога по вере».

 

Авраам, предстоя, беседовал с Богом. Если человек не беседует с Ним, это свидетельствует о глубокой поврежденности души. Под беседой понимается молитва и прямое собеседование. Тут есть опасность самодеятельности и духовной кустарщины. Многие легкомысленно заявляют, что и так беседуют с Богом.

 

...Труд и любовь в миру способствуют праведности, когда человек понимает этот труд, семью и отношения с ближними как поле деятельности перед Богом. А плоды этого труда — как билет в Рай...

 

Когда я впервые попал в Рим, то стало совершенно очевидно, что Москва — никакой не Третий Рим. Она совершенно не восприняла государственного правого наследия Первого Рима, не усвоила места личности в Риме, оставшись азиатской деспотией. Она не поднялась до высот богословия, эстетики и мистики Второго.

 

И совершенно обосновано была сокрушена идея Третьего Рима, основанного на полном невнимании к наследию Рима и Константинополя, усугубленном пренебрежением к значению личности в глазах Бога, и ложном мессианстве. Истории оказалось ненужным повторение парагвайского феномена. Старообрядчество имело в себе дефект, который совершенно логично привел его к крушению.

 

Очевидно, что любая система, основывающаяся на заграждении уст человека перед Богом, и в дальнейшем будет сокрушена. Потому, что все мы любимые дети нашего общего Небесного Творца. Потому что настоящий Отец всегда рад лепету Своего чада. Как настоящий Отец, Он умиляется, радуется и ждет нашего взросления и принятия на себя Праведности Авраама и Иосифа Обручника.

 

Задумаемся: Каин (!!!) мог слышать глас Бога. А мы? Как можно не беседовать с Богом? Как можно это запретить?

 

http://www.pravmir.ru/o-shoferax-pravednikax/

[Ираида 0]

Очень поучительная лекция для нас.

 

как всегда все правильно иииииии грустно.....

[Нафаня 369]

полностью согласна с Осиповым.

 

И в том, что на Западе мало кто смотрит на Христа как на Бога. Чаще всего они его называют "Сын Божий", "Спаситель", что конечно же верно, но еще и это надо правильно понимать, а Богом практически нет. Как-то даже делали такой опрос, фильм - подходили к людям (и просто на улице вылавливали, и целенаправленно у представителей христ.конфессий) и спрашивали "Кто такой Христос?", и максимум что звучало в ответе этих людей это было, что Христос это какой то праведник, пророк, освященный силой Божией, что у Него было много дарований от Бога, т.е. наподобие того как некогда сомнительно высказался о.Мень, что во Христе "Бог в действии", хотя Православие учит что Христос это Бог в сущности, Бог чудодействует во святых своих, но Христос не просто там святой какой-то, а Бог во плоти, и вот эта концепция "Бог-Слово стало плотию" у этих человеков напрочь отсутствует в голове. Не дай Бог чтоб и у нас также было когда-нибудь.

 

Не хотелось бы уже в который раз переходить на праздное обсуждение достоинств, недостатков, личных ощущений лекторов.

И с этим согласна. Тем более и выше упомянутый отец Данииил Сысоев тоже не всегда и не во всем был прав, бывали перекосы и в его мышлении (например концепция уранополитизма, когда патриотизм это нечто такое ужасное, и земное отечество любить не стоит)