Таблица лидеров

Мы живем в ситуации невидимой брани... А что такое брань? Это война. Самая настоящая. А что такое война? Это ужас, грязь, вывороченные кишки со всем содержимым, перепачканные люди, которые возвращаются после боя, некоторые с дрожащими руками. Но все равно, они не отступили. И командир похвалит этих пропахших потом, грязных воинов, которые не отступили. И Господь, увидев нас чумазыми, израненными, но, все же, не отступившими, похвалит каждого из нас. И ничего странного, если мы споткнулись, упали, если нас поверг враг, но мы все равно встали. И порой даже нам самим неприятно на себя смотреть из-за множества наших ран. Но это война. И по-другому никак не бывает. Но для того чтобы воевать, нужно не забывать об одной очень важной вещи: для войны нужно использовать гнев! Культивировать гнев. Вот мы культивируем любовь, и это правильно, по отношению к ближнему. Но есть у нас и качество, данное нам Богом – гнев. На кого он должен быть направлен? Святые отцы четко и ясно указывают - на бесов и на грехи. Подходят ко мне ребята и говорят на исповеди такие-то у него прегрешения, страсти и так далее, борется, тяжело. Я говорю, а как ты борешься? Ну, я отсекаю. Ну, я говорю, а что значит, отсекаешь? Что ты отсекаешь? Это когда-то в юности был хоть таким слабеньким, маленьким, но драчуном и жил на окраине Москвы. Знаете, идешь так по улице вечером, и сзади подходят какие-то ребята и говорят, слышишь, парень, дай закурить или как там пройти в библиотеку? Вот и понимаешь, что дальше ты обернешься и сразу получишь … Что нужно в этом случае делать? Вы здесь ребята правильные, а мы, неправильные, знали, что надо делать. Надо развернуться и сразу, не глядя, в физиономию, сразу и как можно сильнее, и побежать. Их больше, и они сами сильнее. Если ты этого не сделаешь, тебя, так сказать, тут положат. Вот как только подходит помысел, о котором мы понимаем, что он хочет нас привлечь к чему-то неправильному, нужно не глядя, со всем гневом, который есть, и который святые отцы благословляют употреблять на бесов и на гнусные, страстные помыслы, с разворота врезать ему от всей души. Понимая, что к тебе сейчас подошел самый настоящий убийца, у которого одна только цель – убить тебя и для этой жизни и для будущей. И когда мы научимся с гневом, со всей силой нашего внутреннего противостояния относиться к помыслам, только таким жестким образом отвечая на любое приглашение к нам стать предателями Христа и его заповедей, тогда мы постепенно поймем, что если не будем ослабевать, то будем одерживать победу. Архимандрит Тихон (Шевкунов)

Давайте стареть Дмитрий Соколов-Митрич И даже не потому, что у нас все равно нет выбора. А потому что это, оказывается, не так уж и неприятно. Я даже рискну заявить, что ранняя старость — самое лучшее время жизни. Да, мне всего тридцать девять — ну и что? Это сейчас у нас тридцать девять — это «всего». Ученые считают, что биологический век homo sapiens — сороковник, а все, что сверх того — дары цивилизации. И это, пожалуй, тот редкий случай, когда в области неточных наук ученые правы. Во всяком случае, мой собственный организм эту гипотезу полностью подтверждает. Все сложнее уснуть, все труднее проснуться, первое-второе-третье-компот в желудок уже давно не помещаются, память подводит, молодежь бесит, круг привычек сужается. Организм посылает недвусмысленные сигналы: а не пора ли тебе на покой? Нет? Ну, ладно — живи пока. Только веди себя хорошо и не делай резких движений. И все-таки ранняя старость — лучшее время жизни. Почему? Во-первых, это красиво. Нет ничего прекрасней еще здорового, но уже немолодого человека. И даже не важно — мужчина это или женщина. Человек в эту пору становится в полной мере человеком. Уходит все наносное, перестает действовать энергетический допинг молодости, смываются с лица и тела выданные авансом «внешние данные» — homo окончательно вылупляется, созревает, дорастает до настоящей жизни. В этой жизни картина мира уже совсем другая. Здоровье, оказывается, существует, но с ним можно договориться. Человечество, оказывается, неисправимо, зато каждый человек в отдельности прекрасен. Глобальное неумолимо уступает место локальному. То, что еще вчера казалось мелочами жизни — вдруг выходит на первый план. Невозможно в одиночку спасти Родину, зато можно, например, бросить пить. Ты и раньше пытался это сделать, но не получалось — потому что ты наделял свой поступок чрезмерным смыслом — здоровье нации, семейные ценности, ля-ля-тополя. А теперь ты можешь просто бросить пить — потому что не можешь больше да и не хочешь. Теперь твоя трезвость — не триумф силы воли, а всего лишь уступка собственному инстинкту самосохранения. Ты становишься слабее и с удивлением обнаруживаешь, что от этого... становишься сильнее. Бесполезно бороться за всеобщую нравственность, зато теперь ты можешь посмотреть на молодую девушку и... просто пожелать ей хорошего жениха. Не убережешь подрастающее поколение от тлетворного влияния телевидения и интернета — даже если ты депутат Госдумы. Зато можно, наконец, заняться собственными детьми, а если уже поздно — то внуками. И опять же — не для того, чтобы отчего-то их уберечь, а просто потому что теперь время, проведенное с детьми, для тебя — в радость. Опять уступка. Успех? Да, гоняться за успехом уже тоже поздно. Но зато можно, наконец, с чистой совестью сойти с дистанции и просто заняться любимым делом, без оглядки на успех. Жить и работать только с теми людьми, с которыми тебе действительно интересно жить и работать. Герой одного моего репортажа именно так и поступил — в результате стал успешным предпринимателем. Впрочем, почему одного? Таких репортажей у меня было гораздо больше: из Ужгорода, из Твери, из Сан-Франциско... Как говорила Фаина Раневская, все сбудется — стоит только расхотеть. В ранней старости можно даже спортом заняться. Я никогда столько не занимался спортом, сколько последние пару лет. Раньше мне это было не нужно, раньше я и так бежал по жизни, как наскипидаренный. Теперь же спорт — единственная возможность оставаться в тонусе, сохранять работоспособность и остаться «начинающим стариком» еще хотя бы лет на дцать. В ранней старости у человека вдруг резко умнеют глаза. Жизнь в режиме обратного отсчета становится более рациональной и дальнозоркой. Глупый вопрос из учебников по личностному развитию — «каким ты видишь себя через десять лет?» — обретает вес и смысл. Меняются лишь числительные: через десять лет, через семь лет, пять, три, два... По мере приближения горизонта отпадают лишние люди, поступки, привычки — сиюминутные в пользу долгосрочных. Парадокс, но чем меньше времени тебе остается, тем на более длинной волне ты живешь. Недавно один старик — не начинающий, а уже очень даже зрелый — признался мне, что умирать совсем не страшно. Главное — вовремя пересаживаться с одной длинной смысловой волны на следующую — еще более длинную. И так — до самой последней, до бесконечной, до последней строчки «Книги Иова»: «И умер Иов в старости, насыщенный днями». Главное — не строить из себя сильного. Не замазывать морщины, не накачивать мускулы стероидами, не цепляться за остатки своего либидо, не имитировать своими красивыми стареющими глазами незрелую девичью страсть. У каждого возраста свои нормы прекрасного. Нет ничего смешнее и отвратительней, чем нарушать их. Весь человеческий рынок сегодня заточен под молодых. Даже если тебе пятьдесят, маркетологи всеми силами продолжают лепить из тебя мальчика. Прячь свою старость, будь в тренде, ты еще не все успел. Молодые больше хотят, больше потребляют, больше делают ошибок, которые тоже стоят денег. Наконец, молодыми легче управлять, они еще не научились принадлежать сами себе. Добренькая современная цивилизация с настойчивостью американского авианосца желает продлить мою молодость. А я не хочу. И вам не советую. Давайте стареть. Это не так уж и неприятно. Дмитрий Соколов-Митрич 2 июня 2014 года

В древности все сходились и пели вместе, – это мы делаем и ныне, но тогда во всех «было одно сердце и одна душа» (Деян.4:32), а ныне даже в одной душе не видно такого согласия, но везде великая брань. И ныне предстоятель церкви желает мира всем, как бы придя в дом отеческий, но тогда как имя мира повторяется часто, самого дела нет нигде. Тогда и дома были церквами, а ныне и церковь стала домом, или даже хуже всякого дома. В доме можно видеть великое благочиние: госпожа дома сидит на седалище со всем благоприличием, служанки прядут в молчании и каждый из домашних имеет в руках вверенное ему. А здесь великий шум, великий беспорядок; собрание наше ничем не отличается от гостиницы; здесь такой же смех, такой же шум, как в банях, как на торжищах, где все кричат и производят смятение. Церковь не цирюльня, не лавка с благовониями, не мастерская, подобная находящимся на торжище, но место ангелов, место архангелов, царство Божие, само небо. Если бы кто-нибудь отверз небо и ввел тебя в него, то ты не осмелился бы разговаривать, хотя бы увидел отца, хотя бы брата; так точно и здесь не должно говорить ни о чем другом, кроме предметов духовных, потому что и здесь небо. Если не веришь, то посмотри на эту трапезу, вспомни, для кого и для чего она поставлена, подумай, кто приходит сюда, и страшись даже прежде времени. Кто увидит только трон царя, тот возбуждается в душе своей, ожидая выхода царя; так точно и ты, еще прежде страшного времени, страшись и бодрствуй, и еще прежде, нежели увидишь поднятые завеси и предшествующий сонм ангелов, возносись к самому небу. Между тем ныне, когда смехотворствует какой-нибудь шут и бесчинствует блудница, весь театр сидит, соблюдая для речей их совершенное безмолвие, и это когда никто не заставляет молчать, не бывает ни разговора, ни крика, ни малейшего шума; а когда Бог с небес вещает о таких страшных тайнах, тогда мы бываем бесстыднее псов, не оказывая Богу даже такого внимания, какое оказываем распутным женщинам. Вы ужасаетесь, слыша это? Лучше ужасайтесь, делая это. Позвольте и мне сказать тем, которые здесь шумят и разговаривают: разве вы не имеете домов для пустословия? Или нерадите о церкви Божией и развращаете желающих сохранять целомудрие и спокойствие? Но, скажете, нам весело и приятно разговаривать со знакомыми. Я не запрещаю этого; но пусть это будет дома, на торжище, в банях; церковь же есть место не разговоров, а учения. Между тем ныне она нисколько не отличается от торжища, и, может быть, если не оскорбительно сказать, даже от театра: так нецеломудренно и подобно тамошним блудницам украшаются собирающиеся здесь жены! Если нужно что-нибудь купить или продать, то церковь считается для этого удобнее рынка; здесь об этом бывает больше разговоров, нежели в самих лавках. Кто хочет злословить или слушать злословие, тот найдет и этого здесь более, нежели вне, на торжище. Хочешь ли слышать о делах гражданских, или о домашних, или о военных, – не ходи в судилище, не сиди в лечебнице, есть и здесь, есть люди, которые подробнее всех расскажут обо всем этом; здесь – место скорее всего другого, только не церковь. Мы каждый день стараемся и усиливаемся, чтобы вы уходили отсюда, научившись чему-нибудь полезному; но никто из вас не уходит с какой-нибудь пользой, а даже скорее с вредом. Подлинно, вы собираетесь и себе на осуждение, не имея никакого оправдания в грехе своем, и более благоговейных изгоняете, отовсюду беспокоя их своим пустословием. В церкви всегда должен быть слышим один голос, так как она есть одно тело. Потому и чтец читает один; и сам, имеющий епископство, ожидает, сидя в молчании; и певец поет один; и когда все возглашают, то голос их произносится как бы из одних уст; и беседующий беседует один. От того у вас не только в жизни, но и в самом суждении о вещах крайний беспорядок; о ненужном вы заботитесь, истину оставляете, а за тенями и сновидениями гоняетесь. свт. Иоанн Златоуст Беседы на 1-е послание к Коринфянам Беседа XXXVI

Это не Арктика. Парим где-то над калужской областью. Яко по суху пешешествовав Израиль, по бездне стопами, гонителя фараона видя потопляема, Богу победную песнь поим, вопияше. Помилуй мя, Боже, помилуй мя… Встречай, Земля Давидова! И ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных, ибо из тебя произойдет Вождь, Который упасет народ Мой, Израиля (Мф. 2:6) Базилика Рождества Христова. Внутри. Литургия на греческом у Святого Вертепа – места Рождества Богомладенца-Христа и Святых яслей. Наше первое причастие. Чудотворная икона Божьей Матери «Вифлеемская». Единственный Ее образ, на котором Пресвятая Богородица улыбается. Там же. Творец Агни Парфене. После причастия. Фотографировал меня батюшка и несколько смутился результатом. Фотовспышка подпортила внешнее, но очень хорошо подчеркнула мое внутреннее состояние. Лавра прп. Саввы Освященного, родоначальника палестинского монашества. Единственная обитель в пустыне Святого Града, которая хранит древний иноческий устав, завещанный основателем. Женщин внутрь не пускают. Монах Ефрем, добрейший человек, угощал нас очень вкусным холодным чаем, который пришелся в самый раз по жаре. Местный охранник за доллар сделал для меня фото на память изнутри монастыря. Когда-то в древние времена братии было около тысячи человек и сохранившиеся кельи выдолблены прямо в скалах. По пути к очередному святому месту гид поведала нам смешную историю, как однажды пришлось монаху Ефрему вразумлять двух крайне разодетых девиц. Осознав свое неправедное поведение, одна из них, понурив голову и как-то пытаясь загладить вину, подошла к монаху и предложила ему в знак утешения… яблоко. Можете представить, что творилось на душе у монаха? Но подвижник не подал вида и отпустил девиц с Богом. Вифлеем. Вид из окна номера отеля. Рассвет. Панорама на монастырь прп. Георгия Хозевита и пещерный храм Илии Пророка. Подъем на Гору Искушения, где Господь сорок дней постился и был искушаем дьяволом. Там же Сорокадневный монастырь. После сих слов, дней через восемь, взяв Петра, Иоанна и Иакова, взошел Он на гору помолиться. (Лк. 9:28). Вид с горы Фавор. Православный греческий монастырь Преображения Господня на горе Фавор. Чудотворная икона Божьей Матери «Неувядаемый Цвет». История такова: некий очень больной монах, проживающий в Греции, имея на руках этот неписанный образ, решил для себя, что если образ Пречистой, свернутый в бутылке, достигнет берега Святой Земли и будет найден, то он исцелится. Так и вышло. Мальчишки выловили бутылку с Образом и монах выжил. Икона по сей день в монастыре на месте Преображения Господня. Рассвет в Назарете. Река Иордан. Но наше дружное омовение в священных водах было в другом месте, официально принятое церковью. Море Галилейское. Храм Гроба Господня. У святой Кувуклии. Оптинская сестра попросила ее сфотографировать, но моя камера вдруг стала очень непослушной и лишь раза с пятого получилось на память что-то приемлемое. С того самого момента я оставила фотоаппарат в покое. Гефсиманский сад, где Христос молил Бога-Отца об избавлении от страданий. На этом же месте совершилось предательство Иуды. Монастырь святой Марии Магдалины в Гефсимании, где покоятся святые мощи преподобномучениц Великой Княгини Елисаветы Феодоровны и ее келейницы инокини Варвары. Неожиданная встреча. Гробница Божьей Матери. Чудотворная икона Пресвятой Богородицы «Иерусалимская» Панорамный вид Иерусалима с Масличной горы (Елеон). Конечно же далеко не все маршруты освещены. И не все показано. Признаюсь, крайне тяжело было даже таким образом, заглядывая в программу поездки и выстраивая по памяти хронологию событий, кратко оставлять комментарии к фотографиям. Не знаю, почему. Все остальное пусть останется между мной и Богом. Простите. Слава Богу за все!