Как помочь им?

[р.б.Елена 803]

А может быть именно в этом и есть выход? Простите, может я что то недопонимаю в этих вопросах, но сейчас на неблагонадёжную бабушку оформлено опекунство Насти, что очень плохо отражается на духовном состоянии ребёнка. Значит нужно постараться исправить ошибку - снять, лишить опекунства бабушку, а это можно сделать, обратившись с жалобой в соц. службу. Конечно плохо если детей опять отправят в приют даже на короткое время, но ведь можно наверное постараться переоформить опекунство побыстрее.

Андрей, дело в том, что я уже видела много случаев, как это исправляют... к сожалению. Я бы не сказала, что духовно на девочке плохо отражается. Дело в том, что она каждый день в храме, там общается с другими людьми. Вот теперь еще в воскресную школу пойдет. Батюшка присматривает за ней. Мы с ней "дружим" уже около трех лет , это после приюта. Конечно, в случае чего, я их не оставлю.

 

А не лучше , просто батюшке поговорить с бабушкой детей .Ведь в суде надо доказывать , что детям плохо с родными , а хорошо с чужими .Тем более девочке 14 лет (переходный возраст ). Конечно жалость дело хорошое чувство , но можно так повредить детям , что всю оставшуюся жизнь замаливать грехи будут те кто необдуманно пошел за помыслами уже взрослеющей девочки.Прежде чем идти за своей жалостью , притормозите , впомните какми вы были в 14 лет и что вам хотелось, слушая разговоры своих одноклассников . Вы новерное слышали такую поговорку "Мы в ответе за тех кого приручили !", да это чаще подрузамевается о животных .Человек не животное , и если вы решились на то что бы нести груз ответственности за кого то , то простите перед БОГОМ ответ держать надо будет .Что детьми легче управлять , чем начать потихоньку тормошить их родных ?Только грехи их родных вы видете и знаете . а вот дети чего хотят кроме БОГА ни кто не ведает .Мальчик идёт за сестрой .И он будет делать и гововрить то что скажет ему старшая сестра .Будьте окуратны в своих порывах наладить жизнь взрослой девочки разрушив вовсе отношения с родными .Церковь учит молиться за родных и близких , какими они не были бы

Конечно молимся..... Но Церковь в лице Спасителя учит и тому, что "Вера без дел мертва" (Иак. 2, 26).

Простите, но молитва - это конечно необходимо, но сидеть и только молиться, когда человеку плохо...Я понимаю, что у ребенка может быть восприятие другое и отдаю себе в этом отчет, так же как и в том, что мы в ответе за тех... И имея опыт помощи, я понимаю, что сиюминутный порыв - это одно, а правильная, грамотная помощь, это совсем другое.

О бабушке я ей говорю только хорошее. Никакие грехи родных мы разбирать не собираемся, не наше дело судить.

На сегодняшний день совместно с батюшкой было решено, что действовать будем только в самом крайнем случае.

[Лариса Larissa 329]

Не простая ситуация, Бог в помощь, Елена!

[р.б.Елена 803]

Спаси Господи.

[О_К (fakel) 1 360]

Андрей, дело в том, что я уже видела много случаев, как это исправляют... к сожалению. Я бы не сказала, что духовно на девочке плохо отражается. Дело в том, что она каждый день в храме, там общается с другими людьми. Вот теперь еще в воскресную школу пойдет. Батюшка присматривает за ней. Мы с ней "дружим" уже около трех лет , это после приюта. Конечно, в случае чего, я их не оставлю.Конечно молимся..... Но Церковь в лице Спасителя учит и тому, что "Вера без дел мертва" (Иак. 2, 26). Простите, но молитва - это конечно необходимо, но сидеть и только молиться, когда человеку плохо...Я понимаю, что у ребенка может быть восприятие другое и отдаю себе в этом отчет, так же как и в том, что мы в ответе за тех... И имея опыт помощи, я понимаю, что сиюминутный порыв - это одно, а правильная, грамотная помощь, это совсем другое.О бабушке я ей говорю только хорошее. Никакие грехи родных мы разбирать не собираемся, не наше дело судить.На сегодняшний день совместно с батюшкой было решено, что действовать будем только в самом крайнем случае.

 

БОГ вам в помощь !

Простите если было написано грубо , только я столько видела людей разочарованных в тех детях за коими присматривали.И всё же, БОГ вам в помощь !

[Наташа Белочкина 6 120]

Один из моих любимых рассказов по этой теме: "Танцы на краю. Исповедь алкоголика"

(http://pravoslavie.ru/smi/36481.htm)

 

 

Любому пьющему свойственно тешить себя мыслью, что страшная эта пропасть — алкоголизм — находится где-то далеко впереди, что уж он-то обязательно сумеет остановиться вовремя, заметив ее появление на горизонте. Так думают очень многие и не понимают, что уже давно идут вдоль этой пропасти, что она не впереди, она — притаилась рядом и терпеливо ждет, когда идущий по ее краешку человек поскользнется или оступится.

Водка уже убила нескольких моих друзей и знакомых. Их карьера была блестящей, жизнь складывалась удачно, и ничто в ней не предвещало такого страшного конца. На моих глазах ушел из жизни аспирант философского факультета МГУ, эрудит и умница Славик; я помню, как умер солист Александровского хора — блистательный тенор Вася, певший когда-то по всему миру свою знаменитую «Калинку»; как с интервалом в пол-года друг за другом тихо скончались мои соседи, чета заслуженных врачей-пенсионеров… Все эти люди были верующими, талантливыми и трудолюбивыми, всех их погубил алкоголь, и финал их жизни уже ничем не отличался от горькой судьбы спившегося тракториста или грузчика.

Я сам много лет танцевал над этой бездной на узком карнизе «умеренного пития», и мне невероятно повезло — я успел заметить, что до катастрофы мне остался всего один шаг. Этот шаг я не сделал, но хорошо запомнил, как это было страшно: понимать, что ты больше не властен над собой, что водка стала сильнее и ты уже не в силах сказать ей «нет».

 

Когда все началось? Трудно сказать. Может быть, началом стал наперсток портвейна, который наши деревенские родственники за семейным столом наливали мне, первоклашке, со словами: «Мужик растет — пускай привыкает». А может — две бутылки крепленого вина, которое мы с приятелем — таким же двенадцатилетним оболтусом, в обстановке строжайшей конспирации распили в лесу без всякой закуски на первомайские праздники. Отравились, конечно, со страшной силой, но все-таки первый практикум по подавлению рвотного рефлекса при выпивке состоялся для меня именно тогда.

Эти упражнения я активно продолжил спустя несколько лет, когда после восьмого класса пошел работать в ремонтные мастерские Управления механизированных работ №14, которое обслуживало строительство газопровода Уренгой-Помары-Ужгород. В мастерские стаскивали для починки «убитые» на трассе бульдозеры, трубоукладчики и экскаваторы, а я был принят туда в качестве ученика слесаря по ремонту строительной техники. Что такое «слесарь», я понял довольно быстро: на бульдозерах у нас работали шофера, которых лишили прав за пьянство, поэтому о пьяницах на Севере так и говорили — пьет, как бульдозерист. А вот спившихся бульдозеристов переводили уже в слесаря по ремонту. К ним-то меня и определили в ученики. Мне было тогда пятнадцать лет.

Слесаря оказались тихими беззлобными алкашами, которые сразу же нашли мне достойное место в своем дружном коллективе. Дело в том, что по тогдашнему КЗОТу никакие санкции за нарушение трудовой дисциплины на несовершеннолетних не распространялись, поэтому наказать или уволить меня с работы было практически невозможным делом. Этим юридическим казусом и воспользовались мои наставники: я стал «гонцом». Спиртным тогда начинали торговать с одиннадцати утра. К этому вожделенному часу я получал от коллег деньги, сумку и отправлялся через дыру в заборе к ближайшему магазину, ничуть не боясь напороться на начальство.

Покупал пару бутылок водки, плавленый сырок или банку консервов и через ту же дыру возвращался на рабочее место.

Слесаря наливали мне вровень, по-взрослому, и лишь поругивали за то, что слишком налегаю на закуску, которую по их понятиям надлежало экономить.

…Через полгода я успешно сдал экзамен на квалификационной комиссии и тоже стал слесарем по ремонту строительной техники второго разряда, сравнявшись со своими учителями в этом высоком звании. Навык пить водку, не морщась, я приобрел именно в тот период своей жизни, хотя тяги к спиртному у меня тогда еще не возникло. Просто все вокруг пили, и я пил вместе со всеми — за компанию безо всякого интереса и удовольствия.

Несмотря на юный возраст, я понимал, что все это — почти самое дно и вовсе не собирался ходить в слесарях пожизненно.

В семнадцать лет я поступил на оркестровое отделение областного музыкального училища, и до сих пор благодарю Бога за этот поворот в моей судьбе. Там меня окружал уже совсем другой народ, живущий совсем другими смыслами, проблемами и радостями. Я тоже потихоньку привыкал к этой новой жизни, а друзья, которых я тогда встретил, и по сей день остаются для меня самыми близкими людьми, хотя с той поры прошло уже двадцать пять лет. Все там было прекрасно, все мне нравилось, и лишь одно обстоятельство перекидывало мосток к моему слесарному прошлому: несмотря на всю свою утонченность и изыск, музыканты пили не слабее бульдозеристов. Примерно раз в неделю мужской этаж в общежитии сдавал пустую винную посуду. Называлось все это дело — операция «баян», поскольку пустые бутылки выносились через вахту в футляре от баяна, и нужно было лишь постараться, чтобы «баян» случайно не звякнул, когда его несли мимо коменданта и воспитателя. Те, кому было лень сдавать «баян», складировали пустую тару за передней стенкой фортепиано, которые стояли у нас в каждой комнате. Несчастный инструмент после этого начинал звучать с ощутимым хрустальным тоном.

…В конце первого курса я был призван в армию и угодил в стройбат. После музучилища это напоминало контрастный душ. Личный состав нашей роты на три четверти был укомплектован мелкими уголовниками, уже успевшими до армии отмотать по первому сроку. Как пили там, я не хочу вспоминать в подробностях. Скажу лишь, что служили мы в самый разгар Горбачевского «сухого закона», благодаря которому вместо водки и портвейна я научился употреблять внутрь одеколон «Русский лес», антистатик «Лана 1», лосьон «Огуречный» и прочие спиртосодержащие жидкости в различных комбинациях, достойных пера Венички Ерофеева. Банальный самогон был в те годы недосягаемым деликатесом, а наши ротные умельцы умудрялись добывать спирт даже из гуталина…

И все-таки даже тогда я не считал, что спился. Хотя, описывая все это сейчас, не знаю — смеяться над этими воспоминаниями или плакать. Не спился… Что же это нужно было еще над собой сделать, чтобы посчитать себя спившимся, как еще себя поуродовать? Если бы только можно было отмотать время назад, если б можно было стереть со своей юности всю эту дрянь, словно похабное слово со стены…

Но я тогда и вправду еще мог жить без алкоголя, и пил скорее — по инерции. Организм дураку достался крепкий.

Демобилизовавшись, я вернулся в музучилище, продолжил учебу, а вместе с ней — кутежи, гулянки и обильные возлияния. Конец моего студенчества совпал с развалом СССР. К тому времени я уже женился, мы ждали ребенка. Нужно было обеспечивать семью, но сделать это на музыкантские заработки оказалось в то время невозможно. И я пошел работать на стройку, учеником каменщика, а если проще — подсобником. Опять я стал пролетарием, опять меня окружали поддатые работяги, но теперь я уже категорически отказывался выпить с ними «за уважение» и за все время работы в этой конторе не употребил на рабочем месте ни капли спиртного. Причина была проста: я стал верующим и пришел в Церковь.

Вот здесь бы и сказать, что, уверовав, я бросил пить навсегда, но — увы… Этого не произошло. Дело в том, что в Православии нет категорического запрета на употребление спиртного. Хотя, казалось бы, совершенно ясно сказано в Новом Завете …не упивайтесь вином (Еф 5:18), и еще, что пьяницы…Царствия Божия не наследуют (1 Кор 6:10). Но вот ведь заковыка: какой же пьющий человек признает себя пьяницей? Где критерий такой оценки? С блудом, например, понятно: переспал вне брака с женщиной — все! Ты уже блудник. С воровством то же самое, и с убийством… Там есть определенность. А как определить грань, за которой умеренно пьющий человек превращается в пьяницу, не наследующего спасения? Каждый ведь считает, что вполне себя контролирует и пьет в меру.

Вот только меру эту каждый устанавливает себе сам. Я, например, еще совсем недавно мог выпить под хорошую закуску больше литра водки и язык у меня при этом не заплетался, а на ногах я стоял твердо. Ну разве ж это называется — «упиваться», господа хорошие? Не-ет, упивается тот, кто под забором валяется, получку пропивает да жену бьет. А у меня-то все гармонично: семья сыта-одета-обута, деньги в дом приношу исправно, выпиваю исключительно на досуге, ну а на работе — ни-ни! Какой же я вам «пьяница»?

Примерно так я рассуждал лет десять подряд, успокаивая себя знаменитым тезисом: «…веселие на Руси есть пити, без того не можем жити», а также мыслями о том, что «…ее же и монаси приемлют» и что «…вино веселит сердце человека».

Много было всякого за это время, начиная с первого моего Великого поста, когда мы с приятелями путем нехитрых логических умозаключений пришли к выводу, что водка — постный продукт, поскольку ни яиц, ни мяса, ни молока в себе не содержит. Помню, как рьяно мы однажды «постились», закусывая сорокаградусную жидкость сухим черным хлебом, и как после этого я вознамерился прочесть вечернее правило. Строчки в молитвослове налезали одна на другую, я безуспешно пытался сохранить перед иконой вертикальное положение и с тоской думал, что с моей духовной жизнью, видимо, не все в порядке.

За эти десять лет в мой обиход постепенно вошли «сто грамм после работы, для снятия мышечного тонуса»; веселые застолья на встречах со старыми друзьями, которые мы уже не мыслили себе без водки; разговения после постов с обязательным «принятием внутрь» и еще много всего…

Годами я утешал себя тем, что так живут очень многие, что это не пьянство, а все то же злосчастное «умеренное употребление». С такой мыслью, как с ненадежным балансиром, я бродил по самому краю пропасти и не замечал этого, до тех пор пока меня не зашатало всерьез, пока я не увидал, что до настоящего запойного алкоголизма мне остался всего один шаг и я уже занес ногу над обрывом.

Несколько лет я работал в Подмосковье, где строил заказчикам камины по индивидуальным проектам. Работа очень хорошо оплачивалась, за несколько дней я зарабатывал столько, что нашей семье этого хватало на несколько месяцев. Правда, заказов было не очень много и только в сезон, поэтому зимой мы жили на деньги, заработанные летом, но все равно на круг получалось достаточно, чтобы не бедствовать.

Я очень уставал на этих заказах, и не только физически. Здесь у меня не было ни начальников, ни подчиненных, абсолютно все приходилось делать самому. Я сам размещал рекламу, сам договаривался с заказчиком и разрабатывал проект, сам составлял смету, занимался закупкой и доставкой материалов на объект, наконец — строил камин. Но главная забота начиналась потом, когда нужно было получить с клиента деньги за выполненную работу. И, хотя кидали меня всего пару раз, теоретически такая возможность присутствовала на каждом заказе. Приходилось постоянно быть настороже, поэтому даже когда все благополучно заканчивалось и я получал оговоренную сумму, нервное напряжение меня все равно не отпускало.

От Москвы до нашего поселка — шесть часов езды на автобусе. Я покупал себе в дорогу пару банок какого-нибудь слабоалкогольного коктейля — «джин-тоника» или «отвертки», выпивал их, и только после этого чувствовал, что все уже действительно закончилось, что деньги у меня в кармане и я, наконец, еду домой.

Однажды мне попалась какая-то совсем уж мерзкая «Отвертка», и я подумал — а чего, собственно, заниматься ерундой? Это же просто низкокачественный спирт, разбавленный вонючей апельсиновой эссенцией. Если купить чекушку хорошей водки и апельсинового сока, получится то же самое, только без побочных эффектов. И я стал снимать напряжение после заказов водкой. Очень скоро вместо чекушки я уже покупал в дорогу нормальную поллитровку, которую за шесть часов принимал на грудь полностью. Повторюсь — я тогда вообще не пьянел и дома жена лишь по запаху могла определить, что в дороге я пил. Был для меня в этом даже такой дурацкий шик типа: «Во я какой орел! Целую бутылку засадил, и — ни в одном глазу!»

Тогда я еще не знал, что с водкой такие номера не проходят, что она может ждать очень долго, но потом обязательно возьмет свое. Довольно скоро мне пришлось убедиться в этом на практике.

Как-то раз я приехал в Москву всего на один день по делам, не связанным с работой. Такая поездка была, скорее, в удовольствие, чем в напряг, никакой усталости или нервного напряжения в тот день у меня не было и в помине. Но когда вечером я сел в свой автобус на обратный рейс, то почувствовал непонятный, но очень сильный дискомфорт. Больше всего это было похоже на нехватку воздуха в легких, когда дышишь и никак не можешь продышаться. Организм, помимо моей воли, властно чего-то требовал, а я никак не мог разобрать — чего именно. И вдруг с удивлением и ужасом понял: водка! Нужна водка, причем не мне, а моему организму, который я так старательно приучал к ней много лет подряд. Это было не осознанное желание, и вообще не психический процесс, а скорее, физиологический: на автобус из Москвы у моего организма выработался самый настоящий условный рефлекс. Точь-в-точь как у собак академика Павлова на лампочку.

Ох, как же я закручинился, когда все это понял… Сердце сжала тоска, в голове вяло ворочалась какая-то банальность вроде: «Вот оно как бывает-то, оказывается. Ну ты и попал…» Но времени на осмысление случившегося уже не оставалось, автобус вот-вот должен был отправляться и я… быстренько побежал в магазин за поллитровкой.

Так я стал настоящим алкоголиком, перед которым уже не стояло выбора — «пить, или не пить?». Довольно быстро я обнаружил, что рефлекс на автобус у меня отнюдь не единственный. Ну вот, к примеру, закусывать в автобусе — проблема. Консервы или салатик с собой в дорогу не возьмешь, неудобно это. И я брал к водке нарезку какого-нибудь мясного деликатеса, который обычно не покупал из-за дороговизны. А тут чего экономить — с заказа ведь еду, денег полный карман! Так и привык, что вкусная еда — приложение к водке. Поэтому, когда дома жена готовила котлеты или жаркое, я уже не мог воспринимать их иначе, как — закуску. И опять бежал в магазин…

А дальше пошло-поехало: стресс снять — чекушка, с женой поссорился — чекушка, тоскливо стало долгими зимними вечерами — три дня подряд по чекушке.

Как-то я подсчитал, что если бы раз в неделю выпивал, скажем — литр водки, это было бы почти вдвое меньше, чем мой ежедневный «чекушечный» аперитивчик. С такими объемами моя бедная печень уже не справлялась. Я начал пьянеть. Описывать это противно, да и нет тут ничего интересного. Скажу лишь, что из самого трезвого человека в любой пьющей компании я превратился в обыкновенного пьянчужку, тупо косеющего уже через сорок минут после начала банкета.

Было совершенно ясно, что это — последний звонок, что дальше со мной начнет происходить то, что я уже много раз видел раньше на примере других, но тешил себя самодовольной мыслью о том, что уж с моей-то способностью — пить, не пьянея, мне такая беда не грозит. А теперь она не просто грозила, она уже победно ухмылялась, глядя мне в лицо. И выбор передо мной был совсем небольшой: падать в этот мрак дальше, до упора, или все-таки напрячь остатки воли и хотя бы попытаться из него выбраться.

Совсем завязать с выпивкой уже не получалось. Чтобы хоть как-то упорядочить свое пьянство я твердо решил: больше ни в коем случае не пить в одиночку. Со стороны эта решимость может показаться смешной, но другого выхода я для себя тогда не видел и как мог держался этого правила. Если уж совсем поджимало и прихватывало — покупал бутылку и шел в гости. Усаживаясь в автобус из Москвы, я с надеждой осматривал салон в поисках знакомого лица, и если находил себе собутыльника, то с облегчением бежал в магазин… Но один больше не пил.

Так прошел год. Пить я стал намного меньше, но тяга к спиртному не исчезала, зато стремительно сузился круг людей, с которыми можно было хлопнуть по рюмочке. Практически все мои друзья годам к 35 вышли на тот же рубеж, что и я. Каждый спасался от своего алкоголизма как мог, и никому из нас даже в голову не приходило предложить другому скоротать вечерок за бутылкой. Все мы уже поняли, что больны и старались не искушать друг друга.

Ни о зашивке, ни о кодировке никто из нас даже не думал, по очень специфической и важной причине: зашитым и кодированным алкоголикам нельзя причащаться. Дело в том, что при зашивке человеку вгоняется, с интервалом минут в десять, несколько препаратов контрастного действия, от которых его последовательно бросает то в жар, то в холод. А потом ему очень убедительно объясняют, что теперь даже капля спиртного, попав в его организм, вступит в реакцию с этой «волшебной смесью», превратится в смертельный яд и убьет его. Клин вышибают клином, рефлекс побеждается другим рефлексом, а страх смерти намного сильнее тяги к алкоголю. Во всяком случае, все зашитые, которых я знаю лично, испуганно шарахаются даже от кефира и кваса, опасаясь мизерной доли спирта, образующейся там при брожении.

А ведь православная Евхаристия совершается на виноградном вине. Следовательно, для зашитого человека дорога к Причастию заказана. Вернее, он может, конечно, подойти к Чаше, но только при условии, что вера в истинность Тела и Крови Христовых окажется у него сильнее страха смерти. Но о таких случаях я не слыхал ни разу.

Хотя один мой друг умудрился найти выход и из этой дилеммы. Он зашивается на год, по окончании этого срока идет в храм, причащается и… зашивается еще на год, до следующего причастия. Такой вот странный у человека ритм евхаристической жизни. Я не сторонник подобных методов, но в данном случае просто не знаю, как к этому относиться. Потому что без зашивки этот мой друг за несколько месяцев превращается в настоящее животное, пьющее беспробудно с интервалом дней в пять-шесть между трехнедельными запоями. Страшнее всего то, что он до сих пор не считает себя алкоголиком и уверен, что пьет умеренно, его запои лишь — досадное недоразумение, а зашивается он — так, «на всякий случай»…

 

Время шло, я старался пить как можно реже и меньше, но иногда, совершенно неожиданно для себя, все-таки срывался в штопор. Не знаю, сколько бы еще тянулась эта моя позиционная война со своим алкоголизмом, если бы однажды Господь не сотворил чудо.

…В очередной раз я сорвался, когда приехал к друзьям в подмосковный Обнинск. Дело было Великим постом, накануне праздника Благовещенья. Мы сидели с другом в его музыкальной студии, он показывал мне материал для своего нового альбома, я рассказывал ему о своих немудреных делах, а на следующий день мы собирались вместе пойти в храм, где настоятелем был еще один мой старый друг. Я приехал именно к ним, я вообще не думал о выпивке, потому что оба они — абсолютно непьющие люди. И вдруг… Какой-то полузнакомый гитарист Колян, случайно забредший в студию… Какой-то сомнительный повод — вроде бы дочка у него родилась, что ли… какая-то нелепая убежденность в том, что — «святое же дело, нужно же обмыть…»

Короче, напился я тогда ужасно. На следующий день мы пришли в храм уже к концу праздничного богослужения. Там меня многие знали, любили и очень обрадовались, когда я появился. Ребята с клироса звали меня попеть на молебне, я вяло отнекивался и норовил стать поближе к выходу. Голова раскалывалась, мутило до темноты в глазах, а на душе было так мерзко, что жить дальше не хотелось.

Я смотрел на икону Богородицы, но молиться не мог даже в уме. Слов не было. Я просто стоял и плакал от собственного бессилия, оттого что так и не смог победить в себе эту мерзость, оттого что большая часть жизни уже прожита, и — так глупо…

Недели через три я вдруг с изумлением понял, что с тех пор ни разу не выпил. Более того — я целых три недели вообще не замечал, что не пью. Это было невероятно, этого просто не могло быть, но факт — упрямая вещь. Мне больше не хотелось выпить нигде и ни при каких обстоятельствах. Теперь я спокойно мог сидеть за праздничным столом, уставленным водкой, и никакого желания или стремления к спиртному не испытывал. Все мои рефлексы на алкоголь исчезли настолько одномоментно, что я даже не заметил, как это произошло. Будто Господь взял меня и опять поставил на тот самый перекресток, с которого я много-много лет назад ушел не по той дороге. Только теперь я уже хорошо знал, куда она ведет. Слишком хорошо…

Тут бы этой сказке и кончиться счастливо. Да только не получилось из меня добра-молодца. Мало-помалу, разок, другой, третий… Нет, я очень аккуратно сейчас пью, и отлично понимаю, что каждый мой глоток — шаг по той самой проклятой дороге. Но единственное, на что меня сегодня хватает, это всего лишь — не частить, шагать пореже. А ведь был шанс, была прекрасная возможность вообще никогда больше не прикасаться к этой отраве, забыть о ней навсегда. Почему же я ею не воспользовался? Не знаю… Видно, кроме алкоголизма есть во мне что-то еще, что толкает и толкает к краю, переламывая даже опытное знание, так дорого мне доставшееся.

 

Когда я слышу о чудесном исцелении уверовавшего пьяницы, то не радуюсь за него. Мне за него страшно. Да, Господь может исцелить алкоголика чудесным образом, и я знаю об этом не понаслышке. Но вот запретить себе пить после такого исцеления человек может только сам. Потому что Бог никого не кодирует, не зашивает и никому не завязывает горло на узел. Он лишь обращается к каждому из нас словами пророка Моисея: жизнь и смерть предложил Я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое. (Втор 3:19) И не от чудесного исцеления зависит дальнейшая судьба такого человека, но от его решимости и твердости в выборе между жизнью и смертью.

…А я все топчусь на своем перекрестке. То пробегу несколько шажков по дороге к смерти и проклятию, то испуганно отпрыгиваю обратно в жизнь. Это и есть для меня сегодня — умеренное питие. И чем оно закончится, знает один лишь Господь…

[Ксения-Н 257]

Королева обЪедков

 

«Будьте милосерды,

как и Отец ваш милосерд»

(Лк. 6, 36)

 

Однажды они встретились – Королева и ее верный паж.

Она не без изящества протянула ему руку с обломанными черными ногтями в дырявой, с обрезанными пальцами, перчатке и хриплым голосом представилась:

– Королева, – и, выдержав паузу, добавила, – объедков.

– У королевы должен быть паж, – он картинно откинул с отекшего синюшнего лица засаленную прядь. – Ну как, гожусь я в твои пажи, Королева объедков?

«Надо же, какой театрал. Прямо как я», — подумала она, а вслух сказала:

– Такую встречу надо отметить.

Эту затянувшуюся встречу они отмечали каждый день уже пять лет. Где они ее только не отмечали – в подвалах, на чердаках, в заброшенных деревенских домах зимой и в полях летом, на вокзалах, в бомжатниках и ночлежках.

В ночлежку попасть было трудно. Очередь на койку и тарелку супа надо было занимать с раннего утра.

Жили на острие косы старухи-смерти, понимая, что каждый день может быть последним. Жили как птицы, не заботясь о завтрашнем дне. Королева объедков недаром так называлась. В любых отбросах находила она еду.

Не просто какой-нибудь старый хлеб или гнилые яблоки, а настоящие деликатесы – рыбьи копченые головы или слегка надкусанный пирог, или кусочек колбаски, или побелевшую плитку шоколада. В общем, ее паж всегда был сыт, а излишества он добывал сам. В основном, попрошайничеством.

Лишь год спустя после знакомства, он узнал, что ее зовут Ксения, и сам назвался – Андрей.

– Почему ты скрывала свое имя? – спросил он.

– Есть такая святая — блаженная Ксения. Моя бабушка ее очень любила и назвала меня в ее честь. А я так низко пала, живу грязно. Стыдно мне перед святой Ксенией. Не хочу ее имя пачкать, так что ты зови меня Королевой. Я привыкла.

– Как скажете, Ваше Величество, – поклонился он.

Все-таки паж у Королевы был настоящий.

Про любовь они не думали. Просто жили вместе, а сроднились с первого взгляда. Как будто всю жизнь бок о бок бомжевали.

Однажды летом Королева объявила, что у нее день рождения. Они уехали подальше от города и устроили пикник на берегу озера.

Вечером паж разжег костер и, попивая праздничный коктейль, спросил:

– Сколько тебе стукнуло, Королева?

– А сколько дашь? – она задорно тряхнула пушистыми волосами.

Освященная костром, с чистым лицом, она враз помолодела и выглядела лет на пятьдесят.

– Тридцать семь, – слукавил паж.

– Откуда ты узнал? – насторожилась она. В барахле моем копался, что ли?

– Так у тебя же паспорта нет.

– Тогда откуда?

– Просто угадал, – улыбнулся беззубым ртом паж. – А мне сколько дашь?

Королева улыбнулась в ответ, прикрыв рот рукой – стеснялась гнилых зубов и критически его оглядела:

– Пятьдесят пять.

– Нет, Королевушка моя, не угадала. Мне всего-то сорок два годочка. Да это все ерунда. Держи-ка лучше подарок. И паж достал из пакета зеркальце в берестяной рамочке и такую же расческу. С этими подарками Королева с той поры не расставалась.

Так они и прожили остаток лета на берегу озера. Сложили шалаш из еловых лап. Рыбу ловили, грибы да ягоды собирали. Милостив был к ним Господь – никто их не увидел, не прогнал, не обидел. А когда похолодало и задождило, они в город вернулись.

В центре города дома сносили целыми кварталами, так что выбор жилья для бездомных людей был как на рынке недвижимости. Паж и Королева обосновались в подвале дома рядом с Преображенским собором.

Все бы ничего. И магазины рядом, и люди у храма копеечку подают, да только Королева заболела. Начала таять на глазах. Что-то болело у нее внутри, но она изо всех сил терпела. Только губы в кровь иногда кусала. Паж совсем извелся от расстройства. Не знал он, чем ей помочь.

Однажды у Мариинской больницы он подловил после дежурства молодого доктора и слезно, ради Христа, уговорил его посмотреть Королеву. Тот согласился. Долго мял ей живот, смотрел язык, слушал сердце.

– Скорее всего, это онкология, – обронил он страшное, слово словно камень. Написал на бумажке названия лекарств и ушел с печальным лицом. Паж хотел ему за визит дать початую бутылку вина, но врач не взял. Паж сам ее и выпил. Залил горе.

Пришла зима. За день до Рождества Христова выпал первый снежок, и Королева внезапно повеселела. Встрепенулась, забыла о болях и попросилась на улицу. Паж ее укутал как кулему и повел к «Преображенке» воздухом подышать, а заодно милостыню попросить.

– Слышишь, Ксения, как колокола звонят? Не иначе, в твою честь, — пошутил он, усаживая ее на ящик около кованой ограды.

Впервые паж назвал Королеву по имени, и она не возразила, лишь сказала:

– Рождество Христово скоро. Мне бы молитву какую-нибудь почитать.

– Будет тебе молитва! Будет!

Увидев идущую мимо хорошо одетую женщину, паж бросился к ней:

– Сестра, напиши молитву. Любую.

Но женщина, подняв воротник норковой шубы, торопливо прошла мимо.

– Ну что ты к даме пристал. Видишь, она на службу торопится. Ты после службы у людей попроси, – тихо сказала Ксения.

В самом начале их знакомства паж постоянно удивлялся тому, что Королева никогда никого не осуждала. Даже тех, кто ее обзывал, гнал, унижал, она всегда оправдывала:

– Я всех понимаю, никого не виню. Кому приятно находиться рядом с такой нечистотой, как я. Потому и гонят отовсюду.

– Слышь, Ксения, а у тебя есть заветное желание на Рождество? Скажи мне, может, я смогу его исполнить. Говорят, что в этот праздник Бог особенно нищим и бедным помогает.

– Какие же мы с тобой нищие, Андрей? Я – Королева, ты мой верный паж. И у наших ног весь мир, – улыбнулась Ксения. — А заветное мое желание – перед смертью в горячей ванне понежиться. Отмыться, как следует, чтобы ты меня чистой похоронил.

Непривычно было пажу слышать свое имя, отвык он от него. Но сердце подсказывало, что неспроста Королева его по имени стала называть.

– Дурочка ты, твое величество. Ты еще меня переживешь! – возмутился он.

Служба в соборе закончилась, народ начал расходиться. В темноте люди не замечали у ограды припорошенную снежком пару бомжей. Прижавшись друг к дружке, они сидели рядышком, как два воробушка. Впору совсем замерзнуть. Андрей уже и глаза прикрыл, как вдруг услышал приятный женский голос:

– Вы молитву просили. Возьмите, – дама в норковой шубе протянула ему молитвослов.

– Ксения, очнись! Ты что, уснула? Нам молитвы принесли!

Королева открыла глаза:

– Спасибо вам, добрая женщина. Дай вам Бог здоровья.

Она начала вставать, но покачнулась и чуть не упала.

– Что с вами? Вы больны? – дама взяла Ксению за руку, – да вы совсем замерзли. Просто ледышка, а не человек. Вставайте и пойдем со мной. Я вас чаем напою. Отогреетесь и пойдете… – Она замялась, – ну, в общем, это не важно. Идемте.

Андрей не мог поверить в то, что шикарная женщина приглашает их в свой дом. Лишь пройдя мимо потрясенного швейцара, он убедился, что это не сон.

– Идите на кухню. Обувь не снимайте. Мойте руки и садитесь за стол, – командовала дама.

И тут паж вспомнил!

– Можно вас кое о чем попросить? – сказал он умоляющим голосом.

– Конечно, можно.

Спустя полчаса счастливая Ксения лежала в круглой джакузи, наполненной ароматной пеной. Хозяйка, выкинув ее одежду, нарядила гостью в свое старое платье. Сильно похудевшей Королеве оно было слегка велико, но все равно к лицу. Андрей даже залюбовался своей подругой.

«А может, попытаться начать новую жизнь? Восстановить документы, устроиться на работу. Ксению в больницу положим. Глядишь, и обойдется все», –задумался он.

Держа в руке пакет с подарками, он аккуратно вел Королеву домой, продолжая мечтать о новой жизни.

Паж проснулся ранним утром. До его слуха сквозь щели в подвальных окнах донесся звон колоколов.

– Ксения, проснись! Слышишь, колокола звонят! Рождество!

Андрей подбежал к Ксении. Ее глаза были закрыты, руки сложены крестом на груди.

Сдерживая слезы, паж достал из пакета зеркальце в берестяной рамке и поднес его ко рту Королевы. Она не дышала.

А над городом звонили колокола, славя Рождество Христово!

[Olqa 13 013]

Святой Димитрий Ростовский. Слово о пьянстве.

 

“Не винно вино, но проклято пьянство” (Прит. ХХ. 1), от которого сколь великий вред бывает, об этом нет нужды говорить. Ибо это может каждый увидеть из повседневного опыта, и в церковных книгах везде находится много написанного о вреде пьянства. Однако и мы о том же здесь нечто вспомянем. Славный среди древних эллинов философ Анахарсис говорил, что лоза виноградная родит три грозди: во-первых, гроздь услаждения, во-вторых, упоения, и в-третьих, гроздь печали. Сие философ изъяснял в том смысле, что питое вино в незначительном количестве является услаждением и полезно человеку, ибо утоляет жажду, подает цельбу стомахе и веселит сердце, тогда как питье в большом количестве делает человека пьяным, порождает многочисленные свары, разжигает ярость и поднимает на брань и бой, за чем следует немалая печаль. Мы же, если пожелаем подробно рассмотреть силу пьянства и если пьянство назовем виноградом, то найдем родящиеся от пьянства гроздья нравов, приносящих человеку не пользу, но вред и печаль, и найдем не три, но больше, а именно - десять.

 

Пусть будет пьянство названо виноградом, но виноградом не благоплодовитым, а разве тем, о котором пророк Моисей во Второзаконии пишет: “От виноградов содомских виноград их, и лоза их от Гоморры, гроздь их гроздь желчи, гроздь горести их; ярость змиев вино их, и ярость аспидов неисцельна” (Втор. XXXII. 32-33). Поистине, пьянство есть содомогоморрский виноград и не иные гроздья, как только гроздья желчи, горести, исполненные змеиного и аспидного яда и рождающие ярость, ибо каков сад, таковы и плоды бывают! (Лук. VI. 45)

 

Первая гроздь желчного пьянственного винограда заключается в помрачении ума, изменения разума и погубления памяти, ибо сила пьянственная, восходя от наполненного вином желудка к голове, потемняет мозг и смущает ум. Поэтому бывает часто то, что многие в своем пьянстве не помнят о себе и не знают, что делают и что говорят, как безумные; если же с ними приключится какое-нибудь бедствие или бесчестье, или раны, то они наутро не помнят. На таковых исполняются слова, написанные в Притчах: “Биша мя, и не поболех, и поругашамися, аз же не разумех” (Прит. XXIII. 35).

 

Другая гроздь есть бесстыдство, ибо пьяный никого не стыдится, но, погубив стыд, произносит слова скверные, хульные, бесстыдные, нелепые, скаредные и недостойные целомудренного слуха, и бывают его уста как бы некоей пустой хлевиной, исполненной смрадного гноя, а язык уподобляется лопате, которой выкидывается гной. Сердце же такого человека чем иным может быть, разве только сокровенным местом многих зол, откуда не может происходить добро, но лишь одно зло, как говорится в Евангелии; “Человек злой от злого сокровища сердца своего износит злое, от избытка бо сердца глаголят уста его” (Лук. VI. 45).

 

Третья гроздь пьянственного винограда есть несоблюдение тайны, ибо все то, что трезвый глубоко в сердце своем скрывает, погребши молчанием, будут ли это свои или вверенные ему кем-либо другим тайны, все это пьяный делает известным для всех. Кроме того, и все, что было совершено давно и предано забвению, он вспоминает и как мертвеца воскрешает. Такой подобен бочке, полной нового питья, в которой при шумящем и изливающемся питье дрожжи не удерживаются на дне, но поднимаются наверх и, гонимые из бочки внутренней теплотой, вытекают вон. Подобно сему и в пьяном человеке сила опьянения возмущает сердечные тайны и гонит их вон. Он устами своими открывает тайны подобно тому, как дрожжи поднимаются со дна бочки, и что обычно бывает, как пища из желудка, исполненного пьянством, выбрасываются и тайны блеванием. В пьяном обе эти, то есть и пища и тайны, превращаются в блевотину.

 

Четвертая гроздь пьянственного содомогоморрского винограда есть распаление похоти на плотское смешение. Посему-то апостол и увещевает: “Не упивайтесь вином, в нем же есть блуд” (Ефес. V. 18), а святой Василий Великий говорит: “Несомненно от вина, как от некоего источника, проистекает безудержная похоть, которая много превосходит даже неистовство всех бессловесных по отношению к женскому полу; ибо бессловесные животные не переходят границ естественного, а упивающиеся вином в мужчинах ищут женского пола и в женщинах - мужского пола.”

 

Пятая гроздь, исполненная змеиного и аспидного яда, есть ярость, гнев, вражда, ссоры, драки и кровопролития. Пророк Осия говорит: “Начаша князи яритися от вина, не токмо же князи, но и простолюдины, исполнившиеся вина, возстают друг на друга яростию” (Осии VII. 5). Посему-то и Приточник выражает порицание: “Кому люте? Кому молва? Кому суды. Кому туга и понос? Кому сокрушение вотще? Кому сини очи? Не пребывающем ли в вине и не надзирающим ли, где когда пирове бывают?” (Притч. XXIII. 29, 30). И Сирах увещевает: “В вине не мужайся, многих бо погуби вино: пещь искушает железо, вином же искушается сердце в сваре гордых” (Сирах. XXXI. 29,30). И еще тот же говорит: “Горесть душам вино много пиваемо, с гневом и клеветою умножит ярость безумного” (Сирах. XXXI. 34,35).

 

Шестая желчная гроздь пьянственного винограда есть повреждение здоровья, ослабление телесных сил, дрожание рук, боль головы, изменение глаз, бедствования желудка, стоны, недуги, преждевременная старость, уменьшение лет жизни и ранняя кончина.

 

Седьмая гроздь - растрата имущества, погубление богатств и отсутствие прибылей. “Делатель бо пиянивый,- говорит Сирах,- не будет богат” (Сирах.XIX 7). О, как много таких, которые от великого богатства пришли к крайней нищете! Примером сего может быть блудный сын.

 

Восьмая несладкая гроздь - лишение спасения, ибо пьянство губит подобно вещественным имениям и духовные богатства. Оно осмеливается на все грехи, ибо тот грех, которого трезвый человек гнушается, боится или стыдится, тот грех он в пьяном виде совершить не стыдится, не боится и не гнушается. В Патерике есть повесть о некоем египетском пустынножителе, которому бес обещал, что не будет его больше угнетать никакими искушениями, только бы он совершил один какой-либо грех из трех. Он предложил следующие три греха: убийство, блуд и пьянство. Соверши, говорил он, какой-либо один из них: или человека убей, или соблуди, или один раз упейся, и дальше ты пребудешь в мире, и после этого я не буду уже искушать тебя никакими искушениями. Пустынник же тот подумал про себя так: человека убить страшно, ибо это есть и само по себе большое зло, и заслуживает смертной казни как по Божьему суду, так и по гражданскому. Совершить блуд, стыд, погубить хранимую до того чистоту тела - жаль, и гнусно оскверниться не познавшему еще этой скверны. Упиться же один раз, кажется, небольшой грех, ибо человек скоро протрезвляется сном. Итак, пойду я, упьюсь, чтобы бес больше не угнетал меня, и мирно я буду жить в пустыне. И вот, взявши свое рукоделие, он пошел в город и, продав его, вошел в корчму, и упился. По действию сатанинскому случилось ему беседовать с некоей бесстыдной и прелюбодейной женщиной. Будучи прельщен, он пал с ней. Когда он совершал с ней грех, пришел муж той женщины и, застав грешащего с женой, начал его бить; а он, оправившись, начал драться с тем мужем и, одолевши его, убил. Таким образом тот пустынник совершил все три греха: блуд и убийство, начав с пьянства. Каких грехов он трезвый боялся и гнушался, те он смело совершил пьяный и через это погубил многолетние свои труды. Разве только потом истинным покаянием он смог снова найти их, ибо милосердием Божиим человеку, истинно кающемуся, возвращаются его прежние заслуги, которые он погубил грехопадением. Вот как пьянство толкает на все грехи и лишает спасения, погубляя добродетели. Об этом ясно говорит святой Златоуст: “Пьянство, если в ком найдет и целомудрие, и стыд, и разум, и кротость, и смиренномудрие, все повергает в бездну законопреступления”. Не лишится ли спасения своего и не будет ли отрешен от наследия небесного тот человек, который через пьянство лишился всех своих добродетелей? Истину говорит апостол: “Пьяницы царствия Божия не наследят” (1 Кор.VI. 10).

 

Девятая желчная гроздь - гнев Божий, ибо пьянствующий, преступая заповеди Божие, подвигает на гнев Бога своими грехами. Посему пророк Исайя восклицает: “Горе восстающим заутра, гонящим сикера, пиющим до вечера: вино бо пожжет я. С гуслями и прегудицами, и тимпаны, и свирельми вино пиют, а дел Божиих не ведят” (Исаии V. 11,12) К таким и пророк Иеремия говорит: “Пийте и упийтеся, и изблюйте, и падите, и не возстаните от лица меча его же Аз послю среди вас” (Иеремии XXV. 27).

 

Десятая и самая горькая гроздь пьянственного винограда есть несомненная погибель души, ибо иные грешники, когда приблизятся к часу смерти своей, могут каяться и сожалеть о грехах, имея трезвый ум; пьяный же как может, умирая покаяться, если он не помнит себя и не знает, что приблизилась к нему неожиданная кончина? Умирающему же без покаяния неизбежна геенна.

 

Вот каковы грозди того содомогоморрского винограда, то есть пьянства, вкус которых хотя в начале и кажется сладким, но после превращается в желчную горечь и в яд змеиный и аспидный.

 

Все это сказано не для похуления вина, но для укорения пьянства, ибо вино создано Богом на радость и здоровье людям, а не для пьянства и вреда. Послушаем, что говорит святой Златоуст: “Вино дано для того, чтобы мы веселились, а не безобразничали, чтобы смеялись, а не были осмеяны, чтобы мы здравствовали, а не болели, чтобы исправили слабость тела, а не уничтожали душевную крепость”. Еще он же в другом месте говорит: “Пьянство не от вина, но от безмерного употребления: вино нам дано не для иного чего, как только для телесного здоровья, но сему препятствует безмерное его употребление”. Из этих слов учителя видно, что не вино виновато, но невоздержание пьющих без меры. Тот же святой считает пьяниц за их безмерное пьянство бесчестнее псов, ослов и прочих бессловесных животных, ибо всякое животное не ест и не пьет больше, чем нужно, и никто не может принудить его, чтобы оно ело или пило больше, чем желает его природа. Пьянствующий же человек и без принуждения все больше и больше наполняет чрево свое, так что даже сам себе вредит.

[Ксения-Н 257]

Таинство любви. Жизнь

 

Очень часто пришедшие в храм люди наблюдают за службой, как бы со стороны. Их не радует ее красота, они не понимают смысла произносимых слов и совершаемых обрядов и по своему истолковывают все совершающееся, не участвуя в Величайшем Таинстве Причастия Богу. Им в храме быстро становится скучно и стоять тяжело.

Очень часто люди наблюдают за всем совершающимся в их жизни, как бы со стороны.Их не радует красота жизни, они не понимают смысла происходящего с ними и по своему истолковывают ход событий, не участвуя в Величайшем Таинстве Любви. Они унывают и не понимают смысла страданий.

Тайна совершенной радости открывается в подвиге любви и каждый человек призывается Богом к бытию для совершения этого подвига и для причастия этой радости.

Я недавно получил письмо по электронной почте от одной многодетной мамы, которую помню еще девочкой.

Дорогой Владыка, здравствуйте!

Прошло полтора года, как он появился в нашей семье. Это был непростой период в нашей жизни.

Сейчас мне сложно вспомнить то время, когда его с нами не было, хотя иногда по малодушию,

у меня мелькает мыслишка, а вот если бы не он, жизнь могла бы быть намного проще.

Но все таки, такие мысли редки. Его появление, на самом деле, дало нам очень-очень много.

Мы физически ощутили присутствие и помощь Божию, Его близость нам в непростой момент,

но не за какие-то заслуги, конечно, а ради мальчика.

Я написала текст об этом первом годе жизни, но он слишком личный, чтобы кому-то кроме Вас его показывать.

Может быть, Вам будет интересно его прочитать.

С любовью, N

Я когда читал текст, не мог удержаться от слез. Этот рассказ являет тайну приобщения к жизни,

которая есть ЛЮБОВЬ. Я попросил разрешения у N опубликовать этот текст у себя на странице, в нем пять частей, каждый день я буду помещать по одной части.

 

Мальчик, который выжил

Загадочное происшествие

 

Официальные лица

 

Раннее серое утро, за окном хлещет дождь. Ночью она родила ребенка – не очень-то нужного даже если бы он был здоровым. «Ну что расстраиваешься-то? Оставляй и все. Он же не жилец», - санитарка говорит это походя, моя в послеродовой полы. У нее наступил обычный рабочий день, который не сулит ничего нового. Женщина знает, что, по крайней мере, в последнем пункте санитарка права. Не будет никто выхаживать это уродливое килограммовое тельце в их городке. Заберет она его домой, промучается с ним месяц, а потом еще и хоронить придется, и всем соседям объяснять, и слушать за спиной разговоры. Лучше сразу сказать, что родился мертвым.

 

Первый год он провел в больницах, из одной в другую – из поселковой в районную, затем в областную. Сменялись врачи, медсестры, няни, рядом лежали такие же дети, но с мамами, которые бились за них, но не всегда успешно. Он не должен был жить, но жил, несмотря на двустороннее воспаление легких, смертельное для младенцев, несмотря на другие болезни. В три месяца поставили диагноз ретинопатии недоношенных V степени. Если бы это была не провинциальная больница, если бы рядом были те, кто решил бы побороться, возможно, полной слепоты не было, потому что восстановить зрение при таком диагнозе возможно только в очень раннем возрасте – до года. Но к чему эти сослагательные наклонения, которых, как известно, история не терпит.

 

В первую годовщину рождения к мальчику пришел посетитель – лицо хоть и официальное, но, по крайней мере, не в белом халате. Его выписывали в губернский дом ребенка. Государственный чиновник принес в соответствии с полученными ранее размерами ползунки и маячку. Нянечка одела все на ребенка, она подходила к нему ночами, переворачивала, гладила по животику, а теперь его увозили. Именно в ее смену или она специально поменялась с напарницей, чтобы проститься с ним. Она натягивала на него штанишки, а сверху трикотажную кофточку – свой подарок, первый в его жизни. Маячка вниз, кофточка сверху - няня стыдливо пыталась прикрыть печати учреждения на его казенной одежде.

 

Губернский дом ребенка – градообразующее предприятие. Сюда свозят детей со всей области. Вокруг него стоят дома для обслуживающего персонала, есть несколько магазинов, маленький рынок и детский сад – для детей сотрудников. Есть еще автобусная остановка, 2 раза в день сюда приходит автобус из крупного сибирского города, расположенного в 160 км. Вот и вся связь с миром. Но не надо думать, что это плохо. Мир живет сам по себе, а дом ребенка сам по себе. В мире происходят какие-то глобальные события – финансовые кризисы, катастрофы, в крайнем случае, скандалы со звездами, в доме ребенка все упорядочено, по расписанию:

Понедельник

 

Завтрак

Овсяная каша

Хлеб

Масло

Сыр

Чай с сахаром

 

Обед

Суп рыбный

Тефтель говяжий

Пюре картофельное

Компот из сухофруктов

 

Полдник

Молоко

Печенье

 

Ужин

Запеканка творожная

Кисель

 

Тут его полюбили, взаимностью ответил и он. Появилась воспитательница Света, которая научила его ходить, есть ложкой, пить из чашки. В два с половиной года он вовсю болтал, читал, как водится, наизусть «Нашу Таню» и «Уронили мишку». В три, ничего не видя, легко собирал любые пирамидки, строил из кубиков башни. Ближе к четырем освоил счет в пределах десятка. Соответствовал всем методическим предписаниям. В дом ребенка приехала комиссия. Он прошел специалистов, оказалось, что все в норме, отставания и задержки, которые были, ликвидированы, развитие соответствовало возрасту. Морозным зимним утром главный специалист комиссии сделал заключение: «В четыре года будем переводить в детский дом, к сожалению, для инвалидов. Нет зрения». Что это значит? Что он обречен быть не просто сиротой, с прочерками в графе «мать» и «отец», он обречен попасть в систему, где по сути его не будут развивать, ему будут оказывать в основном помощь медицинского характера, так как для инвалидов не предусмотрены педагоги, им нужны лишь медсестры и врачи.

 

Персонал губернского дом ребенка был прекрасно осведомлен о том, что означало это заключение. Другого они, собственно, не ждали, работая в системе, но мысль о том, что их любимый мальчик, такой веселый, белобрысый, озорной окажется в ДДИ, откуда одна дорога – в психоневрологический интернат, мысль эту они старались все время куда-то отодвинуть на задний план. В доме ребенка было несколько сотен детей, многих усыновляли, увидев на сайте фотографии очаровательных малышей, кто-то из родителей вдруг одумывался и сам приезжал за своим ребенком. Но на нашего мальчика не обращал внимание никто. Инвалид. Это слово, без связи с диагнозом, с возможностями, с реабилитацией и социализацией человека, - клеймо. Когда нам говорят, что мы живем в новейшей истории, верить не стоит. Мы живем в средние века. Да, инвалидов у нас не сбрасывают со скалы, не сжигают в камерах, не сажают в лодку и не пускают ее по реке, но восприятие наше не таких как мы, все то же. Мы их панически боимся. Забегая вперед скажу, что как-то сидя в кафе, мой мальчик, перепутав столики, случайно провел рукой по соседнему. Люди, сидевшие там, шарахнулись в сторону, а затем пересели на другой конец зала. Они, видимо, испугались и решили, что, посидев недалеко от слепого, и сами могут ослепнуть. Но рассказ о его столичной жизни впереди, пока же в кабинете заведующей проходил «совет в Филях». «Надо что-то делать, рассказать о нем по радио, написать в Москву, в газеты. Он не должен попасть в дом инвалидов», - решили несколько человек в маленьком городке за Уральским хребтом.

[TamaraS 23]

 

23И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его

24и, возопив, сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем.

25Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь — злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь;

26и сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят.

27Тогда сказал он: так прошу тебя, отче, пошли его в дом отца моего,28ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения.

29Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их.

30Он же сказал: нет, отче Аврааме, но если кто из мертвых придет к ним, покаются.

31Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят.