Таблица лидеров

Главный редактор газеты «Завтра» Александр Андреевич Проханов о посещении Оптиной пустыни и о русских монастырях Несколько дней назад я побывал в Оптиной пустыни – это удивительное место на русской земле, впрочем, как и многие другие подобные. Кажется, что в этом месте Господь поцеловал Русскую землю и там, где он ее поцеловал возникла эта дивная обитель. Обитель славна тем, что в ней просияло созвездие старцев. Ни один старец, ни два, а целое семейство. Кажется, что эта земля, эти сосны, небеса и поймы рождали из поколения в поколение этих дивных ясновидящих светоносных людей. Оказавшись в монастыре я думал, что мой визит будет таким же, как и два предшествующих. Когда-то давно я привез моего страждущего друга, готового лечь на операционный стол. Пребывание в Оптиной пустыни помогло ему и сохранило жизнь еще на 5–6 лет. Второй раз я привез туда француженку русского происхождения аристократического рода. Она приехала в Россию среди зимы и ей выпало счастье побывать в Оптиной пустыни, о которой грезила ее семья в Париже и повидать которую они уже не чаяли. Я видел, как эта не молодая женщина там, среди этих храмов, надгробий и снегов, помолодела у меня на глазах. Ее лицо наполнилось румяностью, свежестью, бледные глаза стали ярко-синего или даже василькового цвета. Я вдруг подумал, что это место действительно наполнено живительными, таинственными силами, которые возвращают человеку молодость, свежесть, юность. Я вновь приехал в Оптину пустынь и был встречен монахами. Не теми, что живут в собственной обители, а теми, которые живут в скиту подле самой Оптиной пустыни, в Оптином скиту, расположенном на краю дремучего заповедного леса. Среди дубрав и реликтовых сосен. Они оказали мне милость, они оказали мне внимание. Привели меня в свой заповедный скит, куда не каждому есть путь и дорога. Они привели меня в храм, где сто лет тому назад начиналось моление оптинских старцев. Была уже глухая ночь, храм стоял темный, пустой, в нем горела одна-единственная лампада, которая освещала иконы и росписи. Освещалась икона, на которой был написан весь сонм оптинских святых златыми нимбами. Монахи сдвинули посреди храма две деревянные скамьи. На одну усадили меня, на другую сели сами. Это скитоначальник отец Тихон, его сотоварищ по постригу отец Семеон и еще один Тихон. Мы долго говорили среди ночной тишины при свете этой лампады. Странно то, что мы говорили на одном языке. Ведь я светский человек, а они монахи, находящиеся чуть ли не в затворе в этом скиту, но мы говорили на одном языке. Я интересовался их мнением о России. В XX веке Россия была поднята на крест. Сошла ли она с креста сегодня, в начале XXI века, или все же продолжает висеть на нем? Вспоминая священную и светоносную победу 1945-го года я спрашивал их о новомученниках, которые снискали страшную мученическую смерть в 20-х годах во время гонения на церковь. Не являлись ли они теми молитвенниками, которые приблизили эту победу и которые незримо летели впереди сталинских танковых колонн, атакующих Берлин? Еще я спрашивал о гонениях на церковь. Быть может в какой-то степени это знак гнева Божьего, который не смирился с тем, что церковь XIX века — начала XX века была церковью остывшей и из нее исчез огонь. Ее огненность сменилась теплотой и этот страшный удар, который был нанесен по церкви, превратил ее из церкви тучной, тихой и молчаливой в мученическую, огненную и Христову церковь. Еще мы рассуждали о том, что как странно – вот картина этого богоборческого русского интеллигентного мира, который смеялся над священниками, сочинял всевозможные анекдоты и дурные притчи о них. Рисовал такие картины, как «Крестный ход в Курской губернии», где пьяный люд и пьяное духовенство едва ли не опрокидывают эту коренную икону Божьей Матери. Также и картина «Чаепитие в Мытищах», где за летним столом сидит самодовольный, тучный, лоснящийся священник и дует на блюдце с чаем. Буквально через десять лет этот тучный священник мог быть распят на вратах своего храма или брошен заживо в негашеную известь и из этого умиротворенного довольного спокойного сельского батюшки мог превратиться в святомученика. В чем промысел Господень, связанный с сегодняшней Россией? Не является ли сегодняшняя, а также вчерашняя, а также предвечная Россия, вечной мученицей, вечным агнцем, который приносится Господом в жертву? Отсюда все и муки народные, и побоища, и пожарища, и непрерывные нашествия. Странным образом исполненная такой тихо возвышенной религиозности русская земля в середине и в конце XIX века, была вся покрыта монастырями, храмами, алтарями и являла пример высокого духовного служения. Не является ли эта ее святость и наполненность духом причиной этих побоищ и этих избиений? Если Россия агнец, то она должна быть святой. Чем чище, чем светоноснее народ, тем ближе он приближается к агнцу Христову. Мы сидели на протяжении нескольких часов и говорили о вещах, которые казалось бы не были связаны ни с фондовыми рынками, ни с проблемой реконструкции страны, ни с Сирийским кризисом. Мы говорили о вещах чрезвычайно насущных и важных. Я понял, что эти монахи, которые проводят всю свою жизнь, с утра до вечера, в таких размышлениях и сопровождая их молитвами – они также сопровождают эти размышления непрерывной и недоступной нам, светским людям, работой. Они – работники. Их работа связана с тем, чтобы как можно глубже выкопать колодец соединяющий землю с небом. Здесь, в этом ночном храме, в Оптиной пустыни небо соединяется с землей. Происходит встреча небесного и земного. Они рассказали мне, что смысл человеческого существования, а также смысл их монашеской молитвы состоит в том, чтобы встреча Господа и человека произошла здесь, на Земле. До того, как человек умрет. Если на земле этой встречи не произойдет, то там, по ту сторону смерти, этой встречи уже точно никогда не случится. Все их деяния, весь их труд, все тайные и неведомые технологии, связанны с молитвенными стояниями, с тем, чтобы во время молитвы она дошла до Господа и вернулась назад с ответом и благодатью, чтобы во время молитвы им ничего не мешало, чтобы распахнувшаяся навстречу Господу душа, как можно дольше оставалась в этом состоянии открытости и светоносности. Свет, который они добывают с Неба, не остается в их распоряжении. Они выплескивают его за ограды монастыря, наполняя им казармы, конторы, офисы, человеческие семьи, остроги. В этом их огромная работа. Они рассказывали мне о том, как мучительна и тяжела эта работа. Иногда страшна, потому что приходится принимать людские грехи, которые такой тяжестью и болезнетворностью наполняют их душу. Им приходится эти грехи – как человеческие отходы, как скверны, как страшные болезни, эпидемии, живущие в человечестве – приходится брать на себя, заражаться этими болезнями, а потом исцелять из себя и того, кто их принес. Я подумал, почему сюда в Оптину пустынь стремился Гоголь? Почему сюда стремился наш великий философ, мистик Владимир Соловьев, автор учения о Софии Премудрости? Почему здесь бывал Достоевский? В нескольких романах Достоевского, в "Братьях Карамазовых" точно присутствует Оптина пустынь. Старец Зосима из Карамазовых это старец Амвросий. Сюда рвался и Толстой. С Оптиной пустынью связана мучительная толстовская драма, толстовская вера, толстовское неверие, толстовская гордыня, толстовское смирение и толстовская смерть. Физическая смерть. Видимо здесь отыскивались ответы на самые главные, мощные и грозные проблемы, которые стоят перед человечеством в целом. Это чувствовали наши великие художники и стремясь решить эти проблемы в своих произведениях или романах, они хотели сверить свои достижения, снять свои сомнения общаясь с людьми имя которым «старчество». Старцы – это абсолютно русский путь, русское явление и достижение. Старцы это те люди, которые не имеют особого статуса, они не монахи и не схимонахи, они даже не обязательно должны были находиться в стенах монастыря или обители. Старцы - это те люди, которые через непрерывное покаяние и смирение, а также невыразимую, неизъяснимую любовь, которую они несут к себе, к людям, к падшему и очень злому миру, стали прозрачными для высших сил, для воли Божьей. Через них, как через просветленное стекло, видны райские смыслы и райские сущности. Те из нас и русских художников, кто считает и ищет, как на нашей многострадальной несчастной и великой Земле установить эти райские смыслы и насадить эти сады. Конечно же, они тянутся к Оптиной пустыни, чтобы здесь в беседах с монахами попробовать, каждый на свой лад, ответить на эти могучие вопросы. Удивительно, что монастыри, которые, слава Тебе Господи, возрождаются на Руси и их становится все больше и больше, и которые покрывают Россию такими невидимыми лампадами – эти монастыри знают друг о друге. Они перекликаются, аукаются, подают друг другу весть и охватывают Россию сетью невидимых духовных световодов. Когда эти монастыри были разорены и разрушены, когда по всей России стояли взорванные и поломанные храмы – удивительно, что и в этом виде они продолжали проповедовать и благоденствовать. Я подумал, что такое могучее явление нашей советской литературы, как деревенская проза – быть может оно возникло под воздействием этих таинственных храмов, которые стояли во всех русских деревнях. Поруганные, оскверненные, со сбитыми крестами, с продранными куполами, с мерзкими надписями на стенах. В этом оскорбленном виде храмы продолжали проповедовать и благоденствовать. Их благую весть услышали наши замечательные писатели – Распутин, Белов, Абрамов, Личутин, Рубцов. Удивительно, что эти разоренные храмы и монастыри становились местом, где быть может находили последнюю муку и последнее утешение множество невольников, зеков. Был обычай устраивать в монастырях колонии, тюрьмы. Чего стоит Соловецкая тюрьма в монастыре, чего стоит монастырь в Верхотурье, где была построена детская колония для маленьких злобных хулиганов. Чего стоит Валаам, куда после войны поместили наших ужасно израненных воинов и солдат лишенных рук, ног, может быть языка и глаз. Они были собраны там и оставались там. Наверное, многие из тех, кто потом получил пулю в лоб, или скончался от тоски, или был забит насмерть, или умер от голода и холода в этих неотапливаемых монастырских стенах – быть может они с этих стен, из этих облупленных фресок, из этих оставшихся в куполах ангельских и божественных ликов получали свое божественное напутствие, получали свое предсмертное духовное спасение. Я думаю, что чем дальше я погружаюсь в мир монастырей, тем острее я ощущаю их абсолютную насущность в сегодняшней жизни, где нет больше нравственных школ, где нет в миру светских духовных авторитетов и где монастырь является для многих школой. Для многих спасением, куда стремится измученная русская душа, спасаясь от скверны и мерзости, которая царит в миру. Монастыри отворяют русским людям свои двери, как во времена татаро-монгольского нашествия, когда горели русские пассаты и люди затворялись в монастырях сохраняя там грамоту, сознание, историческую память, писали книги и рисовали дивные буквицы на летописных пергаментах. Я думаю, что в России, как бы не складывалась ее судьба, трагически или патетически, монастыри будут играть громадную светоносную роль и сделают Россию одним огромным братским монастырем. Источник

Таков духовный огонь; он не оставляет в нас никакого пристрастия к земному, но воспламеняет нас иною любовью. Потому-то возлюбивший духовное, если нужно будет и все оставить, презреть удовольствия и славу, отдать самую душу, все это сделает без всякого затруднения. Такой человек пребывает уже в непрестанном сокрушении, проливая неиссякаемые источники слез, и получая от того великое удовольствие, потому что ничто столько не сближает и не соединяет с Богом, как такие слезы. Такой человек, хотя живет и в городе, проводит жизнь как в пустыне, в горах и в пещерах, не занимаясь окружающими его, и никогда не насыщаясь своими слезами, плачет ли о себе или о чужих грехах. Потому-то и Бог прежде других ублажил плачущих, сказав: блажени плачущии (Мф. V, 4). А как же Павел говорит: радуйтеся всегда о Господе (Фил. IV, 4)? Он говорит об удовольствии, проистекающем от этих слез. Как мирская радость бывает смешана с печалью, так слезы по Боге произращают всегдашнюю и неувядающую радость. Как после проливного дождя воздух делается чистым, так и по пролитии слез настает тишина и ясность, а мрак греховный исчезает. Как сперва очистились мы водою и духом, так после очищаемся слезами и покаянием, если только делаем это не по лицемерию и тщеславию. Плачущая притворно заслуживает даже более осуждения, нежели та, которая прикрашивается румянами и притираньями. Я требую слез, проливаемых не на показ, а из сокрушения, проливаемых тайно, в уединенной комнате, без свидетелей, в тишине и в безмолвии, слез из глубины сердца, от внутренней скорби и печали, проливаемых единственно для Бога, каковы были слезы Анны: устне ея, сказано, двизастеся, а глас ея не слышашеся (1 Цар. I, 13).Если и ты плачешь так же, то подражаешь своему Господу. Да и часто бывало, что Его видели плачущим, а чтобы Он смеялся или хотя мало улыбался, этого никогда никто не видел. Впрочем, я говорю это, не запрещая смеяться, но удерживая от неумеренного смеха. Скажи мне, чему без меры радуешься и смеешься, когда подлежишь такой ответственности, должен некогда предстать на страшный суд и дать строгий отчет во всем, что сделано тобою в жизни? Тебе нужно будет дать такой строгий отчет, а ты сидишь и смеешься, шутишь и думаешь о забавах? Но скажешь: какая польза, если вместо этого буду плакать? Громадная польза, - такая, что нельзя и выразить словом. На суде человеческом, сколько ни плачь, не избежишь наказания, когда определение сделано; а здесь, если только вздохнешь - и приговор уничтожен, и прощение получено. Вот почему Христос так часто и говорит нам о слезах и называет плачущих блаженными, а смеющихся бедными. Здесь не место смеху, и собрались мы сюда не смеяться, но стенать, и за эти стенания наследовать царствие. Стоя пред земным царем, ты и слегка улыбнуться не смеешь; а где обитает Владыка ангелов, стоишь без трепета и без благоговения, даже смеешься, когда Он много раз прогневан тобою? И не подумаешь, что этим раздражаешь Его больше, нежели грехами? Подлинно, Бог обыкновенно отвращается не столько от грешащих, сколько от тех, которые, учинив грех, не сокрушаются о нем. Свт. Иоанн Златоуст Толкование на Евангелие от Матфея Беседа VI

Византия на закате своих дней передала Руси огонь истинной веры, и Русь, несмотря на все испытания и искушения, выпавшие на ее долю, донесла этот огонь до наших дней. В этом великая заслуга Святой Руси, в этом ее миссия. Целый ряд неблагоприятных исторических условий задерживал развитие русской образованности, но с ростом и укреплением Русского государства стало крепнуть и развиваться его просвещение, а в XIX столетии у нас начала созидаться и мощная культура, в чем великая заслуга этого века. И хотя эта культура выросла уже после Петровских реформ в полной зависимости от Запада, но должно было наступить то время умственной зрелости, когда мы в лице наших лучших мыслителей могли освободиться от подражательности и, наконец, осознать свои национальные силы, а также исторические цели и задачи России и выйти на самобытный путь. Этому раскрытию самосознания способствовал и тот духовный огонь, который несли нам святые наши с древних времен и который разгорелся ярким пламенем в эпоху духовного возрождения в начале XIX столетия, ибо то живительное начало, которое заключено в святоотеческом предании, в соприкосновении с любой областью мысли или деятельности сообщает им творческую энергию, дает жизнь всему. Это возрождение имело всю полноту и цельность духовной жизни во времена преп. Сергия и Кирилла Белозерского, а также сочетание подвига внутреннего делания и служения миру, которое уже значительно ослабело в эпоху споров о нестяжательности Нила Сорского и Иосифа Волоцкого. Особенной выразительницей этого возрождения была Оптина Пустынь. Как на вершине горы сходятся все пути, ведущие туда, так и в Оптиной – этой духовной вершине, сошлись и высший духовный подвиг внутреннего делания, венчаемый изобилием благодатных даров, стяжанием Духа Святаго, и служение миру во всей полноте, как его духовных, так и житейских нужд. К старцам в Оптину шли за утешением, исцелением, за советом, руководством, указанием. К ним шли те, кто запутался в своих житейских обстоятельствах, или в философских исканиях; туда стремился, как «олень на источники вод» и тот, кто жаждал высшей правды. В этом источнике живой воду всякий утолял свою жажду. Выдающиеся мыслители эпохи, философы, писатели побывали там: Гоголь, братья Киреевские, Толстые Лев и Алексей, Достоевский, Соловьев, Леонтьев… всех не перечесть. Но ближе всех из них подошел к Оптиной Иван Васильевич Киреевский. Вначале равнодушный к вере, он пришел к Богу благодаря жене – духовной дочери преп. Серафима и архим. Филарета Новоспасского. Впоследствии, став преданнейшим духовным сыном старца Макария Оптинского, Киреевский сделался его главным сотрудником по изданию святоотеческих творений. <…> Эта работа объединила вокруг себя духовно устремленные интеллектуальные силы. В ней участвовали профессора: Шевырев, Погодин, Максимович, писатель Н.В.Гоголь, братья Киреевские, издатель «Маяка» Бурачек, Аскоченский, Норов, А.Н.Муравьев, и впоследствии Л.Кавелин (архим. Леонид), Карл Зедергольм (о.Климент) и Т.И.Филиппов. Но центром этого дела была Оптина Пустынь, душою же всего и инициатором и возглавителем был старец Макарий при ближайшем участии И.В.Киреевского, который служил и знанием греческого, и философских терминов. Таким образом, Иван Васильевич знал святоотеческое учение в совершенстве, знал в совершенстве и Запад, и его культуру, получив высшее философское образование в Германии. В его лице встретилась западная философская традиция с традицией восточной Церкви. <…> Итак, Киреевский положил начало новой одухотворенной философии «цельности духа», которая могла бы стать основанием для развития самобытной русской культуры. В его лице русское самосознание достигает уже своего полного раскрытия. Русская мысль освобождается от многовекового плена чуждых ей начал, выходит на самостоятельный исконный путь, обращаясь к истокам своего возникновения. Она возвращается в «отчий дом». Но Киреевский не успел завершить задуманный им труд – написать философию, он положил лишь ее основание и указал путь. Смерть унесла его в расцвете его сил. Он погребен в Оптиной Пустыни вместе со старцем Львом. Старец Макарий лег здесь вскоре. Все, что совершилось в Оптиной, имеет таинственный смысл. Сам митрополит Филарет удивился, какой чести удостоился Киреевский. Писатели и философы следующего поколения, хотя и посещали Оптину, но подлинного ее духа уже не охватывали. Могло казаться, что продолжателем дела Киреевского был Вл. Соловьев. И действительно, в своей магистерской диссертации «Кризис западной философии» он взял у Киреевского целиком его мировоззрение. Но в дальнейшем творчестве Вл. Соловьев остается не только вне «любомудрия Св. Отцов», но и вне Православия: он считал себя выше исповедных разделений и говорил о себе, что он скорее протестант, чем католик. Он приемлет идею спасения по-протестантски: не от дел, а от веры. И Соловьев, благодаря исключительному своему влиянию на современников, использовав в начале идеологию Киреевского, отвел затем пробуждающуюся русскую религиозную мысль от того пути, который указывал ей этот последний. У Достоевского в «Братьях Карамазовых» мы находим лишь внешнее описание, сходное с виденным им в Оптиной Пустыни. Старец Зосима вовсе не списан со старца Амвросия, как полагали многие. Ближе всех других к Оптиной был К.Леонтьев, тайный постриженик ее. Там жил он несколько лет, там сложил бремя ошибок и грехов молодости. Леонтьев – художник слова и один из выдающихся русских мыслителей, о чем свидетельствует его глубокое понимание современной ему жизни и ее проблем, и прозрение судеб России. <…> Из мыслителей, общавшихся со старцами, дальше всех от оптинского духа был Лев Толстой. По причине его крайней гордости о.Амвросию было всегда трудно вести с ним беседу, которая крайне утомляла старца. После своего отлучений Толстой больше со старцами не виделся. Так однажды, подойдя к скиту, он остановился: какая-то невидимая сила задерживала его у святых ворот. Ясно было, что в нем шла сильная борьба со страстью гордости; он повернулся обратно, но нерешительно вернулся опять. Вернулся он и в третий раз, уже совсем нерешительно, и затем, резко повернувшись, быстро ушел оттуда и уже больше никогда не делал попыток войти в скит. Только в последние дни своей жизни, можно думать, почувствовав близость конца, и что ему не уйти от суда Божия, Толстой рванулся в Оптину, бежав от своего ближайшего окружения, но был настигнут. И когда оптинский старец о.Варсонофий по поручению св. Синода прибыл на станцию Астапово, дабы принести примирение и умиротворение умирающему, он не был допущен к нему теми же лицами. Отец Варсонофий до конца своей жизни без боли и волнения не мог вспоминать об этой поездке. Из книги И.М.Концевича «Стяжание Духа Святаго в путях Древней Руси»

Дорогие о Господе братья и сестры! Любви Вам! Это мой подарок Вам.