Таблица лидеров

Правильно разумеющие с радостью воспоминают равно как Воскресение Христово, так и Крест Христов. Но немало есть малодушных, не скажу суеверных, которым о кресте и о несении креста и не говори. А если и молча им дают крест на благословение, то они или отказываются принимать, или, содрогаясь, принимают оный, как бы предвестника какой-либо беды, тогда как Церковь всем явно провозглашает, что «крест есть хранитель всея вселенныя, крест — красота Церкви, крест — царей держава, крест Ангелов слава и демонов язва». Не крестом ли Христовым мы избавлены от власти и мучительства диавольского? Поэтому, малодушные, оставим неправильное мнение и равно возлюбим как Воскресение Христово, так и крест Христов. Если желаем быть общниками Воскресения Христова, то не должны отрекаться и от несения креста Христова, или, по крайней мере, христианского, какой кому Промыслом Божиим будет послан. Быть распятым на кресте, подобно Христу Господу, выше меры нашей. По крайней мере, не будем отказываться понести то, что Господь прежде Своей крестной смерти претерпел, потому что Воскресший Господь определенно изрек: «иже не приимет креста своего и вслед Мене не грядет, несть Мене достоин» (Мф. 10, 38). Из писем преподобного Амвросия Оптинского <iframe title="YouTube video player" width="640" height="390" src="http://www.youtube.com/embed/c_T477ewvxM" frameborder="0" allowfullscreen></iframe>

Отец Виталий отчаянно сигналил вот уже минут 10. Ему нужно было срочно уезжать на собрание благочиния, а какой-то громадный черный джип надежно «запер» его машину на парковке около дома. «Ну что за люди?! – мысленно возмущался отец Виталий – Придут, машину бросят, где попало, о людях совсем не думают! Ну что за безчинство?!» В мыслях он рисовал себе сугубо мужской разговор с владельцем джипа, которого представлял себе как такого же огромного обритого дядьку в черной кожаной куртке. «Ну, выйдет сейчас! Ну, я ему скажу!..» – кипел отец Виталий, безнадежно оглядывая двери подъездов – ни в одном из них не было ни намека на хоть какие-то признаки жизни. Тут наконец-то одна дверь звякнула пружиной и начала открываться. Отец Виталий вышел из машины, намереваясь высказать оппоненту все, что о нем думает. Дверь открылась и на крыльцо вышла … блондинка. Типичная представительница гламурного племени в обтягивающих черных джинсиках, в красной укороченной курточке с меховым воротником и меховыми же манжетами, деловито цокающая сапожками на шпильке. – Ну чё ты орешь, мужик? – с интонацией Верки Сердючки спросила она, покручивая на пальчике увесистый брелок. Накрашенные и явно наращенные ресничищи взметнулись вверх, как два павлиньих хвоста над какими-то неестественно зелеными кошачье-хищными глазками. Шиньон в виде длинного конского хвоста дерзко качнулся от плеча до плеча. – Ну, ты чё, подождать не можешь? Видишь, люди заняты! – Знаете ли, я тоже занят и тороплюсь по очень важным делам! – изо всех сил стараясь сдерживать эмоции, ответил отец Виталий блондинке, прошествовавшей мимо него. Блондинка открыла машину («Интересно, как она только управляется с такой громадиной?» – подумал отец Виталий) и стала рыться в салоне, выставив к собеседнику обтянутый джинсами тыл. – Торопится он... – продолжила монолог девушка – Чё те делать, мужик? – тут она, наконец, повернулась к отцу Виталию лицом. Несколько мгновений она смотрела на него, приоткрыв пухлые губки и хлопая своими гигантскими ресницами. – О, – наконец изрекла она – Поп, что ли? Ну все, день насмарку! – как-то достаточно равнодушно, больше для отца Виталия, чем для себя, сказала она и взобралась в свой автомобиль, на фоне которого смотрелась еще более хрупкой. Ручка с длинными малиновыми коготками захлопнула тяжелую дверь, через пару секунд заурчал мотор. Стекло водительской двери опустилось вниз и девушка весело крикнула: – Поп, ты отошел бы, что ли, а то ведь перееду и не замечу! Отец Виталий, кипя духом, сел в свою машину. Джип тяжело развернулся и медленно, но уверенно покатил к дороге. Отцу Виталию надо было ехать в ту же сторону. Но чтобы не плестись униженно за обидчицей, он дал небольшой крюк и выехал на дорогу с другой стороны. Отец Виталий за четыре года своего служения повидал уже много всяких-разных людей: верующих и не верующих, культурных и невоспитанных, интеллигентных и хамов. Но, пожалуй, никто из них не вводил его в состояние такой внутренней беспомощности и такого неудовлетворенного кипения, как эта блондинка. Не то, что весь день – вся неделя пошла наперекосяк. Чем бы батюшка не занимался, у него из головы не выходила эта меховая блондинка на шпильках. Ее танково-спокойное хамство напрочь выбило его из того благодушно-благочестивого состояния, в котором он пребывал уже достаточно долгое время. И, если сказать откровенно, отец Виталий уже давно думал, что никто и ничто не выведет его из этого блаженного состояния душевного равновесия. А тут – на тебе! Унизила какая-то крашеная пустышка, да так, что батюшка никак не мог найти себе место. Был бы мужик – было бы проще. В конце-концов, с мужиком можно выяснив суть да дело, похлопать друг друга по плечу и на этом конфликт был бы исчерпан. А тут – девчонка. По-мужски с ней никак не разобраться, а у той, получается, все руки развязаны. И не ответишь, как хотелось бы, – сразу крик пойдет, что поп, а беззащитных девушек оскорбляет. Матушка заметила нелады с душевным спокойствием мужа. Батюшка от всей души нажаловался ей на блондинку. – Да ладно тебе на таких-то внимание обращать, – ответила матушка – Неверующая, что с неё взять? И, судя по всему, не очень умная. – Это точно, – согласился отец Виталий – взятки-гладки, была бы умная, так себя бы не вела. Отец Виталий начал было успокаиваться, как жизнь преподнесла ему еще один сюрприз. Как нарочно, он стал теперь постоянно сталкиваться с блондинкой во дворе. Та как будто специально поджидала его. И, как нарочно, старалась досадить батюшке. Если они встречались в дверях подъезда, то блондинка первая делала шаг навстречу, и отцу Виталию приходилось сторониться, чтобы пропустить ее, да еще и дверь придерживать, пока эта красавица не продефилирует мимо. Если отец Виталий ставил под окном маши-ну, то непременно тут же, словно ниоткуда, появлялся большой черный джип и так притирался к его «шкоде», что батюшке приходилось проявлять чудеса маневрирования, чтобы не задеть дорогого «соседа» и не попасть на деньги за царапины на бампере или капоте. Жизнь отца Виталия превратилась в одну сплошную мысленную войну с блондинкой. Даже тематика его проповедей изменилась. Если раньше батюшка больше говорил о терпении и смирении, то теперь на проповедях он клеймил позором бесстыдных женщин, покрывающих лицо слоями штукатурки и носящих искусственные волосы, чтобы уловлять в свои сети богатых мужчин и обеспечивать себе безбедную жизнь своим бесстыдным поведением. Он и сам понимал, что так просто изливает свою бессильную злобу на блондинку. Но ничего не мог с собой поделать. Даже поехав на исповедь к духовнику, он пожаловался на такие смутительные обстоятельства жизни, чего прежде никогда не делал. – А что бы ты сказал, если бы к тебе на исповедь пришел бы твой прихожанин и ожаловался на такую ситуацию? – спросил духовник. Отец Виталий вздохнул. Что бы он сказал? Понятно, что – терпи, смиряйся, молись… Впервые в жизни он понял, как порой нелегко, да что там – откровенно тяжело исполнять заповеди и не то что любить – хотя бы не ненавидеть ближнего. – Я бы сказал, что надо терпеть, – ответил отец Виталий. Духовник развел руками. – Я такой же священник, как и ты. Заповеди у нас у всех одни и те же. Что я могу тебе сказать? Ты сам все знаешь. «Знать-то знаю, – думал отец Виталий по дороге домой – Да что мне делать с этим знанием? Как исповедовать, так совесть мучает. Людей учу, а сам врага своего простить не могу. И ненавижу его. В отпуск, что ли, попроситься? Уехать на недельку в деревню к отцу Сергию. Отвлечься. Рыбку половить, помолиться в тишине…» Но уехать в деревню ему не довелось. Отец Сергий, его однокашник по семинарии, позвонил буквально на следующий день и сообщил, что приедет с матушкой на пару деньков повидаться. Отец Виталий был несказанно рад. Он взбодрился и даже почувствовал какое-то превосходство над блондинкой, по-прежнему занимавшей его ум, и по-прежнему отравлявшей ему жизнь. В первый же вечер матушки оставили мужей одних на кухне, чтобы те могли расслабиться и поговорить «о своем, о мужском», а сами уединились в комнате, где принялись обсуждать сугубо свои, женские, проблемы. За чаем беседа текла сама собою, дошло дело и до жалоб отца Виталия на блондинку. – С женщинами не связывайся! – нравоучительно сказал отец Сергий – Она тебя потом со свету сживет. Ты ей слово – она тебе двадцать пять. И каждое из этих двадцати пяти будет пропитано таким ядом, что мухи на лету будут дохнуть. – Да вот, стараюсь не обращать внимания, а не получается, – сетовал отец Виталий. – Забудь ты про нее! Еще мозги свои на нее тратить. Таких, знаешь, сколько на белом свете? Из-за каждой переживать – себя не хватит. Забудь и расслабься! Ты мне лучше расскажи, как там отец диакон перед Владыкой опарафинился. А то слухи какие-то ходят, я толком ничего и не знаю. И отец Виталий стал рассказывать другу смешной до неприличия случай, произошедший на архиерейской службе пару недель назад, из-за которого теперь бедный отец диакон боится даже в храм заходить. Утром отец Виталий проснулся бодрым и отдохнувшим. Все было хорошо и жизнь была прекрасной. Горизонт был светел и чист, и никакие блондинки не портили его своим присутствием. Отец Сергий потащил его вместе с матушками погулять в городской парк, а потом был замечательный обед и опять милые, ни к чему не обязывающие разговоры. Ближе к вечеру гости собрались в обратный путь. Отец Виталий с матушкой и двухлетним сынком Феденькой вышли их проводить. – Отца Георгия давно видел? – спросил отец Виталий. – Давно, месяца три, наверное. Как на Пасху повидались, так и все. Звонил он тут как-то, приглашал. – Поедешь? – спросил отец Виталий. – Да вот на Всенощную, наверное, поеду, – ответил отец Сергий. И собеседники разом замолчали, потому что в разговор вклинился странный, угрожающий рев, которого здесь никак не должно было быть. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, словно надеялись, что тот, второй, объяснит, в чем дело. За их спинами медленно проехал большой черный джип, но звук этот исходил не от него. И тут в тихий двор ворвалась смерть. Она неслась на людей в образе огромного многотонного грузовика, неизвестно откуда взявшегося здесь, в тихом провинциальном дворе. Священники молча смотрели на стремительно приближающийся КАМАЗ. Отлетела в сторону урна, выдранная из земли скамейка подлетела вверх метра на два. «Зацепит или нет?» – успел подумать отец Виталий, мысленно прикидывая возможную траекторию движения машины. И тут что-то светленькое мелькнуло на дорожке. Феденька выбежал на асфальт за укатившимся мячиком. Ни отец Сергий, ни отец Виталий, ни обе матушки не успели даже понять и сообразить, что надо сделать, чтобы спасти ребенка, да, наверное, и не успели бы ничего сделать. Их опередил тот самый джип, который секунду назад проехал мимо. Они увидели, что машина, взревев мотором, резко рванула вперед прямо в лоб КАМАЗу. Оглушительный грохот, страшный, рвущий нервы скрежет металла, звук лопающихся стекол – все это свершилось мгновенно. Обломки попадали на землю. Асфальт был покрыт слоем осколков от фар. Куски бампера, решетки, еще чего-то усеяли все вокруг. А затем наступила звенящая тишина, которую не смогла нарушить даже стая голубей, испуганно вспорхнувшая с крыши и тут же усевшаяся на другую крышу. И посреди всего этого хаоса стоял Феденька и ковырял пальцем в носу. С недоумением смотрел она груду металла, в которую превратился джип, а потом оглянулся на родителей, словно спрашивая, что же такое тут произошло? Первой очнулась матушка отца Сергия. Она бросилась к мальчику и на руках вынесла его из кучи осколков. Матушка отца Виталия лежала в обмороке. К машинам бежали картежники – выручать людей. КАМАЗ открыли сразу и вытащили на асфальт мертвое тело водителя. Судя по вмятине на лобовом стекле, он погиб от удара головой об него. А двери джипа, смятые и вдавленные, открыть не удавалось. За темными стеклами не было возможно ничего разглядеть. Джип «ушел» в грузовик по самое лобовое стекло. Кто-то из местных автомобилистов поливал джип из огнетушителя – на всякий случай. Спасатели и две «скорых» подъехали через 20 минут. Джип пришлось резать, чтобы извлечь из него водителя. Подъехали гаишники, стали опрашивать свидетелей. Мало кто чего мог сказать, все сходились в одном – во двор влетел неуправляемый КАМАЗ и врезался в джип. – Да, ему тут и деваться-то некуда, – согласился один из гаишников, оглядев двор. – Не так все было, – вдруг раздался голос старика Михалыча. Он подошел к гаишникам, дымя своей вечной цигаркой. – Я все видел, я вон тама сидел, – показал он рукой на свою голубятню. – Что Вы видели? – спросил гаишник, покосившись на смрадный окурок. – Да джип-то энтот, он ехал просто так, когда КАМАЗ-то выскочил. Он, может, и свернул бы куда, а вон сюда, хотя бы, – дед Михалыч кивнул на проулочек – Ведь когда КАМАЗ-то выехал, джип-то вот здесь как раз и был. Да тут вон какое дело-то… Ребятенок ихний на дорогу выскочил. И джип-то, он вперед-то и рванул, чтобы, значит, ребятенка-то спасти. А иначе – как его остановишь-то, махину такую? – То есть, водитель джипа пошел на лобовое столкновение, чтобы спасти ребенка? – чуть помолчав, спросил гаишник. – Так и есть, – кивнул дед – С чего бы ему иначе голову-то свою подставлять? Время у него было, мог он отъехать, да вот, дите пожалел. А себя, значицца, парень подставил. Люди молчали. Дед Михей открыл всем такую простую и страшную правду о том, кого сейчас болгарками вырезали из смятого автомобиля. – Открывай, открывай! – раздались команды со стороны спасателей – Держи, держи! Толя, прими сюда! Руку, руку осторожней! Из прорезанной дыры в боку джипа трое мужчин вытаскивали тело водителя. Отец Виталий подбежал к спасателям: – Как он? – Не он – она! – ответил спасатель. Отец Виталий никак не мог увидеть лица водительницы – на носилках все было красным и имело вид чего угодно, только не человеческого тела. «Кто же это сделал такое? – лихорадочно думал отец Виталий – Она же Федьку моего спасла… Надо хоть имя узнать, за кого молиться…» Вдруг под ноги ему упало что-то странное. Он посмотрел вниз. На асфальте лежал хорошо знакомый ему блондинистый конский хвост. Только теперь он не сверкал на солнце своим синтетическим блеском, а валялся грязный, в кровавых пятнах, похожий на мертвое лохматое животное. Оставив на попечение тещи спящую после инъекции успокоительного матушку и так ничего и не понявшего Федю, отец Виталий вечером поехал в больницу. – К вам сегодня привозили девушку после ДТП? – спросил он у медсестры. – Карпова, что ли? – Да я и не знаю, – ответил отец Виталий. Медсестра подозрительно посмотрела на него: – А Вы ей кто? Отец Виталий смутился. Кто он ей? Никто. Еще меньше, чем никто. Он ей враг. – Мы посторонним информацию не даем! – металлическим голосом отрезала медсестра и уткнулась в какую-то книгу. Отец Виталий пошел по коридору к выходу, обдумывая, как бы разведать о состоянии этой Карповой, в один миг ставшей для него такой близкой и родной. Вдруг прямо на него из какой-то двери выскочил молодой мужчина в медицинском халате. «Хирург-травматолог» – успел прочитать на бейдже отец Виталий. – Извините, Вы не могли бы сказать, как состояние девушки, которая после ДТП? Карпова. – Карпова? Она прооперирована, сейчас без сознания в реанимации. Звоните по телефону, Вам скажут, если она очнется, – оттараторил хирург и умчался куда-то вниз. Всю следующую неделю отец Виталий ходил в больницу. Карпова так и не приходила в себя. По нескольку раз на дню батюшка молился о здравии рабы Божией, имя же которой Господь знает. Он упрямо вынимал частицы за неё, возносил сугубую молитву и продолжал звонить в больницу, каждый раз надеясь, что Карпова пришла в себя. Отец Виталий хотел сказать ей что-то очень-очень важное, что рвалось у него из сердца. Наконец, в среду вечером, ему сказали, что Карпова пришла в себя. Бросив все дела, отец Виталий помчался в больницу. Едва поднявшись на второй этаж, он столкнулся с тем же хирургом, которого видел здесь в первый день. – Извините, Вы могли бы мне сказать, как состояние Карповой? – спросил батюшка. –Понимаете, мы даем информацию только родственникам, – ответил хирург. – Мне очень нужно, – попросил отец Виталий – Понимаете, она моего ребенка спасла. –А, слышал что-то… Пошла в лобовое, чтобы грузовик остановить… Понятно теперь… К сожалению, ничего утешительного сказать Вам не могу. Мы ведь ее буквально по кускам собрали. Одних переломов семь, и все тяжелые. С такими травмами обычно не живут. А если и выживают – до конца жизни прикованы к постели. Молодая, может, выкарабкается. – А можно мне увидеть её? Врач окинул священника взглядом. – Ну, вон халат висит – возьмите, – со вздохом сказал он – Я Вас провожу. И никому ни слова. Отец Виталий вошел в палату. На кровати лежало нечто, все в бинтах и на растяжках. Краем глаза он заметил на спинке кровати картонку: Карпова Анна Алексеевна, 1985 г.р. Батюшка подставил стул к кровати, сел на него и наклонился над девушкой. Лицо её было страшное, багрово-синее, распухшее. Девушка приоткрыла глаза. Глаза у неё были обычные, серые. Не было в них ни наглости, ни хищности. Обычные девчачьи глаза. – Это Вы? – тихо спросила она. – Да. Я хочу поблагодарить Вас. Если я могу как-то помочь Вам, скажите. – Как Ваш малыш? – спросила Аня. – С ним все в порядке. Он ничего не понял. Если бы не Вы… – Ничего, – ответила Аня. Наступила тишина, в которой попискивал какой-то прибор. – Вы, правда, священник? – спросила Аня. – Да, я священник. – Вы можете отпустить мне грехи? А то мне страшно. – Не бойтесь. Вы хотите исповедоваться? – Да, наверное. Я не знаю, как это называется. – Это называется исповедь, – отец Виталий спешно набросил епитрахиль – Говорите мне все, что хотите сказать. Я Вас слушаю очень внимательно. – Я меняла очень много мужчин, – сказала Аня после секундной паузы, – Я знаю, что это плохо, – она чуть помолчала. – Еще я курила. Отец Виталий внимательно слушал исповедь Ани. Она называла свои грехи спокойно, без слезливых истерик, без оправданий, без желания хоть как-то выгородить себя. Если бы батюшка не знал, кто она, то мог бы подумать, что перед ним глубоко верующий, церковный, опытный в исповеди человек. Такие исповеди нечасто приходилось принимать ему на приходе – его бабушки и тетушки обычно начинали покаяние с жалоб на ближних, на здоровье, с рассуждений, кто «правее»… Либо это было непробиваемое «живу, как все». Аня замолчала. Отец Виталий посмотрел на нее – она лежала с закрытыми глазами. Батюшка хотел уже было позвать сестру, но девушка опять открыла глаза. Было видно, что она очень утомлена. – Все? – спросил отец Виталий. – Я не знаю, что еще сказать, – ответила Аня. Священник набросил ей на голову епитрахиль и прочитал разрешительную. Некоторое время они оба молчали. Потом Аня с беспокойством спросила: – Как Вы думаете – Бог простит меня? – Конечно, простит, – ответил батюшка – Он не отвергает идущих к Нему. Тут Аня улыбнулась вымученной страдальческой улыбкой. – Мне стало лучше, – тихо сказала она и закрыла глаза. Тишина палаты разрушилась от резкого звонка. В палату вбежала медсестра, потом двое врачей, началась суматоха, отчаянные крики «Адреналин!». Отец Виталий вышел из палаты и сел в коридоре на стул. Он думал о Вечности, о смысле жизни, о людях. От мыслей его заставила очнуться вдруг наступившая тишина. Двери палаты широко раскрыли и на каталке в коридор вывезли что-то, закрытое простыней. Отец Виталий встал, провожая взглядом каталку. «Я же не попросил у нее прощения!» – с отчаянием вспомнил он. Через два года у отца Виталия родилась дочка. Девочку назвали Аней.

Какие пустейшие книжонки даются детям для прочтения и губят юные души. Чтение же Житий святых наполняет их чистые души светом. Ведь и слово «святой» произошло от слова «свет», так как святые разливают Свет Христов вокруг себя. Читая Жития святых, не получишь знаний по физике, химии, но зато научишься углубляться в себя, как познать самого себя. Есть ученейшие люди, которые, кажется, всесторонне образованны, но не имея веры, они совсем не знают и души своей. Вспоминается мне мое детство. Жили мы в селе. Родители мои были людьми верующими. Отец обыкновенно по праздникам до обеда читал вслух житие какого-нибудь святого. Помню, мне не было и 7 лет, но я с увлечением слушал отца. Запущу, бывало, ручонки в русые кудри и боюсь слово проронить из того, что читает отец. — Папаша, – говорю я ему, – я хочу быть святым. Только вот идти в печь или в котел с оловом больно. — Можно сделаться святым и иначе. — Как? — Некогда мне с тобой разговаривать, – отвечает отец и продолжает чтение. Помню, как загоралась душа моя от этого чтения. Был я тогда еще маленьким, и душа была чиста. Чтение имело большое значение для моей последующей жизни. Теперь я, хотя и недостойный, но все-таки инок. Семья наша была православная: и посты все соблюдали, и в церковь ходили. Жаль, что теперь все постановления Церкви нарушают, оттого так портятся дети и вырастают часто совсем негодными. Когда я был уже офицером, то в моде были сочинения Шпильгагена. Однажды уговорили меня прочесть «От тьмы к свету». Начал я читать и разочаровался. Все там только тьма, герои и героини тоже исполнены мрака; когда же явится свет-то, думал я, но читал, читал, так до света и не дочитал, все одна только тьма. Оставил я эту книгу недочитанной. Вхожу я однажды в комнату денщика дать ему некоторые распоряжения: вижу, он спит, а на столе, рядом с ним, пятачковая книжечка о Филарете Милостивом. Заинтересовался я ею, разбудил денщика, чтобы он открыл двери, если кто придет, а сам взял книжечку и вышел в сад. С первых же страничек я не мог удержаться от слез и с большою охотою прочитал (я вообще читал скоро) всю повесть. Отдал книжечку денщику. Он улыбается: — Понравилась ли вам книжечка? — Очень понравилась, – отвечаю, – читал с удовольствием. — А я, барин, вашу книгу пробовал читать, как ее... Шпиль... Шпиль... не могу выговорить... — Шпильгагена? Ну, что, понравилась? — Где уж нравиться, прочел одну страничку, ничего не понял, прочел другую, тоже, ну и бросил. — Да и мне она не по вкусу, твоя лучше. — Так зачем же вы читаете? — Начал читать с чужого голоса, а теперь бросил. — Да, – заключил глубокомысленно мой денщик, – там одна пустота. И он был прав. Я читал много светских и книг, и, большею частью, в них, действительно, одна пустота. Правда, блеснет иногда что-то, как будто отдаленная зарница, и скроется, да и опять мрак. Нынешняя же литература всяких Андреевых и Арцыбашевых совсем уж ничего полезного и утешительного не дает ни уму, ни сердцу. Страшно становится за молодое поколение, которое воспитывается на подобных литературных отбросах. И поэзия, и художество сильно влияют на душу человека и облагораживают ее. Например, талантливо исполненная картина, особенно, если имеет сюжетом что-либо высокое, случается даже, что перерождает душу человека, конечно, по благодати Божией.

В 24 года (1984 г.) я была яростной атеисткой, в моей семье в это время были огромные проблемы. Фактически я полгода лежала в депрессии, отвернувшись лицом к стене, даже маленькая 3-х летняя дочь не была для меня утешением. И один, как мне тогда казалось, пожилой человек (лет 55) дал мне почитать Блокадную книгу (О.Адамович, Д.Гранин), эта документальная книга вернула меня к жизни. Я впервые узнала о том, что во время блокады Ленинграда люди молились и получали почти мгновенную помощь от Господа, Матери Божией, Святых и Ангела-хранителя. Читая эту книгу, я уже плакала не о себе, а о тех людях (я бы назвала их святыми), которые прошли через такие страшные испытания и не сломались!Не зря после ВОВ все отмечали, что блокадники самые человечные человеки! Сейчас всем, кто находится в трудных обстоятельствах, советую читать эту книгу, и все свои беды кажутся такими незначительными.

Мне очень нравится читать современные жития прославленных новомучеников. Все исключительно живо и узнаваемо. Удивительное впечатление произвело житие преподобномученика Викентия Оптинского, переживаю это постоянно. В житии (собрание иг. Дамаскина Орловского) приведено письмо о.Викентия, где он деликатно пишет о голоде, который они переживают с другим сосланным монахом. Читать без слез невозможно... Чтение житий святых детям очень полезно, оно воспитывает душу, дает опыт благоговения и сопричастности к описываемым событиям. Но разным детям надо читать по-разному. Знаю одну девочку четырех лет, которой мама читала житие мучениц Веры, Надежды и Любови. Ребенок до того отождествил себя с казненными святыми, что очень испугался и сказал, что не хочет быть христианкой, чтобы ее так же не убили. Впечатлительных детей лучше ограждать от сцен мучений. Еще помню случай, когда бабушка привела ребенка в храм и подвела к иконе Георгия Победоносца. "А он что, тоже умер? И конь тоже?" - спрашивает ребенок. Бабуля отвечает: "Умер, деточка, он мученик!". - "БЕ-Е-ЕНЫЙ!!!" - воскликнул ребенок. Объяснить бабушка как следует не смогла, а ребенок испугался. Помнится, и меня в детстве насторожила душеполезная книжка "Святая юность", где все герои умирали в детстве... То есть, каждому возрасту - своя мера информации.

«Прости, благослови, помолись (обо мне)» Первое, что беспокоит каждого в дни поста, — это раздражение или гнев по отношению к ближнему. Множество причин вызывают эту страсть, и нам бывает крайне трудно с ней бороться. Но если мы будем внимательны в первые минуты возникновения этой страсти, то заметим, что часто она начинается из-за такого, казалось бы, не смертного греха, или, скажем, из-за такого незаметного греха, как самооправдание. Что такое самооправдание? Это один из видов проявления гордости: человек хочет отстоять свою собственную правоту; или хочет, чтобы о нем думали лучше, чем он есть; или, по крайней мере, думали именно то, что он собой представляет на самом деле. Когда человека обижают или говорят то, что ему не нравится, его гордость страдает. И в этот самый момент вступает в силу самооправдание. Вот, обращается муж к жене, делает ей справедливое замечание о том, что у нее не накормлены дети или не убрана квартира. Что он слышит в ответ? «А ты на себя-то посмотри! Кто ты такой? Много ли денег приносишь в семью? Куда ставишь свои ботинки? Во что превращаешь свои носки?» А дальше он скажет что-то, и опять получит подобное в ответ. Говорит начальник подчиненному: «Почему ты недобросовестно выполнил то-то и то-то?» — «А вы сами забыли мне вчера об этом сказать!» Что возникает в душе начальника? Неприязнь к подчиненному. Он старается что-то тому доказать, а получает тысячу слов в ответ. Самооправдание — это мостик, который ведет дальше, к развитию гнева, к ссорам, баталиям и ненависти. Святые Отцы оставили нам много драгоценных советов, и один из них касается как раз самооправдания — того, как пресечь ненависть или раздражение, которые, может быть, справедливо, а может быть, несправедливо возгораются по отношению к другому человеку. Согласно святоотеческому совету в подобной ситуации человек должен сказать три слова, достойных христианина: «Прости, благослови и помолись (обо мне)». Они духовным образом воздействуют на того, кто вам что-либо доказывает. Этих трех слов достаточно для того, чтобы заградить уста всякому гневу, и тут же, в зачатке, погасить любые неприязнь и раздражение. Вдумайтесь в эти три простых слова. Прости, благослови и помолись (обо мне). «Прости» — значит, человек испрашивает прощения. Вот первый показатель смирения. Он не говорит: я сейчас буду разбираться с тобой, кто из нас прав. Он говорит: «Прости». Подтекст этого «прости» — неважно, прав я или не прав, но все равно прости, если я огорчил тебя. Дальше человек говорит: «Благослови». Это значит, что он призывает на помощь благодать Божию. Ту, которая действительно управит, которая умирит брата или сестру, умирит ситуацию, разрушит все козни диавольские в отношении того, чтобы человек с человеком рассорился. И когда он добавляет: «Помолись (обо мне)», — это третий признак смирения. Человек просит молитв о себе, чтобы благодать Божия споспешествовала ему действительно творить дела правды. Эти три слова смирения ставят человека обвиняющего на свое место. Он бы и рад что-то сказать, но что? Его правота признана, мало того, человек, которого он хочет смирить, признает себя смирённым и, мало того, еще более смиряется — смиряется до зела (см. Пс. 37, 9; 118, 107), — и просит молитв о себе, как о человеке ошибающемся. Поэтому, когда произносятся эти три слова смирения: «Прости, благослови, помолись (обо мне)», — в этот самый момент между людьми наступает мир. А как же быть человеку, который пытается вразумить, донести правду? Для него тоже есть соответствующий святоотеческий совет. Гласит он следующее: внушай ближнему не более двух раз. Святыми Отцами это выверено. Если человек что-то повторит более двух раз, в его душе появится неприязнь, потом раздражение, потом гнев. Как же быть в ситуации, когда ближний не слушается? Когда требуется донести до сознания человека очень важное жизненное обстоятельство — объяснить что-либо ребенку, члену семьи, сослуживцу — а не получается? Святые Отцы говорят: скажи два раза и остановись. Иначе в твою душу придет раздражение, гнев, и ты будешь вразумлять ближнего со страстью, с напором, с неприязнью, и может получиться ссора. А ссора кому выгодна? Человекоубийце диаволу. Богу ссора не нужна. Лучше худой мир, чем добрая ссора. Лучше семья, которая сохраняется, чем развалившаяся семья. Лучше друзья, которые поддерживают отношения, чем друзья, которые сторонятся друг друга. Лучше сообщество людей, среди которых царит мир, пускай худой, слабый, но мир, чем то, где вражда и неприязнь друг ко другу. Это нужно понимать всегда и беречь то, что дает нам Господь. Поэтому вот вам два святоотеческих совета — для вразумляющего и для вразумляемого. Повторим их еще раз. Первый совет: не вразумляй более двух раз, не пытайся насиловать волю другого своей волей. Скажи два раза, а дальше положись на волю Божию. Жди, когда Господь вразумит человека, когда Он откроет его сердце и душу для того, чтобы твои слова легли на благую почву. Будешь дальше настаивать на своем — встретишь гнев, раздражение, получишь ссору, и, мало того, будешь воспитывать гордыню в собственной душе. И второй совет — для вразумляемого: ни при каких обстоятельствах не старайся оправдываться. Кому нужны твои оправдания? Никому. Ими ты только отталкиваешь от себя ближнего, вызываешь в нем уныние, ссоришься с ним, отдаляешься от него, теряешь ближнего. Поэтому никогда не нужно оправдываться. Прав ты или не прав, — никого не интересует. Скажи три простых слова смирения: «Прости, благослови и помолись (обо мне)», — и ограничься этим. (Протоиерей Сергей Филимонов)

Ну вот, в очередной раз вернулась из Оптины. Благодать! И о. Илия видела. И благословение на пост взяла и исповедалась. Может быть, это и есть ответ на мой вопрос: Ну почему я каждый раз еду в Оптину с большими "приключениями"? Почему мне так тяжело бывает добраться туда? Кому же так не нравятся мои поедки? И тут же приходит понимание, что значит я всё правильно делаю, что иду верным путем. "Рой окопы внутри себя и стой до конца". Расскажу об этой поездке: Выехала из Москвы в обед. Ехала не 4 часа, как должно быть, а 8 часов. <img src=http://www.optina.ru/photos/albums/4926.jpg width=500 hspace=10 vspace=10 align=left>Сначала проехала поворот на Калугу и доверившись своему GPS-навигатору, который говорил, что дальше есть ещё другая дорога и можно проехать там, поехала по его указаниям. Через 60км. дорога ухудшилась, появились какие-то заброшенные деревни. Я всё так же уверенно еду вперед. Радует, что Оптина приближается и до неё остаётся каких-то 35 км. И тут я вижу, что впереди поле, но я думаю, что это дорогу запорошило, ведь навигатор показывает путь вперед, и продолжаю ехать в поле. Ехала по полю, пока не застряла. Пыталась дать задний ход, но тщетно. Выхожу, оглядываюсь вокруг - ни души. Дорога закончилась. Заброшенная деревня. И только одна машина стоит в сугробе. Ну, думаю, раз машина есть, значит и хозяин рядом. Пошла по деревне искать людей. Смеркалось. В одном дворе залаяла собака. Стучусь. Открывает бабушка, я ей объяснила, что застряла и ищу мужчин, чтобы помогли, она сказала: "А, и ты тоже, щас.", и ушла. Выходят парень и девушка, на вид городские, но хорошо выпившие. Спросили,- а на какой лад я в поле поперлась? Ну, я объяснила, на что получила ответ: Ну вы, москвичи, зажигаете! Оказывается, они 3 дня назад приехали в гости, застряли и остались у своей бабули на постой, благо, торопиться им некуда, да и коньяка с собой полно. Предложили остаться с ними и присоединиться к застолью. Я отказалась, сказала, что тороплюсь в монастырь. Они как-то недоуменно посмотрели на меня, наверное, в уме поставили диагноз. Оно и понятно, какой же нормальный человек от коньяка халявного откажется. Пошли вытаскивать. Девица села за руль, а мы с парнем толками. Еле вытащили. Хотя, картина была ещё та - я в норковой шубе, в длинной, до пят, юбке и на каблуках. Самое оно машины толкать. Дальше решили их машину вытаскивать. Я достала видавшие виды трос. Присоединили к машинам, стала тащить, не идет. Парень предлагает - а давай, подъезжай ближе и газуй со всей мощи…., ну, мне ни к чему, что так нельзя делать, я и выполнила всё в точности. Слава Богу, трос не выдержал и порвался, иначе лишились бы бампера. Но машину с места столкнули. Дальше парень садится за руль и начинает выезжать, при этом задевает мою машину и бьёт мне задний бампер. Ну да, особых проблем там не было и мы решили разъезжаться. <img src=http://www.optina.ru/photos/albums/4888.jpg width=300 hspace=10 vspace=10 align=right>Как оказалось, дороги здесь никогда не было и мне нужно возвращаться обратно. Это порядка 60-70км. Обидно, но что делать, поехала назад. Как только выехала на трассу, не проехав и 3-х км, встречная машина резка включила дальний свет, я ослепла, а погода была ужасная – метель сильная, видимости и так нет, уже стемнело, днем было 0 градусов, а к вечеру подморозило, на дороге тонкая корка льда….. Машину занесло, её стало крутить, Последнее помню – лечу с дороги в кувет. Открываю глаза, руль на потолке и ноги сверху. Пока пыталась выбраться, открывала двери……свалилась в сугроб по пояс. Стала выбираться на дорогу. Там большая горка вверх, да и снега полно, а я в длинной юбке, барахтаюсь в снегу… Юбку порвала, еле выползла. Оборачиваюсь – машина стоит свечкой на заднем бампере, глубоко закопанная в снег. Даже с дороги машину не видно. Как потом мужчины сказали, повезло, что снега много, она в снегу застряла и не перевернулась. Понятно, что Господь спас. Когда вылезала, потеряла в сугробе телефон. Пыталась рыть снег руками, но тщетно. Слезы душат, пытаюсь голосовать, и только молюсь: Господи, помоги! Остановилась одна машина – мужчина обещал сообщить в ГАИ и уехал, у второго водителя не было телефона, но он развернулся и поехал на сервис за людьми, которые приехали на Ниве и пытались меня вытащить. Но тут не Нива была нужна, а Камаз. Бог послал ещё одного доброго водителя. Он посадил меня к себе в машину, чтобы я отогрелась немного, а сам начал названивать знакомым. Дозвонился до районного начальника МЧС. Через какое-то время приехала пожарная машина и вытащила мою многострадальную машину. Ребята попробовали завести – заводится. Передний бампер разбит, но не существенно. Главное – машина на ходу. Денег с собой было мало. Пришлось отдать стиральный порошок, который везла в детский приют. И продолжила путь в Оптину. Приехала я в одиннадцать вечера и сразу бегом к батюшке Михаилу на исповедь. Вид у меня был ещё тот – юбка рваная, руки в грязи, и глаза горят. Но успела как раз последней. Исповедовалась. Взяла благословение на пост. Батюшка Михаил меня аж 3 раза благословил. В гостиницу пришла почти в двенадцать. Все уже спали. Я всегда беру верхнюю полку. В темноте разделась, поставила лестницу и залезла в кровать. Но, видно, адреналин от страха играл в крови. Уснула только к утру. А утром, когда слезала, видно накануне лестницу криво поставила, только встала на лестницу, как она поехала под ногами и полетела, и я вместе с ней. Разбилась немного. Приехала домой разбитая и счастливая. Ведь дома побывала, укрепилась и увезла частичку благодати с собой. Вот такая на этот раз поездка получилась. Иулия Сообщение с Оптинского форума