Tampy

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Возлюбленные о Господе братья и сестры. Сегодня я хотел вам рассказать одну очень маленькую, но, может быть, близкую для каждого из нас, притчу. Однажды, в один цветущий и благоухающий сад залетела одна маленькая-маленькая муха. Она полетела в самый дальний конец этого благоухающего цветами и плодоносящего сада и в самом углу этого сада она нала маленькую-маленькую навозную кучу и села на нее. В это же самое время, одна очень маленькая-маленькая пчела залетела на одну МТС с разобранными тракторами и комбайнами, всю залитую соляркой, заваленную запчастями, и полетела в самый-самый дальний угол. И в этом углу нашла один единственный маленький-маленький цветочек. Села на него и в свой улей принесла маленькую-маленькую каплю нектара. Многие из нас в своей жизни уподобляются одной из них: кто-то мухе, а кто-то пчеле. «Добрый человек из доброго сокровища сердца выносит доброе. А злой человек из злого сокровища сердца выносит злое». Господь видит всю неглубину человека, видит его падшесть, видит его ветхость, видит его несовершенство. И зная, что после того как Он уйдет из этого мира, после того, как перестанут вдохновляться Его ученики и последователи Его примером и Его жизнью, Он нас - людей которые пытаются жить духовной жизнью – заранее предостерегает от одного очень страшного искушения. Это касается церковников, касается тех людей, которые, казалось бы, живут в храмах или должны бы жить в храмах. Спаситель говорит: «Когда бес выходит…. и находит дом – обратите внимание на слова: «И находит дом – убранным и праздным», а в другом Евангелии говорится «Убранным и пустым, и берет с собой хуже первого». О чем здесь речь? Речь идет о людях, которые первоначально движимые верой, движимые тем, что им внезапно открылась вечность, открылся Бог, открылась перспектива того, что в жизни надо что-то менять, пришли в храм, пришли к Богу, покаялись, и через это покаяние вышел бес из такого человека. Но покаяние должно продолжаться. Святые отцы каялись всю свою жизнь. Когда отходил ко Господу святой Арсений Великий и братья окружали его одр, то они спрашивали: «Арсений! Боишься ли ты Бога?» И тот отвечал: «Да, братия, боюсь». «Как же так. Ты же творил чудеса, воскрешал мертвых?» «Иной суд Божий, а иной суд человеческий, - сказал Арсений, - я думаю, что даже не начинал еще монашеского пути». Вот какая была самооценка у святых. «Я еще даже не начинал монашеского пути» - а он воскрешал мертвых. Чуть-чуть поживет человек в церкви, чуть-чуть почитает Евангелие, чуть-чуть почитает святых отцов и он уже становится судьей. Судьей всей вселенной, только не самого себя. Как только прекращается внутри путь покаяния, который должен бы расти вместе с человеком, человек начинает жить по лукавому принципу: «Не можешь спасаться сам – спасай других! Не можешь смиряться сам – смиряй других!» Вот так и живут по этому бесовскому принципу. И это все из-за поверхностной жизни, из-за ее неглубины, из-за ее дешевости. Мы подумали, что чуть-чуть что-то только поправили и вот теперь у нас как бы открываются глаза. И бес открывает глаза, но только не на самих себя. В уставе Церкви говорится, что в те дни, когда поется «Аллилуйя» мы должны читать молитву Ефрема Сирина «Господи и Владыко живота моего». А во все посты, не только в Великий, по уставу, должна бы петься постовая служба. Но так сложилось, что молитву Ефрема Сирина мы читаем только Великим постом. И слава Богу, что он долгий, и до кого то это доходит: «Господи, даруй мне зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего». Авва Дорофей говорит: «Ты смешной человек. Было яблоко, ножик разрезал это яблоко, в нем оказался червяк. Яблоко начало гневаться на ножик, что он его разрезал». Духовник, священник, настоятель, сделал какое-то замечание в храме. Вдруг начинают выяснять: «А интересно: кто ему сказал? А кто это сделал? А почему? А у меня враги! А у меня недоброжелатели». И пошло и поехало. Спрашивается: если бы внутри у тебя не было того, что тебе подсказали, как бы мы могли что-то в себе изменить. Не врагов надо искать, потому что самый главный наш враг это мы сами! Есть такая древняя молитва: «Господи! Спаси меня от меня самого, а с врагами я справлюсь сам». Спаси меня от моей гордости, эгоизма, от моей бесконечной зависти и ревности. Надо чтобы человек был занят самим собой, как жили святые отцы: «Знай Бога и себя и довольно с тебя». Когда уходит из жизни духовная глубина, тогда наступает самое страшное: человек при всей своей остающейся грешности, себя считает праведником. А если себя считать праведником в Церкви и стать судьей внутри церкви это страшная прелесть и большая беда. Представьте себе, что люди попали в травмпункт. Один сломал палец, другой поскользнулся и сломал лодыжку, третий сломал руку. Сидят все на приеме ко врачу. Вдруг один начинает смотреть на другого и говорить: «Ничего себе, во дает, руку сломал!». Другой говорит: «Ничего себе, во дает, ногу сломал! Это у него наверное то-то и то-то было». А еще и смеяться начнет: «Ничего себе, глядите, у него весь лоб перемотан, вот чучело гороховое!». А сам сидит со сломанной ногой. Что тогда делать врачу, который выходит и видит, что люди говорят такое друг о друге, мало того, еще и на больную руку или ногу начинают наступать. Как врачу быть в такой ситуации? Происходит страшное: казалось бы должно бы быть сочувствие, потому что Церковь Божия – это больница а этого не происходит. Священник перед общей исповедью читает молитву: «Понеже пришел во врачебницу, да не неисцелен отъидеши». Мы все больные люди, начиная с нас, священников, кончая вами, теми, кто меня сейчас слушает. У каждого хватает своего. Что надо делать? Федор Михайлович Достоевский говорил: «Сострадающая любовь спасет нас с вами». К этому надо стремиться. И человек, когда видит в первую очередь у себя грехи и переживает в за себя, то когда он в другом видит такую же болезнь, то он понимает как это больно и тяжело. И если он по настоящему любит Бога и тех людей, которые окружают его, то начинает молиться тогда не только за себя, но и за этого человека. святитель Феофан, затворник Вышинский говорил: «Что такое Церковь? Церковь это общество людей, воюющих с собою, Царствия ради Небесного». А если мы воюем не с собою, а с другими, то кто мы тогда? Господь говорит: «Дом мой домом молитвы наречется, а вы сделали его вертеп разбойников». Все это рождается от безделья, потому что тот, кто по настоящему занят спасением души, он по сторонам смотреть не будет. Господь нам говорит: «Какой мерою меряете, такой и вам будет отмерено. Суд без милости не оказавшему милости». Апостол Павел говорит: «Но если вы угрызаете и съедаете друг друга, то не плотские ли вы и не по плотским ли похотям вы поступаете?» Но нас предупреждает: «Не обманывайтесь. Бог поругаем не бывает. Сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от Духа пожнет жизнь вечную». И если иногда лукавый подсовывает обстоятельства жизни, подсовывает новости, подсовывает сплетни, подсовывает клевету, мы к этому должны относиться решительным образом. «Изыди от меня сатана». «Клевещущий и слушающий клевету подвергаются одному наказанию», говорят нам святые отцы. У нас в Оптиной, в первые ее времена после возрождения, был замечательный обычай. Все мы люди слабые и иногда среди братии тоже возникали мысли: «А я не осуждаю, я рассуждаю». И вот начиналось, сначала «о здравии», а потом «за упокой». Начинали обсуждать какого-то брата, а потом переходили в осуждение. И вот один монах имел такой обычай, когда речь заходила не о том, он говорил: «Братья! Давайте о чем-нибудь хорошем». Или говорил: «Братия! Дай Бог всем спастися». Т.е. и кто осуждает, и кого осуждают. Дай Бог всем спастися – вот она главная цель жизни, и этим напоминанием, все это состояние осуждения благополучно растворялось. Слава Богу, если со стороны есть такой судья и такая совесть. Но мы и внутри себя должны иметь такую совесть, болезнующую, в первую очередь, о своих грехах и немощах. А нам часто бывает интересно: « Кто сказал, чего сказал, как сказал, кому сказал?» Мы, к сожалению, без этого жить не можем. Спрашивается: а будет ли от этого какой-нибудь толк духовный для тебя и для другого человека, который с тобой говорит? Если бы наши обсуждения того или другого человека заканчивались бы согласием нашим друг с другом, то мы подошли бы к иконе и прочитали бы за обсуждаемого человека псалом, или бы договорились бы и прочитали дома за него акафист. Если наши разговоры выливаются в молитву Богу за человека, в сопереживание ему, тогда в этом есть толк. Тогда в этом есть смысл. А бывает ли так у нас? Задумаемся об этом, задумаемся, на каком пути духовной жизни находимся мы с вами, и есть ли вообще у нас духовная жизнь. Потому что если у человека нет покаяния, то нет и никакой духовной жизни. Именно покаяние является стержнем духовной жизни не только во время Великого поста, а во все времена. Если не подниматься вверх, то обязательно скатишься вниз. Вспомним: кто распял Христа? Христа распяли церковники, Христа распяли верующие люди, Христа распяли книжники и фарисеи – богомольные люди, знавшие закон, знавшие букву писания. И они распяли Его за предание старцев. Букву знали, а духа не было. Так и для нас, не дай Бог, чтобы вся наша жизнь была сплошным книжничеством и фарисейством. Самое страшное, когда уходит дух Любви. Когда Господь шел в Иерусалим и проходил через одно селение, скорее всего языческое, может быть самарянское, то имел вид, путешествующего в Иерусалим. Люди по облику, по Его лицу, потому, что одежда у всех была приблизительно одинакова, видя, что Он имеет вид путешествующего в Иерусалим, не приняли Его. Ученики возмутились этим и, движимые справедливым судом, сказали: «Господи, повели нам и мы помолимся, и огонь сойдет с неба и попалит их». Вот, что они хотели сделать по ревности. А Господь ответил: «Разве вы не знаете, какого вы Духа?». Ответ на этот вопрос не последовал, но они пошли дальше в Иерусалим. Он напомнил им о Духе – какой должен быть дух внутри них: дух Любви. А этот дух огонь с неба не низводит. Он желает покаяния, потому, что если сжечь человека, то душа его при этом останется такой же грешной, как и до этого. С телом можно сделать все что угодно. Душу надо спасать – вот о чем идет речь. А огнем и осуждением эту душу не исправишь. А чем исправишь? Личным примером? – а его нет. Добрыми и хорошими словами? – а их нет, а если и есть, то за ними содержание не стоит. Слова есть, а духа нет. Никто все равно не верит этим словам. Ни духа жизни в нам нет, ни слов нужных нет, ни примера нет. А что остается, чем мы можем людям помочь? Остается только от всей души молиться и о себе, чтобы мы имя христианина оправдывали, и молиться тех других людях, кому мы желаем исправления, как говорит апостол Павел: «Не даст ли и им покаяния». А вот любовь и переживание за человека, и родившаяся из этого молитва, может многое и без слов, и без примеров, потому что ты Бога призываешь в свою жизнь. А Бог может многое. Поэтому, дорогие мои, обратим внимание на свою собственную жизнь, и дай Бог, чтобы глубина нашей с вами духовной жизни, распространяла бы вокруг нас тишину, мирность, свет, пример собственной благочестивой святой жизни. Если это в нас будет возрастать, тогда мы в маленькой степени, начав хотя бы со своей собственной семьи, со своей работы, со своего прихода, со своей общины, тогда мы сможем любую обстановку превратить в рай или ад, в зависимости от того, кого среда нас будет больше: мух или пчел. Аминь http://www.optina-msk.ru/nastoyatel/beseda/189-2011-08-05-04-30-14

Ну уж что этот дьякон не с Московского Подворья был - это точно.

м.Теплый стан, первый вагон из центра, из стеклянных дверей направо до конца тонеля, затем выход на улицу - налево по ступенькам. До автовокзала нужно пройти прямо вдоль Новоясеневского проспекта до автозаправки. Тамже находится и автовокзал.

Зато уже точно не будешь сомневаться что с этим делатЬ?

Ромашечка, попробуй показать священнику в храме. Мне кажется ему легче будет понять.

Ольга РОЖНЕВА - Лёшка-тюфяк На послушании в паломнической трапезной Оптиной пустыни пришлось мне как-то близко общаться с одной паломницей. Она приехала в монастырь на пару недель, как говорится, потрудиться и помолиться. Хоть и была Татьяна значительно старше меня (лет около шестидесяти), но общались мы с удовольствием, так сблизились, что поделилась она своими воспоминаниями. Так бывает: вдруг прильнёт душа к душе, понравится случайный попутчик или сосед по краткому отпуску, и поведаешь ему то, что, возможно, не решился бы рассказать человеку из твоей постоянной, повседневной жизни... Было начало лета, и мы с Таней каждый день ходили на источник святого Пафнутия Боровского, греясь в лучах солнца и любуясь оптинскими соснами-великанами. Как-то раз впереди нас шла мама с двумя малышами: один постарше, другой помладше. Разница между ними была года в два, но старший вёл младшего за руку и опекал его. Таня задумчиво наблюдала за ними, а потом, вздохнув, сказала: – Старший-то заботливый какой. Добрый! Прямо как мой Лёшка. Лёшка-тюфяк... – Тань, а кто такой Лёшка? И почему тюфяк? И Таня рассказала мне эту историю, которую я и передаю вам, изменив по её просьбе имена героев. Таня жила в престижном районе, в прекрасной квартире, доставшейся ей по наследству от родителей – папа её был профессором, доктором медицины, а мама домохозяйкой. Родители умерли, и Таня осталась одна. Правда, держала в доме пёсика Дика. Она не стала врачом, как мечтали её родители, но любила свою профессию ветеринара, много работала и особенно не скучала. Семья Лёши жила в квартире напротив, и жизнь их проходила на глазах Татьяны. Папа и мама занимались бизнесом, владели фирмой. Оба высокие, спортивные, подтянутые, деловые. И жизнь у них была такая же деловая, успешная. У обоих престижные машины, оба ходили в фитнес-центр, следили за собой. Круг друзей ограничен – такие же деловые современные люди, в основном партнёры по бизнесу. То есть те, с кем дружить полезно. В общем, девизом этой семьи был лозунг: «Карьера, бизнес, успех». В семье росли два сына: старший Лёша и младший Дима. Дима хорошо учился, всё схватывал на лету, был спортивным, подтянутым, ловким – похожим на родителей. И по жизни шёл так же, как они: умел ладить с учителями, одноклассниками. Смекалистый, шустрый – в общем, успешный, весь в родителей. А вот старший Лёшка явно портил репутацию семьи: был ни то ни сё... Учился так себе. Биологию любил, а вот по русскому языку тройки получал, всё никак не мог с запятыми управиться. Бывало, Димка его учит: «Так ты спиши диктант-то у соседа!» А тот только улыбается. Медлительный, неспортивный, добродушный. Да вдобавок полноват – и непонятно, как такой мог родиться у спортивных Игоря и Ирины. Дома его звали Лёшка-тюфяк. А иногда и покрикивали на него: «Ну, что ты еле двигаешься, тюфяк ты этакий!» Или упрекали: «Сын, ну почему ты такой тюфяк-то? Ты же в жизни так ничего не добьёшься!» Не то чтобы они его не любили, но чувствовали какую-то досаду за своё неудавшееся чадо, переживали за его будущее. А Лёшка только молчит да улыбается, всё книжки читает. Ирина иногда в разговоре с соседкой жаловалась на своего старшего, так выпадавшего из семейного стиля. Другие дети как дети: спорт, развлечения, а этот... Правда, было у него одно увлечение: он любил с животными возиться, вечно собирал каких-то бездомных и больных кошек, каких-то драных псов, полудохлых птиц. – Тань, ну, ты сама знаешь, он же тебе их всё таскает. Надоел уже, наверное, смертельно?! Ну, так это и не увлечение, а одно издевательство над репутацией нашей семьи. Приедут в гости какие-нибудь серьёзные люди, Дима уж не подведёт: выходит из комнаты весь подтянутый – поздоровается, улыбнётся. «Сын, ты куда?» – «На теннис, мамочка!» Или вот ещё сноуборд, а то боулинг... Гости хвалят: «Какой сынок у вас замечательный, на вас похож!» А тут из комнаты вываливается наш Тюфяк. Да ещё и с каким-нибудь плешивым котом в руках. У кота уши в зелёнке, и сам Тюфяк в зелёнке. Ни улыбнуться толком не может, ни поздороваться, да ещё запнётся, как обычно, промямлит чего-то – ну, тюфяк тюфяком. Только красней за него... А Тане, наоборот, Лёша нравился больше Димы. Он действительно часто заходил к ней с очередным питомцем под мышкой. Иногда выгуливал Дика, когда Тане было некогда. Ей нравились его доброта, открытость, простодушие. Лёшка не разбирался в «нужности» и полезности окружающих, бегал в магазин для одинокой старушки, живущей этажом выше, здоровался одинаково и с консьержкой, и с крупным бизнесменом из соседнего подъезда. Дима, в отличие от него, со старушками и консьержками вообще не здоровался. Как почти не здоровался он и с ней, Таней, отделываясь лёгким кивком головы. «Подумаешь, ветеринарша», – иногда читалось в его светло-серых глазах. Таня пыталась защищать Лёшку и возражала Ирине, но та только досадливо отмахивалась: – Доброта... она в наше время не котируется. В жизни нужно быть жёстким, целеустремлённым, уметь оказаться в нужное время в нужном месте! Только так можно успеха добиться! Тебе, Таня, хорошо о доброте рассуждать – у тебя папа был профессором! А мы с Игорем сами крутимся, всё добыто своим трудом, у нас же бизнес... Так и не приходили соседки к согласию, оставаясь каждая при своём мнении. Хотя отношения у них были неплохие – видимо, и деловой Ирине иногда нужен был не просто «нужный» человек, а тот, с кем можно по душам поговорить. Годы шли, сыновья стали старшеклассниками. И тут репутация семьи вновь оказалась под угрозой: к удивлению родителей, у Лёшки появилась девушка. Леночка. Маленькая, худенькая, застенчивая, одетая в обноски. Ирина всё разузнала про неё и потом жаловалась Татьяне: девочка эта была из неблагополучной семьи. Отца нет, мать то ли уборщица, то ли посудомойка – в общем, ужас тихий! Ещё младший брат больной, инвалид какой-то. Наследственность явно нездоровая, уж не говоря про маму-поломойку. – Тань, Тюфяк-то наш влюбился! Впервые с Димочкой поссорился. Димка ему всю правду сказал, где, дескать, ты откопал себе такую невесту, на какой помойке. А Лёшка ему такой отпор дал, что я даже удивилась. Ну, думаю, хоть характер начинает у парня прорисовываться, наконец, да только повод-то неподходящий! Я ему, Тань, ничего не сказала, но сейчас всё думаю, как бы от этой Леночки отделаться. А то ведь всю жизнь парню испортит! Они теперь не расстаются. Он уже и в гости её приводил! Конечно, она посмотрела, как мы живём, теперь не отвяжется – жениха знатного нашла. Таня тоже познакомилась с Леночкой, Лёшка привёл её в гости. И Тане девочка понравилась – тактичная, добрая, мягкая. Одета скромно, но аккуратно. А Лёша смотрел на девушку с такой нежностью, так опекал её, что у Татьяны дрогнуло сердце. И она подумала: «Деточки вы мои, оба такие чистые, такие добрые... Как же вы будете дальше-то? Да сохрани же вас Господь от злых людей и ударов судьбы!» После окончания школы Лёшка поступал в медицинский, сдал хорошо все экзамены, но вот русский завалил и пошёл в армию. А год спустя Димка благополучно поступил в университет на экономическую специальность. Так что и тут он оказался успешнее старшего брата. Лёша первое время писал Тане письма, потом письма стали короче. Он очень переживал за Леночку – по его словам, она перестала писать ему. Таня расстроилась и попыталась найти Лену. Спрашивала и у Ирины, но та только отмахивалась: – Пропала и пропала! И прекрасно! Она себе другого жениха нашла, побогаче да поуспешнее нашего Тюфяка. Я его предупреждала насчёт этой Леночки, а вот теперь пускай сам убедится. Письма прекратились. И когда Лёшка вернулся из армии, Таня с трудом его узнала. Больше не было юношеской полноватости, он стал подтянутым, крепким, вот только на висках появилась седина. И взгляд стал другим – не было прежнего простодушного Лёшки, а был какой-то новый, чужой, пока непонятный молодой человек. Как ни расспрашивала его Таня о службе, он лишь отмалчивался – поняла только, что пришлось Лёшке несладко. Может, заступался за кого? Может, били? Про Леночку сказал, что не дождалась, вышла замуж, и больше ни слова – ни осуждения, ни жалоб. Он вообще стал немногословен. И теперь прозвище Тюфяк совсем не подходило ему. Мало того, Лёшка начал пить, и сердце Тани болело за своего любимца. Родители отселили его на окраину города в комнату коммуналки, оставшуюся после смерти бездетной дальней родственницы. Таня потеряла его из вида, но иногда вспоминала. Как-то спросила про него у Димы, но младший брат только и сказал: – Тюфяк-то? Ну, он у нас теперь алкаш и, можно сказать, бомж! Где работает? То ли санитаром в морге, то ли медбратом в психушке. Между тем жизнь в семье соседей мало-помалу перестала быть успешной. Ирина как-то сдала и, несмотря на фитнес-центры и спа-массажи, стала выглядеть на свой возраст – пятьдесят лет с хвостиком. Видимо, это не устраивало Игоря. Не соответствовало, так сказать, семейному стилю. И он бросил стареющую жену и переехал к молодой и красивой женщине. Теперь уже с ней он посещал фитнес-центр, ездил отдыхать, и, когда шёл рука об руку по пляжу, на них по-прежнему все оборачивались, любуясь его стройной и молодой спутницей и наверняка завидуя его успеху. Он оставил квартиру Ирине и сыновьям, но к фирме, которую они создавали вместе, бывшая жена каким-то образом больше не имела никакого отношения. Жизнь её в одночасье изменилась. Больше не с кем стало заниматься спортом, да и денег на фитнес-центры уже не было. Денег не было и на прежнюю жизнь – на те продукты, которые она привыкла покупать, на ту косметику, которой привыкла пользоваться. Мало того, на работу по специальности её не брали – кому нужна без пяти минут пенсионерка, когда молодых целая очередь. Куда-то враз пропали все бывшие друзья – «нужные» люди. Дима, окончив институт, уже работал. Он и здесь оказался не промах – устроился на выгодное и перспективное место. Но делиться с матерью своими доходами не спешил. Он вообще перестал обращать на мать внимание и, приходя домой, закрывался в своей комнате. С отцом, в отличие от Лёшки, он общаться не перестал и регулярно навещал его и молодую жену. Сидел с ними вместе за семейным столом – обедали, весело шутили. И отец, прощаясь, обычно давал любимому сыну денег. Ирина заболела, исхудала. Может, от переживаний, а может, давно в ней сидела эта опухоль. Её положили в онкологию, но вскоре выписали. Таня пришла навестить соседку и сразу поняла, что отпустили её домой – умирать. Узнав о болезни матери, приехал Лёшка. Оказалось, что он действительно работает санитаром на «Скорой помощи». Ирина слегла, и Лёша стал ухаживать за матерью: стирал, убирал, готовил, ставил уколы, подавал судно. Нашёл пожилую медсестру, которая приходила, когда он был на смене, и платил ей. Как-то зашёл к Тане поздороваться, и она, увидев его потухшие глаза, тревожно спросила: – Лёшенька, ты выпиваешь? – Было дело, тёть Тань... Пил пару месяцев. Потом работать устроился – на «Скорую помощь». А теперь и совсем не до выпивки – я нужен маме. Дима в уходе за матерью не участвовал, брезговал. В комнату к ней почти не заходил и демонстративно прыскал в коридоре у её двери дезодорантом. У него появилась девушка с ростом и фигурой модели, с высоким капризным голосом. Знакомиться с Ириной она не стала, появляясь у Димы, сразу же проходила его в комнату и громко включала музыку. Таня заходила к Ирине, иногда оставалась подежурить у больной, подменяя сиделку. Как-то Татьяне пришлось остаться с Ириной в очередной раз. Лёша торопился на смену, и Таня с удивлением отметила его ожившие глаза. Он выглядел странным, очень взволнованным. На её тревожный вопросительный взгляд ответил: – Потом, потом, тёть Тань – опаздываю! Когда он убежал, перепрыгивая по-мальчишески через несколько ступенек, Таня подсела к Ирине, и та, кусая губы, с трудом сдерживая слёзы, рассказала о том, как она «поломала судьбу сына». Оказывается, Леночка вовсе и не выходила замуж. Случилось так, что её мама поменяла квартиру на другую в отдалённом районе и меньшей площади, чтобы заплатить за лечение Леночкиного брата. Лёшку как раз должны были перевести на новое место армейской службы, и девушка очень боялась, что с новыми адресами они потеряются. Пришла к Ирине. И та пустила в ход всё своё красноречие... Убедила девчушку, что Лёша её больше не любит и собирается жениться на другой девушке, богатой и образованной, с которой, по легенде Ирины, он познакомился во время увольнения. А ей, Лене, всё никак не может решиться написать об этом, потому что жалеет. – Понимаешь, Тань, я ей сказала: «Если ты его любишь, то должна отпустить и не надоедать письмами, не мешать его счастью!» Она помолчала, а потом так головой кивнула и ушла. Я смотрю ей вслед, на её спинку тоненькую, голову опущенную – и так мне её жалко! Но, думаю, я мать, я должна сына защитить. Не пара она Лёшке, не пара! И так тюфяк, а с ней совсем пропадёт! А от чего я его защищала-то?! Теперь я понимаю, что она его правда любила. Потому что его счастье для неё было важнее собственных страданий. Вот, Тань, что я сделала. Своими руками. Но почему, почему я поняла это только сейчас? Где он, этот успех, за которым я гналась всю свою жизнь? Это же мираж, Танечка! Мираж... Пустыня и верблюды... – Ирина зажмурилась. – И Игорь сейчас где-то там, в пустыне, за миражами гоняется. Я и Димку учила быть таким, каким он стал. Думаешь, я его осуждаю за то, что ко мне не заходит? Что перед отцовским кошельком заискивает? Нет. Ведь это я его таким воспитала! За что же мне его теперь осуждать? Что воспитала, то и получила... Слава Богу, что Лёшка вырос другим. А сколько я его ругала, сколько ворчала! Как мне больно, Таня! – Сейчас, Ирина, сейчас – укол поставлю... – Нет, Танечка, это моя душа болит. Я теперь знаю, как она болит... Я сегодня всё рассказала Лёше. Призналась, что обманула и его, и Леночку. Думаю теперь: не простит мне сынок этого. Бросит он меня после моих признаний. Ведь я своими руками его любовь разрушила. Значит, так тому и быть. Заслужила. Танечка, я так боюсь: Лёшка, он же не вернётся. Ирина заплакала. И долго ещё сидела Таня у её постели, долго говорили они, пока после укола обессиленная больная не задремала, откинувшись на подушки. Пришла сиделка. Объяснила, что опоздала из-за болезни мужа. И завтра ей тоже нужно уйти пораньше, не сможет она дождаться Алексея. Таня обещала прийти с утра, подежурить до прихода Лёши. Ночью Таня спала плохо. Переживала, сможет ли Лёшка простить, вернётся ли вообще, не бросит ли мать на произвол судьбы. Утром наспех умылась, есть не хотелось. Взяла с собой книгу – почитать больной, чтобы отвлечь её как-то от переживаний. Дверь в соседскую квартиру была открыта, Таня вошла и замерла в коридоре: Лёшка был уже дома. Она затаила дыхание и стала молиться про себя, прислушиваясь. Ирина плакала: – Прости меня, сыночек, пожалуйста! Может, ты сможешь меня простить? Если не сможешь – я тебя пойму... Но, может, ты всё-таки сможешь? Я сделала так много ошибок в своей жизни – теперь я это понимаю. Пыталась научить тебя быть жёстким, напористым. Думала, что иначе ты пропадёшь в этой жизни... Я Леночку обманула. А она страдала. И ты страдал. Но я хотела как лучше... Я – твоя мама, я всегда любила тебя и всегда буду любить, сыночек... Молчишь? Ты иди, сыночек, ступай – ничего, я понимаю... Повисла тишина. И Таня напряглась в ожидании: сейчас Лёшка выйдет из комнаты и уйдёт. Навсегда. Таня прижала руки к горящим щекам и вдруг услышала: – Мам, ну что ты?! Куда я пойду?! Я тебя никогда не брошу! Знаешь, я всегда знал, что ты любишь меня. Иногда мне казалось, что я не заслуживаю твоей любви... Я прогонял эти мысли. Я знал, что на самом деле ты любишь меня. Но хорошо, что ты сказала мне об этом сама! Мам... Мамочка! Я так долго ждал от тебя этих слов! Наступило молчание. Таня почувствовала, что ноги плохо держат её, и тихонько сползла по стенке коридора. Потом почувствовала, как поднимают её крепкие руки Лёшки, и обнаружила себя в кресле рядом с кроватью Ирины. – Тёть Тань, милая, ну что с тобой?! Сейчас я тебе корвалола накапаю! Не нужно? А почему ты плачешь? От радости?! Да, у нас с мамой сегодня радость! Праздник! Знаешь, тёть Тань, сегодня я привезу к нам Леночку – помнишь Леночку? Я её нашёл ночью, вся «Скорая помощь» мне помогала! По телефону час говорили! Поможешь мне, тёть Тань, стол накрыть, ладно? Таня закончила свою историю и, не удержавшись, всхлипнула. Я тоже с трудом сдерживала слёзы. – Танечка, а сейчас ты с Лёшкой и Леночкой общаешься? – Так как же не общаться-то – они меня сюда и привезли на своей машине. Вот приедут в Оптину в выходные, я тебя и познакомлю с ними. Двое сынишек у них растут. Только Лёшка теперь уже не Лёшка, а Алексей Игоревич – уважаемый врач, хирург.

Ольга Рожнёва:Оптинские встречи Сколько здесь благодати! Я снова в Оптиной! Теперь я так хорошо понимаю Нилуса, который с умилением сердца писал об Оптиной Пустыни. Читаешь и видишь, как слёзы текут по щекам этого сильного, большого мужчины. Я испытываю то же самое. Свято-Введенская Оптина пустынь. Фото: А.Поспелов / Православие.Ru Милая моя Оптина! Друзья мои, любезные сердцу друзья мои! Вы хотите ощутить это умиление, это странное размягчение сердца? Эту податливость на блаженные слёзы? Это чувство детского восторга? Любовь ко всем и всему тебя окружающему? Забудьте о модных морских пляжах и дорогих курортах! В Оптину, скорее в Оптину! То, что испытываешь здесь, вы не забудете никогда, и эти чувства заставят вас возвращаться снова и снова. Что это, отчего это? Милые мои, это и есть благодать Божия, которая касается нашего очерствевшего сердца и вызывает вот эти любовь и нежность, которыми так полон мой рассказ. Вы их чувствуете? Старица Сепфора, перешагнувшая столетний рубеж и умершая только несколько лет назад, прозорливая матушка, ходила по развалинам восстанавливаемой Оптиной в конце 80-ых и приговаривала: «Благодать! Сколько здесь благодати!» Когда я читала «Пасху Красную» Нины Павловой об Оптинских новомучениках, убитых на Пасху, как часто ощущала я это знакомое умиление Нилуса. Иногда у меня проскальзывал холодок недоверия – я тогда ещё не была в Оптиной – как же это – космонавты видели столп света, исходящий от Оптиной, многочисленные чудеса, благодатная помощь, такая явная всем окружающим? Неужели это всё правда? Что же сказать сейчас? Верую, Господи, помоги моему неверию! Этот свет – вот же он, в душах людей, в моей душе! Оптинские святыни. Мощи Оптинских старцев Православные веры светильницы, монашества непоколебимии столпи, земли Российския утешителие, преподобные старцы Оптинстии, любовь Христову стяжавши и душу свою за чада полагавшие… Родные мои! Вас много, целый собор Оптинских старцев! И у каждого из посетивших Оптину есть свои любимые. Отче Амвросие! Отец Лев! Отец Варсонофий! Почему вдруг с почтением проходишь и прикладываешься к мощам всех старцев, и вдруг у мощей одного из них слёзы пробивают? И плачешь и не можешь уйти. И кажется тебе, что это родной человек. Который всё о тебе знает, знает лучше, чем ты сам о себе знаешь и понимаешь. Который проникает своим духовным ведением в глубину души твоей, видит прошлое и будущее, видит твою боль, твою скорбь, слёзы невыплаканные. Сострадает и тем, которые так обильно льются сейчас по твоим щекам. Мощи под спудом, тяжёлые каменные гробницы…Но ты чувствуешь живой ответ! Стоишь на коленях, приложившись лбом к гробнице, и плачешь. Чувствуешь, как со слезами уходит тяжесть. Как отвечает тебе старец. Потому что он продолжает душу свою полагать за своих чад! И вот ты теперь, обратившись к нему с верой и слезами, тоже его чадо. И чувствуешь его любовь. Я спросила у отца С., почему именно этот старец стал таким родным? Разве это он меня отметил, выбрал? И отец С. ответил: «Это означает, что у него есть, что тебе сказать, и, если бы он был жив, то он бы сказал тебе это вслух. А так он говорит тебе это незримо, своей духовной молитвой, а ты чувствуешь эту молитву, и душа твоя раскрывается перед ним». И вот думаешь, многие ли это испытывают? Раннее утро, полупустой Владимирский храм. Стою на коленях, припав лбом к гробнице своего любимого старца, рассказываю о своей скорби и тихо плачу. Вдруг за спиной слышу уверенный мужской голос: «Я тоже так молился. Вы знаете, старец обязательно поможет! Он всё слышит!» Вытираю слёзы, оборачиваюсь, но рядом уже никого нет. Оптинские святыни. Часовня новомучеников Иеромонах Василий, инок Трофим, инок Ферапонт. Про вашу трагическую смерть от руки сатаниста на Пасху, про вашу чудесную помощь в ответ на молитву уже так много сказано! Рядом с мощами старцев чувствуешь благоговейную любовь – отцы наши, заступники Российские, а здесь в вашей часовне хочется воскликнуть: «Братики!» И тоже текут слёзы, и вы совсем рядом – добрые и безотказные, скоропослушливые, отзывчивые на самую маленькую просьбу, такие, какими были в жизни. Как будто вы встречаете всех приходящих, как встречают добрые хозяева дома гостей, готовые услужить им и порадовать самой малостью, чтобы полюбилась Оптина, которую так любили вы сами. Вы так хотите, чтобы никто не ушёл неутешенным из милой сердцу Оптиной! Приезжаю в Калугу из Москвы в 9 вечера, поезд пришёл поздно, раньше не получилось. Пустой вокзал, автобусов до Козельска уже нет. Темнеет. В сумерках и обычный куст начинает казаться подозрительной личностью. Моя женская боязливость просыпается. Чуть не плачу. «Братики! Отец Василий, отец Трофим, отец Ферапонт! Неужели придётся ночевать на вокзале? Страшно!» И братики тут же откликаются: мгновенно рядом со мной возникает женщина лет 50 с корзинкой в руках, которая тоже оказывается паломницей. Просфорница О. – послушница монастыря из Рязани. Она тут же берёт надо мной шефство, и мы едем ночевать в женский монастырь Казанской Божией Матери, о котором я даже не подозревала. Он находится в центре Калуги. И как же хорошо нас встречают! Сестры накрывают для нас двоих стол по русскому обычаю – всё, что есть в печи! А «в печи» борщ со сметаной, вкуснейшая каша, ароматный чай с пряниками и конфетами, всё специально для нас разогревается и накрывается! Утром уезжаем рано, а сёстры трапезничают только после службы. И снова специально для нас накрывают стол и заботливо угощают. Монастырь переехал, но в этом здании Калужская духовная семинария, храм, здесь постоянно живут и несут послушание несколько сестёр монастыря. Уезжаем с подарками. Вместо ночи на вокзале – любовь и гостеприимство монастыря. Спасибо вам, братики Оптинские и сёстры Калужские! Рядом с монастырём живёт пожилая монахиня N. Она бывший инженер – электронщик. Умная и добрая. Мне дают послушание помогать матушке, и она рассказывает мне об отце Василии, которого знала при жизни. Рассказывает, как он уже после гибели неоднократно помогал ей. Подсказывал перед исповедью грехи. Помогал, когда болела. Здоровье пошло на лад. Как много людей о такой помощи рассказывают. Дивны дела твои, Господи! Источник Святого Пафнутия Боровского Дарует исцеления, душевные и телесные. А как настроение-то поднимается после купания! Идёшь по дорожке с источника мимо высоченных сосен и дышишь этим чудесным сосновым ароматом. Как же мне понравились эти сосны! Есть такие, что и несколько человек не обхватят. Наверное, мимо них ходили Оптинские старцы. Может, как я, обнимали их и гладили смолистую кору? Так приятно думать, что, может быть, моя рука касается того места, до которого дотрагивался отец Амвросий! Пытаюсь дома рассказать, как меня эти сосны впечатлили, какие они древние. Сын смеётся: «Мама, ты так о них рассказываешь, как будто рядом с ними ещё динозавры ходили!» «Да, сын, ты попал в точку! Такое чувство как раз и возникает, когда трогаешь их тёплую, покрытую морщинами кору!» Купаюсь в источнике святого Пафнутия Боровского каждый день, с удивлением замечаю, как от ледяной воды убегает, исчезает мой многолетний бронхит. Вспоминаю с улыбкой, как расстраивалась старушка, что не сможет искупаться, так как забыла рубашку, а без рубашки-то нельзя купаться! Почему же нельзя? Так как же, источник-то мужской! Спрашиваю у проходящего рядом иеромонаха, что же делать бабушке? Он улыбается: «Купайся, матушка, на здоровье! Это не мужчина, это святой!» Старушка утешена и идёт купаться. Оптинская братия Поражает своей любовью. Я думаю, что это продолжаются традиции Оптинских старцев, которые так любили людей. Они молятся за своих младших братьев, и по их молитвам, атмосфера в Оптиной очень добрая. «Брат от брата укрепляем, яко стена огражденная». А старцы Оптинские и нынешние монахи – братия. Читала высказывание у Нилуса: «Никто пусть не думает, что пришёл в Оптину сам по себе. Это милость Божия к вам». И вот по этой милости, по выбору Господа, который сам предизбрал «монахов – возлюбленных детей своих», по молитвам старцев Оптинских, растёт Оптинская братия. Об Оптинских отцах, чадах и прозорливости У Оптинских отцов много чад. Люди едут из ближних мест и издалека. Кто-то ограничивается одной поездкой и получает помощь и утешение. Кто-то начинает ездить постоянно, окормляться у одного священника. Зарождается духовное родство, у духовных отцов появляются свои чада. Раньше думала, что «окормляться» от слова «кормить», оказывается «окормитель» – не от «корм», а от «кормчий». Окормляю – управляю, веду ладью своего чада по бурному морю житейскому мимо рифов и мелей, сквозь шторм и бурю скорбей и искушений. Так и ведут своих чад Оптинские отцы. Собрались трое, у каждого в Оптиной свой духовный отец, и каждый уверен, что его батюшка самый лучший, особенный, прозорливый. Меня так умиляет эта картина. Так и вспоминается, как стояли трое около двух тысяч лет назад и спорили: «Я Павлов, я Аполлосов, я Кифин…». Хорошо знаю, что все чада своего отца особенным считают. Когда я, после многочисленных случаев совпадений, просто невероятных угадываний о перипетиях моей жизни, неожиданным звонкам и наставлениям в самые тяжёлые моменты, проникаюсь убеждением, что мой духовный отец – прозорливец, каких поискать ещё, и так прямо ему об этом заявляю: «Батюшка, а ты прозорливый!», он смеётся и отвечает: «Я не прозорливый, я прожорливый!». Так мои откровения заканчиваются. Я думаю, что разгадка особенности каждого духовного отца для его чада такая. Все знают об особенной мистической связи матери и детей. Как чувствует мать, всё, что происходит с ребёнком. Испытала это на себе. Когда мои дети были маленькими, нам дали путёвку в Железноводск. И вот живут мои детишки в санатории, а я рядом, с другими матерями на квартире. Всё прекрасно. И вот как-то ночью я просыпаюсь от ужаса. Лежу и понимаю, что случилось что-то недоброе и нужно молиться. В комнате, где спят ещё три мамочки, я тихонько встаю на колени и начинаю молиться. Плачу. Этого мне мало. Я тихо одеваюсь, выхожу из дома, бегу к санаторию, перелезаю через ограду, потому что ворота закрыты, подхожу к зданию, продолжаю молиться. И вдруг ужас проходит. Всё. Оглядываюсь вокруг, смотрю на часы: три часа ночи. Все спят. И я одна, заплаканная, рядом с санаторием. Меня посещает мысль о собственном сумасшествии. Может, я сошла с ума? Но можно ли сойти с ума так внезапно? Не зная, что и думать, возвращаюсь прежним путём – через забор. Теперь это даётся труднее, долго карабкаюсь, а сюда бежала – перемахнула – ниндзя отдыхают. Крадучись, возвращаюсь в квартиру, хорошо все спят, моего ночного сумасшествия не заметили. Проснувшись утром, пытаюсь понять, что произошло, звоню в санаторий. И попадаю на медсестру, которая сбивчиво говорит: «Сейчас всё хорошо, не волнуйтесь! А ночью было плохо, очень плохо! У вашей дочери внезапно развился круп, был отёк гортани, и она чуть не задохнулась! Я так испугалась! Около трёх часов ночи она подошла к моему посту, и она задыхалась! Если бы она не проснулась и не подошла ко мне, она бы умерла во сне от удушья. Но сейчас уже всё хорошо, не волнуйтесь!». Вот такая история. Таких историй было ещё несколько, думаю, любая мамочка может вспомнить подобное. А между духовным отцом и чадом такая же тесная связь. Только она духовная. И отец чувствует своё чадо, и то, что с ним происходит. Вот почему для каждого чада его духовный отец особенный. Господь помогает ему вести чадо сквозь скорби и искушения, такие неизбежные на нашем жизненном пути. Вот и мне хочется сказать трём спорившим: «Не спорьте! Каждый из вас прав! Для каждого его духовный отец – самый особенный и прозорливый». И ещё раз об Оптинских духовниках Батюшки смиренные. Хранят Оптинские монашеские традиции. Похвалить монаха – то же самое, что бегущему подножку поставить. Пока живы, все подвизаются, а о святости человека судим мы уже после его смерти. Хорошее высказывание по этому поводу прочитала у Святых Отцов: «Перед самым сбором урожая град может уничтожить виноград, и праведник перед смертью [может] согрешить. Поэтому не спеши ни к кому [приступать] с похвалами». Читаю и представляю крупные и ароматные, налитые соком грозди винограда. Но ведь может пройти град или снег выпасть… Наверное, поэтому из уст в уста передаётся Оптинская байка. Спросили старца, отца Илия: «Батюшка, правда, что все Оптинские отцы прозорливцы и чудотворцы?» На что старец с улыбкой ответил: «Не знаю насчёт прозорливцев, а чуднотворцы точно все». Значит ли эта шутка, что перевелись старцы в монастырях? Слава Богу! Утешает Господь людей своих, но чудеса эти прикровенные, даются по нужде. Рассказывает мне в очереди на исповедь жительница Козельска Е., как недавно в этой очереди стояла её соседка. Приехала к игумену N. со своим горем – сын пропал. Выслушав рыдающую мать, ушёл он в алтарь, долго молился, а, вернувшись, сказал: «Не плачь, через пару дней вернётся». И действительно, на второй день сын вернулся. На послушании в гостинице раба Божия Н. рассказывала мне о том же батюшке, как уговаривал он остаться в монастыре одну уже не очень молодую женщину. Не слушала она уговоры, и батюшка сказал: «Что ты там будешь делать в миру, настрадаешься, да ещё и с ребёночком». Про ребёночка было совсем непонятно, но понятно стало, когда женщину соблазнил и бросил с ребёнком заезжий молодец, и она действительно много страдала. Про самого старца Илию рассказывала на совместном послушании паломница О. с Урала средних лет: «Хотела я спросить у старца, есть ли воля Божия на моё монашество, но никак не получалось побеседовать с ним. И вот стою после службы, вдруг народ задвигался, хлынул за вышедшим старцем. Кто-то вопрос хочет задать, кто-то попросить молитв, кто-то просто благословиться желает. Ну, думаю, не подойти мне к старцу. И вдруг народ выталкивает меня прямо в спину к батюшке. Недолго думая, громко спрашиваю: «Батюшка, отец Илий! Буду ли я монахиней?» И батюшка, не оглядываясь, отвечает: «Да, ты будешь монахиней. Обязательно будешь монахиней!» И уходит, сопровождаемый народом. А я остаюсь и чувствую, как охватывает меня недоверие, а за ним уныние. Старец даже не взглянул на меня. С таким же успехом я могла спросить, буду ли я космонавтом. В унынии плетусь к братской трапезной. Стою и плачу. Рядом ещё паломники стоят. Кто-то своего духовного отца ждёт. Кто-то старца дожидается. Стою без всякой надежды. И вдруг появляется отец Илий. Сразу тянутся к нему руки с записками, народ вопросы наперебой задаёт. Но батюшка подходит прямо ко мне. Внимательно смотрит на меня и спрашивает: «Ну, что, ты уже выбрала себе монастырь, где хочешь жить?» На этом месте глаза паломницы увлажняются – утешил батюшка! Хоть и не взглянул при вопросе, но духовным зрением он видит многое. Оптинские отцы и духовное рассуждение А вот ещё рассказ. Паломница О. делится со мной, как ей хотелось, чтобы Господь послал ей крепкую веру, любовь и духовное рассуждение. «Вот как запоют на клиросе «Тебе поем, тебе молимся», – рассказывает она: Так я сразу же – бух на колени. Слышала, что Господь быстро принимает молитвы, возносимые в самые главные моменты Литургии, вот и прошу, прошу. Дай мне, Господи, веру, любовь и духовное рассуждение». И вдруг после одной из служб мой духовный отец строго так мне говорит: «Ты чего это там просишь? Ты как молишься? Проси у Господа одного – чтобы Он тебя помиловал, а Господь сам знает, кому что дать. А будешь молиться как раньше – скорби будут». Задумалась я над этим рассказом. Разве плохо иметь крепкую веру? Любовь? Духовное рассуждение и вообще одним из высших даров считается. Почему же скорби? Говорят Святые Отцы: «Дай кровь и прими Дух». Ни один дар не даётся просто так. А если бы давался, то не смог бы человек сохранить его. Или бы возгордился. И вот просим мы смирение у Господа. Или терпение. Что это означает? Это значит, что, если Господь услышит нашу просьбу, мы встретим на своём пути людей, которые будут нас смирять, причинять нам досаду, неприятности, возможно, боль. Или будут на нашем пути скорби, в которых мы сможем научиться терпению. Понесём ли мы эти скорби терпеливо? Не озлобимся ли против людей, которые нас смирять будут? Не начнём ли роптать? А дар духовного рассуждения так высок, что, наверное, чтобы научиться рассуждать духовно, нужно много искушений и скорбей перенести, падать и подниматься. Падать бывает всегда больно. И в обычной жизни и в духовной. Наверное, многим верующим людям знакома ситуация, когда ты думаешь над каким-то вопросом, и ответ сам приходит к тебе через людей или жизненные обстоятельства, или книги. Нужно только его услышать. Господь вразумляет. Прочитала у одного из подвижников: «Когда я молюсь, в моей жизни происходят удивительные совпадения и открытия, но когда я перестаю молиться, эти совпадения заканчиваются». Начала я думать о духовном рассуждении, а на следующий день игумен А. книгу мне дарит. Называется «Следовать воле Божией (письма к монашествующим)» Оптинского старца Анатолия. Открываю наугад и читаю, как урезонивает старец юное чадо, возмечтавшее о духовном рассуждении: «Одна глупенькая молоденькая девочка просит: «Испроси мне просвещение сердца, чтобы я могла различать правый помысел от вредного». Ну что тут прикажешь отвечать? Берёшь ты, матушка М., высоко! Есть кого вопросить и спрашивай! Получишь ответ – и будет с тебя. А то ведь высокомерна эта девочка! Испроси ей ещё дар рассуждения! Да этот дар выше всех добродетелей христианских!...В древнем Египте и великие-то отцы не все имели дар сей. Вот какие: Макарий Великий ходил на старости лет к Антонию вопрошать. Пимен Великий ходил с помыслами своими к Иосифу Панефосскому; Памво, Аммун и многие, многие великие святые не смели дерзать на такую добродетель! А М. подай! Экая гордая…» На этом история не закончилась. Когда я пришла на очередную исповедь к игумену А., он дал мне читать книгу с закладками. Сказал: «Вот здесь на скамейке посиди и три главы прочитай, а потом подойдёшь». Когда я открыла эти главы, прочитала их названия. Как они назывались, спросите вы? Точно, отгадали! Первая глава: «Как стяжать веру», вторая «Как стяжать любовь» и третья «Как стяжать духовное рассуждение». Об «удивительных совпадениях» И ещё немного об удивительных совпадениях, которые, думаю я, на самом деле и не совпадения никакие. А помощь и вразумление, духовное руководство, Господь ведёт по жизни. Очень почитаю я Оптинских старцев Амвросия, Льва, Варсонофия. Дома у меня были несколько книг про преподобного Амвросия, а вот про старцев Льва и Варсонофия не было. Только фотография отца Варсонофия, мне её инокиня Е. подарила. Купила я в Оптиной портреты отцов Льва и Варсонофия. Стала к книгам присматриваться, только денег уже маловато оставалось. Есть в Оптиной иеромонах М. Человек высокой духовной жизни. Строгий с чадами, но доброта у него огромная. Он был первым священником, у которого я в Оптиной исповедалась. И очень поддержал он меня духовно. Много чад у батюшки. У меня тоже есть наставник. Но связь духовная между нами завязалась, и много раз обращалась я к отцу М. за духовным советом, когда мой духовный отец был далеко. И вот на мой день ангела дарит мне отец М. две книги. Думаю, что вы уже догадались, их названия были: «Преподобный Лев» и «Преподобный Варсонофий Оптинский». – «Отец М., как же ты догадался, что к этим старцам у меня особенное отношение?» – «Я и не догадывался. Почему-то захотелось подарить тебе именно эти книги». Ещё история о «совпадениях» Игумен А. рассказывает мне о том, что нужно стараться скрывать свои благодатные впечатления, не болтать о них. Иначе потеряешь всё, что получила. «Мистика» — от греческого «тайна», и в православии не принято говорить от первого лица о духовном опыте. Отец А. приводит мне пример апостола Павла, который говорит о себе в третьем лице, как был «восхищен до третьего неба». А преподобный Серафим Саровский был удостоен несколько раз посещения Божией Матери, но рассказала это после его смерти бывшая с ним монахиня. А мы, маленькие и немощные, не можем сохранить и ту малость, которой утешает нас Господь. Слушаю и понимаю, что это урок для меня. От избытка чувств делилась своими переживаниями с напарницей по послушанию. И на самом деле эти переживания ко мне не вернулись. Обрела их снова только спустя долгое время. Затем рассказывает мне батюшка об истории с мужем и женой, которые остановились на ночлег у старичка. Когда они шли по дороге, был между ними разговор про Адама и Еву. «Как можно было не соблюсти заповеди Божией?» – поражалась жена. И вот приютил их на ночлег старичок. Сказал, что могут ужинать и угощаться всем, что на столе стоит. Не трогать только кастрюлю на окошке. И ушёл по делам. Поужинали муж и жена. А запретная кастрюля покоя не даёт. Не выдержали, решили только глянуть, что же там за яства? Приоткрыла жена крышку, а оттуда мышка выпрыгнула и убежала. Вернулся старичок. А мышки нет в кастрюле. И объяснил он, что это был ужин для кошки. Вот он запретный плод. Сладок! Слушаю я историю, думаю, что где-то её уже читала и не понимаю, зачем батюшка мне её рассказывает. «Долго» не понимала. До вечера. А вечером с трудом справилась с сильнейшим искушением. Справилась только потому, что про мышку вспомнила. И с тех пор часто меня эта мышка спасала… Оптинские байки Отец В. рассказывает о том, как часто мы бываем невежественными, и сами не понимаем, что делаем. Праздник святого Георгия Победоносца. На аналое икона. Георгий Победоносец копьём змея поражает. Подходят приложиться к иконе бабушка с внуком. Бабушка внучка приподнимает и громко приговаривает: «Приложись к иконочке, поцелуй, вот сюда, сюда – в хвостик поцелуй!» Немая сцена у аналоя… Оптинские молитвы Если живёшь на послушании в Оптиной, то можешь каждый день подавать записки за здравие и за упокой на Литургию. И это очень действенно. Через неделю после приезда звонок: звонит матушка А. Я перед поездкой ей не сказала, что еду в Оптину. Не успела. Но поминаю их с отцом В. в каждой записке. И вот матушка говорит: «Ты, наверное, в Оптиной? Когда ты нас там поминаешь, мы тут как на крыльях летаем!» Я и сама как на крыльях летаю. Вчера шла в храм и, поскользнувшись, упала. Судя по падению, должна была себе точно что-то повредить. Но приземляюсь так мягко, как будто ангел подхватил и бережно поддержал. Вхожу в храм. Почему-то не иду на привычное место, а подхожу к свечному ящику. Зачем? Сама не знаю. Записки утром подала. Нечего мне сейчас у свечного ящика делать. И вот подходит к ящику паломница и протягивает сотовый телефон. Обронил кто-то у самого храма. Да это же мой телефон! Из кармана при падении выпал! Не успела потерять, как мне его возвращают! И так всё время в Оптиной. Ангел мой, ты бережёшь меня по молитвам Оптинских отцов? Оптинские уроки Каюсь на исповеди в тщеславных помыслах. Как-то выписывала высказывания Святых Отцов о гордости и тщеславии. Целая книжечка получилась. Если бы с таким же успехом и от этих страстей избавиться… Святые Отцы говорят, что каждому доброму делу сопутствуют гордость и тщеславие. Как среди пшеницы растут плевелы. Приходится всю жизнь бороться с этими страстями, иначе и пшеничка не вырастет, хлебушка не покушаешь. Отец А. даёт мне читать главу про то, как одному человеку на молитве бесы внушали тщеславные помыслы. О том, какая у него молитва сильная, слёзы искренние, да и сам он почти старец. А человек им отвечал так: «Если бы это было так на самом деле, то вы, тщеславные помыслы, ко мне бы не приходили. Не прилеплялись. Если у меня сильная молитва, то вы, бесы, либо должны уйти, либо, раз не уходите, то не врите, что молитва моя сильная и сам я почти старец». Этим смиренным помыслом он обезоруживал коварство демонов. Уроки получаю на каждом шагу. Слава тебе, Боже! Иногда эти уроки совсем неожиданные и мгновенные. Много лет работаю в большом коллективе, сталкиваюсь каждый день с множеством людей и их проблемами. Знаю, что с Божией помощью научилась ладить с окружающими. И вот читаю главу из книги о современной монашеской жизни, где рассказывается об искушении в монастыре, конфликте с открыванием форточки. Мне становится даже смешно. Ну, уж такие мелочи мы щёлкаем как орешки, нужно просто уступить или с любовью попросить. На следующий день начинается ремонт в нашей келье, нас переводят в другую. Келья на 10 человек, очень жарко, просто душно. Моё место у самой батареи, от которой пышет жаром. Сестра, которая спит далеко от окна, запрещает открывать нам форточку, по её словам, она очень чувствительна к холоду. Остальные 9 человек просят форточку открывать, потому что в такой духоте спать просто невозможно. Сестра устраивает скандал. И я с ужасом слышу гневные слова, которые произношу сама. Вот тебе мелочи, вот тебе и орешки. Переходим с паломницей Т. в вагончик, потому что спать в такой жаре не можем. Кто помоложе, остаются в келье, уже молчат. Когда все засыпают, выхожу на улицу и тихо плачу. Не смогла уступить. И с любовью попросить тоже не смогла. Да ещё и грубые слова сказала, чего со мной много лет не случалось. Возгордилась и получила урок. А на другой день случайно упоминаем в разговоре одного из уважаемых отцов Оптиной. И охранник Е. говорит: «Сколько же дел у этого отца! Службы, многочисленные исповедники, благотворительность, труды в обители. Спит ли вообще батюшка?» Оптинские паломники Встречаешь в Оптиной очень много разных людей. Из случайного разговора, обрывков фраз, более тесного знакомства на совместном послушании, а иногда исповедальной вечерней беседы проглядывает жизнь человека, судьба. В паломнической трапезной мою посуду вместе с пожилой паломницей Г. Кажется, что ей далеко за 60, с удивлением узнаю, что ей только 54 года. Она сильно сдала после трагической гибели сына. Рассказывает, что дома много помогает в храме. Работает очень быстро, ловко, старается помочь мне и взять на себя работу потруднее. Её трудолюбие оцениваю три дня спустя, когда она уезжает, и на её место ставят двух девушек лет двадцати. Вдвоём они не справляются с объёмом работы, который выполняла Г. Новое послушание в братской трапезной. Знакомлюсь с братом Р. Умный, скромный молодой человек. Рассказывает о своей семье. А семья у него необыкновенная. В ней 17 родных детей. Одно время им было очень тяжело, пришлось и жить впроголодь. Местные власти сначала помогали, но когда узнали, что всех детей крестят, то сильно ругались и ругали родителей. Помогать перестали, мешали помогать семье даже местному батюшке. Писали о них журналисты, но в основном отрицательное – дескать, нищету наплодили. Р. рассказывает, что приходили к ним сектанты, приезжали католики. И те и другие предлагали материальную помощь в обмен на отказ от православия. Но родители не согласились. И вот дети выросли, все живы, здоровы, выучились и твёрдо стоят на ногах. Р. и четверо его братьев работают в православной ювелирной мастерской. И он с восторгом рассказывал, как хорошо у них на работе. Какие у них иконы, как они кадят ладаном, слушают православные песнопения. Какая мирная, уютная атмосфера в мастерской. Р.очень добрый. Всё время старается помочь нам, хотя у самого работы очень много. Посуду моют втроём, мелкую посуду: тарелки, чашки, ложки – моют две сестры, а брату достаётся мыть тяжёлые котлы и кастрюли. Р. очень нравится в Оптиной, приезжает сюда уже не в первый раз. Со мной работает паломница Т. Ей 60 лет. Т. рассказывает, как семья их была неверующей. Сначала к вере пришёл муж. Своими молитвами привёл к вере всю семью. Один сын сейчас уехал на Валаам, хочет там остаться. А Т. уже второй раз приезжает в Оптину. Она рассказывает, чуть не плача, как была неверующей, как смеялась и даже издевалась над мужем, когда он начал в храм ходить. А муж не спорил, только молился тихонько. Т. поражается, как же она могла высмеивать мужа, ведь это всё правда, вот ведь сейчас она исповедуется и причащается, даже правило утреннее и вечернее начала читать. В гостинице знакомлюсь с паломницей М. У неё остеомиелит, нога болит очень сильно, и никакое лечение не помогает. Здесь она ходит на службу, молится, несёт послушание, и болезнь отступает. Поэтому М. живёт в Оптиной уже несколько месяцев. Надеется на выздоровление. Много было встреч и знакомств, обо всех не расскажешь. Оптинские паломники все разные, у каждого своя судьба. Но всех их объединяет любовь к Оптиной. Трудно ли жить паломнику в Оптиной Как в большинстве монастырей паломников принимают на три дня. Дальнейшее проживание зависит от настроя самого паломника. Если это воцерковленный человек, не пропускающий службы, ответственно относящийся к послушанию, то ему могут благословить пожить и подольше. Послушания достаточно трудные. Мне пришлось потрудиться в разных местах: в гостинице, в братской и паломнической трапезной, в буфете. Было послушание помогать старенькой и больной монахине, которая живёт рядом с монастырём: натаскать воды, постирать, помыть пол, сводить матушку к источнику и так далее. Свободного времени почти не остаётся. Подъём в 5-30 на раннюю Литургию, послушание, трапеза в 13-00, послушание, вечерняя служба, вторая трапеза после службы около 21-00 и в 23-00 отбой, свет выключают. В келье много паломников, у каждого свой характер, свои привычки. Хорошая школа для приобретения терпения и смирения. В миру я работаю руководителем организации, привыкла к обращению по имени-отчеству. В монастыре отчества у меня нет. Когда бригадиру в паломнической трапезной кажется, что посуда помыта недостаточно чисто, она командует: «Девочки! Таня, Оля, Галя! Перемываем посуду!» Закусив губу, иду перемывать посуду, думаю, как мне полезно это для смирения. Да и физическая работа в радость. В миру на работе тяжелее компьютерной мышки ничего почти не держу. А здесь это огромное количество посуды, несколько часов подряд напряжённой физической работы в быстром темпе так непривычно. Но какая блаженная усталость и крепкий сон ждут тебя. Что ещё? Проблема с водой есть в Оптиной. В душ талончики дают раз в неделю. Поскольку я привыкла принимать душ утром и вечером, то для меня это испытание. Правда, можно купаться в источнике в любое время и в любую погоду. Когда я поехала в Оптину в отпуск в последний раз, попыталась позвать с собой приятельницу. Человек она верующий, но в храм пока ходит редко. В монастыре ни разу не была. Приятельница спросила, есть ли в Оптиной телевизор. Без любимых сериалов она пока своей жизни не представляет. Как и без мяса. «А летние пикники на даче! А шашлычки! Можно ли в Оптиной мясо есть? Нельзя? Нет, для меня это не отдых». А кто сказал, что мы сюда отдыхать приезжаем? При прощании отец М. укорял меня: «Мало пожила, мало потрудилась! Что? Кризис? Проблемы? Какой кризис, какие проблемы! Душу спасать нужно!»

Молитва священника Ольга Рожнева (В этой истории, произошедшей на самом деле, имена и название храма изменены) Всё утро протоиерея Бориса, настоятеля храма Всех Святых, одолевали воспоминания. Прошлое виделось так ярко, так отчётливо, как будто было вчера. А ведь прошло уже лет пятнадцать... Да, пожалуй, не меньше... Отец Борис только что отслужил литургию. Высокий, широкоплечий, плотный, с чёрной, начинающей седеть бородой, батюшка благословлял народ. Люди подходили ко кресту. Их было много - выстроилась целая очередь. Глаза радостные. Они ждали его взгляда, улыбки, внимания, пастырской заботы. И он смотрел на своих прихожан с отцовской любовью. Вот пожилая пара. Недавно молился за них, оба болели одновременно. Отправлял к ним молодых сестёр с прихода. Вот из поездки вернулся Михаил. Давно ли отслужили молебен о путешествующем, а уже месяц прошёл. А вот Татьяна с мужем Алексеем и сыночком. Отец Борис вспомнил, как крестил одновременно сына и отца. Алексей сначала Таню в храм отпускать не хотел. Потом пришёл один раз вместе с ней - и остался. Сейчас он один из самых активных прихожан, помогает с ремонтом и с другими поручениями. А вот старая Клавдия - она в храме днюет и ночует... Провожая старушку взглядом, отец Борис вдруг вспомнил, как пятнадцать лет назад ко кресту подходили лишь Клавдия да сторож Фёдор. Больше прихожан в старом храме не было. Он один шёл мимо полупустой свечной лавки к выходу, и старинные иконы в полутьме смотрели так печально... Батюшка закрыл врата, а прихожане не спешили расходиться. Уходили только те, кто особенно торопился, остальные, как обычно, потихоньку собирались в трапезной на воскресный обед. Трапезная была большая, и приход дружный. А тогда, в самом начале службы в этом храме, он с трудом мог накормить не только Клавдию с Фёдором - самому приходилось туго. Да... Почему именно сегодня так лезут в голову воспоминания? В высокие и узкие окна алтаря с ажурными решётками бил то ли снег, то ли дождь, а может, это был снег с дождём. Свет от разноцветных лампадок, жёлтые огоньки свечей в алтаре казались такими тёплыми и родными по сравнению с хмурыми, еле брезжащими сумерками зачинавшегося ноябрьского дня. И воспоминания снова нахлынули так ярко, что батюшка даже присел на стул. Да, тогда было такое же сырое и холодное ноябрьское утро. Отец Борис запомнил его на всю жизнь. Пожалуй, оно стало одним из поворотных в его судьбе. Знаете, как бывает: идёт-идёт человек по жизненному пути и доходит до какой-то развилки. От этой развилки идут несколько дорог. Да-да, те самые дороги, которые мы выбираем. А с ними выбираем свою судьбу. Жаль, что часто не замечаем мы этой развилки, торопимся, несёмся на полной скорости. И только спустя годы, вспоминая прошлое, отчётливо видим себя на перепутье, у этого пересечения дорог и судеб. Тогда тоже была суббота, и вот также отслужил он литургию. Только храм был холоден и пуст. Старая Клавдия жалась к печке, а вечно хмурый Фёдор сразу после службы пошёл за охапкой дров. Две старушки с клироса, закутанные в видавшие виды шали, побрели к выходу. Они не успели открыть дверь, как она распахнулась сама и вместе с порывом ветра вбежала женщина лет сорока пяти. Одета она была не совсем по-церковному: в брюках, в дублёнке и меховой шапке вместо платка. Но шапка была несколько набок, дублёнка распахнута, а по щекам её текли слёзы. Она неуклюже подбежала к отцу Борису и, упав в ноги, зарыдала. Отец Борис с трудом успокоил её, усадил на скамейку, расспросил о случившемся несчастье. Оказалось, что женщину зовут Елизаветой. Дочка её, Таня, и только что родившийся внучок Егорка находятся в реанимации. Они всей семьёй так ждали этого ребёночка! Имена давно придумали. Если девочка - Леночка, а если мальчик - Егорка. - Наш Егорка родился! Крошечка наш, солнышко ненаглядное! Танечка, доченька моя бедная! Кровиночка моя! Женщина опять зарыдала, отец Борис с трудом добился от неё, что роды прошли неудачно: у дочери большая потеря крови и она впала в кому, а ребёночек родился в состоянии асфиксии и с какой-то патологией. Оба - на аппарате искусственного дыхания. Мрачный врач-реаниматолог сказал, что прогноз плохой. Знакомая опытная медсестра, подслушав совещание собравшегося в реанимации консилиума, шепнула Елизавете, что дочка и внучок её умирают, вопрос только в сроках отключения аппарата. - Бабушка наша старенькая сказала мне к вам бежать, в церковь. Велела просить помощи у Бога и ваших, батюшка, молитв! Помогите, пожалуйста, помогите, батюшка! Ну, пожалуйста! Вы можете! Ведь можете? Вы же священник! Бог вас послушает! Кого же ему слушать, как не вас! Танюшка моя! Егорушка маленький! И женщина опять зарыдала. Отец Борис почувствовал, как у него сжало сердце. Ему стало очень жалко эту молоденькую мамочку, так и не увидевшую долгожданного сыночка. Жалко младенца, который умирает, не припав к материнской груди, не встреченный любовью всей семьи. Его кроватка, игрушки (наверняка, купили) не дождутся своего маленького владельца. А где-то ходит молодой муж, папочка, который может потерять одновременно и жену, и долгожданного сына. Вместо радости все будут долго стоять на холодном ноябрьском ветру у двух засыпаемых снегом холмиков. Эта картина мгновенно пронеслась в голове батюшки, он взмахнул головой, отгоняя недоброе видение. - Успокойтесь, Елизавета! Всё будет хорошо! Всё - будет - хорошо, понимаете?! Господь милостив! Он спасёт и мамочку, и младенчика! Будем молиться, просить у Него милости! Он обязательно поможет! Елизавета потихоньку перестала рыдать, посмотрела с надеждой: - Да, мама всегда говорила, что Бог есть! А если Он есть, Он вас обязательно услышит! Значит, всё будет хорошо! Ведь правда? Они поправятся? Отец Борис проводил женщину до дверей. Устало вздохнув, стал собираться домой. Туда он с недавнего времени не спешил. Матушка Александра, забрав с собой сыночка Кузеньку, уехала к родителям. В этом в небольшом уральском городке батюшка служил уже три года. И все три года служба проходила в пустом храме. Люди в городке много работали, жили небогато, летом предпочитали работать на своих дачных участках, выращивая нехитрое подспорье к зиме. Зимой женщины проводили выходные за стиркой и уборкой, пекли пироги, смотрели сериалы. Мужчины же собирались в гаражах, где под предлогом ремонта пили беленькую. В церковь многие из них попадали уже не своей волей, а ногами вперёд: в городке обычным делом была смерть от удушья, когда, напившись той самой беленькой, мужчина решал погреться, включал мотор, засыпал и уже не просыпался. Остальные тоже пребывали в каком-то страшном сне: словно, похоронив друга, шли выпить за упокой его души в тот же гараж. Александра, тоненькая и хрупкая, зябко кутаясь в шаль, говорила: - Мне страшно бывает за этих людей: проживают день за днём, не задумываясь о Боге, о душе, о смысле жизни, о том, что будет там, за её порогом... Отче, давай уедем отсюда! В другой, большой город. Мы с тобой тут не дождёмся прихожан. И помощи храму не будет. Как и нам с тобой, отче. Будем всю жизнь в нищете. Кузеньке вон на фрукты даже не хватает денег. Отец Борис устало молчал. В первый год настоятельства он очень надеялся, что скоро появится паства. В храм придут прихожане, которых он, как пастырь, поведёт по пути спасения. Но храм наполнялся только на Крещение, Рождество и Пасху. На Крещение шли за святой водой, на Рождество - весёлые, дурашливые, нередко выпив, а на Пасху - с обязательными яйцами и куличами. В остальное время года храм пустовал. В этот первый год отец Борис часто перечитывал, иногда даже вслух, для матушки, историю о священнике Георгии Коссове, который два года служил в селе Спас-Чекряк Орловской губернии в пустом храме, без прихожан. Никто не шёл на службу к молодому священнику. Лукавый искушал его мыслью бросить всё и сбежать. Пугал страхованиями. Батюшка поехал со своей скорбью в Оптину Пустынь к старцу, преподобному Амвросию. И преподобный Амвросий, увидев скорбного батюшку, прозорливо сказал ему слова утешения. Отец Борис читал вслух об этих словах великого старца будущему священноисповеднику отцу Георгию и чувствовал, как сердце отвечает мгновенно взыгравшей радостью. У отца Георгия об этом написано было так: «Как увидел меня батюшка Амвросий, да прямо, ничего у меня не расспрашивая, и говорит мне: "Ну, чего испугался, иерей? Он один, а вас двое!" - "Как же это так, - говорю, - батюшка?" - "Христос Бог да ты - вот и выходит двое! А враг-то - он один... Ступай, - говорит, - домой, ничего вперёд не бойся; да храм-то, храм-то большой каменный, да чтобы тёплый, не забудь строить! Бог тебя благословит!» С тем я и ушёл. Прихожу домой; с сердца точно гора свалилась. И отпали от меня все страхования». По молитвам старца скоро храм этого батюшки наполнился прихожанами; получился добрый, дружный приход. Сам же отец Георгий вырос в настоящего пастыря, стал известен далеко за пределами Орловской губернии. Имея дары прозорливости и исцеления, ревностный пастырь помогал всякой измученной душе. По свидетельству очевидцев, орловские богомольцы, приезжавшие к великому святому Иоанну Кронштадтскому, слышали от него: «Чего вы сюда приехали? У вас есть отец Георгий Коссов!» А потом в селе был построен большой каменный храм, трёхпрестольный, потому что старый храм перестал вмещать всех прихожан. Стараниями отца Георгия были открыты в селе больница, приют для сирот, а также второклассная школа - единственная в уезде. Вот такая история. Но на второй год служения отец Борис эту историю перечитывал всё реже. Он думал, что нет у него старца - так помолиться. А сам он, видимо, недостойный священник. И проповеди, которые он тщательно, подолгу готовил, а потом говорил в пустом храме, звучали, как ему казалось, жалко и неубедительно. Да, он плохой пастырь. Он слишком молод, вид у него совершенно несолидный, борода и та растёт плохо. В смущении он сильно заикается от волнения. Кто будет слушать его - такого нерешительного, застенчивого, вспыхивающего румянцем, когда к нему обращаются за благословением? И молиться он не умеет. Нет у него дерзновения в молитве. Вот и не идут люди в храм. К концу третьего года матушка забрала Кузьму и уехала к родителям. Уехала погостить, но не возвращалась уже три месяца. Отец Борис отчаянно скучал по ней и по двухлетнему Кузеньке. Проходя мимо кроватки, останавливался, брал в руки его любимую игрушку - плюшевого мишку, гладил по бархатистым ушам, по коричневой пуговке носа, основательно изгрызенной зубками сынишки и, тяжело вздохнув, говорил мишке: - Скоро, скоро наш Кузенька приедет! Вот ещё немножко подождём его... Сейчас сыро, слякоть... Куда с малым в дорогу?.. А вот выпадет снежок, Саша с Кузенькой и приедут. Будем на санках кататься, снеговика слепим. Но сегодня отец Борис не подошёл к мишке. Если бы мишка мог, он удивился бы тому, как необычно выглядел батюшка: всегда аккуратный, сегодня прошёл в комнату прямо в ботинках, подошёл к иконам и рухнул на колени. А если бы плюшевый медвежонок мог слышать, он услышал бы, как плачет батюшка: - Господи, прости меня, недостойного! Я ведь так ответил этой несчастной женщине, как будто был уверен, что услышишь Ты мои молитвы! Господи, я сам не знаю, как я посмел её обнадёжить... Я ведь и молиться-то толком не умею... Прости меня, пожалуйста! Не посрами надежды рабы Твоей Елизаветы на милость Твою! Смилуйся, Господи, смилуйся! Ребёночек маленький, Егорка, и мамочка его Татиана... Не оставь их милостью Своей, Господи, Боже наш! У меня вот тоже Сашенька есть и сыночек, Кузенька мой милый... А если б они... Пресвятая Богородица, прими мою недостойную молитву... Смилуйся, Владычице, смилуйся, преложи скорбь на радость... Не оставь нас, грешных, не имущих дерзновения, не смеющих взирати на высоту славы Сына Твоего и Бога нашего! Батюшка не помнил, сколько продолжалась его молитва, сколько поклонов он сделал в холодной комнате перед святыми иконами. Когда он уже не мог больше плакать и молиться, то с трудом встал, но распрямиться сразу не получилось. Так, хромая, подошёл к окну, прислонился пылающим лбом к холодному стеклу и - вместо грязной черноты увидел белоснежную улицу. В свете уличного фонаря искрились падающие снежинки - всё казалось таким чистым, таким радостным. Батюшка почувствовал, что боль с тревогой ушли, а в душе появились мир и покой. Часы пробили час ночи. Поздно уже, а завтра литургию служить... Отец Борис, тихо радуясь обретённому душевному миру, подошёл к кроватке сынишки, погладил плюшевую голову медвежонка и улыбнулся. На следующее утро, в воскресенье, когда он уже облачился, собираясь служить литургию в пустом храме, случилось необычное. Сначала батюшка услышал громкие радостные голоса. А выглянув из алтаря, первым делом увидел сияющее белое пятно, которое приближалось к нему. Отец Борис спустился по ступенькам и разглядел, что этим пятном был огромный букет белых роз. Их несла вчерашняя женщина, Елизавета. А за ней шёл молодой мужчина, и ещё мужчина постарше, и две молоденькие девушки, и сияющая старушка... Они кланялись ему, наперебой рассказывая что-то. Потребовалось какое-то время, чтобы он понял всё, что они пытались сказать. Танечка и Егорка живы! Не только живы, а уже переведены с первого этажа реанимации на второй, в детское отделение. И выздоровление случилось мгновенно. Так что весь медперсонал больницы заговорил о чуде. Подле Тани и Егорушки в ожидании агонии сидели медсестры. Внезапно они одновременно увидели, как показатели умирающих пришли в норму, а сами умирающие очнулись. Татьяна стала спрашивать о ребёнке, Егорка начал реветь, требуя кормёжки. Медсёстры, находящиеся в разных палатах, бросились к дежурному врачу и столкнулись у него на пороге. Главное, в одно и то же время - в час ночи! Вот чудо так чудо! Отец Борис служил литургию, а потом говорил проповедь. Его слушали внимательно: Елизавета, двое мужчин, молоденькие девушки, сияющая старушка. Довольные и радостные, стояли Фёдор с Клавдией. Бабушки на клиросе пели необычно слаженно. А когда отец Борис договорил проповедь и все пошли ко кресту, он понял, что ни разу не сбился. Даже не заикался. Потому что не думал о том, как он говорит и как выглядит. Думал же он о людях, которые стояли перед ним в ожидании его пастырского слова, молитвенного предстояния перед Богом. Смотрел на них, своих первых настоящих прихожан, и чувствовал любовь к ним. Так вот в чём дело! Нужно почувствовать эту любовь, эту тревогу и боль. Тогда рождается пастырь. «И овцы слушаются голоса его, и он зовёт своих овец по имени и выводит их... и идёт перед ними, а овцы за ним идут, потому что знают голос его. За чужим же не идут, но бегут от него, потому что не знают чужого голоса... Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец» (Ин. 10, 11). Когда отец Борис возвращался домой, ему казалось, что он стал старше лет на десять. Ещё он чувствовал сильную усталость. А на душе было светло. Подойдя к дому, он сначала не мог понять, что не так. А потом сообразил: в доме горел свет, из трубы валил дым. Отец Борис почувствовал, как защипало в носу и захотелось плакать. Не спеша входить, стоял на крылечке и слушал доносящийся до него милый голос Саши, щебетанье Кузеньки. Падал снег. И небо и земля становились совсем другими - новыми, белоснежными.

Такая сложная штука жизнь! Так много слёз и так много боли. Так тяжело без твоих молитв, И так легко ошибиться!... Оля.

А мне очень нравится за подсвечниками ухаживать, какое-то особое чувство сразу охватывает перед каждой иконочкой.

Собор Пресвятой Богородицы Вчера церковные песни прославляли Рожденного в вертепе и яслях, а ныне Виновницу радости нашей, Пресвятую Богородицу. На второй день Рождества Христова Святая Церковь созывает верных чад своих для благодарственного прославления Пресвятой Девы, послужившей великому таинству воплощения Сына Божия. Поэтому день этот и называется «собором Пресвятой Богородицы». В день собора верующих для прославления Пресвятые Девы Марии укажем главнейшие добродетели и совершенства, коими украшалась на земле Пресвятая Дева, не дерзая входить в самую глубину благодати на Ней почивавшей. Первая добродетель, и вместе основание всех добродетелей человеческих, есть преданность в волю Божию с забвением собственной воли. Необходимая для человека добродетель сия постоянно пре-исполняла собою всю душу и всю жизнь св. Девы Марии. Се раба Господня, буди Ми по глаголу твоему! — сказала Она архангелу, благовествовавшему Ей зачатие Сына Божия. По-видимому, не трудно было изъявить таковую преданность в то время, когда следовало решиться не на что-либо прискорбное и уничиженное, а на честь и славу — быть Материю Сына Божия: но на самом деле это был верх преданности и самоотвержения человеческого. Ибо, во-первых, к сану и званию Матери Божией принадлежало, как мы увидим, множество скорбей и искушений, таких притом, кои не посещают самых великих подвижников благочестия. Посему сказать: се раба Господня, — значило сказать: се, Я готова на все лишения, скорби и страдания, — готова на то, чтобы оружие прошло самую Мою душу! (Лк. 2, 35). Самое достоинство Матери Божией, хотя есть высшее всех достоинств, но для души, истинно смиренной, какова была душа Марии, решиться на приятие его еще труднее, нежели решиться на скорби: ибо последние человек смиренный почитает естественною своею долею и принадлежностью за свое нравственное несовершенство, — а стать выше херувимов и серафимов — как подобало Матери Божией, — на это душу воистину смиренную могла преклонить одна беспредельная преданность в волю Божию. И сия-то преданность во всей силе выразилась в словах Приснодевы: се раба Господня, буди Ми по глаголу твоему! Сказано так один раз — архангелу; а исполняемо было всегда, не только пред ангелами, но и пред упорными врагами истины и правды. Ничто не могло поколебать сей преданности в Марии, — ни самый крест Сына Ее, поколебавший собою всю землю. Вторая добродетель души праведной есть чистота тела и духа: ею украшаются все рабы Божий: но никто не украшался в такой полноте, как Пресвятая Дева. По сей-то добродетели Она, принадлежа еще к Ветхому Завету, где безбрачное состояние было как бы даже противно закону, обещавшему в награду за исполнение его многочадие и многочисленное потомство, — избрала для Себя на всю жизнь девство, и таким образом показала в Себе пример совершенства, принадлежащего Завету Новому. По сей-то добродетели Преблагословенная не прежде согласилась на благовестие архангела, как узнав, что ис-полнением его над Нею не нарушится нисколько святой обет девства. Ибо что Она говорит ему? — Како будет сие, идеже мужа не знаю? (Лк. 1, 34). Как бы, т.е., так рекла Она: дело, о котором ты поведаешь, все и во всем зависит от того, могу ли Я при нем остаться в безбрачном состоянии, Мною для Себя избранном: если могу, то Я готова послужить тайне; если нет, то да пройдет благовестие твое на голову иную! — Вот до чего, как видите, простиралась любовь к чистоте духа и тела в Пречистой! Третья добродетель душ святых есть мужественное перенесение скорбей и искушений. Пресвятая Дева Мария, после Сына Своего и Бога, есть первый и высочайший пример этой добродетели. Какого искушения не перенесла Она, какой скорби не вытерпела? Слово плоть бысть (Ин. 1, 14), т.е., зачалось от Духа во чреве Приснодевы: для последней из матерей есть в подобном положении ослаба и снисхождение; для Матери Сына Божия – нет его! Святой обрученник, не ведая тайны, подозревает Ее в бракоокрадовании. Что может быть тяжелее сего искушения? Но святая Дева переносит его безмолвно. — Одно слово Ее могло бы успокоить старца, а с ним и Ее самое, и рассеять подозрения; но Она не смеет сказать сего слова, потому что это тайна Промысла — страдает и безмолвствует! Приближается потом время рождения — тут еще более нужен покой, а Матери Сына Божия надлежало в это самое время идти в Вифлеем с Иосифом, чтобы подвергнуться переписи народной. В самую минуту рождения не достает места в обители; и Мария идет для сего в вертеп, полагает рожденного во яслях!.. Едва радость о родившемся заставляет забыть стесненность Своего положения, как меч Ирода простирается уже над вертепом; и Матерь с Отрочатем принуждена бежать в Египет тем путем, коим и среди дня доныне с трудом проходят люди самые крепкие и вооруженные. Подражая евангелисту, преходим в молчании годы последующие. Се, Мария уже на Голгофе. Какое мучение для сердца Матери видеть на кресте в муках Сына, Того Сына, Который зачат от Духа Святаго, Который, по проречению архангела, имел воцариться в дому Иаковли во веки!.. (Лк. 1, 33). Чужие не могли выносить сего зрелища, и возвращались с Голгофы, биюще в перси своя (Лк. 23,;48); а Матерь Иисуса стоит у креста в безмолвии, – погруженная мыслью в бездну путей Божиих. Что может сравниться с этим святым мужеством духа и сердца? Не предложим повествования о величии Честнейшей херувим. Вместо прославления Пречистые поспешим обратиться к Ней же с молитвою. О чем? Паче всего о том, чтобы Ее благодатным содействием и в нашей нечистой душе отразился хотя малый и слабый образ тех добродетелей и совершенств, кои украшали Ее на земле, – чтобы мы в действиях своих водились и управлялись не своими суетными желаниями, а пресвятою волей Божией, – чтобы сохраняли, сколько возможно, душу и тело свое от скверн мирских, и чтобы умели благодушно переносить те бедствия и печали, кои встречают нас на пути нашего земного странствия. Аминь. Протоиерей Григорий ДЬЯЧЕНКО Тропарь Собору Пресвятой Богородицы Пречистая Богомати, Богородице,/ Собор Твой честный украшен многоразличными добротами, / дары Ти приносят, Госпоже, многи мирстии людие, / Узы наша грешныя раздери Своею милостию/ и спаси души наша.

Всех с Рождеством!!!! Тропарь Рождества Христова глас 4 Рождество Твое, Христе Боже наш,/ возсия мирови свет разума,/ в нем бо звездам служащии/ звездою учахуся/ Тебе кланятися, Солнцу Правды,/ и Тебе ведети с высоты Востока.// Господи, слава Тебе! Кондак Рождества Христова глас 3 Дева днесь Пресущественнаго раждает,/ и земля вертеп Неприступному приносит,/ Ангели с пастырьми славословят,/ волсви же со звездою путешествуют,/ нас бо ради родися// Отроча Младо, Превечный Бог.

C Батюшкой всё в порядке, всех благодарим за молитвы. Сегодня он служил на Подворье Оптиной Пустыни в Ясенево.

Дела, дела... Забот круговорот, И душу непрестанно что-то гложет... Дай Бог, чтоб оказался рядом тот, Кто просто так, по-дружески, поможет. Болезнь без приглашения придёт, Несчастье тоже – в дверь стучать не станет... Дай Бог, чтоб оказался рядом тот, Кто вытянет, поддержит, не оставит... Грех сладок и прилипчив, словно мёд: Запачкался – и в жизни не отмыться... Дай Бог, чтоб оказался рядом тот, Кто не позволит грешному свершиться. Проходит чередой за годом год, Цветение садов сменяет вьюга... Дай Бог, чтобы всегда был рядом тот, Кого ты называешь просто другом! С ДНЕМ АНГЕЛА, о.ДАНИИЛ!!! МНОГАЯ И БЛАГАЯ ЛЕТА!!!

Завещания оптинского старца Феодора 21/3 сентября 2003 года монастырский колокол возвестил о кончине Оптинского старца игумена Феодора (Трутнева). Проживал он в Оптиной с начала ее открытия, прикрывая свою высокодуховную жизнь легким таким юродством. Подавая благословение встречным людям, Старец не дозволял целовать руку. Какой-то смельчак однажды спросил его: - Батюшка, а почему Вы не дозволяете поцеловать вашу руку? - А скажите, пожалуйста, - отвечал Старец, - Вам что, мало святых мощей? Вот, идите к мощам преподобных старцев и прикладывайтесь, а я Федька-дурак. Зачем Вам моя, простите за нескромность, грязная рука? Иногда Старец мог так ответить на просьбу о молитве: - Батюшка помолитесь. - И сами не ленитесь. А какая у Федьки молитва? Один поклон на всю кровать. Вы сами с усами, молитесь сами. Старец частенько тайно указывал на грехи ближним, что бы этим побудить их к очищению через покаяние.

Не совсем, конечно, координаты, но небольшую информацию можно найти на сайте: http://pravkamchatka...ogo-monastyrya/ http://pravkamchatka...-dazhe-vrachom/ http://pravkamchatka...ospod-pomozhet/ А в целом, у них там всё в порядке ))

Попробуйте уточнить по телефону (495) 422-22-77 http://optina.org.ru/podv/adress

Ой, я уже совсем забыла, что это писала..

Прощаю всех, кого простить нельзя, Кто клеветой мостил мои дороги. Господь учил: 'Не будьте к ближним строги, Вас все равно всех помирит земля'. Прощаю тех, кто добрые слова, Мне говорил, не веря в них нисколько. И, все-таки, как ни было б мне горько, Доверчивость моя была права. Прощаю всех я, кто желал мне зла,

Когда бывает в сердце грустно, И плакать хочется опять - Не верь обманчивым ты чувствам, Здесь важно вовремя понять: Ты неслучайно выбран Богом, На этом именно пути, И чтоб другим помочь в подобном - Ты должен через всё это пройти. Не бойся, выше сил не будет, Доверься Богу, будь готов! Всё благодатию покроет Господь молитвами отцов.