Таблица лидеров

Архимандрит Агапит, подробно описывая жизнь старца Амвросия в Иоанно-Предтеченском Скиту, его крайнюю болезненность при ежедневных многих трудах по духовному окормлению монашествующих и мирян, упоминает о том, что он соблюдал при чаепитии установленное обычаем число выпитых чашек: три, и не более. «В Оптинском Скиту, — пишет он, — вследствие старческого предания, установился обычай для всех скитских пить чай утром и вечером не более как по три чашки. Старец Амвросий строго держался этого правила. Но вот иногда за диктованием письма он забудет, сколько выпил чашек, а, может быть, только покажет вид, что забыл. Спросит у подходящего келейника: "Сколько я выпил?" Ответит: "Три". — "Врешь — две", — заспорит старец с келейником. "Ну, тогда я еще налью", — скажет келейник. "Ну, бери, ну тебя совсем", — заключит старец! Между тем все он делал и говорил с нравственною целью, чтобы и ученики его, глядя на пример своего учителя, старались строго соблюдать старческие уставы, не презирая их за кажущуюся малость» Соблюдал и старец Макарий этот обычай о трех чашках. Вот Приходит к нему как-то рясофорный монах Петр (Иванов), человек уже пожилой, и просит разрешить ему пить чаю по четыре чашки - трех не хватало. «Нет, нет, — сказал старец. — По три, по три пей». Но, подумав, прибавил: «А ты как будешь наливать в чашку чай-то, возьми да и перелей несколько на блюдце». К возрасту и болезненности монаха снизошел, но счет чашек все-таки нарушить не позволил. «Верный в малом и во многом будет верен»... Другой монах пришел к старцу показать чашку, которую приобрел, — она была больше средней. И спросил — можно ли таких чашек пить ему чаю по три. «Нет, нет, — сказал старец. — Таких только две!» Удивительное число «три». Этот обычай не только к чаю относился. В Иоанно-Предтеченском Скиту, весьма небольшом по величине, но похожем на очень густо заросший сад, между келлиями росло четыреста яблонь, пятьдесят груш, множество вишенных и сливовых деревьев. Братии же в нем бывало в среднем человек до тридцати. Наступала осень, все созревало... Что же — ешь не хочу? Нет. Яблок-то не жалко было, но и здесь надо было установить строгую меру. Для воспитания воли. Старцы разрешали монаху съесть за день яблок только три штуки. Не более. А нарушения поневоле обнаруживались на ежедневном откровении помыслов. Иеромонах Савватий рассказывал, что, будучи послушником, нарушил этот обычай. «В один день очень усилился у меня аппетит на яблоки, и я, конечно, не вдруг, а вперемежку, даже и незаметно для себя, кушал яблоко за яблоком, даже и сверх положенного, и к концу дня оказалось, что я съел в день 13 яблок вместо трех-то. А вечером каждого дня необходимо было идти к старцу на откровение помыслов и, тем паче, дел. Думаю, что мне теперь делать? Как показаться к старцу и что говорить? Прихожу, становлюсь по обычаю пред старцем на колена и начинаю говорить не прямо, а издалека: "Простите, батюшка, я ныне много яблок поел". Старец: "А сколько же ты съел? Пять?" Отвечаю: "Больше". — "Шесть?" — "Больше". Не дождавшись конца этому "больше", старец как начал рукою по голове стукать! Стук!.. Стук!.. Тем и завершилось мое откровение». Келейник иеромонаха Климента (Зедергольма) о. Тимон был мастер на все руки — знал хорошо даже часовое дело: он чинил и стенные, и карманные часы... Мог вытачивать и вырезать из дерева разные поделки. Однажды очень искусно сделал палку-посох для старца Амвросия и принес ему в подарок. Тот взял посох, похвалил работу и, увидев довольную физиономию мастера, нагнул его и, как рассказывал о. Тимон, — «так-то славно приударил меня по спине новым костылем-то дважды». Это было за тщеславие. О. Тимон это вполне понял, но наказание счел неполным. Не разгибаясь, он попросил: «Еще в третий!» Батюшка и на третий раз не поскупился. Вот и награда монашеская. Три удара. А вот случай посерьезнее. Иеромонах Палладий, бывший в Скиту чередным служащим, регентом и летописцем, не жаловался на здоровье. Он был бодрый, но весьма тучный человек. О нем говорили: «В отце Палладии сколько толстоты, столько же и простоты». Все его любили. Но вот в марте 1888 года старец Амвросий шлет к нему своего келейника с повелением немедленно постригаться в схиму и собороваться. О. Палладий, помня, что это делается с людьми, можно сказать, умирающими, удивился: «Что ТО? Я здоров». Вскоре старец повторяет свой приказ. О. Палладий снова не внял ему. А о. Амвросий и в третий раз шлет гонца: скорее, скорее! постригаться и собороваться!.. Тут уж о. Палладий одумался, но все же, не поняв причин срочности этого дела, начал готовиться — не спеша. И вот что произошло. Пока там шили схиму, его парализовало. Он слег, лишившись речи и движения, едва успели его пособоровать и причастить Св. Христовых Тайн, как он скончался. Так и не постригли его в схиму. А послушайся он с первого раза — может быть, он и не умер бы на этот раз. Что такое схима? Как сказал старец Варсонофий: «Схима — это край: или смерть, или выздоровление». Случалось, схима поднимала монахов со смертного одра: например, старца Варсонофия, а позднее, в 1921 году, старца Анатолия (Потапова). Двух призывов прозорливого старца не услышал о. Палладий, да и третий — в пол-уха... Из книги "Оптинские были"

Замечательный отрывок! Да и сейчас, я знаю, схима подняла одного иеромонаха в Оптиной (имя наверное называть не нужно). Лет 15 назад у него была серьёзная операция, надежда на выздоровление по словам врачей - минимальная. А теперь он утешает всех великолепным даром слова и рассуждения.

Послушник Иаков Максимович Сущенко Малоросс, из крестьян Харьковской губернии, Старобельского уезда, Городищевской волости, села Городища, земляк старца отца Иосифа, т. е. из одного села. По записям монастырским: родился 1882 года, поступил в скит 1900 года апреля 25 дня 18 лет от роду, а по собственным словам Иакова ему было в то время [только] 16 лет. Это был [молодой] подвижничек. Послушание его было помогать пасечникам ходить за пчелами. Он определил себе ежедневно, пред тем как идти в трапезу обедать, полагать несколько поклонов с условием, если он через это опоздает в свое время придти в трапезу, то за сие должны были ужалить его пятьдесят пчел. Вследствие сего видали его неоднократно ходящим по пасеке без сетки. Вероятно, ощущая в теле непристойные движения, он употреблял пищу в самом умеренном количестве, а для сего крепко препоясался по голому телу жестокой веревкой, которая, сжимая желудок и чрез то не давая ему принимать много пищи, в то же время служила вместо вериг. Веревка эта по времени так врезалась в его тело, что образовались на нем раны. Кроме того, летом в ночное время выходил наружу и спал на голой земле. Сказывали даже, [что] ложился в крапиву, говоря: «Недостоин я спать в келье». Естественно, что при таких подвигах силы его телесные ослабели. Между тем фельдшера больничные веревку с него сняли и раны на его теле заживили. К осени он переведен был с пасеки и определен помощником пономаря. В это время он ходил по церкви зажигать лампадки пред святыми иконами, слабенький, как тень. Встречаясь со служителем алтаря [Господня], низко ему кланялся и принимал благословение, смиренно приговаривая: «Прошу ваших святых молитв». Жаловался между прочим отцу Иосифу на слабость своих сил телесных. Сожалея о нем, старец, бывало, скажет ему: «Ты ешь больше». Иаков ответит по-малороссийски: «Та — никуды». Осенью, кажется в октябре, он простудился, пришел в больницу и говорит фельдшерам, что у него что-то «захололо», то есть холодно ему или его знобит. Ему дали каких-то порошков и сказали, чтобы отправлялся в келью и употреблял бы их с водой. Но Иаков так ослабел, что, отошедши немного, остановился и так жалобно смиренно проговорил: «Не могу идти». Тогда освидетельствовали температуру его тела. Оказалось, что температура очень повысилась, и потому оставили его в больнице, где он и пробыл с месяц, постепенно ослабевая в силах. В это время он особенно был тих, кроток и послушлив. Как-то в послеобеденное время он взял книгу и хотел было читать. Смотритель больницы заметил ему, чтобы он оставил чтение и для подкрепления сил отдыхал бы. Иаков беспрекословно свернул книгу и положил в стол. Никто из окружающих его, ни сам он не ожидали близкой его кончины, за несколько дней пред коей он между тем был исповедан и сообщен Святых Тайн. И вот в первый же год своего поступления в скит, 7 декабря, на память Святителя Амвросия Медиоланского (день Ангела Оптинского старца Амвросия) в полуденное время Иаков шел по больничному коридору. Вдруг сделалось ему дурно, и он был в опасности упасть, но случившийся тут смотритель больницы подхватил его. Затем он перенесен был в номер и положен на койку. И так как он был без чувств, то собравшиеся около него больничные фельдшера хотели было привести его к сознанию нашатырным спиртом, но Иаков оставался в бесчувственном положении. И долго-долго стояли они около него в недоумении: не то он умер, не то еще жив. Но душа его уже отошла в иной блаженный мир. Находясь в сомнении касательно смерти Иакова, хотя по обычаю опрятали его тело и положили в гроб, но вынесли его в теплую больничную церковь в ожидании, не очнется ли он. Других же покойников, несомненно умерших, выносят в холодную Владимирскую церковь. Часов через 12 после кончины Иакова тело его стало застывать, и тут только оказалось несомненным, что он скончался. Его перенесли в скитскую церковь, и там по совершении Божественной литургии отправлен был чин погребения. Покойник погребен был на скитском кладбище 9 декабря. В гробе он лежал как живой, лицо его несравненно было приятнее, чем у живого. И только запекшиеся уста свидетельствовали о его кончине, которая последовала вследствие воспаления легких. К нему можно отнести слова Премудраго Соломона: Восхищен бысть, да не злоба изменит разума его, или лесть прельстит душу его. Скончався вмале, исполни лета долга. Угодна бо бе Господеви душа его: сего ради потщася от среды лукавствия (Прем. 4, 11, 13—14). [Можно бы] поставить в укор Иакову, что он проходил подвиги самочинно. Но, [думается]: как можно строго судить шестнадцатилетнего мальчика, безотчетно стремившегося ко спасению своей души? А покойный старец Амвросий имел обыкновение говорить в подобных случаях так: «Всякий подвиг человека, предпринимаемый им ради спасения своей души, приемлется Милосердым Господом в умилостивительную жертву». Из книги "Жизнеописания почивших скитян"

Написано очень проникновенно, сердечно. Такие рассказы глубоко западают в душу. У меня в отрочестве была книга "История Русской Церкви" М.Толстого, где церковная история подавалась в свете житий святых. Мне кажется, это очень верный поход. В книге было много ссылок на различные детали жизни святого: внешность, характер, даже родство. И рядом приводились выдержки из тропарей и стихир, было написано: "Так поет ему Церковь". Церковная жизнь прошлого становилась в глазах читателя не чем-то исторически-отвлеченным, не историей расколов, а абсолютно живой и благодатной летописью лучших страниц жизни Церкви. И в приведенной выдержке из жизни скитян есть тот же свет.

"Наша святая обитель привлекает к себе многих богомольцев, и часто слышится такое мнение, что, побывав раз в Оптиной, стремятся туда всей душой. Не имеет наша обитель ни чудотворных икон, ни прославленных мощей, но вся земля здесь как бы полита кровью и потом святых старцев, и молитвами их низводит благодать на души верующих. Нигде в другом месте этого нет. Даже наш Владыка, как епископ, посещающий обители, всегда говорил, что в Оптиной есть что-то особенное". прп. Варсонофий Оптинский Благодарим Михаила за присланный фильм! <iframe title="YouTube video player" width="640" height="390" src="http://www.youtube.com/embed/bQP8T_GJ0Yg" frameborder="0" allowfullscreen></iframe>