Таблица лидеров

Этой статьёй, всем известного русского писателя С. Нилуса, взятой, как фрагмент из его предисловия к недавно вышедшей в свет книги издательства «Оптиной Пустыни», — «Записки игумена Феодосия», — мы начинаем небольшую серию публикаций-фрагментов. Они будут содержать некоторые увлекательные, интересные современному читателю, эпизоды во многом назидательной жизни о. Феодосия (в миру Феодора Афанасьевича Попова). «В одну из поездок моих в Оптину пустынь, за беседами с богомудрыми старцами довелось мне услыхать об одном из членов этого святого братства, игумене Феодосии, скончавшемся в 1903 году и последние годы своей жизни приютившимся на покой под тихую сень скита великой духом Оптинской обители. И все, что рассказывали мне об этом старце, до того было близко моему сердцу, так трогательны были о нем еще живые воспоминания, что я невольно им заинтересовался. Богу угодно было раскрыть мне душу этого молитвенника и дать мне в руки такое со­кровище, которому равного я еще не встречал в грешном своем общении со святыми подвижниками, работающи­ми Господу в тиши современных нам православных мо­настырей. Сокровище это — автобиографические заметки в Бозе почившего игумена, которые он составил незадолго до своей праведной кончины. Со времени учреждения право­славных монастырей не было примера, чтобы кто-либо из их насельников и подвижников оставил о себе воспоми­нания, касающиеся самой интимной стороны жизни мо­нашеского духа, сохранил бы подробную историю своей души, стремящейся к Богу, своих падений и восстаний, и поведал бы о силе Божией, в его немощи совершавшей­ся и неуклонно руководившей им на пути к земному со­вершенствованию в благодати и истине и к Царству Света невечернего. Тем и драгоценны эти заметки, что они с необыкно­венно правдивой ясностью указывают нам, что и в наше время, и в ослабевшем нашем христианском духе, возмо­жен и всякому доступен, с Божией помощью, путь спасе­ния и соединения с Господом Иисусом, Который все Тот же, что был от создания человека, и останется Тем же во­веки. С необычайной живостью и с неослабевающим инте­ресом ведется эта летопись сердца почившего игумена и раскрывается история земного испытания этой христиан­ской души. С редкой правдивостью, с какой автобиограф не щадит и самого себя, повествуется им и о той мирской и монастырской обстановке, в которой трудилось его серд­це в искании Бога и Его вечной правды: как живые, вос­кресают перед читателем тени недавнего прошлого, тени тех средних русских людей, из которых одни работали над созданием храма Божьего в сердце Православной России, а другие — по слабости своей и неведению — над его раз­рушением. С редкой силой, с летописной простотой ве­дется удивительное повествование это о людях, о собы­тиях, о душе человеческой и о силе Божией, над всей их немощью совершавшейся, и сам игумен восстает перед читателем во всей яркости своего духовного облика. Уверенный в особой назидательности этих заметок по­чившего игумена как для верующего православного люда, так и для монашествующей современной братии, я разо­брал их, связал их по силе своего разумения в одно целое, не убавив и не прибавив в них ничего своего, самоизмыш­ленного, и даже по возможности сохранив слог и способ выражения мыслей самого автора. Покойный, не получив законченного образования, не мог создать и обработать цельного литературного произведения, но природное да­рование его было не из заурядных, и оно дало в его за­метках такой богатый и яркий литературный, бытовой и психологический материал, что легок был мой труд, кото­рый я теперь и предлагаю вниманию и назиданию моего дорогого читателя. В напутствии к биографии игумена Феодосия сооб­щу характерную черту прозорливости великого старца и наставника монашествующей братии Оптиной пусты­ни и всего православно верующего мира, отца Амвросия Оптинского, под чьим духовным крылом воспитывался и отец Феодосии. Жил игумен Феодосии уже на покое в скиту Оптиной пустыни и, несмотря на известную только одному Богу сте­пень своей духовной высоты, нередко подвергался иску­шению от духа уныния, столь знакомого всем, кто внимал своей духовной жизни. В одно из таких искушений прибе­гает старец игумен к старцу Амвросию и почти с отчаяни­ем плачет к нему: — Батюшка, спаси: погибаю! Свинья я, а не монах: сколько лет ношу мантию, и нет во мне ничего монашеско­го. Только и имени мне что — свинья! Улыбнулся старец своей кроткой улыбкой, положил свою руку на плечо склонившегося перед ним плачущего игумена и сказал: — Так и думай, так и думай о себе, отец игумен, до са­мой твоей смерти. А придет время — о нас с тобой, сви­ньях, еще и писать будут. Это мне рассказывал один из сотаинников жизни по­койного игумена, ныне здравствующий отшельник оптинский. Лет двадцать прошло с этих знаменательных слов бла­женного старца, и суждено было им исполниться через мои грешные руки...» Сергей Нилус Из книги «Записки игумена Феодосия»

На дитя человеческое, приходящее в этот мир, негласно возлагается тяжкое испытание. Никто ничего не говорит ему об этом; он должен сам пережить ситуацию, осмыслить ее и справиться с нею. Часто проходит слишком много времени, пока это произойдет; часто понимание приходит слишком поздно, и тогда человек становится беспомощным и потерянным. Задача гласит: по своему основополагающему принципу существования ты, как все люди, одинок в мире; ты должен понять это одиночество, принять его, подружиться с ним и духовно преодолеть его; оно ведь останется с тобою до конца дней твоих, но твой характер обретет благодаря ему силу, достоинство и доброту. Одиноким приходит человек в эту жизнь с первым вырвавшимся криком страдания, требующим глотка воздуха; одиноким покидает он этот мир с последним вздохом, стараясь произнести слово. Как много порою делается для него вокруг; а он так и остается отшельником, заключенным в камеру своего тела. Того, что он за всю свою жизнь в этой камере ощущает, воспринимает, чувствует, чего жаждет, о чем думает — никто не сможет пережить так, как он; все, что он в своем одиночестве избирает, решает, исполняет, жертвенно осуществляет, переживает и выносит в бессоннице, в болезни, в заботах, в неудаче, в отчаянии — знает он один. Всякое значительное событие в жизни, от первой любви до смерти своих родителей, всякое важное решение, всякая возлагаемая на него ответственность, всякая великая боль и скорбь — дают ему ощутить свое одиночество. Лишь очень немногим пришлось пережить предельное одиночество в величайшей нужде — в бушующем море, в безмолвных горах, в забвении вчерашнего поля боя, в тюремной камере, — чтобы постичь свое душевное и духовное одиночество. Это пожизненное одиночество — тяжкое бремя. Но оно одновременно и великое благо. Когда человек осознает свое одиночество, он вопрошает: «Кто поможет мне?» И ответ гласит: «Я сам должен помочь себе»... И заложен первый камень характера. А еще ответ гласит: «Господь в небесах поможет мне тем вернее, чем преданнее ему буду я»... И заложен основополагающий камень живой веры. В одиночестве человек находит самого себя, силу своего характера и святой источник жизни. Когда же человек постигает чужое одиночество, а именно то, что каждый существует, замкнувшись в себе, и пока не постиг бремени и благо одиночества, это — сострадание и любовь, которые овладевают им: сострадание к слабому, любовь к сильному. Тогда он говорит: «Я помогу им! Братья, я помогу вам — поскольку вы одиноки, а я знаю тягость и выкрутасы одиночества». Сам находясь в одиночестве, человек находит своего одиноко страдающего брата и помогает ему. И как раз тут — зарождение духовной любви, братства и истинного единения чувств. Нам не дано избавиться от одиночества. Но все мы призваны достойно и с верою каждый нести свое одиночество; и, любя и помогая, делать чужое одиночество сносным, достойным и духовным. В этом — утешение. Так и только так сможем мы преодолеть одиночество, мы, одинокие дети человеческие, взирая ввысь и с любовью помогая друг другу. Ильин Иван Александрович (1882-1954) – русский религиозный мыслитель. Из книги «Я вглядываюсь в жизнь»

. . Не знает душа моя ничего более трудного, более легкого и более утешительного, чем слышать дыхание Бога. Куда ни гляну — кругом оно. Мало кому дано ясно видеть его, хотя оно рядом с каждым… Дыхание Бога приходит в тишине мыслей. Приходя, оно сжигает все мои тревожные думы. Становится так покойно на душе — словно Царствие Небесное наступило прямо сегодня. Дыхание Бога — в приветливости и в неприветливости этого мира. Приветливость учит благодарить и радует. Неприветливость невольно побуждает не искать утешения ни в чём земном, но лишь в живом общении с Богом. . Не знаю почему, но не люблю я, ставшую привычной, дорогу в храм причудливо петляющую по пустынным улицам провинциального города Макарьева, где вынужден, волею судеб, временно, жить. Снег только что стаял. Зеленой траве ещё не повелел Бог радовать душу. То там, то тут, обильно разбросан мусор, густо перемешанный с нанесенной весенними ручьями грязью. По дороге только и смотри, чтобы не измарать ноги в свежих собачьих экскрементах. Сыро. Ветрено. Уныло. Неприглядно. На бедность российской провинции, с улицами похожими на помойки, смотрю едва ли не всю свою жизнь, но не могу привыкнуть к этому вопиющему безобразию… Спрашиваю идущего рядом Ангела-Хранителя: «Почему это вековое неприличие так щедро разлито по Российским глубинкам? Почему так больно смотреть на искалеченные старостью и нищетой улицы, дома и людей? В чём смысл этой боли?» Слышу тихий ответ внутри моих мыслей: «Эта боль призывает тебя не привязываться ни к чему на земле». В душе возникает потребность более и более углубиться в молитву… ........................... Если кого заинтересует, полный текст зарисовки см. по ссылке http://www.edinstva.ru/?p=23784