Таблица лидеров

О поминовении на проскомидии справедливо вам говорит духовная особа, что не должно поминать явно грешников, пребывающих в нераскаянии, в заблуждении и расколах; по толкованию учителей церковных — через соединение частиц, вынутых за их имена, с Божественною Кровию, — не очищение, но высшее осуждение для них бывает. О грешниках же, но кающихся и полагающих начало, можно и молиться, и подавать на проскомидию, также поминать на молитве и обращении их можно, как и Церковь молит о соединении всех, однако ж, дабы с такою раз­борчивостью не подпасть бы вам фарисейскому мудрованию, подавайте на проскомидию о ближних ваших, известных вам; а о прочих молися вообще, и в мысли стараясь считать всех святыми (впрочем, не подражая делам их худым), окажите любовь свою каждому делами при случающихся обстоятельствах. Это будет надежнее, а то и в том и в другом случае опасно, избежать фарисейского мудрования и о себе мнения. (прп. Лев Оптинский)

Русский поклон Случилось то в селе далеком, Куда я, праздный отпускник, Попал однажды ненароком — Искал попутный грузовик. Был полдень. Время золотое — Сады в черемушном дыму. Шагаю тихо. Кто я, что я — Здесь неизвестно никому. И удивился я, не скрою, Когда степенный встречный дед Вдруг снял картуз передо мною, Как мой знакомец с давних лет. Иду. Старушка мне навстречу. И вновь — почтительный поклон. Мол, кто б ты ни был, человече. Живи и здравствуй, в мир влюблен. И вроде больше стало света, И зацвели сады пышней От задушевного привета Проживших долгий век людей. Запомнив их простые лица, Я шел и сам себя стыдил: «Не ты ли первым поклониться Обоим им обязан был?» Тут не приличие, не мода, А чуткость вместе с добротой — Душа российского народа, Его характер золотой. Михаил Небогатов. Как сейчас нам этого не хватает... Источник: Стихотворения

Сегодня прочел в «Колоколе», что престарелый архиепископ одной из древнейших русских епархий, запутавшись ногами в ковре своего кабинета, упал и так разбил себе голову и лицо, что все праздники не мог служить, да и теперь еще лежит с повязкой на лице и никого не принимает. В конце октября или в начале ноября прошлого года был из епархии этого архиепископа на богомолье в Оптиной один офицер; заходил он и ко мне и рассказал следующее: – Незадолго перед отъездом моим в Оптину я был на празднике одной обители, ближайшей к губернскому городу, где стоит мой полк, и был настоятелем ее приглашен к трапезе. Обитель эта богатая; приглашенных к трапезе было много, и возглавлял ее наш местный викарный епископ; он же и совершал в тот день Литургию. В числе почетных посетителей был и некий штатский «генерал» из синодской канцелярии. Между ним и нашим викарным зашла речь о том, что получено благословение откуда следует, по представлению архиепископа, на реставрацию лика одной чудотворной иконы Божией Матери, находящейся в монастыре нашей епархии. Иконе этой верует и поклоняется вся православная Россия, и она, по преданию, писана при жизни на земле Самой Царицы Небесной св. апостолом и евангелистом Лукой. Нашло, видите ли, монастырское начальство, что лик иконы стал так темен, что и разобрать на нем ничего невозможно. Тут явились откуда-то реставраторы со своими услугами, с каким-то новым способом реставрации и старенького нашего епархиального владыку уговорили дать благословение на возобновление апостольского письма новыми вапами .– Как же это? – перебил я. – Неужели открыто, на глазах верующих? – Нет, – ответил мне офицер, – реставрацию предположено было совершать по ночам, частями: выколупывать небольшими участками старые краски и на их место, как мозаику, вставлять новые под цвет старых, но так, чтобы восстанавливался постепенно древний рисунок. – Да ведь это кощунство, – воскликнул я , – кощунство не меньшее, чем совершил воин царя-иконоборца, ударивший копием в пречистый лик Иверской Божией Матери! – Так на это дело, как выяснилось, смотрел и викарный епископ, но не такого о нем мнения был его собеседник, «генерал» из синодальных приказных. А между тем слух об этой кощунственной реставрации уже теперь кое-где ходит по народу, смущая совесть последнего остатка верных... Не вступитесь ли вы, С.А., за обреченную на поругание святыню? Я горько улыбнулся: кто меня послушает?!.. Тем не менее по отъезде этого офицера я собрался с духом и написал письмо тоже одному из синодских «генералов», Скворцову, с которым мне некогда пришлось встретиться в Орле, во дни провозглашения Стаховичем на миссионерском съезде пресловутой «свободы совести». Вслед за этим письмом, составленным в довольно энергичных выражениях, я написал большое письмо к викарному епископу той епархии Андронику (впоследствии замученному епископу Пермскому), где должна была совершиться «реставрация» св. иконы. Епископа этого я знал еще архимандритом, видел от него к себе знаки расположения и думал, что письмо мое будет принято во внимание и, во всяком случае, благожелательно. Тон письма был почтительный, а содержание исполнено теплоты сердечной, поскольку она доступна моему малочувственному сердцу. Написал я епископу и вдруг вспомнил, что, приступая к делу такой важности и живя в Оптиной, я не подумал посоветоваться со Старцами. Обличил я себя в этом недомыслии, пожалел о том, что «генералу» письмо уже послано, и с письмом к епископу отправился к своему духовнику и старцу о. Варсонофию в Скит. Пошел я к нему с женой в полной уверенности, что растрогаю сердце моего Старца своей ревностью и уж, конечно, получу благословение выступить на защиту чудотворной иконы. Батюшка-старец не задержал меня приемом. «Мир вам, С.А.! Что скажете?» – спросил меня Батюшка. Я рассказал вкратце, зачем пришел, и попросил разрешения прочесть вслух мое письмо к епископу. Батюшка выслушал внимательно и вдруг задал мне такой вопрос: – А вы получили на это письмо благословение Царицы Небесной? Я смутился. – Простите, – говорю, – Батюшка, я вас не понимаю. – Ну да, – повторил он, – уполномочила разве вас Матерь Божия выступать на защиту Ее святой иконы? – Конечно нет, – ответил я, – прямого Ее благословения на это дело я не имею, но мне кажется, что долг каждого ревностного христианина заключается в том, чтобы на всякий час быть готовым выступать на защиту поругаемой святыни его веры. – Это так, – сказал о. Варсонофий, – но не в отношении к носителю верховной апостольской власти в Церкви Божией. Кто вы, чтобы восставать на епископа и указывать ему образ действия во вверенной его управлению Самим Богом поместной Церкви? Разве вы не знаете всей полноты власти архиерейской?.. Нет, С.А., бросьте вашу затею и весь суд предоставьте Богу и Самой Царице Небесной – Они распорядятся, как Им Самим будет угодно. Исполните это за святое послушание, и Господь, целующий даже намерения человеческие, если они направлены на благое, дарует вам сугубую награду и за послушание, и за намерение; но только не идите войной на епископский сан, а то вас накажет Сама Царица Небесная. Что оставалось делать? Пришлось покориться. – А как же, батюшка, – спросил я, – быть с тем письмом, которое я уже отправил синодальному «генералу»? – Ну, это уж ваше с ним, частное дело: «генерал», да еще синодальный, – это в Церкви Божией не богоучрежденная власть, это вам ровня, с которой обращаться можете, как хотите, в пределах, конечно, христианского миролюбия и доброжелательства. «Предоставьте суд Богу!» – таков был совет Старца. И суд этот совершился: не прошло со дня этого совета и полных двух месяцев, а уже архиепископ получил вразумление и за лик Пречистой ответил собственным ликом , лишившись счастья совершать в великие рождественские дни Божественную литургию. Из воспоминаний Сергея Нилуса о старце Варсонофии Оптинском

Я ночь люблю за тишину, Люблю за каждое мгновение, Я мысль люблю за глубину, Душевных слов переплетение. Ночного света лунный блик, Я соберу ладонью с неба, В душе моей Его родник, Я в Отчем доме долго не был. ВБМ

Ночь смотрит тысячами глаз, А день глядит одним; Но солнца нет - и по земле Тьма стелется, как дым. Ум смотрит тысячами глаз, Любовь глядит одним; Но нет любви - и гаснет жизнь, И дни плывут, как дым. Я.П.Полонский. 1874 г.

https://dl.dropboxusercontent.com/u/14810178/faebd1138292.mp3 Уснувший город оставляя Дорогой пыльною один Глубокой ночью блудный сын Одетый в рубище шагает. И в боль, и в радость каждый шаг, Чем ближе он к родному дому... А начиналось всё не так, А начиналось по-другому. Когда-то в город он входил Богат и полон юных сил, Как было сердцу интересно, Как обжигающе чудесно И превликательно манил Соблазнами блестящий мир. В нём круг друзей, весёлый пир, Что взбудораживал сознанье, Что длился с ночи до утра, И здесь казалось никогда Ни боль, ни горе, ни страданье Ни чистой совести терзанье Не потревожит. Здесь душа Живет совсем простым законом – Мимолетящим днём одним. Ему, ни в чем неискушенном Всё стало близким и родным. Здесь жизнь кипит среди веселья, Здесь обжигающее зелье Дурманит разум и рукам Дает свободу, здесь страстям Преграды нет. Здесь грех как воду Пей каждый день себе в угоду. Всё тот же путь, все тот же стон, Теперь другое видит он, Теперь совсем другая сцена, Теперь друзей застольных цену Он помнит словно страшный сон. Где всё меняется мгновенно, Что позабыть никак нельзя, И те же самые друзья, Которыми был так взволнован, А после ими же оплёван, В тебе не узнают тебя. Всё разлетелось, всё умчалось И всё развеялось, как дым, Всё то, к чему так сердце рвалось Во свете правды оказалось Настолько низким и пустым. К чему стремился ты когда-то? Чем раньше жил, и чем дышал? Теперь, теперь лишь ты понял, Что этот мир с его развратом, Из ада словно бы изъят В душе рождает тот же ад. Горя огнём животной страсти, Не зная в похоти преград, Он травит всё: любовь и счастье, Он – подлости и смерти брат. А тот, кто с ним имеет связи, Отдаст ему всей жизни дни... И зная всё теперь, пойми, Ты не рождён для этой грязи. Твоя усталая душа Под гнётом низкого разврата Хранила то, кем ты когда-то Был в доме твоего отца. Где всё настолько по-другому И где ты был совсем другим, В родной семье родного дома, Где каждый дорог и любим. Теперь дорогой с новой силой Ты вспомнил, как тебя манила Дорога эта в край чужой, Как ты оставил дом родной, Как часть наследства без упрёка Отец отдал и как жестоко Страдал он, плача у ворот. Ведь знал же, знал же наперёд, Чем кончатся твои исканья, Какие горькие страданья Тебе твой выбор принесёт. Он знал и чувствовал до боли, До муки, рвущейся внутри, Чем платит мир за призрак воли, За в нём истраченные дни. Он знал цену мирского счастья, Какой в нём кроется обман, Он знал опасность жгучей страсти, Он знал, как много будет ран. Он знал... О, как он знал прекрасно Жестокость тьмы и зло людей Он, горько плача, видел ясно, Опасность для души твоей. Чем обернётся всё потом, Там, на чужбине, и притом Всё это знать, всё это прятать В себе не мог, он мог лишь плакать. Уснувший город оставляя, Шагает тихо блудный сын, Но этой ночью не один Он в небо звёздное вздыхет. Уже давно, из года в год В его стране, в краю родимом, Скрепивши сердце верой ждет Родной отец родного сына. Он ждёт, надежды не теряя, Ведь может быть заговорит, В скитальце бедном кровь родная, И не прижившись в волчьей стае, Он в дом отцовский поспешит. И там, за дальним поворотом, Тем самым, что в последний раз, Его тогда укрыл от глаз, Сейчас откуда вышел кто-то, Какой-то путник в ранний час, Вот так и он, твой долгожданный, Как этот нищий, что вдали, К тебе придёт, но что-то странно Вдруг сердце стукнуло внутри. В глазах как-будто помутилось, Но тут прохлады ветерок, Отвел туман немного в бок, И на мгновенье приоткрылось Лохмотьев грязь, лицо... Сынок? А дальше в наболевшей ране Все слилось словно как в тумане Не помнил он как добежал, Он обнимал и целовал Лицо ушедшее когда-то. Любимый голос, что шептал, Рыданья сдерживая: Папа... И куча странных слов с мольбой, Такой любимый образ рядом, А он тут просится слугой... Сынок... постой, Сынок... не надо! Дай насмотреться, дай вернуть, Года прошедшие в томленье, Дай в это сладкое мгновенье, Всё оживив, перечеркнуть, Забыть ночей бессоных муки, И все страдания разлуки, Дай позабыть и сам забудь. Дай надышаться этим утром, Ведь столько лет прошло во тьме, Ведь ты воскрес, и я как-будто Родился заново в себе. Давай всё горькое забудем, И примем дар святых небес, Эй! Слуги, поднимайтесь, люди! Мой сын пришёл, мой сын воскрес! Отец и сын. Мгновенье встречи. Мелькают образы родных, Вопросы, слёзы, и за плечи Обняв ведут... как сладок миг. Всё прощено и всё забыто, И жизнь прекрасной стала вновь, В чём истина – от нас не скрыто, Что это делает любовь.

Люблю работать ночью.А утро, когда еще все спят, люблю душой.

«Загадочность души» - понятие людей душевных но не духовных … Когда она, душа, готова, взрыхлена она начинает искать Бога и если не упадет в нее зернышко духовное она страдает и пытается найти,но не знает что искать, и способна уйти в разгул или в запой или начинает придумывать себе бредовые учения, стили, направления и т.д.

Спаси Господи!Я согласен. Профессор Осипов сказал примерно так: « Как богат наш стол трудами Отцов церкви и зачем тратить время на сомнительные книги, когда есть столько святых авторов.» Я не согласен, что нам не нужна литература для души. Есть праздные вещи. О них так и говорят «Что бы отдохнуть от души» А есть для христианской души. Они как кто-то сказал, взрыхляют душу для духовного семени. Это и книги и музыка и кино. Молодежь ныне читает больше информационные книги, энциклопедические, где только факты. Это хорошо? Думаю плохо.Про себя. Когда Господь привел меня к вере я читал всю духовную литературу запоем. Потом был большой перерыв. Можно всю жизнь только читать и стоять на месте в мечтах. Для спасения надо совсем не много знаний. Но начав свое движение Господь Сам даст нужное для тебя.