Таблица лидеров

Как стать православным? «Кому Церковь не мать, тому Бог — не Отец». Обратившись к Православию, мы узнаем, что Истина — одна, Церковь — одна, и нет другого пути спасения, кроме Православия. Возникает вполне закономерный вопрос: как же спасутся многочисленные народы земли, которые и не подозревают о существовании Православной Церкви? Неужели все они обречены на погибель? Мы собрали несколько жизненных историй, подтверждающих слова Спасителя: «Стучите, и отворят вам». Господь не скроется и не отвергнет того, кто всем сердцем ищет Его. На любом континенте, в любой точке планеты, теперь и прежде Он вовеки Тот же. На любом языке мира Он обращается к каждому. Имеющий уши слышать да услышит… Финские профессора В 1996 году в нескольких университетах Финляндии я встретил православных профессоров. Все они были этническими финнами, а значит, урожденными лютеранами (православные в Финляндии, в основном, карелы или русские). И все они при моих расспросах говорили, что в Православие они пришли через… Блаватскую. Поскольку моему изумлению не было предела, я настаивал на подробностях. Логика их поисков оказалась такой: выросшие в лютеранстве, они не видели в религии источника вдохновения. Морализаторские проповеди, нудная литургика, отсутствие личного мистического опыта (и путей к нему) привели их к убеждению, что христианство — это лишь слова, слова, слова… И тут им в руки попалась Блаватская (или иная оккультная литература). И оказалось, что религия может быть нескучной. С ними произошло то, что еще прежде испытал Герман Гессе (он рано познакомился с религиозным миром Индии, поскольку вырос в семье христианских миссионеров, работавших в Индии). Гессе так поясняет причины своего «паломничества на Восток»: «Для моей жизни имело решающее значение, что христианство впервые предстало передо мной в своей особой, закоснелой, немощной и восходящей форме. Я имею в виду пиетистски окрашенный протестантизм… Но как бы ни судить о величии и благородстве христианства, которым жили мои родители — христианства, понятого как жертва и как служение, конфессиональные, отчасти сектантские формы, в которых оно предстало перед нами, детьми, очень рано стали казаться мне сомнительными и в сущности нестерпимыми. Многие изречения и стихи, которые произносились и запевались, уже тогда оскорбляли во мне поэта, и став чуть постарше, я не мог не заметить, как страдали люди, подобные моему отцу и деду, как их мучило то, что в отличие от католиков они не имели ни строгого верования, ни догмы, ни устоявшегося как следует ритуала настоящей нормальной церкви. Что так называемой протестантской церкви, по сути, не существует, что она распадается на множество мелких местных церквей, что теория этих церквей и их руководителей, протестантских князей, была ничуть не благороднее, чем история папистской церкви, — все это с довольно ранней юности не составляло для меня секрета… Действительно за все годы моей христианской юности у меня не связано с церковью никаких религиозных переживаний. Домашние службы, уединенные молитвы, сам образ жизни моих родителей — все это находило пищу в Боге, но не в церкви, а воскресные богослужения, занятия детей ничем меня не обогатили. Насколько привлекательней в сравнении с этими сладковатыми стихами, скучными пасторами и проповедями был мир индийской религии и поэзии. Здесь ничто меня не давило, здесь не было ни трезвых серых кафедр, ни пиетистских занятий Библией — здесь был простор для моей фантазии». Вот так и финские лютеране предпочли уйти из мира пиетистских слов и «символов» в мир оккультных реальностей. Но, оказавшись в «пещерах и дебрях Индостана», они потихоньку начали там озираться и заметили странность. Да, конечно, экзотики они повстречали очень много. Вот тут — чудеса, вон там леший бродит, а вот русалка на ветвях сидит… Но одного там нет: Христа. А инерция протестантского христоцентричного воспитания все же была в них сильна. И со временем их начало беспокоить то, что вся красочная и чудообильная жизнь оккультистов проходит мимо евангельского Христа. И тогда они снова начали искать христианство. Вернуться в прежнее лютеранство своего детства они уже не могли. Но и быть нехристианами не могли тоже. Они многому научились в своих восточных странствиях. Они познали значение традиции. Они научились понимать язык жестов. Они оценили значение аскезы и монашества. Они убедились в реальной силе языческой магии и потому знали, что и защищаться от нее тоже надо реальной верой Христовой благодати и церковных Таинств, а не просто благочестивыми «воспоминаниями». В общем, им нужно было такое христианство, которое было бы «восточным». И именно его они и нашли в Православии. Они научились сидеть у ног гуру. А в Православии встретили старцев. Они осознали значение непрерывной преемственности в передаче духовного опыта («парамптора»), и в Православии встретили Священное Предание. Они осознали, что религиозный опыт глубок и своеобразен, что он не сводим к опыту благотворительности и что грех в религии все же не сводится к миру морали. И перестали видеть «религиозных эгоистов» в монахах, которые уединенно молятся вместо того, чтобы заниматься «социальной диаконией». Они поняли, что даже поза и одежды влияют на внутренний мир йога. Что ж — о том же говорит и Православие. Главное — они поняли, что европейскому потребителю и практическому атеисту конца XX века не стоит считать себя «общечеловеком». Мир людей разнообразнее и глубже. И потому строптивость Православия, отказывающегося растворяться в «современности», заслуживает не осуждения, а как минимум понимания. В итоге они обрели «восточное христианство». Они поняли Православие и приняли его. Так испарение «мифа о Прогрессе» делает современных людей более открытыми для православной проповеди. Истина не обязана быть нашей ровесницей. Более того, для своего вхождения в мир людей она может избрать не только мир «светлого будущего», но и мир прошлого… Из книги диакона Андрея Кураева «Христианство на пределе истории» Датчанин Как-то, едучи на катере из одного афонского монастыря в другой, я разговорился с соседом по лавке, светловолосым паломником средних лет. Он оказался датчанином, учителем средней школы. Узнав, что я на Афоне уже две недели и собираюсь пробыть еще столько же, он вздохнул: «Какой вы счастливый, что имеете такую привилегию! Я ведь неправославный и могу быть тут лишь четыре дня. Каждый год я езжу сюда на четыре дня уже много лет подряд. И ради этих четырех дней я живу весь год. Я хожу на все службы, стою в притворе, где многое слышно (в афонских монастырях инославным не позволяется присутствовать на богослужениях — в храмы можно заходить лишь в небогослужебное время), молюсь, как умею. Как я мечтал бы стать православным! Живу я на небольшом острове, где нет ни одно православного, а на всю Данию — один-единственный православный храм — в Копенгагене, за много часов пути от моего острова. А как можно быть православным и не жить церковной жизнью? Я рассказываю своим ученикам о Православии, а когда мы однажды поехали на экскурсию в столицу, я повел их в храм, чтобы они увидели живое Православие, а не знали бы о нем только из моих рассказов. Мы зашли в удивительную по красоте церковь, но нас тут же оттуда выгнали, сказав, что неправославным в храме делать нечего. Я понимаю, что такое поведение не имеет ничего общего с настоящим Православием, но детям это было очень сложно объяснить. Поэтому, наверное, лучше, чтобы они знакомились с Православием по книгам, чем вживую. Как вы считаете?» Я был поражен верой и смирением этого человека. Вспомнились слова Христа о женщине сирофиникиянке, что и в Израиле Он не находил такой веры. Надеюсь и уповаю, что молитвы этого человека были услышаны, его мечта исполнилась, и он стал православным христианином. Ведь теперь в Дании уже три православных прихода: в Копенгагене и один в Орхусе, плюс монастырь на небольшом острове, и может быть, этот смиренный учитель мог переехать поближе к одному из них. Из баптизма в Православие А вот мой давний друг Джеффри Макдональд обратился в Православие иначе. Наверное, об этом тоже стоит рассказать. Джеффри — американец шотландского происхождения, из клана тех самых Макдональдов, по рождению, разумеется, принадлежал к пресвитерианской церкви — национальной церкви Шотландии. Родители его были не слишком церковными, но все же по воскресеньям водили его на службу и в приходскую школу. Джеффри с детства отличался от всей своей родни. Отец его был весьма успешным менеджером, и в семье была сильна предпринимательская жилка. А старший сын — тихий и книжный мальчик — главным смыслом жизни видел служение Богу. В пятнадцать лет Джеффри обратился в баптизм, увидев там искренне и горячо верующих людей. Он ничего не делал наполовину и, окончив школу, поступил в самый известный баптистский библейский Университет, где решил специализироваться на новозаветной археологии. После второго курса Джеффри поехал в Палестину, где все лето работал на раскопках. И тогда он впервые задался вопросом: а когда же началось отпадение верующих от библейских принципов, о котором говорили ему учителя? Он решил провести собственное исследование. Каковым было первое поколение христиан после написания Нового Завета? Так Джеффри познакомился с посланиями ученика св. Иоанна Евангелиста — священномученика Игнатия Богоносца, епископа Антиохийского — одного из первых христианских богословов, принявшего мученическую кончину в царствование императора Траяна (107 г.). Епископа Игнатия арестовали в его родном городе, когда он был уже в весьма преклонном возрасте, и в узах повлекли в Рим, чтобы бросить на растерзание львам на арене цирка. По пути свт. Игнатий писал послания церквам в тех городах, через которые его проводили. Джеффри придирчиво проштудировал эти послания и убедился, что по духу они ничем не отличаются от библейских. Он перешел к следующему поколению и стал читать писания сщмч. Поликарпа, епископа Смирнского, младшего современника свт. Игнатия, также казненного римскими властями на арене цирка, но в его родном городе Смирне в 155-156 годах в возрасте 86 лет. Проконсул предложил ему похулить Христа и идти с миром. «Восемьдесят шесть лет я служу Ему, — отвечал Поликарп, — и никакой обиды не претерпел от Него. Как же я могу похулить Царя моего, Который меня спас?» И в его писаниях даже самому придирчивому взгляду придраться было не к чему — мученик Поликарп ни в чем не отходил от библейского духа. Джеффри познакомился с трудами св. Иустина Мученика — первого христианского философа, интеллигента, который, получив блестящее образование, искал высшую мудрость по всему свету и нашел ее в христианстве. Он был казнен в Риме при императоре-философе Марке Аврелии между 162 и 168 годами. Далее мой друг стал читать труды сщмч. Иринея Лионского — малоазийского грека, ученика свт. Поликарпа, ехавшего в далекую Галлию и ставшего там епископом, миссионером и богословом. Он принял мученическую кончину в 202 году. И опять все эти писания были образцами библейской мысли, библейской веры и библейского духа. Так, шаг за шагом, молодой баптист дошел до сегодняшнего дня, до писаний святителей Игнатия (Брянчанинова), Феофана Затворника и современных православных богословов, и убедился, что библейская традиция, Предание никогда не прерывалось и живет в единой и единственной исторической Церкви Христовой. Так он стал православным, наконец, завершив свои поиски Церкви, в которой истинно служат Богу. Когда его принимали в Церковь, ему нарекли имя Серафим — в честь прп. Серафима Саровского. Нужно сказать, что у Джеффри-Серафима на всю жизнь сохранились характерные для искренних баптистов честность и щепетильность — качества, к которым мы, православные, зачастую относимся, увы, весьма небрежно. Когда он обратился в Православие, ему оставалось доучиться еще год в его баптистском университете. Ситуация осложнялась тем, что он при поступлении дал обязательство на все время обучения отказаться от употребления спиртного под угрозой изгнания из университета. Но в американских православных храмах запивка после причастия всегда состоит из вина с кипятком, и, принимая ее, он нарушал свое обещание. Поэтому он направился к ректору и подал ему докладную о том, что в силу изменившихся обстоятельств его жизни он не может более выполнять свое обещание в данном пункте, о чем формально ставит ректора в известность и оставляет дело на его усмотрение. К чести ректора нужно сказать, что он позволил Джеффри закончить курс. Многие ли из нас обратили бы внимание на такую мелочь? Но жизнь состоит из мелочей, и Джеффри старался отвечать за себя и свои слова в каждой из них. Не о таких ли людях сказал Господь: Добрый и верный раб! Ты был верен в малом, над многим тебя поставлю. Войди в радость Господина твоего! (Мф. 25, 20) Кальвинистский пастор Наконец, история, связанная с обращением еще одного моего хорошего знакомого — голландца. Назовем его Тео Ван-дер-Хайек. Тео был сыном кальвинистского пастора из города Гааги. С детства он помогал отцу, играл на органе в его церкви. Когда мальчику было около пятнадцати лет, он впервые поехал в Париж. Гуляя по улицам французской столицы, он заметил необычное церковное здание, зашел туда и оказался в русском православном храме. Службы не было. На скамеечке сидел седобородый старец в черной рясе, который ласково поздоровался с юным голландцем. Так Тео познакомился с замечательным русским архиереем — епископом Александром (Семеновым-Тян-Шанским), кстати сказать, сыном знаменитого путешественника и первооткрывателя. Вскоре Тео принял Православие с именем Иоанн (в честь святого евангелиста Иоанна Богослова) и стал духовным чадом владыки. Отец, хоть и был недоволен выбором сына, не стал ему препятствовать (знаменитая голландская терпимость!), и Тео, закончив университет, дальнейшее образование получал уже православное (Свято-Владимирская духовная академия, аспирантура, докторантура). С отцом моего друга я познакомился много позже, когда Тео заканчивал докторантуру в США (диссертацию он писал о прп. Симеоне Новом Богослове), а я проезжал через Голландию по пути в какую-то из Балканских стран. Тео, который в то время проводил каникулы дома, пригласил меня переночевать у них. На пороге дома меня встретил бодрый и улыбчивый старичок, который, пожимая мне руку, спросил по-английски с сильным голландским акцентом: «Скажите, а вы тоже тринитарий?» Поскольку это был первый вопрос, который он задал мне после того, как Тео сказал ему мое имя, а также и из-за его акцента я сразу, что называется, «не въехал» и переспросил, что он имеет в виду. «Вы тоже верите в божество Христа?» — перефразировал свой вопрос старичок. «Да, конечно, я тринитарий», — ответствовал я. «Вот и мой сын такой же, — широко улыбаясь, сообщил мне пастор, а я — унитарий. Забавно, правда?» Тут мой ум вновь отказался зарегистрировать его слова, и я, решив, что ослышался, опять попросил его повторить. «Я не верю в божество Христа», — громко и как-то радостно информировал меня отец моего друга. Действительно, в доме его не было ничего, что напоминало бы о профессии его хозяина — все-таки пастор как-никак! Ни креста, ни картины на библейскую тему, — ничего! Только на лестнице в узком витражном окне переливалась всеми цветами радуги шестиконечная еврейская звезда. Тут я немножко понял ту готовность, с которой Тео обратился в Православие: сын пастора в нем впервые познакомился с настоящим христианством. Сейчас он профессор в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже. Как мы мешаем людям приходить в Православие Один мой знакомый православный англичанин когда-то, много лет назад, впервые приехал в СССР. Он тогда почти ничего не знал о Православии, а о России у него было самое романтическое представление: Достоевский, «Доктор Живаго», рублевская «Троица» и т. д. Был конец лета, Москва казалась почти пустой. Мой знакомый бродил по улицам, смотрел по сторонам и всему удивлялся. Вдруг он увидел православный храм с приоткрытой дверью. А ведь в то время большинство московских храмов (как и во всей стране) были, что называется, действующими. Англичанин зашел в дверь и натолкнулся на полную даму в синем халате, моющую пол. Она стала сердито на него кричать, тесня его к выходу. Языка он не понимал совсем, и чем вызвано ее раздражение, уразуметь не мог. По-русски он знал всего три слова и решил употребить сразу два из них. «Христос воскресе!» — воскликнул он, широко улыбаясь разгневанной даме. «Нет!» — отрезала она, выпихнув его на паперть и хлопнув дверью ему в лицо. Это было третье тогда известное ему русское слово. Впрочем, столь неласковый прием не вызвал у него обиды. Дома, в Лондоне, он отыскал православный храм и через два года стал членом Церкви. Похожая история случилась с другим моим знакомым — православным американцем. И произошла она у него на родине, в США, в городе Сиэтле. Как-то он заметил на улице здание весьма необычной архитектуры. Его шпили почему-то были увенчаны куполами странной луковичной формы. На фасаде он прочитал, что это православная церковь — деноминация, о которой он до этого ровно ничего не слыхал. Из любопытства он зашел внутрь и понял, что попал на службу. Внутреннее убранство этой церкви поразило его своей необычностью. Все пространство посередине было пустым — столь привычные скамейки отсутствовали. Впереди мерцало тусклое золото стены из священных изображений. Они были повсюду — на стенах, на специальных подставках, но стиль их был ему совершено непривычен. Молящихся в храме он вообще не заметил — может быть, там и было несколько человек, но они не запечатлелись в его памяти. Невидимый хор (очевидно, он размещался наверху) пел странные, совершенно неземные мелодии. Прошел бородатый священнослужитель в странной парчовой накидке, кадя весь храм по окружности. Но, несмотря на эту пустоту, мой знакомый явно ощутил Божественное присутствие в этом храме. Так он стоял, не зная, где он находится — на небе или на земле, как вдруг он заметил древнюю старушку. Тяжело опираясь на свою палочку, она зашла в храм и направилась к иконам. Поцеловав ту, которая была помещена на центральном столике со скошенной крышкой, старушка стала прикладываться к изображениям, висевшим на стенах храма. Видно было, что ходить ей трудно, но она продолжала свой многосложный паломнический путь. Обойдя все иконы, старушка направилась прямо к моему знакомому, одиноко стоявшему посреди пустого храма. Когда она подошла вплотную к молодому человеку, тот широко улыбнулся ей и хотел было поздороваться, но она довольно ощутимо ударила его своей клюкой по ногам и сказала с резким русским акцентом: «Это мое место!» Таково было его первое знакомство с Православием. Оно тоже с весьма благополучным концом. Через пару лет он принял церковное крещение. Из книги Александра Дворкина «Афонские рассказы»

Он видит всё и всех нас, Как страдаем мы без него, Он будет молиться за нас, А сейчас мы молимся за него. Друг наш,хороший,светлый, Мы любим Вас и скорбим! Мы Господу молиться будем, Чтоб Он душу Вашу во врата Райские пустил! Господи,упокой душу Усопшего Раба Твоего Ионы. И сотвори ему Вечную память.

Игумения Таисия Леушинская Отец протоиерей Иоанн Ильич Сергиев как пастырь <...>Что прежде и больше всего останавливает на отце Иоанне Сергиеве нашу мысль? - Более глубокий, духовный ум прежде всего, конечно, обратит внимание на нравственную высоту этого духоносного мужа и на обилие присущей ему благодати, простирающейся до чудодейственности. Иной же, может быть, остановится на его популярности, на вопросе о том, каким путем он достиг, сделавшись тем, чем является теперь пред нами? Смиренный служитель Божий, отец Иоанн, проходя свое подвижнически-пастырское служение в уединенном уголке Кронштадтского острова, очевидно не только гремел о своих великих делах, но, может быть, и не предполагал никогда, чтобы оне привели его к такому исходу, - выдвинули из среды людей и поставили на свещник пред всем миром, что, конечно, составило для него тяжелый крест, который понести могут лишь его мощные плечи с помощью благодати Божией. Но прославляющего Мя прославлю, говорит Господь; и ниже вжигают светильника и поставляет его под спудом, но на свещнице (Матф.5,15) ... да входящии видят свет (Лк.8,16); и тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, иже на небесех (Матф.5,16). Эти слова Евангелия яснее всякого человеческого слова отвечают на вопросы и о причине. и о цели популярности и деятельности отца Иоанна. Некоторые обстоятельства из жизни отца Иоанна служат доказательством того, что он как избранник Божий намечен был перстом Его промысла еще от самой колыбели. Еще в младенчестве он сподоблялся лицезрения ангельского наяву; однажды ночью зимою, лежа в постели 6-ти летний младенец Иоанн увидел в комнате необычный свет, взглянув он увидел стоящего среди его Ангела в небесном прославленном виде; когда младенец Иоанн от необычности такового явления естественно пришел в недоумение, Ангел успокоил его, назвавшись его Ангелом - хранителем, всегда присущем ему на его соблюдение, охранение и спасение от всякой опасности. Потом, когда ему было около 10-лет, он видел еще одно видение, имевшее для него пророческий смысл: он десятилетний младенец видел себя священником, служащим в Кронштадтском Андреевском соборе, который и был показан ему не в том своем виде, в каком находился в то время, а в том, как он поновлен десятки лет позже этого видения. Промыслу Божию благоугодно было еще в младенчестве показать Своему избраннику и образ и самое место служения его Господу. В этом-то именно храме началась труженическая духовная жизнь отца Иоанна, не только в смысле пастырскаго его служения, но и смысле строгой бдительности его над своим внутренним человеком, постоянных подвигов самоотвержения, чистоты, молитвы, любви к Богу и ближним, и других добродетелей христианских, которые теперь, как драгоценный венец, выкованный многолетним трудом, украшают пастырскую главу его. Сам отец Иоанн, как образец скромности и смирения, всегда умалчивает о своих духовных подвигах и добродетелях, но они говорят сами за себя, ибо плод их без семени не вырастает. Впрочем нам известны некоторыя случайно им упомянутыя обстоятельства. "Знаешь ли, - сказал он однажды в беседе с одной глубоко почитающей его особой, - что прежде всего положило начало моему обращению к Богу, и еще в детстве согрело мое сердце любовию к Нему? - Это Святое Евангелие. У родителя моего было Евангелие на славяно-русском языке; любил я читать эту чудную книгу, когда приезжал домой на вакационное время: и слог ее, и простота речи были доступны моему детскому разумению, я читал и услаждался ею, и находил в этом чтении высокое и незаменимое утешение. Это Евангелие было со мною и в духовном училище. Могу сказать, что Евангелие было спутником моего детства, моим наставником, руководителем, утешителем, с которым я сроднился с ранних лет". При таких условиях от природы мягкое и доброе сердце отца Иоанна могло ли не согреваться любовию к Господу и не стремиться к Нему? Доброе семя падало на добрую землю(Матф.13,23), которая должна была в свое время произрастить плод сторичный, достаточный к насыщению многих. Словами Св. Евангелия говорил с ним Сам Христос, оставляя в чистом детском сердце его глубокий след и как бы полагая печать Свою на Своего избранника. Ощущая на себе эту печать в теплой любви к Господу, отрок Иоанн естественно стремился излить эту любовь пред Ним непрестанною о Нем мыслию. Т.е. молитвою сердца и ума. С поступлением в училище он не только не оставил своего благочестивого обычая предаваться богомыслию и внутренней молитве, но ощутил еще большую в них потребность, ибо, быв отлучен от своей родной семьи, еще более чувствовал свое одиночество и безпомощность и еще более стал прилепляться сердцем к одному неразлучному с ним и любимому им Христу; в Нем одном он искал и находил себе помощь и утешение. "Молитва, - говорит отец Иоанн, - была для меня всегда как бы сокровищницею, в которой я находил все, чего искала душа моя: ею услаждалось мое сердце, просвещался ум, и воля почерпала силу уклоняться от всего богопротивного, коим боялся я прогневать, оскорбить Господа, а через это укреплялся во мне страх Божий. Чем глубже вникал я в смысл слов молитвы, тем сильнее пленялся высотою их". Вот какими основами и началами зарождалась и крепла жизнь духовная в юном сердце будущаго пастыря св. Церкви! Благодать Божия предъизбрав в нем достойный себе сосуд, сама охраняла и, как бы воспитывала своего избранника с самого младенчества, ведя его путем тесным. И обучение книгам в начале не легко давалось; только усиленным прилежанием, а еще более усердною молитвою, подобно великому угоднику Божию Сергию Радонежскому, он привлек к себе благодатное просвещение умственных способностей настолько, что в последствии сделался одним из первых учеников. Благонравие же и кротость всегда были отличительными чертами его нрава, снискавшими ему всеобщее уважение и любовь. По окончании курса в Архангельской Семинарии, Иоанн Сериев, как один из лучших учеников был переведен в С.-Петербургскую Духовную Академию, где в 1885 году и окончил курс со степенью кандидата богословия. Время прибывания отца Иоанна в Академии почти не известно; сам он по обычаю своему о нем умалчивает, а товарищи его, из которых известны весьма немногие, говорят единогласно только то, что он всегда отличался удивительною скромностью, молчаливостию, тихостию нрава, не любил веселых обществ, от которых всегда уклонялся, предпочитая всему уединение, среди котораго усердно предавался чтению; любил он музыку и особенно церковное пение. Один случай в период академической жизни отца Иоанна, переданный им самим, можем сообщить здесь, как не лишенный внимания: "Первые деньги, - говорит он, - заработанные моим личным трудом, дали мне возможность приобресть давно желанные книги св. Иоанна Златоуста "Объяснение на Евангелие от Матфея" и "Беседы его к Антиохийскому народу". Какое наслаждение доставили мне эти книги! Я не мог оторваться от них, а иногда так увлекался, что, забывая все окружающее, готов был высказывать, восклицать похвалы дивному Златоусту".<...> из книги игумении Таисии "Отец протоиерей Иоанн Ильич Сергиев как пастырь". Леушинское подворье. По изданию 1893 года.

Поздравляю тебя с Новым годом и сердечно желаю тебе вступить в оный с новыми силами духовными, а вместе и телесными, чтобы иметь возможность, с помощью Божией, провести наступающее новое дело в мирном устроении, по сказанному в псалмах: Мир мног любящим закон Твой, и несть им соблазна (Пс. 118: 165). Другого средства для получения мирного устроения душевного, кроме исполнения Евангельских заповедей Божиих, изобрести невозможно. Евангельские же заповеди требуют, во-первых, смиренного терпения и перенесения всех искушений, по сказанному: в терпении вашем стяжите душы вашя (Лк. 21: 19), и претерпевши... до конца, той спасен будет (Мф. 10: 22); чтобы никого не судить и никого не осуждать, а всех оставлять на суд Божий и предоставлять их собственной воле. Так как только один и есть Судия живых и мертвых, пред Которым каждый из нас от своих дел или прославится или постыдится. На земле предписано нам иметь скорбные испытания, как сказано Самим Господом (Ин. 16: 33): в мире скорбны будете. Слова эти ясно показывают, что хотя все места целого мира исходи, а бесскорбного положения нигде не обрящешь; везде потребно будет и смирение, и терпение, и неосуждение других. Только этими духовными средствами приобретается мирное устроение души, соразмерно тому, насколько мы будем простираться к смирению и долготерпению и неосуждению других. Ежели дозволявшие, или присвояющие себе право судить, находили недостатки и неправильности в Самом Господе, Источнике всякой истины, называя Его льстецом, самарянином, и хуже того (см. Мф. 27: 63; Ин. 8: 48), то какого заключения не сделают относительно обыкновенных людей? Всего лучше и спасительнее для нас последовать заповеди апостола, глаголющаго: Темже прежде времене ничтоже судите, дондеже приидет Господь, Иже во свете приведет тайная тмы и объявит советы сердечныя; и тогда похвала будет комуждо от Бога (1 Кор. 4: 5). И еще в Ветхом Завете предписано было внимать себе, и своему спасению, и исправлению собственной своей души. Об этом и следует нам более всего заботиться. Есть два рода благотворения: первое благотворение — собственной своей душе делами благочестия со смирением и неосуждением других, чтобы не подвергнуться тому, чему подвергся фарисей; второе благотворение внешнее, внешними средствами, которые также приносят пользу нашей душе, если не судим и не доверяем своему помыслу, что будто бы средства эти не так употребляются. Полезнее всего благотворить и веровать несомненно, что получим за это от Господа воздаяние, по сказанному у пророка Даниила: «избавление мужу свое ему богатство». И в другом месте: «милостынею и верой очищаются грехи». Из писем прп. Амвросия Оптинского

Дай, Господи, всем нам творить благо и приобрести мирное правильное устроение души молитвами прп. великого старца Амвросия.

http://www.pravmir.ru/molitva-v-den-novogo-god/ Молитва в день Нового Года 1 января, 2012 • admin Господи Боже, всех видимых и невидимых тварей Творец и Зиждитель, сотворивший времена и лета, Сам благослови начинающийся сего дня Новый Год, который мы считаем от воплощения Твоего для нашего спасения. Дозволь нам провести сей год и многие по нем в мире и согласии с ближними нашими; укрепи и распространи Святую Вселенскую Церковь, которую Ты Сам основал в Иерусалиме, и спасительною жертвою святого Тела и пречистой Крови освятил. Отечество наше возвыси, сохрани и прославь; долгоденствие, здоровье, изобилие плодов земных и благорастворение воздуха дай нам; меня, грешного раба Твоего, всех родственников и ближних моих и всех благоверных христиан, как истинный наш верховный Пастырь, упаси, огради и на пути спасения утверди, чтобы мы, следуя по нему после долговременной и благополучной жизни в мире сем, достигнули Царства Твоего Небесного и удостоились вечного блаженства со святыми Твоими. Аминь.

Спасибо! очень теплый подарок накануне Нового года!

Ромашечка, Вы просили сегодня поделиться с Вами чем-нибудь утешительным ... Я не знаю, читали Вы или нет, но меня сегодня очень тронула и утешила эта статья про м. Варвару.. Очень тронуло вступление автора, оно о тех чувствах, которые, как Вы говорите, "вне времени и места", очень тронули матушкины слова о монашеской жизни. Спаси Вас Господь, что открыли для меня Пюхтицу и м. Варвару... "Дорогая матушка Игуменья Варвара! Так захотелось выразить Вам свою любовь, и сердчишко прыгает, требует, и за внимание ко мне грешному, и за ответы на глупые вопросы интервью, и за смиренное терпение болезной Вашей болезни, и за неподдельный интерес к чужим жизням. А что могу я, неумеха, кроме как взять чистый лист бумаги и испачкать его черными буковками? Другому в жизни не научился. Ну, давай, автобус, трудись колесами, вези нас в Иыхви!.. Нет, ожидать местного полтора часа выше сил человеческих, а для такси 22 километра — время пустячное. Здравствуй, родная! Не родился еще тот писатель, способный описать тишину Пюхтицы. Такая она густая, напоенная хвоей и молитвой, и работой женской, посильной только для Богом призванных. Она так нужна людям — эта тишина целительная, лежащая на Обители. Ты еще только первый шаг в монастырь — а уже иной мир, и Матерь Божия с любовью принимает тебя, и душа устраивается поудобнее — наконец-то в родное место привели.Тихо становится внутри, а неугомонная совесть, наоборот, слышнее все громче. Ты бы замолчала, совесть, — всего меня извела за долгую неприкаянную жизнь. Дай насладиться тишиной души и тела. Но нет, не уговорить ее уговорами. И гонит она тебя, совесть колючая, в родной Дом под епитрахиль батюшки — тишину заслуживать. А когда выскребешь грязь до последнего скребочка, когда вместо слов — только слезы чистые, раскаянные, да если сподобит Господь принять Страшное Таинство Тела и Крови, — как раз тут она и наступает — та тишина долгожданная, которую ты на время заслужил. Но не родился еще тот писатель, способный описать благорастворенность в тебе тишины Пюхтицы. А я, раб неключимый, тихо ступаю по святой пюхтицкой земле и слушаю тишину, которая во мне и вокруг. Только бы не расплескать… - Матушка, монахи не любят говорить о монашестве, считая, что понять их может только инок. Однако, интерес мирян к монашескому деланию не стихает… Почему так получается? - Потому, что мир заинтересован в монастырях. Вот, Дивеево возьмем. Ведь туда едут и едут, — за милостью, за помощью, за исцелением… И получают просимое, и, конечно, хотят побольше узнать о своем благодетеле, о преподобном Серафиме, о его жизненном пути, о том, как можно на этом пути достичь святости. Прикоснуться к этой святости хотят — осязаемо, приложившись к святым мощам… И я этому стремлению, этому интересу очень и очень сочувствую. — Да вы не только сочувствуете, вы, слава Богу, и делаете все, чтобы напитать мирян монастырской святостью… - Дорогой Александр Григорьевич! Я не говорю про нашу Обитель. Монастырь у нас хороший, потому что управляет им Царица Небесная, а людишки-то мы плохонькие — ничем не лучше прочих… Иные из наших паломников начинают неумеренно восторгаться: «Да вы тут все святые! Вы, матушка, святая!..» Это я-то святая?! Извините! Да, я в живу не в миру, и многое из того, что мирянам простительно, не могу себе позволить. Но мысли! Но помыслы грешные! Перед Богом — и дурной помысл, и дурное дело равно грешны. И я говорю: «Да! Перед Богом все мы одинаково грешны!» — Матушка, — когда приходит молоденькая девочка, она видит монастырскую жизнь совсем в другом свете…— Да, в полной мере монастырскую жизнь она еще не представляет, но труд-то сестринский она все-таки видит! Видит, как мы живем в кельях… Зимой нам полегче, но вот весна начинается – и с утра до вечера, с утра до вечера работа! Конечно, есть очередные, которые поют на клиросе, но остальные — трудятся и трудятся! Я сама была новенькой — 53 года назад, и помню, как мне доставалось! Вернешься с работы — не знаешь, куда руки деть от боли. А когда сенокос начался — я же косы не умела держать в руках! Но накосишься так, что — ой, мамушка! — Матушка, незапланированный вопрос. Вот, придет черед новой игуменьи… Рано или поздно, это наступит. Но что же станет с наработанным многими десятилетиями опытом игуменского труда? Ведь все, о чем вы сейчас говорили, можно одним махом разрушить… — Нет, Александр Григорьевич, я верю, что будет продолжение. Верю! И знаете, почему? Потому что хозяйка у нас — не игуменья, хозяйка наша — Сама Матерь Божия. Она свою Обитель содержит так, как это Ей угодно. Так что продолжение будет. — Один монах утверждает, что если раньше было монашество в миру, то теперь появились миряне в монашестве. Так ли это? — Вообще-то, монашество в миру сейчас не признается. И зачем оно? В миру и так можно очень праведно жить. Трудно, но можно. Прикладывать к мирской праведности монашеские обеты, я думаю, излишне. Как часто слышишь: «Мою маму постригли в схиму!» Мама больна, от немощи уже не понимает ничего, а ее в схиму постригли. В нашем монастыре живут всего четыре схимницы, и я не спешу каждую пожилую инокиню сделать схимницей: это требует совершенно особой подготовки. Труд послушания нельзя воспринять теоретически, его надо испытать на своей шкуре. Пусть это грубое слово, но правдивое! У нас есть схимонахиня Надежда, — ей уже более 80 лет. Она пришла сюда в 40-м году. Чего она только не пережила! Была худенькая девчушка из Печерского края, и грузила мешки с зерном, — мне известно, чего стоит такая работа: я и сама их грузила. Нет, путь послушания надо пройти своими ногами, нужно понять, что такое отсечение воли. Это трудно? Это очень трудно, но что с того? — мы сюда на подвиг идем! И подвиг этот длится десятилетия. А кого сейчас постригают в миру? Была тетя Катя, да разом стала схимонахиня Амвросия! А она и не знает ничего о монашестве. Приходит в монастырь: «Я монахиня, меня зовут… Ой, какое же мне имя-то дали… Забыла!» — Недавно почила о Господе монахиня Иоанна — на мой взгляд, такая смиренная и исполнительная инокиня, которая много потрудилась для монастыря. Конечно, мы не знаем промысла Божия, но сколько бы м. Иоанна могла еще сделать!.. А Господь взял ее к Себе… — Такова воля Божия. И тут не нам судить. А я теперь только и молюсь, чтобы Матерь Божия снова послала нам такого же человека. Мать Иоанна многих отогревала душою. Как мне ее не хватает — если б вы знали! Она и по архивным делам, и по Летописи, она и фотографией занималась, она и статьи писала… Как без нее! А я смиряюсь. Господи, да будет Твоя воля! Ты Обитель нашу не оставишь! Она много отдала людям, за что ее все и любили очень, она всю себя отдавала монастырскому послушанию. — Последний вопрос — о войне. Люди отдали живот свой за Отечество, и Бог, наверное, принял их под Свой кров. Равны ли перед Господом те, кто защищал Родину, и те, кто воевал против нее? Можем ли мы, дети победивших отцов и дедов, воздавать одинаковые почести защитникам и оккупантам? — По-моему, нет… Нет! Тот, кто отдал себя всего, без остатка, спасая ближних, — тот, конечно, пошел в Царствие Божие. А с остальными Господь Сам будет разбираться. Мы слишком маленькие люди, чтобы разбираться в этом.

Это не я, Ромашечка и дорогой Гость, это все Господь... я вот так до сих пор и не поняла, почему вдруг меня так потянуло про м. Варвару почитать что-нибудь.. Видимо, Промысел такой был, и мне полезно и Вы утешения просили