Таблица лидеров

Блажен человек, который познает немощь свою, потому что сие делается для него основанием, корнем и началом вечной благостыни. Как скоро дознает кто и действительно ощутит немощь свою, воздвигает душу свою из расслабления, омрачающего ведение, и запасается осторожностью. Но никто не может ощутить немощь свою, если не будет попущено на него хоть немного искушения, которое утомляет тело или душу. Да не предадимся отчаянию подобно человеку, который за подвиг ожидает чего-то совершенного, и неизменяемого упокоения, и того, чтобы в нем не произошло движения чего-либо сопротивного. Знай, что все это ко смирению нашему навел на нас Божий Промысл, который в каждом из нас промышляет и устрояет, что каждому полезно. Наконец, знай, что устоишь не ты, и не добродетель твоя совершит дело, но благодать, которая носит тебя в дланях руки своей, чтобы ты не приходила в боязнь и отчаяние. Плачь и проливай слезы. Удивляться делам святых было похвально, ревновать им - спасительно, а вдруг сделаться подражателями их жизни есть дело безрассудное и невозможное. Из писем прп. Иосифа Оптинского

Как-то я присутствовал при беседе нескольких философов науки; эти люди были специалистами в своей области, произносили имена, которых я не знал, и оперировали понятиями, смысл которых был мне недоступен. То немногое, что я понимал, поражало меня радостью узнавания - надо же, вот оно как, а я и не знал. То, чего я не понимал, побуждало меня смириться - есть люди, по сравнению с которыми мой интеллектуальный и образовательный уровень явно невелик. Как это бывает при общении с людьми, которые явно превосходят нас в каком-то отношении - духовном, интеллектуальном или творческом, смирение - это плата, которую необходимо заплатить за радость узнавания. Великую музыку надо слушать внимательно и почтительно, чтобы услышать; к мыслям и прозрениям великих людей надо приближаться благоговейно, чтобы понять. Когда мы говорим, что не понимаем те или иные тайны веры - Троицу или Искупление, Промысел или Воскресение Мертвых, мы можем иметь в виду две вещи. Мы сталкиваемся с чем-то, что превосходит наше понимание, входим в огромный Собор, в котором каждая деталь архитектуры, каждая черточка росписи несет сокровенный смысл. Мы поднимаем голову и видим, высокий, уходящий в небо купол - и чувствуем себя маленькими в этом таинственном месте. И мы чувствуем приглашение к росту и трепетное ожидание открытия - добрые и прекрасные тайны ждут, пока мы подрастем, чтобы довериться нам. Мы не понимаем тайн Божиих - пока у нас еще слишком маленькое сердце и слишком маленький ум, чтобы вместить их хотя бы так, как вмещали святые. Но мы хотим вырасти; а пока принимаем то, что можем. Но это “я не понимаю” может означать и другое - “я хочу, чтобы мне все было понятно прямо сейчас и я не собираюсь для этого трудиться ни интеллектуально, ни духовно”. Увы, это невыполнимое требование - любое развитие предполагает, что мы не понимаем, признаем это, а потом прилагаем усилия, чтобы понять. Это так в любом деле - в изучении наук, или иностранных языков, или ремесла. Бывает так, что мы не хотим признать свою малость, и поэтому раздраженно пытаемся умалить то, чего не понимаем. Но признаться в своей малости - это единственный способ начать расти. Да, я не понимаю. Я постараюсь научиться от людей, которые понимают лучше меня. Сергей Худиев

В Евангелии сказано: Кая бо польза человеку, аще приобрящет мир весь, и отщетит душу свою? (Мк. 8: 36). Вот как драгоценна душа человеческая! Она дороже всего мира, со всеми его сокровищами и благами. Но страшно подумать, как мало понимаем мы достоинство бессмертной души своей. На тело обращаются все наши мысли, от утра до вечера, а на бессмертную душу, на драгоценнейшее и любимейшее творение Божие, на образ Его славы и величия, едва обращается одна мысль во всю неделю. Служению тела посвящаются самые цветущие годы нашей жизни, а вечному спасению души — только последние минуты дряхлой старости. Тело ежедневно упивается, как на пиру богача, полными чашами и роскошными блюдами; а душа едва собирает крохи Божественного слова на пороге дома Божия. Ничтожное тело омывают, одевают, чистят, украшают всеми сокровищами природы и искусства; а дорогая душа, невеста Иисуса Христа, наследница неба, бродит шагом изнуренным, облеченная в одежду убогого странника, не имея милостыни. Тело не терпит ни одного пятна на лице, никакой нечистоты на руках, никакой заплаты на одежде; а душа, от главы до ног покрытая сквернами, только и делает, что переходит из одной греховной тины в другую, и своей ежегодной, но часто лицемерной исповедью только умножает заплаты на одежде своей, а не обновляет ее. Для благосостояния тела требуются разного рода забавы и удовольствия; оно истощает нередко целые семейства, для него люди готовы иногда на труды всякого рода; а бедная душа едва имеет один час в воскресные дни для слушания Божественной литургии, едва несколько минут для утренней и вечерней молитвы, насилу собирает одну горсть медных монет для подаяния милостыни, и довольна бывает, когда выразит холодным вздохом памятование о смерти. Для здравия и сохранения тела переменяют воздух и жилище, призывают искуснейших и отдаленнейших врачей, воздерживаются от пищи и пития, принимают самые горькие лекарства, позволяют себя и жечь и резать; а для здравия души, для избежания соблазнов, для удаления от греховной заразы не делают ни одного шага, но остаются в том же самом воздухе, в том же самом недобром обществе, в том же самом порочном доме, и не ищут никакого врача душ, или избирают врача незнакомого и неопытного, и скрывают перед ним то, что уже известно и небу и аду, и чем они сами хвастают в обществах. Когда умирает тело, тогда слышится скорбь и отчаяние; а когда умирает душа от смертного греха, тогда часто и не думают об этом. Так мы не знаем достоинства души своей, и, подобно Адаму и Еве, отдаем свою душу за красный по виду плод. Почему же мы, по крайней мере, не плачем, подобно Адаму и Еве? Плач потерявших душу должен быть горестнее плача Иеремии, который, оплакивая бедствия отечества, взывал: Кто даст главе моей воду и очесем моим источник слез? (Иер. 9: 1). У нас же, большей частью, забота о стяжании благ, только, к сожалению, часто земных и временных, а не небесных. Забываем мы, что земные блага скоропреходящи и неудержимы, тогда как блага небесные — вечны, безконечны и неотъемлемы. Всеблагий Господи! Помози нам презирать все скоропреходящее и пещися о едином на потребу спасении душ наших. Из писем прп. Амвросия Оптинского

Сегодня, дорогие братья и сестры, мы услышалиЕвангельский принцип. Чтобы увидеть Христа, надо совершить усилие. Чтобы встретится с Ним, нужен маленький личный повседневный, а, может быть, и не повседневный, но решительный подвиг, или дело, или мысль, или молитва. То, что даст нам возможность пробиться из этой повседневности, из этой банальности жизни, чтобы почувствовать веяние духовного мира, чтобы почувствовать бытие иного мира. Почувствовать, что это реальность, что это не сказка, не миф, а действительно не постижимая для нас, но реально существующая вместе с нами, духовная сила, Божественные энергии, Божественная благодать. Сегодня мы слышали, как Закхей залез на дерево, потому что мал был ростом. И Христос увидел его и говорит: «Закхей, спустись с дерева! Теперь Мне надлежит быть у тебя в доме». Чтобы увидеть Христа, мы тоже маленькие ростом, ростом духовным. И нам тоже нужно некое дерево, взобравшись на которое мы сможем увидеть Христа. Нужны эти особые моменты в нашей с вами жизни. И хочется поговорить вот об этом дереве, которое реально есть, с которого можно увидеть Христа и сидя на котором, может увидеть нас Христос. Несколько дней назад меня поразил один факт. Когда я был на помазании, у десяти человек спросил: «Вы были в Оптиной Пустыни?». Говорят: «Нет». Из десяти один сказал, что он там был. И меня это поразило. Мы находимся на Оптинском подворье, оптинские старцы окружают нас. Мы ничего, оказывается, не знаем ни про Оптину, ни про старцев. И сегодня вечером наша молодёжь меня попросила о Оптиной рассказать, о её истории, о сути. Я был поражён! Я думал, люди этим живут, знают, интересуются. Оказывается, нет. Ну, два слова… Два слова об Оптиной пустыни. Что это такое? Старец Варсонофий, бывший полковник царской армии, поступив в Оптину Пустынь простым монахом, спустя несколько лет об Оптиной Пустыни написал: «Ясней здесь небеса, и чище их лазурь… Мирской ярем нося, и скорбный совершая тернистый жизни путь, сподобился я видеть отблеск рая». Оптину Пустынь старец Варсонофий назвал «отблеском рая». А священномученик Павел Флоренский называл Оптину Пустынь «санаторием многих израненных душ». Многие из вас, пожилого возраста, были в этих знаменитых санаториях. В Кисловодске, Железноводске, Ессентуках, Боржоми… Кто-то посостоятельнее, может быть, в Карловых Варах. И все стремятся, или стремились, или мечтали хоть когда-нибудь, но там побывать, чтобы подкрепить своё здоровье. Так вот реально это место было, есть и будет. Скит Оптина Пустынь святые подвижники называли станцией от земли на небо. Концевич, знаменитый историк, об Оптиной Пустыни говорил, что она была, своего рода, золотая чаша, в которую сливалось всё лучшее духовное вино России. В Киевской Руси центральным монастырём была Киево-Печерская Лавра, для центральной России – Троице-Сергиева Лавра. А в дореволюционной царской России духовным центром всей тогдашней России, была Оптина Пустынь. И это несмотря на то, что в России по переписи на 1912 год было около тысячи монастырей. Именно не какой-нибудь – а Оптина Пустынь была духовным центром России. Когда преподобного Антония, родного брата наместника монастыря Моисея Священный Синод перевёл из Оптиной Пустыни в Малый Ярославец, он очень плакал, что ему придётся покидать намоленную обитель. Он переживал. И ему явился святой Митрофан Воронежский и говорит: «Ты сподобился жить в раю. А теперь потрудись на новом послушании. Может быть, частичку его перенесёшь туда». Вот с каким восторженным чувством современники говорили об Оптиной Пустыни. Епископ Игнатий Брянчанинов однажды сказал: «Наместник монастыря, преподобный Моисей Оптинский, терпеливым несением немощей братии, сподобился собрать и создать такое братство, которого не было, и я думаю, не будет больше в России». Старец Нектарий, сидя со своим духовным чадом, говорил: «Батенька, а вы знаете, сколько было истинных общежитий в мире?». Он говорит: «Нет». «Три. Первое – в раю, между Адамом и Евой. Второе – в первой христианской общине, в первые века. А третье – при наших великих Оптинских старцах». История нашей Церкви знает святые монастыри, знает святые обители, знает святых подвижников. Основателей Валаамского монастыря – преподобных Сергия и Германа, Назария и Агапита. Соловецкий монастырь, знает основателей монастыря преподобных Зосиму, Савватия и Германа Соловецких. Мы знаем Нилову Пустынь с преподобным Нилом Столбенским. Саровский монастырь с преподобным Серафимом Саровским. И можем назвать много-много монастырей, в котором мы назовём одно или два имени, которые просияли в этих монастырях. Исследователи Оптиной Пустыни говорят: «Не было такого монастыря, чтобы он прославился целым братством, целым сонмом святых подвижников». И история Оптиной Пустыни, её старчества – оно не прерывается целое столетие. Потому что начало Оптинскому старчеству положил Лев Оптинский, который пришёл в Оптину пустынь в 1829-м году. А последний Оптинский старец Исаакий II был расстрелян в 1937-м году. То есть более 100 лет, существует непрерывная нить, передается старчество друг от друга, как из родника течёт источник, а из источника течёт уже река – вот так Оптинские старцы окормляли весь православный народ. Люди мечтали побывать в Оптиной Пустыни. Тогда не было таких средств передвижения, как сейчас. Это сейчас до Оптиной Пустыни от Ясенева 4 часа на автобусе, 3,5 часа на легковой машине. Достоевскому, когда тот потерял любимого сына Алексея, посоветовали в его мятущемся состоянии, поехать в Оптину Пустынь. И он из Санкт-Петербурга едет в Оптину Пустынь, ища духовной поддержки или, как бы мы сказали, духовной реабилитации. А это 700 км от Санкт-Петербурга до Москвы и ещё 300 км до Оптиной Пустыни. 1000 км! И он говорит: «Я вошёл к старцам – к старцу Амвросию, – одним – а вышел другим». Николай Васильевич Гоголь, побывав в Оптиной Пустыни, встретившись со старцем Макарием, потом своему другу дворянину Кошелеву пишет: «Тебе обязательно надо побывать в Оптиной Пустыни. Уже подъезжая к ней, чувствуется её влияние. Народ становится приветливее. Сами служки поражают чистотой и лучезарностью ангелов. Я не разговаривал с этими монахами, но сами лица говорили сами за себя. Мне казалось, что со мной беседует всё небесное». Он пишет в одном письме: «Я мысленно – пишет Гоголь, – должен быть каждый день и каждый час моего странствия мыслями быть в Оптиной Пустыни, чтобы быть выше житейского дрязга». Что же он такого увидел там? Что его поразило? Что он там нашёл, что начал сравнивать мирскую жизнь и жизнь святых подвижников? Кто-то из святых сказал: «Очень важно прежде всяких книг, всякого наставления найти святого православного старца, которому ты бы мог сообщить каждую мысль свою и услышать о ней не его мнение более или менее умное – а услышать мнение святых отцов по поводу того или иного твоего жизненного решения». Милостью Божьей такие старцы были, есть и будут на Святой Руси. Если поискать их смиренной сокровенной молитвой. Гоголь писал наместнику монастыря: «Передайте всей братии от меня поклон. Чтобы они молились о мне, грешном и немощном человеке, ибо я знаю – пишет Гоголь, – что ни моё перо, ни моя рука не может двигаться без осенения свыше». Вот какое мнение было у Гоголя об Оптиной Пустыни. О молитве её святой братии. Лев Николаевич Толстой шесть раз был Оптиной Пустыни! Подходил к скиту, искал встречи со старцем Амвросием, уже после своего отлучения от Церкви. Но гордыня не могла его допустить и не допустило искушение дьявола. И старец Амвросий однажды сказал про Льва Николаевича: «Он был хоть и лев, а пут гордыни, который связывал его, развязать и разорвать не смог». Лев Николаевич однажды беседовал со своей сестрой, монахиней Шамординского монастыря – монастыря, который основал для бедных вдов и сирот преподобный Амвросий Оптинский в 14 км от Оптиной Пустыни, – и она была насельницей этого монастыря. Она была простой монахиней, любила своего брата, брат взаимно любил её, хотя и называл её «шамординской дурой». Это, так сказать, у него было любовное такое название по отношению к ней. «Потому что, говорит, у тебя «Ш» на морде». И вот говорит он ей однажды: «Маш, Маш, – так он её звал – ты знаешь, а я бы согласился пойти в Оптину Пустынь и стать там простым монахом. Но только с одним условием». Она говорит: «Лёвушка, Лёвушка, с каким же условием?» – «Чтобы эти монахи не заставляли меня молиться». Потому что сам, наверное, понимал и чувствовал, что самый тяжёлый – это молитвенный труд. Человек имел всё, имел всеобщую, всемирную известность и прочее, прочее, прочее. И вдруг высказывает ей сокровенное желание, потому что понимал: мятущаяся душа его не была на месте. Мало того, жизнеописание его говорит: будучи на станции Остапово, он телеграфирует в Оптину Пустынь, чтобы приехал старец Иосиф для беседы с ним, а, может быть, даже для принятия покаяния. А старец Иосиф сам при смерти лежал в этот деньИ едет на станцию Остапово не он, а старец Варсонофий. И старца Варсонофия не допускает личное окружение, не исполняя волю умирающего Толстого. Его не допускает личный секретарь Толстого. И у него такая многозначительная, звучная фамилия. Фамилия этого секретаря была Чертков. Представляете? Если бы не эти люди, если бы не эти обстоятельства жизни… То есть вот оно, желание, стремление соединиться с православием не через кого-нибудь, а через старцев Оптиной Пустыни. Старец Варсонофий в восхищении однажды об Оптиной Пустыни написал: «Исчезнет без труда твоя печаль, И ты увидишь, полный изумленья, Иной страны сияющую даль, Страну надежд, страну обетованья». Это была поистине страна обетованья. И обеты, и пророчества Оптиной Пустыни – они исполнились, исполняются и будут ещё исполняться. Старец Нектарий перед революцией говорил: «Оптина ещё воссияет и в Оптиной ещё будет семь столпов, семь светильников». И это буквально исполнилось в 2000 году, когда на Соборе Святой нашей Православной Церкви именно 14 Оптинских старцев были причислены к лику святых. И они на нас сейчас смотрят с этих икон, с этих фресок. Ещё раз подчёркиваю, что мы находимся на подворье великого монастыря Оптиной Пустыни, которая была, есть и будет спасающая всех, прибегающих к ней. Старец Иосиф говорил: «Не отбивайтесь от Оптиной Пустыни. Скольких она сделала и скольких она ещё сделает небожителями». А мы не видим, не слышим и ни разу не приехали в этот духовный санаторий для многих израненных жизней, осколок рая, подобие рая. Поклониться этим святым мощам, 12 которых из них почивают в Оптиной Пустыни. Нет мощей только двух старцев – преподобного Никона, исповедника и священномученика Исаакия, который был расстрелян на второй день Рождества Христова в 37-м году на полигоне, на 187-м километре трассы «Москва-Тула», на Симферопольской трассе. Это место, так называемые Тесницкие леса, я сам был там много раз. И когда в архиве КГБ в Туле работал, то как раз мы и вышли на место, где был расстрелян преподобный старец Исаакий II. Когда ему говорили: «Батюшка, уже по следам идёт НКВД» и предложили ему куда-то уехать, скрыться, он сказал: «От креста своего не побегу». Однажды, когда я был у отца Иоанна Крестьянкина, он сказал: «Читайте книги и письма святых Оптинских старцев. В них вы найдёте ответы на все свои духовные вопросы». В Оптиной издана Симфония по трудам старца Макария, по трудам старца Амвросия, по трудам всех Оптинских старцев: 350 тем. Нет такой темы, которую бы старцы не охватили своим богомудрым взором. Мы всё время читаем. Читаем журнал «Здоровье», если он ещё такой выходит, в Интернете ищем: «давление, стенокардия, гипертония, холецистит, панкреатит» – чего бы нам, так сказать, выпить, какую бы травку, чтобы тело было здолровым. Но душа-то в тысячу раз важней печени и почек! Оптинские старцы – самые близкие к нам по жизни. Не только старцы – целое братство, которое созидало и прокладывало путь на небо, показало, что такое святая преподобническая христианская православная жизнь. Вот к этому надо стремиться. Это надо ценить. Этим надо жить и хоть немножечко с этим соприкоснуться. На фресках, находящихся в нашем храме, мы пытались хотя бы несколько слов духовного наследия старцев отобразить на их свитках. Вот хотел несколько этих свитков вам напомнить, чтоб вы знали об этом. Старец Моисей Оптинский пишет: «Знай Бога до себя, так и будет с тебя». Отец Антоний: «Кто на Бога уповает, тому Бог во всём помогает». Старец Анатолий: «Образ истинного монашества, истинного смирения». Старец Исаакий: «В молитве ищите благ не земных, а небесных». Старец Анатолий: «Пожалей – и не осудишь». Старец Варсонофий: «Монашество есть блаженство». Старец Никон: «Твёрдое терпение скорбей равночестно мученичеству» Никон, священномученик, священноисповедник, который скончался в далёкой-далёкой Архангельской ссылке в местечке Пинега… Ему предложили поменять место заключения. И тогда он пошёл за советом к Павлу Грачёву, к такому же старцу из Оптиной Пустыни. Потому что там несколько их собралось в этом местечке Пинега Архангельской области. Спросил: «Ходатайствовать мне перед начальством об изменении моей ссылки?» – потому что он болел туберкулёзом. И тот ему не посоветовал, говорит: «Смотри, как говорил старец Амвросий Оптинский». То есть опять ссылается не на свой опыт, не на свой разум – а вспоминал старца Амвросия, который говорил, когда сёстры роптали на тяжёлую монашескую жизнь и хотели поменять монастырь, келью, поменять духовника и прочее. Он говорил: «Смотри, от волка побежишь – на медведя напорешься». «Лягушка, сиди в своей луже – а то будет хуже». И он его не благословил менять, и старец не стал ничего писать, а всё положил на волю Божию. И вдруг он потом пишет об этом долготерпении: «Твёрдое терпение скорбей равночестно мученичеству». Старец Лев: «Живи попроще. Бог тебя не оставит». Однажды курсистки пришли к нему и говорят: «А что это такое? Про старца говорят, что он прозорливый. Да он, небось, не прозорливый, а просто какой-нибудь старик и лицемер. Только пожертвования собирает». А они пришли, две курсистки, такие все модные, нарядные, сразу видно: барышни с Санкт-Петербурга. Из Института благородных девиц. Они пришли, дождались своей очереди, сели за стол. Он пригласил келейника и говорит: «Чашечки им подай». Он подал им чашечки с травой. Кстати, трава там оптинская была, таволга называется, это был знаменитый оптинский чай. Вы сейчас все зелёный китайский покупаете, а в Оптине чай пили и не болели – таволга такая есть, растёт в сырых местах, жёлтый такой кустик. Очень вкусный. И он им поставил чашки, положил туда ложки. И обращаясь к этим барышням, говорит: «Ну, а теперь поболтайте, поболтайте, поболтайте!». И они поняли, кто перед ними стоит. Они ещё говорили, он был очень грузный, старец Лев. Потому что болел водянкой, у него плохо работали почки. И они говорили: «Ой, смотри, какой он большой, толстый. Наверное, такой обжора, невоздержник такой». А он это тоже мыслями увидел. Потом встал перед ними, начал ходить. Так походил, этак походил. Стал живот свой поглаживать. И говорит: «Да, посмотрите на моё пузенько!». Они смотрят на него. «Большое!». Они опять поняли, что он про них говорит. «Да, – говорит, – большое. Есть где благодати разгуляться». Ну, вот и говорил: «Живи попроще – Бог и тебя не оставит». Старец Макарий: «Совет против уныния – терпение, псалмопение и молитва». Старец Амвросий: «Где просто – там ангелов со ста, а где мудрено – там ни одного». Старец Иларион: «Смириться да поклониться, да просить прощения – тем и оправдан». Старец Иосиф: «Царство Небесное не даётся лежащему на боку». «Никакое дело не делается сразу. Требуется пождание и терпение». И ещё есть девиз Оптинских старцев, записанный на одной соломке, которая сохранилась и хранится в музее. Братия занималась рукоделием, токарными станками, какие-то соломки делали. И обязательно на крышке была какая-то надпись, какое-то духовное было наставление. Чаще всего была такая надпись: «Есть смирение – всё есть. Нет смирения – ничего нет». И послушайте преподобного старца Иосифа: «Не отбивайтесь от Оптиной Пустыни. Скольких она сделала и скольких она ещё сделает небожителями». «Оптинский Скит – станция от земли на небо». Срочно покупайте билет на эту станцию. Аминь. Игумен Мелхиседек (Артюхин) http://optina-msk.ru/newsfeed/1-latest-news/410-2012-01-29-09-04-20

Ближайшим учеником о.Варсонофия, назначенным на его место скитоначальником и старцем оптинской братии, был о.Феодосий, сведения о житии которого немногочисленны. Из книги «Немноголетний старец» архимандрита Антония (Медведева) мы узнаем некоторые черты из жизни о.Феодосия. «Про него рассказывали, что он, любя читать акафист Божией Матери, желал знать его наизусть. И когда скончался его наставник, старец Феодосий, завернувшись в его одеяло, вдруг стал читать на память Богородичный акафист, получив этот дар, как Елисей с милотью Илииною». Из той же книги мы узнаем, что о. Варсонофий в день своего ухода в монастырь был произведен в генералы. Кроме того, там говорится о даре, который был присущ о.Варсонофию, – это дар исповедовать «так, что ни одна душа не отходила от него, не открывшись ему вполне, не оставив чего-либо невыясненным по неумению высказаться или по забывчивости». Это был дар необычайной прозорливости. О.Феодосий, будучи духовным сыном старца Варсонофия, был его же духовником. Однажды приходит о.Феодосий к старцу: «Батюшка, вот к вам ваш сынок пришел!» - «Какой он мне сынок, - возразил, улыбаясь, старец, - мы с ним ровня». Улыбнулся и сам о.Феодосий. Оба они знали, что он был именно «сынком» и относился к старцу с младенческим смирением. Подобно своему старцу, о.Феодосий обладал редким даром рассуждения. Так же, как и он, о.Феодосий отдавал много времени интеллигентной молодежи. И.М.Концевич присутствовал при том, как о.Феодосий поучал молодых художников, наставляя их против модернизма в живописи. Среди них был молодой Бруни. Следующие рассказы характеризуют отношение старца Феодосия к подчиненным ему скитским братиям. Надо сказать, что мать его, схимонахиня Анна, была похоронена на скитском кладбище. У братии сложилась вера, что мать Анна имеет дар смягчать гнев своего сына в случае провинностей… Поэтому они ходили на кладбище молиться на ее могилу. Однажды скитоначальник сильно пробрал за какую-то вину одного из братий. Тот бросился на кладбище просить заступничества у монахини Анны. Возвращаясь оттуда, он встретил только что прогневанного начальника. «Где ты был?» - строго спросил его о.Феодосий. «У матушки Анны», - сказал испуганный брат. О. игумен зорко на него посмотрел, осенил его крестным знамением и пошел молча дальше. О провинности брата он больше не упоминал и вернул ему прежнее благоволение. В другой раз сильно провинился другой скитский монах. О.Феодосий сделал ему строгое внушение. Виноватый брат всю ночь не спал, размышляя, как ему вымолить прощение. Вдруг под утро дверь его открывается, и к нему входит сам скитоначальник. Не успел испуганный монах вскочить со своей кровати, как старец упал ему в ноги, прося прощение. Монах так и обомлел! Оказалось, что батюшка, заметив горе его и раскаяние, сам не спал всю ночь, жалея его и упрекая себя в чрезмерной строгости. …С виду высокого роста, полный, тихий и сосредоточенный, о.Феодосий считался мудрецом. Говорил басом, был смуглый, с проседью. Когда-то он был келейником у старца Нектария. К нему мало людей ходило. Тяжело переживая революционное лихолетие, доставшееся на долю его скитоначальничества, он скончался в 1920 году. Из книги И.М.Концевича «Оптина Пустынь и ее время»

Достоевский много колебался в жизни своей. Разные вихри раздирали его. Дьявол немало состязался в его сердце с Богом – душа познала глубоко и тьму, и свет. И сомнения величайшие. Но жизнь шла, годы накапливались. Дьяволу становилось нелегко. «Братья Карамазовы» – уже последняя, безнадежная его борьба и поражение. Юный Алеша, как некогда пастушок Давид, окончательно побеждает Голиафа.<…> Встреча Достоевского с Оптиной давно назревала, незаметно и в тиши. Все вышло само собой и, разумеется, не случайно. Весной 1878 года Достоевский начал писать «Братьев Карамазовых». В его апрельском «Письме к московским студентам» сквозит тема романа. Но вот в мае все обрывается. Заболевает трехлетний сын Федора Михайловича Алеша – любимый его сын. «У него сделались судороги, наутро он проснулся здоровый, попросил свои игрушки в кроватку, поиграл минуту и вдруг снова упал в судорогах». Так записала Анна Григорьевна <жена писателя>. Наследственность, эпилептический припадок. «Федор Михайлович пошел проводить доктора, вернулся страшно бледный и стал на колени около дивана, на который мы положили малютку. Я тоже стала на колени рядом с мужем. Каково же было мое отчаяние, когда вдруг дыхание младенца прекратилось, и наступила смерть. (Доктор-то сказал отцу, что это уже агония). Федор Михайлович поцеловал младенца, три раза его перекрестил и навзрыд заплакал. Я тоже рыдала». Можно себе представить, что это было для Достоевских.<…> Анна Григорьевна знала мужа. Любовь, преданное сердце подсказало ей решение: «Я упросила Владимира Сергеевича Соловьева, посещавшего нас в эти дни нашей скорби, уговорить Федора Михайловича поехать с ним в Оптину Пустынь, куда Соловьев собирался ехать этим летом». 20 июня Достоевский уехал в Москву. Оттуда, вместе с Соловьевым, в Оптину. Время это было – особенный расцвет Оптиной: связано со старчеством о. иеросхимонаха Амвросия, самого знаменитого из Оптинских старцев. <…> К нему в Оптину и попал Достоевский. Пробыл в монастыре двое суток, все видел, все запомнил – об этом говорят и описания монастыря в «Братьях Карамазовых». «С тогдашним знаменитым старцем о. Амвросием, – пишет Анна Григорьевна, – Федор Михайлович виделся три раза: раз в толпе, при народе, и два раза наедине». Вторая книга романа окончена в октябре 1878 года, через три месяца по возвращении из Оптиной. В главе «Верующие бабы» описан прием посетителей у старца Зосимы. « – О чем плачешь-то? – Сыночка жаль, батюшка, трехлеточек был, без двух только месяцев и три бы годика ему. По сыночку мучусь, отец, по сыночку. <…>Душу мне иссушил. Посмотрю на его бельишечко, на рубашоночку аль сапожки и взвою. Разложу, что после него осталось, всякую вещь его, смотрю и вою…» Старец утешает ее сначала тем, что младенец теперь «пред Престолом Господним, и радуется, и веселится, и о тебе Бога молит. А потому и ты не плачь, а радуйся». Но она «глубоко вздохнула». Ей нужен он сейчас, здесь, земное утешение ей нужною Земное – так чувствовал и сам Достоевский. Она продолжает: « – Только бы минуточку едину повидать, послыхать его, как он играет на дворе, придет, бывало, крикнет своим голосочком: «Мамка, ты где?» Только бы услыхать-то мне, как он по комнате своими ножками пройдет разик… Да нет его, батюшка, нет, не услышу я его никогда…». Так говорит баба в «Братьях Карамазовых», жена извозчика Никитушки, и из-под печатных букв выступает кровь сердца Федора Михайловича Достоевского. Тогда старец продолжает так: « – Это древняя «Рахиль плачет о детях своих и не может утешаться, потому что их нет», и такой вам, матерям, предел на земле положен». Пусть она плачет, но не забывает, что сыночек «есть единый от ангелов Божиих». «…И надолго еще тебе сего великого материнского плача будет, но обратится он под конец тебе в тихую радость, и будут горькие слезы твои лишь слезами тихого умиления и сердечного очищения, от грехов спасающего». Но ведь только сказать, просто сказать страждущему – мало. Вот было у старцев Оптинских, – у Амвросия, наверное, и особенно, – нечто излучавшееся и помимо слова, некое радио любви, сочувствия, проникавшее без слов. Без него разве были бы живы слова? Анна Григорьевна считала, что слова Зосимы бабе – именно то, что сказал старец Амвросий самому Достоевскому. По ее словам, Федор Михайлович вернулся из Оптиной «утешенный и с вдохновением приступил к писанию романа». Горе не напрасно. Стоны над мальчиком Алексеем не напрасны. Встреча с Оптиной в конце жизни, в зрелости дара – более чем не напрасна: это судьба Достоевского. <…> В России XIX века три гения явились в Оптину за словом «мир». Замечательно, что величайший расцвет русской литературы совпадает с расцветом старчества в Оптиной. Все приходили за утешением и наставлением. Гоголь тосковал, преклонялся к старцам в ужасе от своих грехов. Лев Толстой – поиски истины. Достоевский… Леонтьев так и остался в Оптиной. Великая литература, вовсе не столь непоколебимая, как литература Данте, Кальдеронов, шла к гармонии и утешению на берега Жиздры, к городку Козельску… Оптинский альманах. Вып. 2