Таблица лидеров

Когда-то прислали прп. Макарию Александрийскому гроздь свежего винограда. Но он отослал эту гроздь одному больному брату. С великой благодарностью получив виноград, брат этот послал его к другому брату, хотя ему и самому хотелось его съесть. Но и этот брат, получив виноград, поступил с ним так же. Так виноград пребывал у многих братии. Наконец, последний брат, получив гроздь, отослал ее опять к прп. Макарию, как дорогой подарок. Святой удивился и благодарил Бога за такое отношение братии друг к другу.

...Все мы сплошь да рядом, больше или меньше недугуем тщеславием и горделивостью. А ничто так не препятствует успеху в духовной жизни, как эти страсти. Где бывает возмущение, или несогласие, или раздор, если рассмотреть внимательно, то окажется, что большею частью виною сего бывает славолюбие и горделивость. Почему апостол Павел и заповедует, глаголя: «Не будем тщеславиться, друг друга раздражать, друг другу завидовать» (Гал.5, 26). Зависть и ненависть, гнев и памятозлобие - общие исчадия тщеславия и гордости. Преподобный Макарий Египетский обозначает и самую цепь, как страсти эти одна с другою сцеплены и одна другую рождает. Он пишет в книге «Семь слов»: «ненависть от гнева, гнев от гордости, а гордость от самолюбия» (Слово 1, гл. 8). А Господь в Евангелии прямо объявляет, что и доброе творящие ради славы и похвалы восприемлют здесь мзду свою. Также и с гордостью и осуждением других добродетель проходящие отвержены бывают Богом, как показывает евангельская притча о мытаре и фарисее. А блаженное смирение, как сказано в той притче, и неисправных и грешных оправдывает пред Богом. Из писем преподобного Амвросия Оптинского

N. ваш евангельские чудеса Христовы приписывает гипнотическим и телепатическим явлениям и называет их фокусами. Но между чудесами евангельскими и фокусами неизмеримое различие. И во-первых, они различаются между собою по своему значению. Чудеса Христовы, будучи делами необыкновенными, в то же время были величайшими благодеяниями страждущему человечеству. В самом деле, исцелить слепорожденного, сухорукого, воскресить мертвого не суть ли все это величайшие благодеяния. Недаром и Апостол выразился о Господе Иисусе Христе так: «и Он ходил, благотворя и исцеляя всех, обладаемых диаволом» (Деян.10, 38). И эти чудесные благодеяния Христовы производили благотворнейшее влияние на благо­детельствуемых Господом людей. Например, по исцелении слепорожденного Господь, нашедши его, сказал ему: «ты веруешь ли в Сына Божия? — А кто Он, Господи, чтобы мне веровать в Него» (Ин. 9, 35—36), возразил тот. Господь же сказал ему: «и ты видел Его, и Он говорит с тобою» (Ин. 9, 37). Исцеленный же сказал: «верую, Господи! И поклонился Ему» (Ин. 9, 38). А при представлении фокусов что мы видим? Фокусник занят корыстною целью, заботится только о своей наживе, как побольше собрать денег со зрителей, а зрители посмотрят, позевают, скажут: «Да, это удивительно», — и затем пойдут прочь с пустыми карманами. А сколько при сем бывает соблазнительных речей и взглядов. А уже о мыслях скверных и толковать нечего. Во-вторых, чудеса Христовы были истинными чуде­сами. Например, воскресить четверодневного мертвеца (Лазаря), у которого тело уже стало разлагаться, разве это фокус? И какой гипнотист или телепатист может сде­лать что-либо подобное сему? А фокусы — обман, это уже давно всем известно. Из писем преподобного Амвросия Оптинского Фреска "Воскрешение Лазаря Четверодневного" в храме Илариона Великого

ЛЮБОВЬ И ДОВЕРИЕ Апокалипсис мелкого греха Архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской) Можно ли человека любить и ему не доверять?.. Можно. Истинная лю­бовь к человеку совсем не означает обоготворения всех его качеств и пре­клонения пред всеми его действиями. Истинная любовь может замечать и недостатки человека столь же остро, как и злоба. Даже еще острее. Но лю­бовь, не как злоба, а по-своему, по­любовному относится к недостаткам человека. Любовь бережет и спасает человеческую душу для вечности; злоба же топит, убивает. Любовь любит са­мого человека; не его грехи, не его безумие, не его слепоту… И более ост­ро, чем злоба, видит все несовершен­ство этого мира. Подвиг прозорливости духовной: — видеть все грехи людей и судить все зло и, при этом, не осудить никого… Только свыше озаренный человек способен на такую любовь. Да, можно любить и — не доверять. Но не есть ли доверие признак души открытой, и не есть ли открытость свойство любви? Нет, любовь — шире открытости. И без открытости души в этом мире может быть любовь… Старец Амвросий Оптинский или Преподобный Серафим любили лю­дей пламенной любовью и, в Духе, служили им. Однако не всем открыва­лись, и открывались мало; хранили ду­шу свою от людских взоров, проникая своим взором в души людские. Духов­ник на исповеди совсем не открывает своей души исповедующемуся. Но ду­ша истинного духовника открыта — не обнаружением, но любовью; и че­рез любовь обнаруживается в мир. Старец не всегда и не всем откры­вает все, что знает от Бога. Но, сооб­разуясь с состоянием каждого, к каж­дому подходит соответственно.Мать, которая не все, что приходит ей на мысль, говорит своему ребенку, не по нелюбви скрывает, но по любви не доверяет, а являет именно ребенку свою любовь, скрывая от него все ему неполезное, до чего не дорос он еще, чего не может принять в свое незрелое тело и в свою незрелую душу. He-искренность, не-непосредственность, не-простота, как и «недоверчи­вость», — могут быть благими… Врач не все открывает больному, началь­ник — подчиненному, учитель — ученику.Состояние и возраст, вместимость и приготовленность определяют пред­мет и истину, являемую в мир. Кораблю подобна человеческая душа. Корабль имеет подводную часть, и душа должна иметь свое не­видимое для мира сознание. Не «под­сознание», но укрываемое, — ради блага истины — сознание.Злое утаивать надо, чтобы никого не замарать. Доброе утаивать надо, чтобы не расплескать. Утаивать надо ради пользы — всех. Скрывание ду­шой своего зла иногда бывает необходимостью духовной; скрывание свое­го добра почти всегда бывает мудрос­тью и праведностью.Не всякая «не-прямота» есть не­правда; и не всякое «недоверие» есть измена последнему доверию.Последнее доверие можно иметь лишь к Богу Триединому и ко всем Его законам и словам. Недоверие же к себе есть всегда мудрость, и всякое под­линное, положительное недоверие, по любви, к другим, есть продолжающее­ся святое недоверие к самому себе… Ибо не волен бывает, подчас, в своих делах и словах человек, мятется во зле, и сам не отдает себе в этом отчета,«Не во всем доверять себе»… — это имеет глубокий и спасительный смысл. Свой опыт, свой ум, свое сердце, своя мысль, свое настроение… все что шатко, бедно и неопределенно; здесь нет абсолютного предмета для дове­рия… А от недоверия ко всему шатко­му проистекает всесовершенное и без­граничное доверие к Богу Триединому.Ближним столь же нельзя доверять (и столь же можно!), как себе; а себе — лишь по мере своей согласованности с Откровением Божьим, с волей Христо­вой, открытой в мире и открывающей­ся в душе.Лишь духовным отцам и руково­дителям — истинным и испытан­ным — во Христе можно всецело до­верять себя, более, чем себе, и преда­вать свой слух и свою душу, как Богу, во имя Бога.Ближний же мой, друг мой есть лишь частица меня самого (ибо он ча­стица всего человечества, коего я — частица). Следствия первородного греха, страсти, — присущи и ему, и мне. Конечно, в разной мере и в раз­личных оттенках, но как он, так и я — мы имеем основание — не доверять своей, пока еще двойственной приро­де и непреображенной воле. Мы дей­ствуем, почти всегда, «по страсти», с примесью греховного, а не «бесстра­стно», не свободно — во Христе. Я, действительно, изменчив, непо­стоянен; колеблюсь различными «приражениями» лукавого, и чистота глубины души моей то и дело замутняется поднимающимся со дна ее илом. Ближний мой так же изменчив, как я, и столь же способен на доброе, как и на злое.Я нуждаюсь в постоянной провер­ке себя, и ближний мой — так же. Я должен без устали проверять свои действия в мире: «по Богу ли» они? Проверки требует не только злое, но и «доброе» мое, ибо злое часто бывает очевидно, тогда как доброе лишь ка­жется «добрым», а на самом деле бы­вает злым. Впрочем, и злое нуждается в проверке; и злому нельзя «дове­рять», по первому признаку «злого». Людям потемненным (каковы мы) и хорошее представляется плохим, если оно сопряжено с болью, тягостью и оскорблением нашего самолюбия.Не о злой подозрительности здесь речь, а о благом творческом недоверии к себе и ко всему, что окружает нас в мире. Грех нам представляется, почти всегда, чем-то «сладким»; — не нужно доверять этой сладости, ибо она есть горчайшая горечь и страдание. Стра­дание же (напр., в борьбе за чистоту тела и души) представляется невыно­симым и отвратительным; не нужно доверять и этому выводу; за благим страданием следует мир, который превыше всякой радости. Люди много и, часто, подолгу го­ворят, и как будто идеи их должны служить благу; но сколько неверного, соблазнительного и — пустого льется из их уст. Не нужно доверять всем сло­вам людей… Люди часто сами страда­ют за те слова, которые они сами ска­зали, и раскаиваются в них. Да, не все, что исходит от человека (даже при самых благородных его на­мерениях!) есть благо. Многое бывает ненужно, напрасно, греховно, и тако­вым является не только для того, ктоэто ненужное — изводит, но и для то­го, кто его неосторожно принимает. Углубляя свою любовь к людям, никогда не надо забывать, что все лю­ди больны, и необходимо жить среди них в постоянном трезвении, не только в отношении себя, но и в отношении всех окружающих… Лишь при первом бывает плодоносно последнее. Не к самому человеку надо, конеч­но, иметь недоверие, но к данному его состоянию. Степень доверия следует всегда менять, соразмерно состоянию просветленности человека в Боге. Ес­ли человек, которого мы любим и ко­торому всегда до сих пор доверяли, вдруг явится пред нами нетрезвый и начнет нам давать какие-нибудь сове­ты… исчезнет ли наша любовь к этому человеку? Если мы глубоко его лю­бим, любовь наша не исчезнет, и даже не ослабится. Но доверие исчезнет, не только к словам, но и к чувствам это­го человека, пока он в таком состоя­нии.Опьянение вином реже бывает у людей, чем опьянение какой-либо иной страстью: гневом, злопамят­ством, похотью, деньголюбием, сла­волюбием… Страсти, как вино, дей­ствуют на разум и на волю человека и извращают всю его душу. Опьянен­ный какой-либо страстью не владеет собой, перестает быть самим собой, делается «игралищем бесов»; даже тот, который в свободное от страсти время бывает исполнен подлинной глубины и чистоты Христовой, посколь она возможна в пределах нашей земной, личной и наследственной греховности. Более светлому состоянию челове­ка принадлежит и более совершенное доверие… Например: я хочу произне­сти Слово, или — принять Св. Тайны, но чувствую, что душа моя полна смя­тения и страсти… Я должен, в этом случае, поступить по Евангелию, т. е. «оставив свой дар у жертвенника», пойти помириться с душою, «с моим братом»; иначе сказать — умиротво­риться, войти в небесную жизнь. Вот образец праведного и благого недове­рия себе, во имя Христовой любви к самому себе. Эгоистическая любовь моя, напротив, желала бы презреть, не заметить моих недостатков и сочла бы душу мою «достойной», неправед­но доверила бы ей и позволила бы ее греховному состоянию излиться на мир, или беспокаянно приблизиться к Богу, к Его горящей купине. Дозво­лила бы, — не по заповедям Божьим (которые суть: «изуй сапоги твои», т.е. греховное состояние души), а по своеволию… И опалился бы я непре­ложными законами Божьей чистоты. Несомненно, что я должен бес­пристрастно относиться к себе и к другим. Но не будет ли это значить, что я «творю суд» над кем-нибудь, вопреки Слову: «не судите, да не су­димы будете»? Нисколько. Рассужде­ние есть признак выхода человечес­кой души из дурного ее младенчест­ва. Рассуждение это — «мудрость», про которую сказано: «будьте мудры, как змии». Рассуждение есть венец любви, и Св. учители Церкви даже — о тайна! — считают его выше «люб­ви», выше, конечно, «человечес­кой», неразумной, часто даже поги­бельной — любви. Рассуждение есть небесная мудрость в жизни, духов­ный разум любви, который не отни­мает ее силу, но дает ей соль.«Не мечите бисера вашего…» — это не отсутствие любви (Слово Божье учит лишь одной любви!), но муд­рость любви, знание высших законов неба, изливающегося на весь грехов­ный мир, но не смешивающегося ни с чем греховным.«Не мечите бисера вашего…» — есть заповедь о недоверии в любви, заповедь, ведущая к любви, оберегаю­щая любовь...

Через гордость и тщеславие входят в жизнь человеческую все неправды, возрастает дмение, выстраивается стена между человеком и Богом. Смирение-благодатный елей на греховные язвы, победа на самых страшных врагов, а главное-священный мир с Богом, когда душа не в чем не противится Его святой Воле, лишь в ней обретая радость и смысл. Спаси Господи,за полезные наставления.

Отлагая, наконец, все попечения мира сего, так угнетавшие и томившие дух мой, кратко скажу мое последнее слово и мой последний завет дорогим моим духовным чадам. И, во-первых, смиренно прошу: простите мне все мои вольные и невольные согрешения, которыми согрешил я против вас, и вас взаимно всех прощаю за все скорби и огорчения, которые подъял я через некоторых, по наущению исконного врага спасения нашего. “Веру мне имите” (Ин. 14, 11), святые отцы и братия, что все мои действия и делания сводились к одному — охранить святые заветы и установления древних отцев-подвижников и великих наших старцев во всей Божественной и чудной их красоте от разных тлетворных веяний века сего, начало которых — гордыня сатанинская, а конец — огонь неугасимый и мука бесконечная! Может быть плохо исполнил я это — каюсь в том и повергаю себя перед благостию Божией, умоляя о помиловании. А вас всех, возлюбивших меня о Господе, прошу и молю: соблюдайте мои смиренные глаголы. “Духа не угашайте” (Фес. 5, 19), но паче возгревайте его терпеливою молитвою и чтением святоотеческих и священных писаний, очищая сердце от страстей. Лучше соглашайтесь поднять тысячу смертей, чем уклониться от Божественных заповедей Евангельских и дивных установлений иноческих. Мужайтесь в подвиге, не отступайте от него, хотя бы весь ад восстал на вас, и весь мир кипел на вас злобой и прещением, и веруйте: “Близ Господь всем призывающим Его, всем призывающим Его во истине” (Пс. 144, 18). Аминь. 17 марта 1913 г. P.S. Еще завещаваю именем Господа нашего Иисуса Христа не предавать тела моего погребению до тех пор, пока не обнаружатся явные признаки смерти , — всем известно, какие это признаки. Грешный архимандрит Варсонофий.