Таблица лидеров

Моей маме, Царство ей Небесное, духовник благословил сам выполнять Богородичное правило и Иисусову молитву, просто потому что она потеряла зрение где- то за три года до ее отхода из жизни. Этим она заменяла Каноны ко Святому причащению и еще дополнительно три канона Покаянного, Пресвятой Богородице и Ангелу -хранителю. Все под присмотром духовника. Это очень важно.

6 мая после Патриаршего богослужения в московском Георгиевском храме на Поклонной горе начнётся "Всероссийский молебен о Победе" – принесение ковчега с мощами святого великомученика Георгия Победоносца в епархии Русской Православной Церкви. По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, святыня посетит около 100 городов России. Мощи небесного покровителя Русского воинства будут принесены из Свято-Троицкой Сергиевой Лавры в 89 регионов России. Чтобы каждый смог попросить помощи у этого великого святого, в том числе, о наших сражающихся воинах. Так, по слову Святейшего Патриарха Кирилла: "Множество православных людей в самых отдалённых регионах России смогут поклониться доброму воину Христову, явившему перед лицом истязателей крепость веры, невероятное мужество и стойкость". Маршрут принесения мощей https://palomnikofficial.ru/news/05_05_2023

Я не согласен с тоном Владислава, но со смыслом его возражений согласен. Вы, Владимир написали: Вроде бы всё верно. Проблема в том, что если так будешь о самом себе, то к какому бы ты правилу не приступал, почти наверняка попадешь в прелесть. Я не являюсь делателем Иисусовой молитвы, но много читал о ней, и знаю, что отцы единодушно заповедуют искать в ней только покаяния. То же и о других молитвах, наверно, можно сказать. На форуме Азбуки есть темы, где "искушенные в безмолвии" делятся "опытом". То ещё чтение. ... В общем, "пою Богу моему донде же есмь", потому что Он мой Бог. А все остальные помыслы отбрасываем.

То, что духовник благословил - ключевое. Отношения духовника с чадом вообще не подлежат обсуждению - это совершенно отдельная духовная жизнь. Как и у монахов и монахинь. Про то, как молились святые, тем более речь не идет - не наша мера. Речь идет про обычных мирян. Думаю, конкретно в этом вопросе, даже подход за благословением к священнику на приходе не может быть правильным. Кстати, ответ архм. Рафаила (Карелина) и был дан молодому священнику, который спросил - благословлять ли обычных прихожан на включение пяточисленных молитв в ежедневное правило. Мне кажется, отец Рафаил очень понятно объяснил, почему такого благословения лучше не давать. И нам, как уже многократно объяснял здесь наш отец, лучше придерживаться срединного пути, благословленного Церковью и святыми отцами.

Та же самая история с наведение антиправославной пропагандой тень на плетень, была с о. Димитрием Смирновым. Интересно, что эти его слова нигде, где я их повторял среди атеистов не вызывали ни капли возмущения. У нас на заводе все женщины согласились с его словами, что это просто правда и возмущаться тут могут только те, кто живут в этом, как и они считают, разврате.

О. Андрей Ткачёв просто назвал вещи своими именами, а задело это, собственно, тех, кому неприятно слышать о себе правду. С тем же и на Господа и на Святых во все времена нападали, которые не стеснялись суровых эпитетов. Как-то подсело на ум слова Св. Иоанна Златоуста о развращении нравов в обществе, где он говорит: "Итак, скажи мне, почему могу узнать, что ты верный, когда все исчисленное мною уверяет в противном? И что говорю - верный? Даже человек ли ты, и того не могу узнать доподлинно. Когда лягаешься, как осел; скачешь как вол; ржешь на женщин, как конь; объедаешься, как медведь; утучняешь плоть, как лошак; злопамятен, как верблюд; хищен, как волк; сердит, как змея; язвителен, как скорпион; коварен, как лисица; хранишь в себе яд злобы, как аспид и ехидна; враждуешь на братьев, как лукавый демон, - как могу счесть тебя человеком, не видя в тебе признаков естества человеческого? Ища различия между оглашенным и верным, подвергаюсь опасности не найти различия даже между человеком и зверем. Как, в самом деле, назову тебя зверем? Ведь у каждого зверя какой-нибудь один из этих пороков. А ты, совокупив в себе все пороки, далеко превосходишь и их своим неразумием. Назову ли тебя бесом? Но бес не служит мучительству чрева, не любит денег. А когда в тебе больше пороков, нежели в зверях и бесах, скажи мне, как можно назвать тебя человеком? Если же нельзя назвать тебя человеком, то как наименуем тебя верным?" Кроме того о. Андрей Ткачёв ту беседу приводил среди людей разумных, которые могут правильно понять. В публичном пространстве он этого не говорил и никому не давал право эту беседу распространять. Но нашлись враги, какие всегда находятся вокруг верующих, которые всё извращают, что бы погубить и содержать в плену погибели, хотя беседа вполне душеспасительна, где суровыми, но меткими словами, обличается порок.

С Божией помощью Светлана, Вы проделали большую и полезную работу. По крайней мере, мне было интересно читать и слушать. Спаси Господи! Пройдет время и Господь еще подкинет идею)

На этом логически связанные беседы непосредственно о спасении и гибели заканчиваются. Идей больше нет). Будет еще маленькая часть про отношение человека к Богу и спасению и несколько уточняющих определенные моменты роликов. Есть три беседы по Исааку Сирину о различных путях и способах спасения. Они могут быть полезны и интересны. Можно ли спастись одной лишь верой Для чего христиане уходят в монашество Не хлебом единым жив человек

Продолжение лекции про откровение (самораскрытие) Бога человеку Если человеку попадется внимательный духовник, он может сделать так, что период неофитства не кончится очень долго или не кончится вообще никогда. А если не найдется, то тогда придется человеку опытно постигать науку смирения. А это значит, что ему придется теперь как раз по второму пути-то пойти. То есть, он должен исполнением заповедей очистить себя до того состояния, когда он снова будет носим крыльями благодати. Он был ими носим, но в силу неопытности не устоял в этой благодати. И теперь Бог посылает его на другой путь, где исполнением заповедей Христовых он должен достичь того же самого хождения в благодати, летания в благодати, откровения созерцания, но это будет уже непреткновенно, потому что он исполнением заповедей очистил себя и привык к тому, чтобы не судить, не превозноситься, не надмеваться. Не приписывать это себе и не сильно баловать свою временами бесящуюся плоть. Вот и все. Этому надо научиться. Это путь очищения себя посредством исполнения заповеди Христовой. И вот, когда он очистил себя, скажем, научился обуздывать свой язык, когда он научился в молитве за других принимать чужую боль, чужое горе более, чем свое собственное, какой-то навык у него приобрелся, Бог снова открывает ему благодать Свою, любовь свою, милость свою. И человек снова живет в состоянии как бы между ладоней Христовых. Он видит, чувствует, переживает, проживает, что Бог любит не только его, Он любит всех. Это очень важный компонент, потому что очень часто люди говорят о любви Бога к себе, что Бог меня любит. Это не есть откровение. Когда Бог открывает Свою любовь, человек всегда переживает любовь не по отношению к себе, но по отношению ко всем. Человек, когда видит этого нищего на паперти, эту пьяницу, валяющуюся в грязи, этого вороватого кассира в магазине, какого-то там чиновника, он видит, живет эту любовь, потому что Бог–то, ведь на самом деле не разделяет, что одного любит, а другого нет. Эта любовь изливается на всех, и когда мы ходим именно в любви Божьей, мы чувствуем, переживаем, что Бог любит всех. И потому нет у меня ненависти к нему (человеку), нет у меня зависти к другим людям. Я не ропщу за то, что я вот такой несчастный, допустим, лишен тех или иных благ, у меня нет дорогой машины, нет хорошего здоровья или у меня нет достатка. Это все уходит в ничто, потому что зачем все это, если у меня есть любовь Божья. В обычном состоянии мы сидим и злимся за то, что одинокие, или некрасивые, или больные, или сирые, или бедные, или голодные, или еще что-то. Но когда мы, правда, переживаем благодать Божью, тогда мы рады всему. Из наших уст ничего, кроме благодарности, нет. И нет зависти по отношению к тем, у кого есть то, чего нет у меня. Мы, наоборот, любим всех, даже тех, которые нам больно, может, делают. Мы любим всех людей. И вот это какое-то время продолжается, а потом вдруг выясняется, что осталась в нашем сердце еще и гордыня, и самомнение, и наглость, и гордость. И мы сталкиваемся с этим, когда начинаем снова кого-то судить или кем-то пренебрегли. Просто не заметили. Такие воодушевленные, летали на крыльях, и прошли мимо человека, который попросил у нас просто внимания или любви. Прошли мимо и поняли, что все потеряли. Софроний Сахаров, когда летал на крыльях благодати, потерял ее на двадцать лет за то лишь, что смутился стуком брата в дверь: «Ну что ты приперся?». Мысль, он даже брату сказать ничего не смог. Он потерял ее раньше, чем произнес эти слова. И все. И Бог ушел на двадцать долгих лет. И снова очищение посредством исполнения заповедей. И в жизни это обычно чередуется. И, когда вы находитесь в состоянии втором (очищения) и с трудом совершаете молитвы, с трудом отодвигаете из тарелки лишний пельмень, чтоб его не съесть, и с трудом улыбаетесь человеку, от которого вас трясет, и видите человека, которому все дается легко – не завидуйте. Упаси вас Бог. Поддержите его, порадуйтесь за него. Сегодня он носим благодатью Божьей. Сегодня он купается в лучах любви. И вознесите, скрепя зубами, за него молитву Господу: «Господи, да пусть же он подольше порадуется общению с Тобой. Я-то не сохранил, но, может быть, он сохранит. Ему дай эту возможность, потому что это здорово, это и есть жизнь - купаться в лучах Его любви». Это и есть жизнь, и она бывает с нами по временам, когда мы горячи в своей вере и не очень оглядываемся на то, что нас окружает. Исаак Сирин, Слово 55: «И блаженный Павел, очевидно, тогда, как приял Духа Святаго и обновился им, сподобился тайн откровения, стал созерцать духом откровений, и услаждался созерцанием, слышал неизреченные глаголы, зрел созерцание высшее естества, насладился созерцаниями Небесных Сил, и услаждался духовным. И да не будет того, что в безумии своем утверждают еретики, называемые евхиты, будто бы сего восхождения достиг он своим желанием! (Ум вовсе не может восходить туда). Напротив того, Павел восхищен был Духом откровений, как сам написал в послании к Коринфянам, вопреки этим суетным людям, которые уподобляли себя святым апостолам, исповедовали мечты своих помыслов и называли их духовными созерцаниями. Это относится ко многим еретикам, т. е. близко сие к Оригену, к Валентину, к сыну Диссанову, к Маркиону, к Манесу и к прочим древним начальникам зловредных ересей, начавшихся со времен апостольских, и даже доныне по местам обретающихся. Итак, пoелику некоторые люди, развращенные бесовским мечтанием, восхотели растлить учение блаженных апостолов, то божественный апостол вынужден был в ничто обратить похвальбу еретиков, хвалившихся тенью делания являвшихся им бесов, когда со смирением и великим страхом описывает он Божественное свое созерцание, относя оное к лицу другого. Ибо говорит: «вем человека о Христе, прежде лет четыренадесяти: аще в теле, не вем, аще ли кроме тела, не вем, Бог весть: восхищена» бывша... «в рай», и слыша «глаголы, ихже не есть человеку глаголати» (2Кор.12:2,4). Поэтому говорит он, что восхищением восхищен был, а не произвольно восшел умом своим в созерцание, до третьего неба. Написал, что видел созерцания; сказал, что слышал глаголы; но какие были словеса или образы созерцаний, того не мог написать. Ибо, когда ум духом откровений видел это на своем месте, тогда не приял дозволения изречь это на несвойственном для сего месте. А если бы и восхотел изречь сие, то не мог бы, потому что видел сие не телесными чувствами. Что ум приемлет телесными чувствами, то ими же может опять и изъяснить в области телесной, а что ощутительно созерцает, или слышит, или чувствует внутри себя, в области Духа, того, когда возвращается к телу, неспособен пересказать, а только воспоминает, что видел это; но как видел, не умеет поведать ясно». Пространное рассуждение, но суть его, во-первых, в том, что человек не может сам по себе увидеть созерцание откровения, даже если оно ему дозарез нужно. Хотите вы узнать волю Божью, а Бог может и не открыть. Потому что это не от человека зависит. Например, кипит ваше сердце, а у вас встреча с человеком, который вам неприятен. Вы знаете, вы переживали, вы знаете, что если Бог коснется сердца, то оно успокоится, и я буду любить всех. Но вы не можете переключить программу, нажать кнопку у себя на пузе, и ощутить себя снова в состоянии любви. Вы не можете пойти и прочитать молитву какую-нибудь на умирение враждующих и гарантированно через три минуты получить состояние любви. Это не от нас зависит. Захочет – даст, не захочет – не даст. Это одно из состояний подлинно верующего человека, когда он знает, что нет таких полок, с которых он может взять то, что дал ему Бог. Захочет – даст, не захочет – не даст, мое дело всегда сознавать, что я всегда нуждаюсь в этой Его помощи, в этом Его откровении, в этой Его поддержке, но я могу оказаться без Него. Обычно это бывает тогда, когда я слишком много кричу о себе, слишком много хвалюсь собой, когда я посмел осудить другого, похвастался чем-нибудь: «Да я могу». И вдруг – бах – ничего не могу. «Ой, Господи, прости, я больше так не буду». Не получится. Ты походищь-походишь, и поймешь, что ничего от тебя не зависит, ничего ты без Него не можешь сделать. И когда истомленный прошепчешь иссохшими губами: «Господи, я же больше не могу», и Бог явится, откроется тебе, исполнит сердце миром или ведением, или терпением, или смирением, каким-то вдохновением. Но ты до последней клеточки всех своих глубин поймешь: «Правда ведь, ничего не могу». И у тебя уже в жизни никогда не появится желание перед кем-то похвалиться, перед кем-то превознестись: «У-у-у, а я-то могу, а он-то не может». Потому что понимаешь: да не мое это, это все Бог дает. И потому мы бьемся порой, как рыба об лед, и ничего не получается, потому что в свое время очень гордились собой, очень любовались собой, очень услаждались тем, какой я добрый человек, какой я удивительный человек. Вообще, мир, как ты жил до того, как меня не было в тебе. Но я ж такое сокровище просто. Бог говорит: «Ну ладно». И вдруг мы понимаем, что а хуже-то меня и нет никого. Ненавижу всех, не люблю всех, завидую всем, киплю вся, внутри вот просто горю от того, что как меня все достало. Смирись, смирись и скажи: «Да, Господи, я всего лишь обыкновенный грязный человечек. Но я не могу без Тебя жить. Если хочешь, можешь вернуть мне свою любовь, дать мне свою любовь. А без Тебя я ничто». Эта вещь, она первая. Но, кроме этого, Исаак Сирин пишет еще такую интересную вещь. Как мы уже сказали, любая молитва есть действие богообщения, мы общаемся с Богом, и на этой молитве что-то открывается нам, что-то понимается нами. Открывается как? К нам Бог пришел и прочитал лекцию о том, как хорошо себя вести, или как плохо? Или вы увидели что-то глазами своими? Нет. Это ведь все воспринимается умом и сердцем. Например: вот, какой я негодный человек, что сделал этот свинский поступок. Мы ведь знали это, что это плохо. Но в молитве мы воспринимаем это совсем не так, как знали. В молитве нам открывается это в такой гнусности, в такой омерзительности, что нас просто тошнит от самих себя, нас просто выворачивает от того, что мы это сделали. Ну, идите, перескажите, хотя бы сами себе, что вы там пережили. Вот, мне было стыдно за свой грех. Нет, стыдно – это совсем другое. Это когда я подумал: «Ох, что же я сделал». Вот тогда это стыдно. А там, на молитве, было не стыдно, там было совсем другое, но пересказать вы этого не сможете, даже самим себе. Вы можете вспомнить, и это может для вас быть жизненным, но рассказать, как вы это пережили, вы не сможете даже на исповеди. Вы не найдете слов, слова не передадут того ощущения, того чувства, которое вы пережили. Это опыт. И вот, когда человек имеет опыт подлинного богообщения, подлинной тайны, он всегда сталкивается с тем, что он никак не может его пересказать. И это определенная достоверность вашего опыта. Если ваш опыт можете пересказать и описать, то есть, вы его видели и слышали, то значит, это, скорее всего, прелесть. Потому что это чувственная картина. А подлинный опыт, он духовен, он есть воздействие непосредственно на ум. И, раз это подлинно духовный опыт, описать ты его не можешь. Потому что ты ничего не видел, ты ничего не слышал, ты это объял своим умом, ты это умом принял, в уме это отпечаталось, ты не забудешь этого никогда, и это останется только с тобой. Пересказать, озвучить ты этого никогда не сможешь. Когда пытаешься, понимаешь, что слова ничего не передают, и люди не понимают то, что на самом деле ты пережил.

Откровение (самораскрытие) Бога человеку Простой человек (христианин) услышал или прочитал Евангелие и думает: «Надо ближнему помогать». Начинает помогать, как может, как умеет, чаще всего коряво, но, тем не менее, искренне. Коряво, потому что обычно это связано с тем, что либо им начинают манипулировать, либо с тем, что он начинает помогать людям таким, от которых плода не получает, то есть, он видит, что от его добра никакого толку-то нет. Но, что характерно, он искренне пытается делать добро. И вот он делает-делает, иногда читает правило, иногда пытается почитывать какие-то книги про борьбу со страстями, но в целом у него не складывается этот пазл. Он прочитает Иоанна Лествичника, авву Дорофея, Игнатия Брянчанинова – самых доступных авторов. Читает, читает, понимает, что есть какие-то страсти, понимает, что они у него есть, но тот путь, который предлагается святыми отцами для борьбы со страстями, для него недоступен, потому что, человека кажется, для этого необходимы определенные монашеские условия, а он обыкновенный мирской человек. Поэтому он знает, что да, есть страсти, что надо с этим что-то делать, но в целом он машет на это рукой, потому что, в конце концов, какая разница, главное – делать добро. На этом сосредоточены его помыслы, его желания, и он пытается все более искренне и искренне делать добро. Тогда это рано или поздно приводит его к разочарованию. Он ничего не испытывает, но, тем не менее, терпеливо делает это самое добро. Либо, если он чуть-чуть перегибает палку с этим добром, его начинает мучить отчаяние. Потому что он видит, что страсти его очень сильные, они очень тяжелые, очень болезненные, а толку от того, что он делает добро кому-то, он не чувствует, не видит, что люди радостные, что, прям, восхищены тем, что он сделал им добро. Никак у него не получается получить какое-то удовольствие, радость, благо от этого. И он приходит в отчаяние оттого, что он свою жизнь разрушает, толку никому не приносит, иногда это отчаяние очень тяжелое, мучительное, вплоть до потери веры или «желания уйти куда-нибудь, хоть куда-нибудь, но где бы не было этого отчаяния». Потому что он думает, что именно христианство связано с отчаянием, что он здесь не может себя найти. Это общий путь у всех, все так идут. У кого-то лучше получается добро, у кого-то оно хуже получается, но в целом человек по-настоящему не прикасается к той сокровищнице христианства, которая человеку, на самом деле, доступна могла бы быть во Христе. В этой связи Исаак Сирин начинает говорить, что, на самом-то деле, это все вообще не про ту любовь, к которой призвал, и которую даровал Бог людям. Потому что мы, на самом деле, не любим людей, мы просто пытаемся решить их проблемы. Но мы их не любим. Просто в нашем сознании есть мысль, что если ты помогаешь человеку, то это и есть любовь. И до поры до времени человек так это и называет. Но рано или поздно он начинает, наблюдая за собой, замечать, что, на самом деле, помочь-то он помог, только он не любит людей, ни того человека, которому он помог, он понимает, что любви при этом он не испытывает. Какое-то то уныние, то печаль, то досаду, до раздражение, то усталость, то еще что-то. «А почему собственно, я помогаю, но любви-то нет?». Исаак Сирин говорит, что пока любовь свыше не откроется, человек не может понять вообще даже, что такое любовь, и к чему он должен, на самом деле, стремиться. Пока сама эта любовь ему не откроется свыше, пока любовь Христа не изольется в его сердце, и он опытом не переживет эту любовь. Сознавая именно то, что он должен чувствовать, испытывать к другим людям. И то, что он хочет испытывать, потому что любовь, изливаемая свыше, она именно как бы вбирает в себя человека, и он переживает это как именно пребывание самого себя в любви ко всем. Он это чувствует, он знает, он переживает: «Вот, теперь я всех люблю, даже если у меня все возьмут, это никак не поколеблет мою любовь ко всем эти людям: плохим, хорошим, злым. Именно любовь, даже если ничего для них не сделаю, я в этой любви пребываю». И вот, когда человеку открывается такое пребывание в любви Христа, это всегда откровение, это всегда действие Бога по отношению к человеку, от человека требуется как сделать все необходимое для того, чтобы это все удержать, в этом состоянии удержаться. Исаак Сирин в 55-м Слове доходит и до [объяснения ] того, что такое откровение вообще, без которого невозможно правильное, полноценное, жизнеспособное, жизненосное пребывание в Боге. Мы несчастные люди. Люди считают, что христианство – это религия, где от человека требуется некая форма поклонения Богу. Который его утешает, который его вдохновляет, который избавляет его от страха и внушает ему надежду на то, что вот, здесь плохо, но там, за то, что я служу Богу, будет хорошо. Собственно, это и есть религия, и таких религий, действительно, очень много. И христианство считается одной из них. Но это не так. На самом деле, христианство – это жизнь, которая начинается с того, что Бог принес сюда Царство Божье, в котором мы уже начинаем жить. Вот это и есть христианство. Это жизнь, новая жизнь, в которой мы начинаем жить здесь и сейчас. Если мы не начали жить здесь и сейчас во Христе, в этом Царстве Божьем, то ничего другого у нас никогда не будет. А Царство Божье – это и есть действие Христа в отношении к каждому человеку. Это откровение. Он открывает и впускает нас в эту жизнь. Как сказал Иоанн Креститель: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Божье». То есть, вы совлеките все то, чем вы жили, и Бог открывает вам Царство. «Иоанн пришел крестить вас водой, а идет Тот, кто будет крестить вас Духом Святым». И все мы в крещении Духом Святым и входим в Царство Божье. Каждый при этом скажет: «Да где мне-то, да я-то кто, где Бог, где я». Но ведь путь-то для каждого из нас к Богу и начался с купели, в которой мы все и были крещены Духом Святым. Это Царство Божье дано нам уже. Оно уже, как семечко, в нас прозябает. Почему же оно не дает нам переживания божественной любви? А потому что мы не хотим. Потому что перед нами распахнута дверь, а мы идем и стучимся во все двери, кроме той, которая нам открыта. Мы не хотим входить в общение с Богом. Мы пугаемся. За последний год у меня было три человека, которые в Церкви даже не вчера, а час назад, которые не стали стучаться во все эти двери, а вошли в открытую, и они говорят: «А что, так бывает, что ли? Я же ведь никто, почему я переживаю то, что я переживаю? Почему я это чувствую? Я что, с ума сошел или что? Что со мной происходит? Почему я чувствую, как Бог меня любит? Почему я чувствую, что эта любовь Божья изливается в сердце так, что хочется сгореть в этой любви? Хочется выреветь себя в слезах от сознания, переживания этой любви? Это же не может быть так, все говорят, что надо поститься, молиться, смотреть телеканал «Союз», слушать радио «Радонеж» и читать с утра до ночи духовные книги. Я всего этого не делаю, откуда со мной это? Почему это со мной происходит?». То есть, на самом деле, Бог не стал мертвой какой-то иконой, мертвым каким-то идолом, идеей, которой служат. Он животворит каждого человека, приходящего к Нему, но люди не входят в открытые двери, открытые для них Христом. Они учатся сразу исполнять те или иные требования, предписания, постановления, думая, что в исполнении этих предписаний и есть жизнь. Почему люди так боятся откровения? До ужаса боятся. Откровения, которое является неотъемлемым содержанием жизни, православные боятся до ужаса. Они не понимают, что без откровения с Богом невозможно строить отношения. Любое действие Бога в отношении к нам и есть откровение. Он открывает нам Себя, свою любовь, если надо, свой промысел, свою заботу. Если вы не чувствуете никаких переживаний, вам ничего никогда не открывалось и не открывается, то это неправильно что-то. Конечно, если мы бегаем за этими переживаниями и откровениями, мы можем стать нетрезвыми, но без них нет ничего. Потому что общение с Богом и возможно, как постоянное откровение. Вот стал человек на молитву. По логике вещей, Бог открывает ему себя во время его молитвы, и он переживает все свое молитвенное правило или делание как богообщение. Он общается с Богом. А как иначе? Если он молится, но с Богом не общается, что он делает? Он читает заученные слова, он стучится в запертые двери, где ему никто не отвечает. Что тогда это, если он в момент молитвы не вступает в богообщение? Ведь молитва это и есть восхождение ума и сердца к Богу. Если по Катехизису брать. Но общение с Богом возможно только как Его откровение. Ты ощущаешь и переживаешь, может быть, суд Божий над тобой, или ты переживаешь это как любовь Бога к тебе, или ты переживаешь это как любовь Бога к тому человеку, которого ты обидел, и тебе больно и стыдно, и ты просишь Бога всей глубиной своего сердца: «Прости, я не знал, что это так, я забыл, что это так». Либо ты переживаешь какое-то откровение о том, что эта беда, которой ты боишься, это боль, которой ты страшишься, на самом деле, посылается тебе любящей рукой Бога, и надо это принять, Бог открывает тебе какой-то промысел свой. В любом случае всегда подлинное духовное дело и делание, это всегда откровение Божье. Оно не в картинках, не в образах, оно не в каких-то там мечтаниях, нет, ты просто проживаешь либо суд, либо милость, либо внимание, либо свет Божий именно так, как Он тебе делает. Ты не видишь ничего, ты не святой отец, но ты проживаешь и переживаешь встречу и общение с Богом. Это онтологически не может быть иначе. Если мы общаемся с Богом, это всегда откровение Бога к нам, это всегда богообщение, это всегда взаимодействие с Богом. Если этого не будет, то не будет ничего, христианства подлинного. Это будет религия, в которой ты просто ходишь, и исполняешь то, что положено тебе исполнять. А потому откровение играет очень важную роль в жизни христианина. Исаак Сирин, Слово 55: «Двумя способами, как сказал я, дается дарование откровений умного созерцания: иногда дается по благодати, за горячность веры; а иногда – за делание заповедей и за чистоту. По благодати, как блаженным апостолам, которые не деланием заповедей очистили ум и сподобились откровения созерцания, но горячностью веры; потому что в простоте уверовали в Христа и, не колеблясь сомнением, с горящим сердцем последовали за Ним. И когда Христос совершил достопоклоняемое Свое домостроительство, то послал им Духа Утешителя, очистил и усовершил ум их, действенно умертвил внутри их ветхого, страстного человека и действенно оживотворил в них нового, духовного человека, и прияли они ощущение того и другого. Так и блаженный Павел обновлен был таинственно и потом приял созерцание откровения тайн; но и при этом не полагался на оное. Хотя и действенно приял он благодать и дар, но все время жизни своей совершал течение, чтобы, по возможности, воздать той благодати, какой сподобился, когда Господь с ним, как с присным Своим, беседовал на пути и послал его в Дамаск. Не написано, что Иисус беседовал с ним явно, но пишется, что Анания сказал ему: «Савле брате, Господь» наш «Иисус» Христос, «явлейтися на пути, посла мя» к тебе, да прозрят очи твои, «и исполнишися Духа Свята» (Деян.9:17). И когда крестил его, исполнился он Духа Святаго и ощутил сокровенные тайны откровений, как совершилось сие и с святыми апостолами, когда пребывал с ними Иисус». Одни получают откровение за то, что делают, исполняют заповеди, которые их и очищают, делают их способными к восприятию того или иного откровения Божьего. А есть путь (который, собственно, и описан здесь) – это путь горячности веры, когда человек так искренне устремился за Христом, как апостолы, и за это ему дается благодать Святого Духа, очищающая, преображающая, вдохновляющая его и научающая его всему. И тот и другой способ в реальной жизни человека дополняют друг друга. Обычно, когда мы приходим в церковь, по-разному, но достаточно часто получается так, что мы приходим, и вдруг сердце наше воспламеняется верой. Мы искренне верим, что Христос все может, что Христос – Бог, что Он всех любит. И мы понимаем, что вот такому Богу нам хочется служить всем своим сердцем. И мы начинаем выбрасывать всю дребедень, накопившуюся у нас в квартире, от вполне себе ненужных сочинений Маркса, до вполне себе приличной литературы Антона Павловича Чехова. Бросать на сожжение все грампластинки, фильмы, выбрасывать телевизоры, компьютеры, разную вольную одежду, все очищаем. Это называется неофитством. Но по сути своей, это – горячность веры. Мы действительно искренне принимаем, что все в этом мире – ложь, и только со Христом можно построить жизнь. И пока этой горячной верой человек живет, он ее хранит, у него все получается. Он готов молиться, и молится и по часу, и по два-три. Не читает правило, он молится. Он знает, что Бог открыт, верит в это, и знает, что Бог будет его животворить, как только он станет на молитву, и Бог животворит, потому что вера его горячая. Люди обозвали этот период неофитством, и ошиблись, потому что, на самом деле, ведь объективный факт: в период неофитства Бог слышит человека. Слышит, и исполняет порой то, о чем просит Его человек. И он знает это: стоит только помолиться, и все получается. Это и вдохновляет человека, к нему не прилепливается ничего, ничего к нему не пристает. А потом падает горячность. Эта горячность, она, в определенном смысле пропадает из-за объективных вещей. Случись ему, как, например, преподобной Пелагее, умереть, он бы и взошел в своей горячности веры сразу на небеса, даже не заметил бы, как слетела с него шелуха телесная, и он оказался перед престолом Божьим. Но не всем дается такой путь, как блаженной преподобной Пелагее. Не у всех так. Он вот он вдруг начинает встречаться с объективными вещами. Эти объективные вещи – то, что у людей, которые верят, но не так горячо, как он, что у них несчастная жизнь, что у них скорби, что у них болезни. Он не понимает, почему. Пытается за них молиться, и вдруг сталкивается с тем, что Бог в отношении к этим людям его молитв не принимает. Это разочаровывает, это ослабляет его движение. С другой стороны, он видит: да, у верующих людей умирают дети, какое-то горе, почему так? Это начинает его горячность ослабевать. А с другой стороны, он видит, как много в Церкви людей, которые ни во что не верят. Которые просто исполняют какие-то формальные правила, которые откровенно над ним смеются, как над идиотом: «Ты что, правда веришь, что может, ты что, правда думаешь, что это бывает?». И он, естественно, начинает (по неопытности, не по слабости своей веры, а просто по неопытности) судить людей, начинает сравнивать себя с ними. И это сравнение всегда заканчивается чем? Естественно, самомнением. «Я-то не такой, как все. Я не хочу быть таким, как все». И вот это именно самомнение является той гирей, той гантелей, которая привязывается к его ногам, и роняет его на землю. Его горячность веры исчезает, пропадает, умаляется. Он затормозил свое шествие. Когда он горячо устремлен ко Христу, в первые дни свои в церкви, он всех считает хорошими, он всех считает святыми. Он всех считает правильными, он всех слушает, раскрыв рот. Он ни с кем себя не сравнивает, считая себя маленьким и счастливым, потому что его, в его малости и грехах, почтил Бог своей благодатью, своей любовью. И он уверен, что Бог любит всех так же. И все так же искренне радуются Христу. И когда он начинает замечать, что это не так, он начинает сравнивать свой опыт с другими, себя с другими, и постепенно, естественно, начинает надмеваться. Просто самомнение. А самомнение, та рефлексия по поводу своей веры, наблюдение за собой, что со мною происходит, что я не такой, как все, постепенно приводит к мыслям, которые приводят к осуждению, превозношению. И достаточно одного сказанного слова, чтобы осудить другого человека, и вдруг человек понял, что он просыпает утром, и нету этой горячей веры. Это нормально. Это не значит, что он прошел период неофитства. Объективно, он потерял свою веру, потерял благодать, потому что не устоял в этом высоком восхождении. Неопытен он просто. В его неофитстве ничего позорного нет. И ничего глупого в нем нет. Это период, когда человек как бы носится на руках Христа. И все ему дается легко. Просто он опыта не имеет, он думает, что есть только крылья Божьи и больше ничего. А есть еще его произволение, его воля. И ему надо научиться еще жить с этой благодатью. Окончание лекции ниже.