Таблица лидеров

Втреча в Оптиной Вспоминает архимандрит Симеон (Томачинский) Дело было в марте 1992-го. Мы, студенты-первокурсники филфака МГУ, давно хотели съездить в Оптину пустынь – все-таки там бывали и Гоголь, и Толстой, и Достоевский, все наши великие. Сорвались и поехали, прямо в разгар учебного года. Довольно шальная затея, если честно, тем более что никого мы там не знали и в монастыре до этого не бывали. Да и в целом от Церкви, прямо скажем, были далеки. Нас собралось четверо или пятеро юношей и девушек, со взором горящим и всё такое. Помню, что в холодной электричке из Москвы в Калугу я разложил тетради и учебники по французскому и занимался прямо там, на лавке. В Калуге долго шли от железнодорожного вокзала по улице Ленина (тут, конечно, вспомнился Федя Чистяков с соответствующей песенкой) куда-то к автовокзалу, чтобы потом еще дольше ехать в Козельск. Ну а оттуда до Оптиной уже, можно сказать, рукой подать. Одет я был явно не по погоде – в каком-то морском черном кителе, оставшимся от деда-капитана, так что мерз все эти дни постоянно: погода стояла практически зимняя. Поселили нас в скиту, который тогда еще был в полном разорении, поэтому ночевали мы прямо на полу, не раздеваясь, – причем все равно у меня зуб на зуб не попадал всю ночь – в бывшем храме преподобного Льва Катанского, как потом выяснилось. Теперь он восстановлен, и в скит теперь можно попасть только по особому благословению, а тогда – для всех паломников мужского пола. Девушкам повезло больше, и они спали где-то в тепле. Как только утром я увидел длинноволосых и бородатых монахов – сразу подумал: наши люди, хипповые (сам я тоже носил тогда длинные волосы). Бывшие хиппи в монастыре тоже имелись, с ними мы сразу нашли общий язык, а они рассказывали, как обрели на монастырской помойке кринку с медом – кто-то решил, что это масло и выбросил перед Великим постом от греха подальше. Вот нам и пригодилась. Потому что в пост, да еще с непривычки, было очень голодно. Нам предлагали помолиться в храме, но больше десяти минут выдержать там не удавалось: скучно, ничего не понятно, а еще ведь и службы великопостные, как я потом понял. Поэтому на выходе из храма нам предложили помочь «на послушании». Помню, что мы бесконечно переливали какое-то масло в какую-то цистерну, непонятно зачем, а на улице мороз, руки мерзнут – в общем, опыт экстремального выживания для новоначальных… Вечером мы выходили из монастыря и жгли в лесу костер, чтобы чего-то еще перекусить и поболтать. В голове бродили шальные мысли, как бы тут пожить в лесу, в землянке. Тогда один из послушников, который взялся нас просвещать, и предложил поговорить «со старцем». Кто это такой, мы примерно знали разве что из Достоевского. На следующий день вечером, в храме, приходит к нам старичок, благоообразный, худой, невысокого роста. «Старец», говорят. Мы как-то даже не знали, о чем его надо спрашивать, а одна из наших студенток и вовсе заснула прямо во время беседы. Тогда спрашивать нас стал отец Илий (а это был именно он). Спрашивает, как нас кормят в университете и все такие бытовые вопросы. Меня это поразило, если честно. Вот эта забота о наших самых простых нуждах. Никакой назидательности, никаких возвышенных нравоучений. Потом Ольга его спрашивает: батюшка, а как мне молиться, если я в Бога особо не верю? А старец ей: а ты просто молись Богу, как можешь – неважно, веришь ты или нет, просто обращайся к Нему и всё. Вот это я хорошо запомнил… В общем, возвращались мы домой… нет, не новыми людьми, наверное, но что-то такое произошло в каждом. До моего воцерковления оставалось еще полгода, а кто-то из нас сразу повернулся к храму. В Оптиной я потом окажусь еще много раз, и даже буду жить там несколько недель в доме у гостеприимного отца Владимира, топить печь и ходить на службу. Но первый раз – он особый. И та встреча с отцом Илием не забудется никогда…

Глава 21, стих 4: «Гордость очей и надменность сердца, отличающие нечестивых, — грех» Многократно в Священном Писании указывается, что гордость — грех, но здесь говорится «гордость очей», то есть это гордость, которая выражается во взгляде. Когда видно, что человек смотрит высокомерно. Даже от этого мы должны себя уберегать, чтобы не задеть ближнего взглядом. Также говорится про надменность сердца, то есть даже в той ситуации, когда вовне наша гордость никак не проявляется, ни в поступках, ни в словах, ни во взгляде, но в сердце нашем это есть, надо бороться с этой страстью, и в сердце своём мы должны эту гадюку гордости задушить и выбросить её оттуда. Преподобный Паисий Святогорец говорил, что гордыня — это цитадель всех страстей в душе человека, и сокрушив ее, с остальными страстями справиться будет легче. Но как сокрушить эту цитадель? Лучше всего начинать с борьбы с грехом осуждения. Так преподобный Иоанн Лествичник советует мирянам.

Упокой, Господи, душу новопреставленного раба Твоего схиархимандрита Илия и даруй ему Царствие Небесное!

КАК СТАРЕЦ ИЛИЙ МОЛИЛСЯ В КУПОЛЕ МОРСКОГО СОБОРА (Отец-Геннадий Беловолов·сегодня в 7:59.Страничка батюшки во Вк) Я уже писал, как 19 сентября 2000 года в храме Иоанна Богослова на Леушинском подворье служил Божественную Литургию оптинский старец схиигумен Илий, благословивший возрождение обители на подворье и ее первых двух насельниц. После службы досточтимый старец совершил паломническую поездку в Кронштадт, осмотрел город, молился в Святой квартире отца Иоанна Кронштадтского. Это было его первое посещение Кронштадта. Стоя у величественного Морского собора, оптинский Старец внимательно слушал рассказ о пророчестве Св. Иоанна Кронштадтского о своей кончине в связи с этим собором. «Когда была совершена закладка Морского собора, на ней о. Иоанн предсказал свою кончину, сказав: «Когда стены нового храма подведут под кровлю, то меня уже не станет». Осень 1908 года постройка собора подходила к концу, стены были подведены под кровлю. Дорогой батюшка в этом подведении «стен под кровлю» усмотрел для себя знамение кончины его земной жизни. И вот подобно тому, как св. пророк Моисей перед смертью восходил на гору Нево, так и великий молитвенник земли русской пред своей смертью, невзирая на крайнюю немощь с помощью людей поднимался до самого купола». Бывшие с о. Иоанном самовидцы свидетельствовали, что «великий восторг засиял в очах дорого пастыря. Подобно тому, как Богоизбранному ветхозаветному Боговидцу Моисею была дорога гора Синай, на которой он беседовал с Богом» так и для величайшего из пастырей Руси православной был дорог храм Божий, как место его незримых бесед и духовных общений с Богом». На куполе Морского собора отец Иоанн вознес свою последнюю молитву о всей России. Сознавая исключительную важность этой молитвы, отец Иоанн посчитал необходимым тогда же послать телеграмму Государю Императору Николаю Александровичу о том, что он поднимался на высоту купола собора и молитвенно «от души пожелал Вашему Величеству благоденственного и долгоденственного царствования вместе с их величествами Госдуарынями Императрицами и Наследником Цесаревичем». Это была последняя молитва отца Иоанна о Русском Царе и в его Лице о всей Земле Русской. Старец Илий внимательно выслушал эту историю и, будто о чем-то задумавшись, спросил: «А нельзя ли зайти внутрь собора?» Двери в храм оказались закрыты. Когда же мы обходили вокруг собора, увидели у заднего выхода рабочих, вышедших из собора на перекур. Спросили, нельзя посмотреть собор. Один из них – его звали Александр Васильевич, – спросив разрешение начальства, охотно провел нас, по хозяйски показывая концертный зал, устроенный в храме, попутно излагая свою жизнь: « Я родился в Кронштадте, еще с детства помню собор. На нем в войну наши зенитки стояли. Немцы Кронштадт бомбили, а собор не разрушили. Только один снаряд попал, навылет прошел собор. Только две дырки оставил». Старец помолился в соборе. Уже провожая нас, Александр Васильевич, как бы в шутку сказал: «Да я бы вас мог и на самый верх провести. Да там грязь, вы только перепачкаетесь». Мы молча кивнули: учитывая немощь старца – это было, казалось, совершенно не реально. Однако старец, будто обрадовавшись чему-то, посмотрел на рабочего и негромко сказал: «Пошли-пошли…» Никто не посмел возразить старцу. Первые пролеты лестницы, ведущие на балкон зала, преодолели легко. Дальше пошли узкие рабочие лестницы. Старец легко поднимался по ним, будто взлетал ввысь, лишь на короткое время, останавливаясь, чтобы перевести дух. Потом подъем пошел по узкой лестнице внутри стены в совершенной темноте. Вышли мы из нее на самом куполе на уровне окон. Перед нами открылась дивная панорама Финского залива. На восток как на ладони хорошо был виден Васильевский остров Петербурга, вокруг Кронштадта - разбросанные островки фортов, внизу на площади перед собором совсем маленькие фигурки прогуливавшихся людей. Мы были на высоте почти семьдесят метров. Над нами висел в воздухе, казалось ни на чем, свод огромного купола. Старец Илий возгласил и запел тропарь святителю Николаю, потом Иоанну Кронштадтскому, затем многократно возглашал запевы, которые мы клиросом повторяли. Песнопения гулко отражались в огромном куполе, казалось, что какой-то верхний хор вторит нам где-то в вышине. В конце старец прочел большую молитву спасителю о всех и вся. Этот необычайный молебен продолжался минут 20. Все тропари, кондаки и большую молитву старец читал наизусть. И вот здесь под куполом вдруг стало понятно, что неслучайно старец Илий поднялся на этот собор, неслучайна эта молитва, что необходима крепкая молитва именно здесь и граду Кронштадту и всей России. Морской собор был создан по повелению Царя-Мученика по образу и подобию Софийского собора в Константинополе. Это собор можно назвать – Софией Кронштадтской, Русской Софией. Он стал воплощением в камне исконной русской идеи о Третьем Риме. Кронштадт – есть Новый Русский Царьград со своей Софией. И само его название Кронштадт – «коронный город», «город царской короны», можно так и переводить – Царьград. Кто-то произнес: «Батюшка, вы как отец Иоанн взошли на этот собор!» «Отец Иоанн поднимался сюда перед кончиной…» - ответил старец. Наверно, никто не поднимался после отца Иоанна сюда для молитвы. До революции не было такой необходимости, а после революции не было уже такой возможности. О чем была молитва старца? Когда мы были уже на земле, глядя ввысь, не верили себе, что мы только что были на уровне окон купола. На прощание старец сказал Александру Васильевичу: «У тебя имя-отчество как у Суворова. Будь как Суворов. Он знаешь какой верующий был. Ты молитву творишь утро?» «Как же! Она у меня всегда при себе. Я как на работу прихожу, говорю своим молодым в бригаде: «А ну-ка читай, а то у меня глаза плохие». Они у меня ее каждое утро все читают». Александр Васильевич поднял свитер и из кармана на груди достал свернутую молитву: «Вот она. Уж очень я ее люблю». Он развернул бумажку: «Молитва последних оптинских старцев…», - прочитал он. Старец Илий благословил его и сказал: «Читай-читай ее». Вечером позвонил Илья Васильевич Попов: «Отец Геннадий, Суриков мэр Кронштадта, звонит просит быстрее убрать памятник Ленину». А спустя три месяца за день до Нового года - 30 декабря - мощный кран поднял статую Ульянова-Ленина с пьедестала, поставил на платформу и увез подальше от места Андреевского собора. ХХ век закончился в Кронштадте снятием памятника сокрушителя России. А спустя еще14 лет был освящен и восстановленный Морской собор. На этом освящении присутствовал и старец Илий.

Глава 21, стих 3: «Соблюдение правды и правосудия более угодно Господу, нежели жертва» Вот как толкует эти слова епископ Виссарион (Нечаев): «Творение правды и истины относится к обязанностям в отношении ближних; принесение кровавых жертв — к обязанностям в отношении к Богу, к делам благочестия». И наше отношение к Богу не может быть чистым, пока наше отношение к ближнему нечисто, несправедливо. Более явно об этом говорит апостол Иоанн Богослов в своём Послании: «Ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» (1 Ин. 4:20). Стоит проверять себя, как мы относимся к нашим ближним, поступаем ли мы по правде Божией, — также, как хотели бы, чтобы по отношению к нам поступали?