ин. Василисса

Святитель, как всегда, в точку, Батюшка, как всегда, вовремя! )

Уста, чрез которые вещает Бог, это – уста Божии. Как эти вот уста – уста нашей души, хотя собственно душа и не имеет уст, так и уста пророков – Бо­жии. Послушайте и ужаснитесь. Диакон, от лица всех, стоит и, громко восклицая, говорит: «вонмем»; и это часто. Этот голос, который он издает, есть общий голос Церкви, но никто не внимает. После него чтец начинает: «пророчества Исаиина», – и опять никто не внимает, хотя пророчество не содержит в себе ничего человеческого. Потом в слух всех вещает: «сия гла­голет Господь», – и также никто не внимает. Но что я говорю? Читается нечто страшное и ужасное; но и при этом никто не внимает. И что говорят многие? Всегда, говорят, читается одно и тоже. Это-то особенно и губит вас. Если бы вы знали все это, то тем более не следовало бы оказывать пренебрежение; и на зрелищах всегда бывает одно и то же, и, однако, вы не знаете в них сытости. О каком «одном и том же» ты дерзаешь говорить, когда не знаешь даже имен пророков? Не стыдно ли тебе говорить, что ты не слушаешь потому, что всегда читается одно и то же, когда не знаешь даже имен читаемых писателей, хотя и слушаешь всегда одно и то же. Ты ведь сам сознался, что читается одно и то же. Если бы я говорил это к тво­ему осуждению, то тебе надлежало бы обратиться к другому оправданию, а не к такому, которое служит к твоему же осуждению. Скажи мне: не вразумляешь ли ты сына своего? Но, если бы он сказал, что всегда одно и то же, то не принял ли бы ты этого за оскорбление? Тогда можно было бы не говорить одно и то же, когда бы мы и знали это и показывали своими де­лами; или лучше, и тогда чтение того же не было бы излишне. Что может сравняться с Тимофеем? Но, однако, и ему в по­слании Павел говорил: «занимайся чтением, наставлением, учением» (1Тим. 4:13). Невозможно, никогда невозможно исчерпать смысл Писаний. Это – некоторый источник, не имеющий предела. Свт. Иоанн Златоуст Беседы на Деяния Апостольские Беседа XIX

Ложь в том, что оклеветана Россия. Никакой туман не устоит против лучей правды. Поймут когда-нибудь даже и народы славянские всю правду русского бескорыстия, а к тому времени восполнится и духовное их единение с нами. Ведь деятельное единение наше с славянами началось чрезвычайно недавно, но теперь — теперь оно уже никогда не остановится и всё будет продолжаться более и более. Славяне уверятся наконец, если б состоялась даже всевозможная клевета, в русской родственной любви к ним. На них подействует неотразимое обаяние великого и мощного русского духа, как начала им родственного. Они почувствуют, что нельзя им развиться духовно в мелких объединениях, сварах и завистях, а лишь всецело, всеславянски. Огромность и могущество русского единения не будут уже смущать и пугать их, а, напротив, привлекут их неотразимо, как к центру, как к началу. Единство веры тоже послужит чрезвычайною связью. Русская вера, русское православие есть всё, что только русский народ считает за свою святыню; в ней его идеалы, вся правда и истина жизни. А славянские народы — чем и единились, чем и жили, как не верой своей, во времена страданий своих под мусульманским четырехвековым игом? Они столько за нее вынесли мучений, что она уж этим одним должна быть им дорога. Наконец, за славян пролита уже русская кровь, а кровь не забывается никогда. Хитрые люди все это просмотрели. Возможность оклеветать славянам Россию ободряет их успехом и верой в крепость успеха. Но такой успех не вековечен. Временно же, повторяю, он мог бы осуществиться. Ф. М. Достоевский Дневник писателя, 1876 г.

Можно и в монастыре найти "что-то", что "подмигивает". Как говорил авва Евагрий: "С мирянами демоны ведут брань более посредством самих вещей, а с монахами большею частью посредством помыслов. Но чем легче и скорее можно согрешить мыслью, нежели делом, тем брань мысленная тяжелее той, которая ведется посредством вещей." Поэтому слова "спастись" и "легко" вообще как-то не соответствуют друг другу, будь то мир или монастырь.

По теме: У нас в первую и последнюю неделю поста все скамейки сестринские из храма выносятся, и сидеть не позволяется никому из сестер. Ни секунды!

Да, эта история достойна Летописи

https://dl.dropboxusercontent.com/u/14810178/faebd1138292.mp3 Уснувший город оставляя Дорогой пыльною один Глубокой ночью блудный сын Одетый в рубище шагает. И в боль, и в радость каждый шаг, Чем ближе он к родному дому... А начиналось всё не так, А начиналось по-другому. Когда-то в город он входил Богат и полон юных сил, Как было сердцу интересно, Как обжигающе чудесно И превликательно манил Соблазнами блестящий мир. В нём круг друзей, весёлый пир, Что взбудораживал сознанье, Что длился с ночи до утра, И здесь казалось никогда Ни боль, ни горе, ни страданье Ни чистой совести терзанье Не потревожит. Здесь душа Живет совсем простым законом – Мимолетящим днём одним. Ему, ни в чем неискушенном Всё стало близким и родным. Здесь жизнь кипит среди веселья, Здесь обжигающее зелье Дурманит разум и рукам Дает свободу, здесь страстям Преграды нет. Здесь грех как воду Пей каждый день себе в угоду. Всё тот же путь, все тот же стон, Теперь другое видит он, Теперь совсем другая сцена, Теперь друзей застольных цену Он помнит словно страшный сон. Где всё меняется мгновенно, Что позабыть никак нельзя, И те же самые друзья, Которыми был так взволнован, А после ими же оплёван, В тебе не узнают тебя. Всё разлетелось, всё умчалось И всё развеялось, как дым, Всё то, к чему так сердце рвалось Во свете правды оказалось Настолько низким и пустым. К чему стремился ты когда-то? Чем раньше жил, и чем дышал? Теперь, теперь лишь ты понял, Что этот мир с его развратом, Из ада словно бы изъят В душе рождает тот же ад. Горя огнём животной страсти, Не зная в похоти преград, Он травит всё: любовь и счастье, Он – подлости и смерти брат. А тот, кто с ним имеет связи, Отдаст ему всей жизни дни... И зная всё теперь, пойми, Ты не рождён для этой грязи. Твоя усталая душа Под гнётом низкого разврата Хранила то, кем ты когда-то Был в доме твоего отца. Где всё настолько по-другому И где ты был совсем другим, В родной семье родного дома, Где каждый дорог и любим. Теперь дорогой с новой силой Ты вспомнил, как тебя манила Дорога эта в край чужой, Как ты оставил дом родной, Как часть наследства без упрёка Отец отдал и как жестоко Страдал он, плача у ворот. Ведь знал же, знал же наперёд, Чем кончатся твои исканья, Какие горькие страданья Тебе твой выбор принесёт. Он знал и чувствовал до боли, До муки, рвущейся внутри, Чем платит мир за призрак воли, За в нём истраченные дни. Он знал цену мирского счастья, Какой в нём кроется обман, Он знал опасность жгучей страсти, Он знал, как много будет ран. Он знал... О, как он знал прекрасно Жестокость тьмы и зло людей Он, горько плача, видел ясно, Опасность для души твоей. Чем обернётся всё потом, Там, на чужбине, и притом Всё это знать, всё это прятать В себе не мог, он мог лишь плакать. Уснувший город оставляя, Шагает тихо блудный сын, Но этой ночью не один Он в небо звёздное вздыхет. Уже давно, из года в год В его стране, в краю родимом, Скрепивши сердце верой ждет Родной отец родного сына. Он ждёт, надежды не теряя, Ведь может быть заговорит, В скитальце бедном кровь родная, И не прижившись в волчьей стае, Он в дом отцовский поспешит. И там, за дальним поворотом, Тем самым, что в последний раз, Его тогда укрыл от глаз, Сейчас откуда вышел кто-то, Какой-то путник в ранний час, Вот так и он, твой долгожданный, Как этот нищий, что вдали, К тебе придёт, но что-то странно Вдруг сердце стукнуло внутри. В глазах как-будто помутилось, Но тут прохлады ветерок, Отвел туман немного в бок, И на мгновенье приоткрылось Лохмотьев грязь, лицо... Сынок? А дальше в наболевшей ране Все слилось словно как в тумане Не помнил он как добежал, Он обнимал и целовал Лицо ушедшее когда-то. Любимый голос, что шептал, Рыданья сдерживая: Папа... И куча странных слов с мольбой, Такой любимый образ рядом, А он тут просится слугой... Сынок... постой, Сынок... не надо! Дай насмотреться, дай вернуть, Года прошедшие в томленье, Дай в это сладкое мгновенье, Всё оживив, перечеркнуть, Забыть ночей бессоных муки, И все страдания разлуки, Дай позабыть и сам забудь. Дай надышаться этим утром, Ведь столько лет прошло во тьме, Ведь ты воскрес, и я как-будто Родился заново в себе. Давай всё горькое забудем, И примем дар святых небес, Эй! Слуги, поднимайтесь, люди! Мой сын пришёл, мой сын воскрес! Отец и сын. Мгновенье встречи. Мелькают образы родных, Вопросы, слёзы, и за плечи Обняв ведут... как сладок миг. Всё прощено и всё забыто, И жизнь прекрасной стала вновь, В чём истина – от нас не скрыто, Что это делает любовь.

Написано в 2011 г. Сейчас автор - послушница Толгского монастыря. По-моему, здорово! По-толгски задорно-глубоко Благословенная Оптина… Я заметила, что всегда очень тяжело собраться с мыслями перед тем, как сядешь писать о состоявшейся поездке в какое-либо святое место. И это неудивительно - как можно по-земному рассказать о неземном! Невозможно описать словами и то, что происходило в душе каждого из паломников, побывавших в прошедшие выходные в Оптиной Пустыни. Однако, радостью всегда хочется делиться, поэтому я попробую… Из Саратова, после молебна в «Утоли моя печали», мы отправились в 4 часа. Дорога, на удивление, показалось не такой уж утомительной, время незаметно прошло за разговорами и слушанием книги «Пасха Красная», которая была у меня записана на диске в mp3 формате. Для тех, кто не знает, книга Нины Павловой «Пасха Красная» повествует о трагедии 1993 года, когда в Оптиной Пустыни на Пасху, сатанистом были убиты иеромонах Василий и иноки Ферапонт и Трофим. Многие паломники слышали об этой замечательной книге, но с содержанием познакомились только в этой поездке. Хороша эта книга и тем, что передает дух современной Оптиной, знакомит читателя с жизнью братии, порядками, радостями и проблемами нынешнего монастыря. Книга дарит и слезы и несказанную радость! Мы заслушались трогательным повествованием, поэтому ночью мало кто спал, а рано утром к Оптиной подъезжали уже не те паломники, которые выезжали из Саратова – мы теперь были напитаны духом обители, казалось, что уже сейчас она стала нам родной. Мы ехали с ощущением чуда в душе… По милости Божией до Оптиной мы добрались как раз вовремя. Нашу решимость немного поколебал водитель, который объявил, что «за бортом – 35 градусов», но на это отвечали тем, что мол хоть какой-то подвиг паломничества нам удастся в этот раз понести - раньше люди пешком ходили на богомолье…Паломников в такую погоду и впрямь было немного. Встречались группы из Москвы, но когда люди узнавали, что мы приехали из Саратова, уважительно хмыкали : «молодцы, морозов не побоялись…». Из-за морозов или по другим причинам, но чувствовалось, что Господь обильно посылает нам утешения. Так, приехав Оптину и оставив вещи в гостинице, мы сразу же побежали на Раннюю Литургию. Здесь началось наше знакомство с монастырскими службами, храмами, прихожанами и братией…Утром в субботу в Казанском храме народу было немного, поэтому нам - усталым путникам - даже иногда удавалось присесть на скамеечки, заботливо расставленные в центральной части храма. Эти скамеечки как бы говорили : «у нас здесь, в Оптиной, все по-доброму, все к людям с душой и любовью…». Почти сразу после Богослужения мы отправились в соседний Введенский храм, где ежедневно у мощей преподобного старца Амвросия совершается молебен с акафистом этому великому святому. Войдя в храм и приложившись к раке преподобного, поняла, что я дома. Батюшка Амвросий лежал как живой, от раки не хотелось уходить, хотелось остаться здесь навсегда. Я позавидовала молодым послушницам (а может трудницам), которые пели в тот день акафист – как же здорово приходить сюда каждый день и восхвалять Господа за то, что он дает нам таких святых! Глаза наполнились слезами радости, а усталость с дороги как рукой сняло. Ради такой теплоты в сердце можно было и весь мир объехать, не то, что 1000 километров преодолеть! По окончании молебна стекло раки открывают, и мы имели возможность приложиться к самим мощам, конечно скрытым под тканью. Как при жизни о. Амвросий принимал всех нуждающихся в его утешениях в любое время, часто из-за болезни лежа на кровати, так и сейчас он лежал перед нами и позволял нам, грешным, так близко быть к его честным святым останкам!

Сегодня 133 - годовщина со дня смерти Фёдора Михайловича Достоевского. Поздравляю почитателей! Не знаю, поймете ли вы всю мою радость. Но, право, преприятно этак собраться, посидеть и потолковать об общественных интересах. Я даже иногда готов запеть от радости, когда вхожу в общество и вижу преблаговоспитанных, солидных людей, которые собрались, сидят и чинно толкуют о чем-нибудь, в то же время нисколько не теряя своего достоинства. Об чем толкуют, это второй вопрос, я даже иногда забываю вникнуть в общую речь, совершенно удовлетворяясь одной картиной, приличною общежитию. Сердце мое наполняется самым почтительным восторгом. Но вникнуть в смысл, в содержание того, об чем у нас говорят общественные светские люди, люди — не кружок, я как-то до сих пор не успел. Бог знает, что это такое! Конечно, бесспорно что-нибудь неизъяснимо прелестное, затем что всё это такие солидные и милые люди, но всё как будто непонятно. Всё кажется, как будто начинается разговор, как будто настраиваются инструменты; часа два сидишь, и всё начинают. Слышится иногда, что все будто говорят о каких-то серьезных предметах, о предметах, вызывающих на размышление; но потом, когда вы спросите себя, об чем говорили, то никак не узнаете об чем именно: о перчатках ли, об сельском ли хозяйстве, или о том, «продолжительна ли женская любовь»? Так что признаюсь, иногда как будто нападает тоска. Похоже на то, когда бы вы, например, шли в темный вечер домой, бездумно и уныло посматривая по сторонам, и вдруг слышите музыку. Бал, точно бал! В ярко освещенных окнах мелькают тени, слышится шелест и шарканье, как будто слышен соблазнительный бальный шепот, гудит солидный контрабас, визжит скрипка, толпа, освещение, у подъезда жандармы, вы проходите мимо, развлеченный, взволнованный; в вас пробудилось желание чего-то, стремленье. Вы всё будто слышали жизнь, а между тем вы уносите с собой один бледный, бесцветный мотив ее, идею, тень, почти ничего. И проходишь, как будто не доверяя чему-то; слышится что-то другое, слышится, что сквозь бесцветный мотив обыденной жизни нашей звучит другой, пронзительно живучий и грустный, как в Берлиозовом бале у Капулетов. Тоска и сомнение грызут и надрывают сердце... Ф. М. Достоевский "Петербургская летопись"

Данное письмо святителя было адресовано монашествующему лицу. В отношении мирян не берусь что-то советовать по причине своей неопытности. Могу сказать, что мне пристрастия и в миру мешали.

Как безобразна душа, когда она в смущении! Как она прекрасна, когда спокойна! Еще прекраснее, когда завеет в ней благодатный мир от Господа. Это спокойствие, самый этот святой мир исходит в душу, обвиняющую себя. И вот тому причина: «Душу, которая будет обвинять себя, - сказал великий Пимен, - Господь возлюбит». Обвинять себя может только умерщвляющийся для человеков. Кто ж попустит себе малейшее пристрастие к человеку, тот не возможет сохраниться в самоосуждении, а потому и в мире. Надо отдать всех людей Богу. Этому научает нас и Церковь; она говорит: «Сами себе, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим». Кто предает себя и всех Богу, тот может сохранить мертвость ко всем; без этой мертвости не может воссиять в душе духовное оживление. Если пребудешь верным Богу и сохранишь умерщвление к человекам, то явится, в свое время, нетленное духовное сокровище в душе твоей, узришь воскресение души твоей действием Духа. Об этом плотские люди не могут составить никакого понятия. Когда же, в свое время, человек увидит себя измененным и воссозданным - удивляется, как бы вновь сотворенный, рассматривает страну Духа, в которую ввел его неожиданно Бог, недоумевает, за что бы излилась такая милость Божия на ничтожное создание - человека. Сохраняет святую любовь к ближнему тот, кто имеет с ним общение ради Бога; сохраняет эту святую любовь и тот, кто ради Бога удаляется от такового общения. Наше естество повреждено падением; повреждена им и наша естественная любовь. Поэтому для исполнения условий святой любви надо руководствоваться не сердечными чувствами и влечениями, а велениями Евангелия, всесвятыми заповедями Господа нашего Иисуса Христа. Одна из таких заповедей говорит: «Аще десная твоя рука соблажняет тя, усецы ю и верзи от себе» (Мф. 5, 30), то есть если какой-нибудь человек, столько нужный и близкий тебе, как правая рука, приносит тебе душевный вред, - прерви с ним общение. Так велит нам поступать заповедь Законоположителя совершенной любви. А мечты и чувствования нашего падшего сердца легко могут увлечь нас в пропасть!.. "Полное собрание писем свт. Игнатия Брянчанинова" Том II

Юля, иером. Варлаам

Канон покаянный. Время пришло... Фотовыставка, посвященная 700-летию Толгского монастыря :good2000: Все фото и информация о выставке - здесь

Нет ничего на земле драгоценнее Божественной литургии. Если собрать драгоценности всего мира, выкопать все золото, все драгоценные камни, достать со дна морского весь жемчуг и положить на одну чашу весов, а на другую – Литургию, Литургию, совершенную простым сельским священником в самом бедном сельском храме, то чаша весов с Божественной литургией перетянет. Как мать иногда ведет дитя за руку, иногда сидит около него и наблюдает за ним, а иногда берет в свои объятия его, ласкает, лелеет и питает, так и Господь во всех службах церковных и в домашней молитве как бы держит нас за руку, наблюдает за нами издали, а в Божественной литургии Он берет нас в Свои объятия, сажает нас с Собой за стол и питает нас от Своей трапезы. Святые отцы знали великую силу Божественной литургии и исповедовали свое благоговение перед нею. Батюшка преподобный Серафим, когда ему сказали, что трудно ему, больному, ходить к Литургии, ответил: «Да я на четвереньках приползу, если уж совсем не будет сил ходить». «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб». Так велика любовь Бога к нам, так бесконечна, что она простирается на весь мир, на всех тварей, даже на природу. Ведь только потому, что приносится эта жертва, земля дает свои плоды. Земля эта проклята была, ведь она должна была приносить терние. И если мы едим хлеб, то потому только, что он нужен для Божественной литургии, что он каждый день возлежит на жертвеннике и на престоле в память Агнца закланного, каждый день служит Тайной Страшной Жертве. И пока совершается Божественная литургия, я ничего не боюсь: ни голода, ни червей, ни засухи, ни града. Я знаю, что хлеб нужен для Литургии и земля даст его. И если бы небо стало медным, если бы земля высохла и окаменела, я не боялся бы, что мы погибаем. Нет, Жертва приносится, священник возглашает: «Твоя от Твоих...» И земля даст то, что нужно вознести при произнесении этих слов. Не боюсь ничего, надеюсь на Бога, тако возлюбившего мир. Но горе, если перестанет совершаться Божественная литургия, горе, если прекратится бескровная Жертва. Тогда погибнет мир. Земля не даст плода, потому что она проклята и живет только благодаря неизреченной любви Его и Ему служит хлебом. Солнце не даст света, потому что оно нужно для произрастания хлеба для литургии Божественной. Все мы умрем, потому что все мы живы только Христом нашим. Но я верю, что не прекратится совершение Литургии и серафимы будут вместе с людьми вечно воспевать: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф». свмч. Серафим Звездинский "Хлеб Небесный"

Удивительный факт, несколько раз просматривала запись и постоянно ловила себя на мысли, что находясь на Толгской земле и глядя на ее фотографии, скучаю по Толге ) Хотелось даже выйти и удостовериться, что я все же здесь )) видимо год мучительных скитаний вне дома дает о себе знать спасибо, Юля!

Странно, конечно, обычно меня так никто здесь не называет, видимо им на тот момент так открылось Похоже, что так ))

Ольга, спаси Господь, в следующий раз передавайте поклон Ольге Оптинской (моя монастырская идентификация личности). Сразу поймут П.С. Да, скорей бы уже сокелейник мой вернулся "Се что добро или что красно, но еже жити братии вкупе". (Пс. 132:1)

Голодные реалии монастырской жизни Два послушника за обе щеки уплетают бутерброды со шпротами, принесенные Благочинной в награду за труды. Когда заветная банка подходит к концу происходит следующий диалог: - Осталось еще две, разделим по-братски. - Там еще масло есть. Раньше я это выкидывала, я была не в себе! Многозначительная пауза, и обоих сражает приступ смеха.