иером. Даниил

Иноческий постриг - это своего рода обручение Христу. Как обрученная невеста еще не жена, но уже некоторым образом имеет связь с женихом, так и инок, хотя еще не произнес обетов, но уже заключил союз со Христом.

Может такое расположение креста можно объяснить тем, что вход в часовню расположен с восточной стороны? Хотя странно все это...

Это да. Иногда мы ведем себя, как совершенно неверующие люди, для которых Бога в их жизни как бы и не существует. Слишком часто забываем, что мы лишь немощные орудия в Его руках. Благодарю за приведенное изречение святителя. Эти слова часто являлись для меня источником немалого утешения.

Кажется, достаточно хорошо эту тему раскрыл священник Константин Польсков в своей работе МОНАШЕСКИЙ ПОСТРИГ КАК ТАИНСТВО ЦЕРКВИ.doc

Если Вы являетесь вполне работоспособным человеком, то я думаю, Вам не откажут. В любом случае, такие вопросы должны решаться индивидуально и непосредственно на месте.

Молитва Иисусова - это вид непрестанной молитвы или непрестанной памяти Божией, которая заповедана Самим Христом и Апостолами. Другими словами - это заповедь, исполнение которой является обязательным для всех христиан. В этом смысле брать благословение у священника на исполнение того, что тебе и так вменено в обязанность, не совсем правильно. Но другое дело, когда у человека есть духовный отец, с которым он состоит в теплых и доверительных отношениях. В этом случае обязательно посоветоваться, если вдруг появилось особое усердие к занятию молитвой Иисусовой.

Святые иноки постоянно помнили слова Христовы: Аминь глаголю вам: еже сотвористе единому сих братии моих меньших, Мне сотвористе (Мф. 25:40). Не входили они в рассматривание, достоин ли ближний уважения или нет; не обращали они внимания на множество и очевидность его недостатков: внимание их обращено было на то, чтоб не скрылось от них каким-нибудь образом понятие, что ближний есть образ Божий, что поступки наши относительно ближнего Христос принимает так, как бы они совершены были относительно Его. Ненавидит такое понятие гордый падший ангел и употребляет все меры, чтоб незаметным образом похитить его у христианина. Несродно это понятие плотскому идушевному мудрованию падшего человеческого естества, и нужно особенное внимание, чтоб удержать его в памяти. Нужен значительный душевный подвиг, нужно содействие Божественной благодати, чтоб усвоить это понятие сердцу, поврежденному грехом, чтоб иметь его непрестанно в памяти при сношениях с братиею. Когда же это понятие, по милости Божией, усвоится нам, тогда оно сделается источником чистейшей любви к ближним, любви ко всем одинаковой. Причина такой любви одна — Христос, почитаемый и любимый в каждом ближнем. Это понятие соделывается источником сладостнейшего умиления, теплейшей, неразвлеченной, сосредоточеннейшей молитвы. Свят. Игнатий (Брянчанинов), из Приношения современному монашеству.

Вы не совсем верно оцениваете ситуацию. Во-первых, если исходить из Вашей логики и рассматривать появление протестантизма, как следствие утраты народом правильного понимания Христова учения, то по идее введение в богослужебный и богословский язык современной разговорной речи должно было обогатить это понимание. Но, увы, в реале мы наблюдаем у протестантов скорее отсутствие, как богослужения, так и богословия. Так что тут у Вас явный промах. А во-вторых, не совсем правильно рассматривать богослужение именно как школу христианского учения. Богослужение - это в первую очередь МОЛИТВА, а не катехизаторский семинар. Церковь проповедует свое учение на понятном современном языке в школах, радио, телевидении и тп. Для тех, кому эта проповедь важна, ее вполне достаточно.

Бывает, что очень долго приходится ждать, когда Господь коснется сердца человека. Могут пройти годы в таком ожидании. В этих случаях надо быть твердо уверенным, что ни одна наша молитва не пройдет мимо ушей Господа. Он слышит каждую нашу просьбу за наших родных и ближних и такие наши молитвы никогда не пропадут даром, а в свое время (ведомое только Единому Богу) принесут свои плоды.

Любое молитвословие принято всегда начинать так называемым "обычным началом": Молитвами святых отец наших.., Царю Небесный, Трисвятое по Отче наш, Господи помилуй 12 раз, Слава и ныне, Приидите поклонимся.. и далее, если читается канон, то его начало принято предварять 50-м псалмом. Далее читается канон или акафист (или всё вместе). Заканчивать любое молитвословие принято "Достойно есть.., Слава и ныне, Господи помилуй 3р. и отпуст. Этого правила принято придерживаться всегда при любом домашнем молитвословии. Что же касается молитв до и после канонов и акафистов, то это более поздний плод творчества различных авторов. Чтение (или пропуск) их отдается на выбор молящихся. Тут, как говорится, "келия устава не знает".

"Кто в подражание Господу относится к людям с состраданием, тот не допускает, чтобы надломленный грехом переломился совсем, и если чей-то разум по причине добродетелей окутан дымом тщеславия, он не угашает его, а позволяет питать все то же рвение, пока этот человек не придет к совершенному осознанию. Ведь это же, я думаю, означает и то, что вместе с добрым семенем прорастают и плевелы, то есть вместе с добродетелью всходят страсти человекоугодничества и тщеславия. Сеятель душ велит не вырывать плевелы, пока добродетели не окрепнут, дабы желающий выдернуть эти страсти не вырвал вместе с ними и рвение к добродетели". Прп. Максим Исповедник (Вопросы и недоумения)

Увы, таков "диагноз" обычно ставит мир духу учения Христа. "Душевен же человек не приемлет яже Духа Божия: юродство бо ему есть, и не может разумети, зане духовне востязуется" (1Кор.2:14). «Он вышел из себя». И действительно, ни один разумный человек не оставит спокойную обеспеченную жизнь и не пойдет по свету, не имея где главы приклонить. А кто Его ближайшие спутники? Рыбаки, мытари, фанатичные националисты. Ни один здравомыслящий человек не свяжет свою судьбу с такими людьми. Ни один рассудительный человек не выступит против силы, которая рано или поздно раздавит Его. Безумие противостоять книжникам и фарисеям, духовным вождям народа, олицетворяющим его многовековую освященную Богом крепость. Безумие быть столь безразличным к непоколебимому общественному мнению. Безумие не думать о собственной безопасности – то, что люди ищут прежде всего". Прот. Александр Шаргунов

Смотря что подразумевать под "хуже". Во то время, когда больной с воспаленным аппендицитом лежит на операционном столе, ему в некотором смысле "хуже", но операция дает ему возможность избавиться от болезни, хотя бы и пришлось пройти через некоторые страдания. Я не думаю, что кому-то станет хуже от того, что за него станут читать Псалтирь. Единственное, если человек за которого будут молиться, является ожесточенным грешником. Только в этом случае, с ним могут начать происходить неприятные вещи. Те существа, кто держит ожесточенного грешника в своей власти, чувствуя, что за их раба возносятся молитвы, могут начать проявлять некоторую активность. Но и этого не надо бояться. Такая активность - есть свидетельство того, что им есть чего опасаться.

Как показывает опыт, практически все, кто бросает фразу: "Бог один, просто называют его все по-разному", пытаются прикрыть (иногда и от самих себя) свое полное невежество в религиозных вопросах. Это всегда надо иметь ввиду и сразу пытаться выяснять "детали". У французов есть поговорка: "Ночью все кошки серы", в этом случае она приходится весьма кстати. Стоит начать пытаться попросить у человека аргументировать свою позицию, как тут же выясняется, что кроме дежурных фраз сказать ему нечего. Общаясь с такими людьми надо запастись терпением и всегда помнить, что результат зависит не от нас, а лишь от благодати Божией. В этом случае полезно вспоминать эпизод описанный в 16-й главе Апостольских Деяний, где слова самого Апостола Павла возъимели свое действие, только когда "Господь отверз сердце ее (Лидии) внимать тому, что говорил Павел". Но даже если наши слова не будут иметь того результата, который бы нам был желателен, то все-равно наш труд не останется тщетным. Может быть не пришло еще время для обращения этого человека. В любом случае, мы делаем то, что от нас требуется, а результат (или его отсутствие) в руках Божиих. Также хорошо выучить на память и всегда вспоминать во время бесед с неверующими людьми слова Священного Писания: Отвергнув скрытные постыдные [дела], не прибегая к хитрости и не искажая слова Божия, а открывая истину, представляем себя совести всякого человека пред Богом. Если же и закрыто благовествование наше, то закрыто для погибающих, для неверующих, у которых бог века сего ослепил умы, чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа, Который есть образ Бога невидимого. (2Кор.4:2-4) Рабу же Господа не должно ссориться, но быть приветливым ко всем, учительным, незлобивым, с кротостью наставлять противников, не даст ли им Бог покаяния к познанию истины, чтобы они освободились от сети диавола, который уловил их в свою волю. (2Тим.2:24-26)

Если говорить по существу, то исповедь и причастие все-таки надо рассматривать, как отдельные таинства. Но вместе с тем надо понимать, что духовная жизнь - это довольная опасная и страшная борьба, где проиграть - значит потерять все, потерять вечную Жизнь. И при том, если учитывать фактор нашей общей человеческой немощи и удобопоползновенности ко всякому виду греха, можно понять, насколько нам необходимы различные "костыли", правила, ограждения и ограничения, благодаря которым мы можем удержаться на плаву в опасные моменты духовного расслабления. К таким "ограждениям" можно отнести и правило обязательной исповеди перед Причастием. Человек, который знает, что ему предстоит исповедь, волей-неволей будет проявлять внимание к своему внутреннему миру и испытывать свою совесть. Если даже стоя в очереди на исповедь он с недоумением обнаружит, что ему "нечего говорить", то и это будет являться некоторым образом плодом внутренней работы над собой. Вспоминая апостольские слова: "Если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и истины нет в нас" (1Иоан.1:8), можно от одного этого приобрести в себе смиренное чувство: "значит что-то со мной не так...". Где-то у прп. Амвросия Оптинского есть ответ одной монахине на ее недоумение, что ей бывает нечего говорить на откровении помыслов. Старец ей сказал, чтобы она так и говорила как есть, что мол "сказать мне нечего". Также каждый замечал, что чем чаще он исповедуется (искренно), тем яснее и острее становится его совесть. И наоборот, чем реже, тем совесть становится молчаливей и доходит до того, что человек спокойно начинает совершать тяжелые грехи не обращая на это внимания. Я где-то слышал фразу, что "отменив исповедь перед Причастием, мы рискуем отменить само христианство". Все это я говорю в общем. Конечно, если у человека есть духовный отец и наставник, то вопрос о исповеди перед Причастием решается непосредственно с ним. Но если у кого нет такого советника, то лучше все же не рисковать и следовать общему правилу установленному в нашей Церкви по отношению к исповеди.

Таинство покаяния и «общая исповедь» В последние десятилетия в церковно-богослужебную практику начала входить так называемая общая исповедь, вытесняющая, особенно в городах, исповедь частную. Между тем такой практики никогда не знала древняя Церковь. В конце прошлого века употребление общей исповеди было разрешено митрополитом Исидором покойному протоиерею Иоанну Сергиеву (Кронштадскому) в силу особенных обстоятельств его пастырской деятельности и во внимание к его исключительной личности, но и то — не как Таинство Покаяния, а как подготовление верующих к принятию святых Таин Тела и Крови Христовых. В настоящее время оправданием такой практики обыкновенно становится большое число говеющих (особенно в дни Великого Поста) и якобы физическая невозможность для священника исповедывать каждого в отдельности. Некоторыми из мирян такая практика даже одобряется: не занимает много времени, не задевает самолюбия и не вызывает естественного чувства смущения и стыда пред духовником из-за совершенного проступка... О таком «одобрении» этой практики, конечно, нельзя и говорить серьезно: высказывать это — значит совершенно не понимать смысла исповеди и уклоняться от того, что является одним из существеннейших ее элементов — сердечного сокрушения кающегося и именно болезненного для самолюбия, бьющего по чувству стыда выявления пред духовником тяготящего совесть греха, как показателя искренности раскаяния и желания исправления. «Оправдание» же такой практики совершенно недопустимо, потому что так называемая общая исповедь, употребляемая в замену частной исповеди, не только коренным образом извращает установленный чин исповеди, но и ни в какой степени не является Таинством, так как не заключает в себе основных элементов, обуславливающих Таинство Покаяния как таковое. В Таинстве Покаяния с необходимостью требуется: со стороны кающегося — полное выявление пред духовником искреннего раскаяния в гнетущем совесть грехе, с решимостью не повторять его; со стороны же духовника — личная убежденность в искренности этого раскаяния и твердости решения и, только на основании этого убеждения, разрешение кающегося от этого греха именем Божиим. В «общей исповеди» этих элементов нет; их может дать только исповедь частная, и только она одна и может иметь значение Таинства Покаяния. Надо думать, что подмена этого Таинства в виде частной исповеди так называемой общей исповедью произошла в сознании некоторых пастырей и мирян из желания достойного подготовления верующих к причащению Тела и Крови Христовых. Но при этом вкралось недоразумение в отношении к Таинству Причащения и Таинству Покаяния: к Таинству Причащения хотелось приступать в «полной безгрешности», а на Таинство Покаяния смотрели как на то, которое, давая отпущение от всех грехов, должно непременно и всегда предварять Таинство Причащения. Между тем догматические основания, древне-церковная каноническая постановка и психологический смысл обоих Таинств показывают, что такое мнение является не вполне правильным. В Таинстве Причащения верующий соединяется с Христом и со всеми другими причастниками, и этим устанавливается единосущие таинственного Тела Христова — Церкви с воспринятым Христом в ипостасное единение и обожествленным человеческим естеством, а для каждого причащающегося это Таинство дает источник необходимых духовных сил для всего христианского строя жизни. Отсюда ясно, что по этому своему значению для всей Церкви и для каждого христианина Таинство Причащения должно совершаться постоянно: христианин, чувствующий себя живым членом Церкви, не может не стремиться всем своим существом к реальному общению со своим Спасителем, а вся Церковь, как продолжательница дела Христова на земле, не может не содействовать всеми мерами осуществлению этого стремления. И древняя практика Церкви первых веков вполне соответствовала сущности Таинства: все верные не только присутствовали, но и обязательно причащались за каждою Литургиею. При невозможности присутствовать в церкви они причащались дома запасными Дарами. Церковь тревожилась, когда кто-либо из верных не приступал к причащению, расследовала причину уклонения и побуждала не ослабевать в стремлении к соединению со Христом. Со временем эта практика ослабела. Занятые житейскими делами христиане, сознавая свою греховную нечистоту, не решались приступать к этому великому Таинству без должного приготовления, и потому причащались все реже и реже, доведя это до говения один раз в год и соединив причащение с Таинством Покаяния, дающим разрешение исповедуемых грехов. Так постепенно создалась современная практика получения особого разрешения от духовника на каждый случай причащения — практика, отклоняющаяся от осуществления цели, для которой установлена Евхаристия. Объясняется это отклонение тем, что обыкновенно смешивают Таинство Покаяния с тем покаянным чувством, которое должно быть всегдашним душевным состоянием христианина и которое особенно должно быть возгреваемо приступающим к Таинству Причащения. Христос пришел спасти не праведников, а грешников. И Церковь Христова (земная) фактически состоит из одних грешников, но только не «рабов греха» по своему душевному настроению (Рим.6,6), а врагов греха, даже в то время, когда они впадают в грехи. Поэтому покаяние должно быть всегдашним душевным настроением христианина и тем более глубоким и искренним, чем строже и внимательнее он относится к своей внешней и внутренней жизни. Но это покаянное настроение не охлаждает стремление христианина ко Христу, а напротив — усиливает его все более и более, и не только не препятствует Евхаристическому общению со Христом, но составляет необходимое условие причащения Тела и Крови Христовых «во оставление грехов», действительно смываемых Евхаристической Кровию «во исцеление души и тела», действительно оздоровляемых и питаемых Телом и Кровию Христа. Так как грехом является не тот или иной внешний факт, совершенный человеком, а отношение человека к этому факту (Рим.14,14), то и препятствием к Причащению Тела и Крови Христовых являются не фактические грехи человека сами по себе, а его душевное состояние. Когда христианин грешит сознательно, предпочитает земное небесному, любит мир, а Бога забывает, то он не грешит уже только, а РАБОТАЕТ ГРЕХУ вместо того, чтобы служить Христу (Римл.6,16). Тогда Таинство Причащения не может быть спасительно для него, потому что он не стремится уже ко Христу, а идет прочь от Него (в каком-либо отношении). Но так как своими силами он не может изгладить греха, которому работал и который теперь тяготит его, то он и имеет нужду в Таинстве Покаяния, которое для того и установлено, чтобы христианин, мучимый совестию уклонения от Христа, имел несомненное, видимое удостоверение, что грех, отчуждающий его от Христа и Его Тела — Церкви, прощен Богом, не существует более, что силы его, подавленные и извращенные грехом, восстановлены благодатию Божиею, и он снова может служить Христу, быть в теснейшем единении с Ним. Древняя Церковь и смотрела на Таинство Покаяния как на врачевание, необходимое христианину лишь в исключительных случаях, когда он «грешит к смерти», когда, по зову апостола Иоанна Богослова, нельзя одною только братскою молитвою испросить ему от Господа прощения (1Ио.5,16), потому что он вышел из общего течения жизни Церкви, расстраивает совместную братскую работу созидания спасения, когда не случайно, а устойчиво вносит в эту братскую работу чуждые ей элементы, словом, когда возникает необходимость вновь ввести в Церковь христианина, отколовшегося от Нее какою-либо стороною своей личной жизни. Таков истинный смысл Таинства Покаяния и по установлению его Христом. Из трех изречений Господа о «власти вязать и решить» два (Еф.16,9; Ио 20, 23) говорят не о Таинстве Покаяния в собственном смысле, а о всей совокупности полномочий, обещаемых ап. Петру (Еф.16,9) и вверяемых всем апостолам (Ио.20,23), и только в третьем (Мф.18, 15-20) говорится определенно о «грехе брата», т.е. христианина, соблазняющем собрата, и устанавливаются три формы прекращения этого соблазна и исправления согрешающего: 1. Братское частное увещание — исправление без Таинства Покаяния («обличи его между тобою и им одним»); 2. Призыв более авторитетных собратий для увещания согрешающего -— исповедь частная пред духовником и его разрешение («возьми с собою еще одного или двух»); 3. Перенесение вопроса о грехе соблазняющем на суд всей Церкви — публичное покаяние, с отлучением согрешающего на время выяснения вопроса для всей Церкви, заканчивающееся или публичным же примирением, разрешением грешника, или признанием упорного грешника «язычником и мытарем», т.е. для собратий — прекращением соблазна, поскольку упорно пребывающий в грехе откололся от Церкви, а для самого грешника — объявлением невозможности совершить Таинство Покаяния, снять с него грех, доколе он предпочитает этот грех общению с Церковью. Таким образом, как видно из изложенного: 1) Оба таинства — как Причащения, так и Покаяния — являются самодовлеющими, так как каждое из них имеет соответствующую ему цель и преподает свой определенный благодатный дар. Таинство Причащения постоянно нужно христианину, как живому члену Церкви — Тела Христова. Таинство Покаяния нужно христианину тогда, когда он сомневается в своей принадлежности к Церкви вследствие совершенного, тяготящего его греха и ищет примирения с Ней. Идеал христианина в отношении к этому Таинству — быть всегда в живом единении со Христом и Его Церковью. 2) В основе практикуемого требования обязательности Таинства Покаяния для каждого христианина, желающего причаститься, лежат две ошибки: а) историческая: смешение субъективного чувства сокрушения о своих грехах, всегда присущего христианину и особенно желательного, когда он приступает к Святейшему Таинству Евхаристии, с объективным фактом -— Таинством Покаяния, необходимым лишь в определенных случаях отклонения христианина от Церкви какою-либо стороною своей личной жизни; б) ошибка логическая: умозаключение о необходимости благоговейного отношения к Евхаристии и возможности, при существовании Таинства Покаяния, а поэтому и необходимости безгрешности при приобщении. Эта последняя ошибка возникла, конечно, лишь на почве юридической расценки деятельности человека, допускающей возможность сверхдолжных заслуг его (в католичестве). 3) Отсюда явилось и требование очищения через Таинство Покаяния всех вообще грехов, а не отлучающих только христианина от живого общения со Христом. Такое требование, технически в точном смысле невозможное (кающийся не может серьезно и искренно обещать быть совершенно безгрешным, а духовник не может верить в исполняемость такого обещания), не соответствует значению Таинства Покаяния, ослабляет при исповеди тяжких грехов сознание их опасности и при необходимости исправления, низводит исповедь до степени простой беседы пастыря с пасомым, проверки его нравственного состояния и превращает Таинство Покаяния из «врачебницы» в «судилище», превращение, признаваемое Римской Церковью, но отвергаемое Православной. 4) Поскольку в Таинстве Покаяния требуется от кающегося чистосердечное раскаяние в содеянном грехе и горячее желание оставить этот грех, а со стороны Церкви, т.е. духовника, убеждение в совершенной искренности кающегося, на основании чего он только и может разрешить его именем Божиим от исповеданного греха, общая исповедь не может заключать в себе убежденности духовника в искренности кающегося, а без разрешения нет и Таинства Покаяния; она не есть Таинство Покаяния, а может быть только одним из способов приготовления христианина к благоговейному причащению Св. Таин и, поскольку не дает разрешения ни от каких грехов, она не может являться заменой частной исповеди и оставляет каждого участника полностью ответственным пред Господом за достойное или недостойное принятие Его Тела и Крови. 5) Только при частной исповеди возможно исполнять требование древней Церкви, выраженное в «Постановлениях Апостольских» («не изрекать одинакового приговора за всякий грех, но на каждый полагать свой особенный»). (Кн.8, гл.48; ср. правила 5 Анкирского и 2 Лаодикийского Соборов). Общая же исповедь совершенно исключает возможность при разрешении и при наложении епитимьи соображаться со свойством греха, со степенью раскаяния и обстоятельствами кающегося. Таково церковное понимание Таинства Покаяния и значения так называемой общей исповеди. Это понимание необходимо объяснять с церковной кафедры верующим, и, располагая их к частому причащению Св. Таин Тела и Крови Христовых для постоянного единения со Христом, вместе с тем призывать их к частому очищению своей совести через Таинство Покаяния, путем ЧАСТНОЙ исповеди, указывая, что так называемая общая исповедь, создавая доброе настроение пред принятием Св. Таин, не дает, однако, возможности глубоко анализировать свою духовную жизнь и потому легко может привести к ложному успокоению совести. Если же в исключительных случаях (особенно при многочисленности причастников) приходится священнику прибегать по необходимости к так называемой общей исповеди, то, выяснив ее подлинный смысл, надо непременно предлагать кроме того и индивидуально обращаться к духовнику с исповеданием особенно гнетущих душу грехов для получения их разрешения, чтобы верующие знали, что только одна «общая» исповедь не дает этого. Так постепенно может быть восстановлена истинная древняя церковная практика Таинства Покаяния, и уяснится в сознании верующих неправильность взгляда на возможность замены частной исповеди общею. 6 ноября 1944 г. Архиепископ Григорий. Григорий (Чуков), митр. Таинство Покаяния и «общая исповедь». В сб. Избранные речи, слова и статьи. 1954. Архив Историко-богословское наследие митрополита Григория (Чукова) © Александрова Л.К.СПб.2010. http://www.bogoslov....xt/1013701.html

А как Вы себе это представляете?

Из книги Софрония (Сахарова) "Видеть Бога как Он есть" ЛИТУРГИЧЕСКИЙ ЯЗЫК “В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог ... все чрез Него начало быть” (Ин. 1: 1-3). Язык человеческий предназначается для выражения реальностей различных планов: есть житейский план — естественных потребностей; есть близкий к нему, но все же отличимый — примитивных душевных чувств и страстей; есть язык политической демагогии; есть научный, философский, язык поэзии; наконец, наивысший из всех — язык Божественного Откровения, молитвы, богословия и других отношений между Богом и людьми —Литургический. Отвлеченное познание о бытии — имеет метафизические корни; сюда относится наука, философия, и прежде всего Богопознание. Слова, выражающие вышеуказанные роды познания так же, как и Имена Божии, исходят из умной сферы, метафизической. В то же время им свойственно вызывать в уме или сердце различные реакции, и в этом смысле они являются “условными рефлексами”, носящими характер непосредственный, автоматический. Каждому языку поставляется задача: ввести слушателя или читателя в ту область, к которой данный язык принадлежит. Учитывая “условно-рефлективную” энергию слов, мы должны особенно большое внимание отдать литургическому языку, призванному порождать в умах и сердцах молящихся ощущение иного мира, высшего. Это достигается наличием имен и понятий, принадлежащих исключительно Божественному плану; а также употребление небольшого количества специфических форм выражения. Славяне промыслительно одарены благословенным языком, служившим веками для богослужения, Священного Писания и молитвы, и никогда не низшим житейским нуждам, ни даже церковной литературе. Мы категорически убеждены в необходимости употребления сего языка в богослужениях; нет вовсе нужды заменить его языком повседневности, что неизбежно снизит духовный уровень и тем причинит неисчислимый ущерб. Неуместны доводы якобы непонятности для многих современных людей старого церковного языка; людей поголовно грамотных и даже образованных. Для таковых овладеть совсем небольшим количеством неупотребительных в обыденной жизни слов — дело нескольких часов. Все без исключения затрачивают огромные усилия для усвоения сложных терминологий различных областей научного или технического знания; политических, юридических и социальных наук; языка философского или поэтического, и подобное. Почему бы понуждать Церковь к утере языка, необходимого для выражения свойственных ей высших форм богословия или духовных опытов? Все, кто искренне желает приобщиться вековой культуре Духа, легко найдут возможность освоиться с бесценным сокровищем священного славянского языка, который изумительно соответствует великим таинствам богослужения. Немногие особенности сего языка облегчают труд временно отрешиться от страстных будней: “всякое ныне житейское отложим попечение”. Если бы мы при совершении Литургии употребляли язык нашей повседневности, то он порождал бы в душах присутствовавших реакции низшего плана — нашего физического существования. Человеческое есть образ Предвечного Слова Отца. “Словом Господним сотворены небеса... Он сказал, и соделалось! Он повелел и явилось” (Пс.32: 6 и 9). И наше слово обладает творческой силою. “Слово Бога нашего пребывает вечно” (Ис.40, 8); и наше слово достигает вечности, если сказано в путях воли Его. Чрез призывание Имени Божия совершаются Таинства Церкви, включая преложение хлеба и вина в Тело и Кровь Господа. Слова Литургии и вообще молитв не суть только человеческие, но и данные Свыше. Церковный язык относится к сфере Божественного Бытия; он должен выражать откровение Духа и им порождаемые умные видения. Чрез “слышание слова Божия” (Рим. 10, 17) вдохновляется человек на веру, “победившую мир” (1 Ин. 5, 4; ср. 1 Сол. 2, 13).

На самом деле о Нетварном Свете наши святые отцы, те, кто касался внутренней жизни, писали очень много. Я бы даже сказал, что это была их центральная тема. Просто надо правильно понимать, чтО подразумевается под Нетварным Светом. Греки всегда почему-то делают акцент именно на слове «свет», тогда как наши отцы чаще говорили о «мире Христовом», который превосходит всякий ум (Фил.4:7), о внутреннем познании Христа, Св. Троицы, боговидении. Взять хотя бы «Странника» свт. Игнатия (Брянчанинова) –классический пример переживания Нетварного Света, только, если не ошибаюсь, слово «Свет» он вообще не употребляет.

C такими вопросами корреспондент Regions.Ru обратился к священнослужителям. Протоиерей Сергий Махонин, настоятель храма Сошествия Святаго Духа в пос. Первомайском Нарофоминского района Московской области, директор Московской православной гимназии имени Иоанна Богослова, со словами о. Феогноста я категорически не согласен. «Странно слышать от кандидата богословия жалобы на то, что молитвы на церковнославянском приходится в уме переводить на современный русский язык. Это, видимо, проблемы самого о. Феогноста, но не церковного народа. Если богослужебный или евангельский текст читается в храме правильно, т.е. четко, с правильными ударениями и интонацией, то проблем с его восприятием быть не должно. Здесь самое главное, чтобы на эти слова откликнулось сердце. А если оно на них не откликается, то какая разница, на каком языке их читать», - сказал он. «Святые Кирилл и Мефодий стояли у истоков великой культурно-исторической традиции, которая прошла путь от зарождения и становления до своего расцвета. И профанировать эту традицию недопустимо. Ведь она дошла до нас благодаря трудам и преп. Сергия Радонежского, и св. Александра Невского, и преп. Серафима Саровского, и новомучеников уже двадцатого века», - добавил отец Сергий. Заместитель председателя синодального отдела Московского Патриархата по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями игумен Савва (Молчанов) напомнил позицию святителя Феофана (Говорова) по поводу перевода богослужения. «Я придерживаюсь точки зрения Феофана Затворника, который писал, что если и менять что-то в богослужебном языке, то это должно происходить постепенно, слово за словом – и совершенно естественно. Другой точки зрения для меня быть не может», - заявил он. «Тем более для понимания церковнославянского языка нужно просто быть внутри церковной культуры, приобщенным к ней. На самом деле там всего несколько десятков непонятных поначалу слов, которые нужно добавить в свой внутренний словарь. Ведь никто не удивляется, что для вхождения, к примеру, в юридическую или военную культуру, ему приходиться узнавать и запоминать новые слова и понятия! Почему же мы с церковнославянским языком хотим поступать совсем наоборот?» - поинтересовался игумен. «Перевести многогранность церковнославянского языка практически невозможно, как и при всяком переводе (это общеизвестный факт) как минимум треть смысла будет утеряна. Не проще ли все-таки войти в эту культуру и следовать благословению святителя Феофана, в то время как с течением времени совершенно естественно будет понемногу меняться церковнославянский язык», - заключил о. Савва. «Богослужение призвано возвышать, а не принижать человеческое сознание. Поэтому высокий стиль церковнославянского языка не должен поддаваться какому-либо реформированию. Этот язык идеален и Богом дарованный, как говорил еще Ломоносов», - заявил заведующий кафедрой теологии Рязанского государственного университета им. С. Есенина игумен Лука (Степанов). По словам священника, «в связи с ограниченностью и ущербностью современного человека Церковь не должна отказываться от тех благословенных ступеней, по которым человек восходит в Царство Небесное. Ее задача думать не о том, как изменить язык богослужения, а о том, как можно сделать его ходовым и желанным в проповедях священников, в диалогах молодежи и пастырей». «Мне глубоко враждебны попытки любого человека, даже священнослужителя, заменить церковнославянский язык современным и примитивным русским языком. Мы должны не уничтожать, а пытаться сохранить и возвысить данный нам нашим Отцом язык богослужения», - заключил отец Лука. Зав. сектором по взаимодействию с правоохранительными учреждениями Синодального отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными органами иерей Александр Добродеев также оказался приверженцем церковнославянского языка. «Я служу уже много лет и могу по собственному опыту сказать, что церковнославянский язык напрямую связь не только с духовным, но и интеллектуальным развитием человека. К примеру, когда в высших учебных заведениях нашей страны убрали латынь как обязательный предмет, уровень успеваемости понизился на 20%. Латинский и церковнославянский языки при их изучении поднимают человека в духовном отношении, у него открывается и сознание, и какое-то особое боговидение», - поделился опытом о. Александр. «Литургическое общение на церковнославянском языке можно сравнить с глотком чистой родниковой воды. Пепси-кола тоже вкусная, искрящаяся, красивая – но с ключевой водой ее не сравнить. В этом смысле мы являемся хранителями величайшей ценности, и если мы ее утратим, замылим, разольем на маленькие бутылочки ширпотреба, то мы потеряем очень много. Мы сменим натуральный духовный продукт на суррогат, потому что очень плохо ругаться на рынке, болтать о пустяках и молиться на одном и том же языке – это получается какой-то винегрет», - подчеркнул он. Cвященник Олег Кобец, настоятель Преображенского кафедрального собора г. Белгорода, указал, что тот, кто недостаточно владеет церковнославянским, всегда может воспользоваться переводом. «Аргумент, что мы предаем дело Кирилла и Мефодия, немного натянут: церковнославянский никогда не был разговорным языком – сравните его хотя бы со «Словом о полку Игореве», - сказал он. «Если говорить об информативности богослужения, то я согласен с теми, кто считает необходимым чтение Евангелия и апостольских посланий на понятном языке, потому что это очень важные тексты. Но есть множество песнопений, которые трудно переводимы на современный язык. Вы попробуйте перевести слово «Приснодева» - у вас сразу возникнет ряд ассоциаций, который будет только мешать молиться. В этом удобство церковнославянского – он никогда не вызывает бытовых, будничных ассоциаций», - уверен о. Олег. «И мне кажется, что уже сам церковнославянский язык несет в себе огромный запас духовности, он сам по себе воздействует на душу – как «Троица» Рублева или «Лунная соната» Бетховена, для понимания которых не нужно быть специалистом в иконописи или музыке. В таких частях богослужения как Евхаристический канон даже не столько информативности, сколько высокой духовной поэзии, воздействующей на человека», - заключил он. Священник Владимир Тимофеев, клирик белгородского Спасо-Преображенского собора, заметил, что церковнославянский язык зачастую не уступает в понятности современном русскому. «Отчасти я согласен с позицией о. Феогноста, отчасти нет. Человек, молясь, конечно, должен понимать смысл молитвы. Если молитва – это разговор с Богом, то с Ним нужно общаться на понятном языке. Но это вовсе не значит, что нельзя молиться на церковнославянском», - подчеркнул он. «Церковнославянский язык очень емок: одно его слово или выражение вмещает намного больше, чем в русском языке. Человек, молящийся с детства на церковнославянском, не нуждается в переводе – как и с любыми иностранными языками, которыми он владеет», - отметил священник. «Довод о замене молитвы механическим «вычитываением» тоже слаб – ведь можно читать молитвы и по-русски, но не вникать в их смысл. Тут все зависит только от человека»», - добавил он. «И последнее. Одно не мешает другому, ведь после молитвы на церковнославянском можно помолиться и по-русски. А молитвы, написанные святыми, которые есть у нас практически только в славянском переводе, помогают человеку настроиться, потому что в них уже заведомо заложена необычайная глубина», - подытожил о. Владимир. Иерей Валерий Буланников, сотрудник Миссионерского отдела МП, клирик храма свт. Николая в Отрадном, считает, что святые Кирилл и Мефодий все-таки не выступали против идеи сакрального языка как такового. «Любой язык, на котором человек молится и обращается к Богу, является сакральным. А церковнославянский в качестве языка великой культурной традиции связывает нас со всеми поколениями православно верующих, жившими в разные эпохи. И чтобы церковнославянский стал живым и понятным языком, верующему человеку много времени не потребуется», - сказал он. «Проблем понимания смысла перевод богослужения на современный русский язык, по-моему, не решит - тем более, что современный язык уже и русским-то назвать трудно. А мне, например, да и многим верующим не все равно, молимся мы о просто хорошей погоде или же о «благорастворении воздухов». Делать богослужебный язык более рациональным и приземленным, лишая его культурного и эстетического богатства, по-моему, не стоит»», - заключил отец Валерий. Не согласен со словами священноигумена Феогноста председатель молодежного отдела Рязанской епархии иеромонах Платон (Воробьев). «Богослужение не нуждается в реформе, в том числе и в переводе на современный русский язык. Сперва объявляют ненужным церковнославянский, потом – посты, и неизвестно, где остановятся. В свое время патриарх Пимен перед смертью завещал: «Держитесь церковнославянского языка!», - сказал он, порекомендовав при этом отцу Феогносту в следующий раз высказывать свое мнение менее категорично. По словам священника, «церковнославянский язык - это наше богатство, наша культура. Не стоит жить в угоду нынешнему времени». «Церковнославянский язык вполне понятен. Поэтому если человек действительно верует, то он заинтересуется этим древним языком и начнет заниматься самообразованием, изучая его. Нужно лишь научиться работать над собой постоянно», - заключил отец Платон. Пресвитер Виталий Власенко, руководитель отдела внешних церковных связей Российского союза евангельских христиан-баптистов, напомнил, что Российская Евангельская Церковь появилась только после перевода Библии на современный русский язык. «Мы, протестанты, относимся с большим уважением к традиции Русской Православной Церкви, которая сохраняет много веков церковнославянский язык и служит на нем литургию. Но нам как христианам-баптистам видится, что более понятным и доходчивым было бы служение и проповедь на современном языке», - отметил он. «Как приятно нам всем в воскресный день слышать на центральном канале Патриарха Кирилла, выступающего именно на современном языке. Его проповеди слушают не только православные, но также протестанты и католики, которых немало в нашей стране. И даже невоцерковленные люди, слушающие эти проповеди, говорят: «Как понятны и ясны становятся те вопросы, о которых говорит Патриарх». Но я понимаю, что в Русской Православной Церкви споры о языке идут далеко не первый год, поэтому не нужно делать ничего поспешно. В Русской Церкви достаточно мудрых иерархов, которые без напора извне самостоятельно решат этот вопрос. Самые большие свои надежды в этом деле я возлагаю на Патриарха Кирилла, очень образованного и мудрого человека», - признался Виталий Кириллович. Не имеет ничего против осторожного реформирования языка богослужения РПЦ доцент кафедры культурологии МФТИ, кандидат богословия, заведующий кафедрой философии Православного Свято-Тихоновского гуманитарного Университета Виктор Лега. «Некоторая реформа церковнославянских текстов вполне возможна, с тем, чтобы сделать их более понятными современному человеку. Однако проводиться она должна очень осторожно, поскольку чрезвычайно велика опасность раскола Церкви», - сказал он. «Я, как и многие верующие, против полного перехода на русский язык в богослужении. Молитва должна оставаться молитвой! Нельзя молиться на том языке, на котором наши бабушки ругаются на кухне», - подытожил Виктор Петрович. «Псевдодоводами» назвал высказывания священноигумена Феогноста (Пушкова) председатель Союза православных граждан Валентин Лебедев. «Действительно, спор о языке богослужения и о его переводе на современный русский язык идет уже почти сто лет. Однако все перечисленные доводы несостоятельны. Дело в том, что церковнославянский и русский язык весьма близки, - ну зачем переводить слово «древо»?», - воскликнул он. «Попытки реформировать богослужение, в частности, его перевод на современный русский, сделают его несовершенным и искаженным, как это бывало не раз. Очень трудно перевести всю красоту и полноту языка богослужения», - сказал он. По словам главы СПГ, «отказ от церковнославянского языка опасен для всей РПЦ в целом. Поэтому Церковь должна проявить инициативу и начать издавать литературу, которая будет пояснять суть Писания и богослужебных текстов, помогая их полноценному пониманию», - заключил Валентин Владимирович. http://www.regions.ru/news/2305781/

Дело в том, что не только Вы пребываете в неведении относительно истории языческой руси до принятия христианства. Если подходить к этому вопросу строго с научной точки зрения, то надо признать, что на лицо почти полное отсутствие каких-либо свидетельств о религиозной жизни дохристианской руси. Делалось множество неуклюжих попыток со стороны представителей современного неоязычества воссоздать на основе сказок и легенд некоторые религиозные культы, якобы происходившие на территории руси. Но практически все они основаны на догадках и фантазиях не имеющих какой-либо научной основы.

Такое и дадут - Александра. В православных святцах есть много святых женщин носивших это имя.

Судя по тому, с какими вопросами обращаются к нынешним "действующим" старцам - думаю, что нет ...

На самом деле и у нас в монастырях живет и подвизаются достаточно духовно опытных монахов способных к руководству. Здесь скорее вопрос заключается в востребованности таких личностей. Я не думаю, что тот же ватопедский игумен Ефрем стоит на более высокой ступени, чем многие наши современники, просто ему дано(?) послушание "выйти в мир". Не всякий возьмется за такое дело. Я уверен, что если бы была настоящая потребность, то многих из тех, кто сейчас смиренно подвизается избегая людской молвы, Господь вывел бы на служение людям.