Таблица лидеров

-- Вербное воскресенье -- Верба нежным перышком Улеглась в ладошку Веточка за веточкой Стелется дорожка По дорожке медленно Движется Спаситель Нам прокладывая путь В райскую обитель Входит Он в Иерусалим Нынче, как и прежде Чтобы на спасение Подарить надежду

Случилось мне однажды работать на социальной доставке. А что, работка не пыльная, веса мизерные, деньги не плохие. Ко всем прелестям еще и солярку оплачивают. Красота, а не работа. В мои обязанности входило развозить инвалидам всякие необходимые им вещи, которыми их обеспечивает наше самое гуманное в мире государство. Коляски, стулья, всякие катетеры и прочие «памперсы» грузили мне на складе, а я – вези их, куда Макар телят не гонял, - по городам и деревням нашей необъятной области. И в жару, и в снегопад, и в мороз, и даже в град. Во как. Кстати, о снегопаде. Досталась мне деревенька километрах в пяти от трассы – пешком, определенно, далековато. Если учесть, что в руках у меня огромная коробка, то совсем не близко получается. Короче, поехала. Ползу, значит, по заснеженной целине, и понимаю – колея несколько уже моей машины, того гляди стащит и привет горячий. Каким-то чудом все же пробираюсь к дому, стучу. Открывает старенькая бабушка. - Ой, доченька! Ты от соцобеспечения? - Да, - говорю. - А чего ты нам привезла? – выглядывает в окошко. – Это твоя машина?.. Да как же ты сюды проехала!!! - Не быстро, - улыбаюсь. Смотрю по документам – бабушка эта - опекун, у нее муж лежит после инсульта со всеми вытекающими удовольствиями. Но в доме ни малейшего запаха! Чистота удивительная! Чудо, да и только. Люди, конечно, разные бывают. Но я с самого начала для себя решила – их и так уже жизнь обидела, не хватало еще, чтоб я своей кислой миной по поводу плохих дорог и прочих нескладностей их жизнь усложнила. Короче, сдохни, но улыбнись. Выезжая с этой деревни я все-таки застряла. Дорогу уже видать, а я сижу на пузе ровно и без вариантов. На мое счастье завернул на эту дорожку, которой нет, почтовый «уазик». - Чего? Сидишь? - Сижу. - Лямка есть? Ну куда ж мы без веревки! У меня с собой полный комплект – огнетушитель-фал-лопата-аптечка и пара чекушат на случай, если по доброте душевной дергать не захотят. Но на этот раз дядька совестливый попался – из старых водил, с понятиями. Пихнули мне раз на доставку телевизор. Нормальную такую «плазму», правда, размера не большого. Я всю дорогу тряслась – не разбить бы дорогую вещь. В этот раз я умная – машину на твердой дороге оставила и пешком пошла. Иду по деревне, телевизором помахиваю – местные собаки аж заикаются от удивления. Стучу в дверь. А оттуда: - Кто там? Ну так и подмывает сказать: «Это я, почтальон Печкин!», но я свою работу знаю: - Здравствуйте. Агент социальной доставки. Для Вас передан телевизор! На пороге появляется дедулька в валенках. - Господин Иванов? - Я… - Тогда это для Вас, - и показываю заветную коробку. - Дочка, да это что ж, телевизер что ль? - Ну да. – я, если честно, испугалась, что дедульку может прям тут удар хватить от счастья, но обошлось. Как дорогую гостью меня провожают в низенький завалившийся домик. Нищета невозможная! На кое-как сколоченной тумбочке стоит телевизор. Черно-белый. Ей-богу, старше меня! Перед ним бабушка в платочке сидит и носок вяжет. - Мать! – кричит дедулька. – Нам телевизер привезли! - Ой, батюшки святы! А я сижу. Надо ж чайник ставить! – и проворно кидается за печку. Еле поймала ее и уговорила затею с чаем оставить. Вы ж, говорю, у меня не последние – еще много телевизоров развести надо таким же старикам-ветеранам. Только тогда отпустили – говорила я вежливо и убедительно, а сочувствие у таких людей в крови. У меня ж в бумагах написано – ветеран ВОВ. Дедульке тому по паспорту оказалось почти 90 лет, а шустрый, что и не скажешь. Вот ведь поколение! Войну прошли, страну подняли и телевизор дождались… Больно за них. Однажды меня спросили: «Кем теперь работаешь?» Я без капли иронии ответила: «Я работаю волшебником». А ведь действительно, сколько людей стали, благодаря моему появлению, немножко счастливее от того, что о них кто-то помнит, кто-то им улыбается, кто-то к ним не безразличен. Пусть это крохи и копейки, но для многих они жизненно важны, без них было бы совсем невмоготу. Про ту мою работу я могу рассказывать бесконечно – много чего было. Но один случай запомнился особо. Приезжаю я в маленький городок – районный центр. Нахожу улицу, дом. Как сейчас помню – последняя доставка была. Набираю квартиру на домофоне, говорю свое обычное приветствие и поднимаюсь на этаж. Ползу еле-еле – устала как собака, - три города, а деревень вообще никто не считал. Открывается дверь. Встречает меня аккуратный такой не старый дядечка лет семидесяти. Обычная квартира, обычная обстановка. Пока он у меня в доставочных накладных расписывается, из кухни выходит приятная пожилая дама: - Добрый вечер. А теперь пойдемте пить чай. - Спасибо! Но, ради Бога, не стоит беспокоиться. Мне уже ехать надо. - Нет-нет. Я же вижу, как Вы устали. Ванечка, приглашай гостью. Теперь уже мне от двоих пришлось отбиваться. И снова сработала фраза о том, что у меня еще несколько доставок – люди ждут. Да еще мне в областной центр пилить, а это, без малого, двести верст. Старушка снова исчезает на кухне: «Постойте минутку!» - и выносит мне в маленьком пакетике несколько печеньиц, пряник и мандарин… Я чуть не прослезилась: - Прекратите, пожалуйста! Зачем! - Берите-берите, в дороге покушаете. Вам надо хорошо питаться, Вы такая худенькая. Ну что тут скажешь! Прижимая к груди пакетик, желаю хозяевам всех благ, они благословляют мне «с Богом», исчезаю за дверью. Пока иду к машине, понимаю, что у меня выросли крылья – какое счастье встретить таких добрых и искренних людей. А ведь они оба инвалиды! Но чужая усталость трогает их сильнее собственной беды. Храни их Бог! Пока дедечка подписывал мои бумаги, я разглядела на столике в прихожей маленький клочок бумаги. На нем крупным, чуть дрожащим, старческим почерком было выведено: «Дорогой Ванечка! Я ушла в магазин. Если встанешь раньше, пожалуйста, покушай. Котлеты на плите, рядом картошка. Приятного аппетита. Твоя Валюша.»

Под колесо летит новенькая яркая разметка. «Ну, наконец-то, дорогу починили, – думаю я, - даже подъемные полосы построили. А то, как встанешь за «арбуз-трансом», так и будешь плестись до морковкиных заговений». Мы снова едем в Медведевку. Два чувства борются в моем сердце – радость и тоска. Радость потому, что я люблю эти места – балки, пруды, сорокаградусную жару и выцветшие, сколько хватит глаз, степи. Тоска… Тоска из-за памяти о тебе. Память – это все, что у меня осталось. Наворачиваются слезы. Но их никто не увидит под темными стеклами очков. Никому не нужно о них знать. Это моё. И память моя. Моя собственная… …Помнишь, когда я была совсем малышкой, то пряталась от тебя в шкаф. Я не слушалась бабушку, а ты шутливо отругал меня – с тех пор я тебя боялась. Когда я тихонько выглядывала из своего убежища, ты подкрадывался и грозил пальцем. Я снова ныряла в темноту под ворох одежды, но знала – ты стоишь совсем близко и улыбаешься в усы… Боже! Больше тридцати лет прошло, а я помню. Так забавно… …Однажды, на семейный праздник ты пришел со своей новой женой. Мне было лет шесть. Мы сидели за столом, и эта незнакомая тетя все время что-то говорила. Все ее слушали. У нее было красное, очень красивое, бархатное платье и высокая прическа. Мне было очень тебя жалко – я почему-то знала, что тетя плохая. Я хотела подойти к тебе, забраться на колени и обнять, но стеснялась это злой тети… Вы прожили вместе совсем немного, и вся семья искренне радовалась вашему разводу. Ты и сам радовался… …С отцом вы всегда спорили, доказывали друг другу свое мнение по любому маломальскому поводу. Мне казалось, что у вас такая игра - всегда спорить, но никогда не ругаться. Особенно жаркие дебаты рождала тема о машинах и рыбалке. Ты «поздний» водитель, и отец, получивший права в восемнадцать лет, долго не воспринимал тебя всерьез. Однако, помог тебе купить первую машину – сам проверял ее на ходу и страстно торговался с продавцом, сбивая цену. Потом мы поехали в папкин гараж, где вы весело «обмывали» покупку. И снова спорили. Я, улучив момент, забралась за руль. «Заводи!» - весело крикнул ты. «Я не умею…» - «Ничего, научишься». И папке: «Хорошая девчонка. Крученая, как поросячий хвост, но хорошая». …Когда умер отец, ты был в Медведевке. Я позвонила тебе, и ты сразу же выехал. Глубокой ночью мы уже сидели на кухне, ты подливал мне коньяк. Вы с мужем уговаривали меня выпить хоть немного, но я отказывалась. Я почти все время плакала. Слезы текли не переставая. Я удивлялась – откуда в моих глазах столько воды? Слез хватило на девять дней… И еще немножко осталось. На похоронах я стояла как столб. Муж придерживал меня и направлял, когда нужно было сделать шаг в сторону. Я только помню, что чувствовала все время твое присутствие – если мне вдруг приспичит упасть в обморок, не выдержав напряжения, и супруг, и ты – вы поймаете меня, не дадите упасть. Ты превратил поминки в веселый вечер воспоминаний – не замолкал ни на минуту, рассказывая бесконечные истории про папку – все смеялись. Это было так необычно, но всем нравилось. Твое феерическое чувство юмора – доброго и удивительно уместного, - спасло меня от сумасшествия. Я даже немного поела после трехдневной голодовки. На девять дней мы сидели на кухне, и я говорила, говорила, говорила – меня как прорвало. Столько нужно было сказать! Ты молча слушал. Ни разу не перебил, не вставил слова. Весь дом давно спал, а ты все слушал мою нескончаемую исповедь, внимательно глядя на меня своими светлыми глазами. Мы выпили три бутылки коньяка и ты заботливо уложил меня, в дрызг пьяную, на диванчике в гостиной. А утром просил мужа не будить меня и не ругать. Да он и не собирался – все понял… …Накануне суда я позвонила тебе. Выслушав суть, ты велел мне не горячиться и дождаться следующего дня. «Если приговор будет не в нашу пользу, немедленно позвони мне! Слышишь? Прямо из зала суда! Что-нибудь придумаем. Поняла?» - «Поняла». Сам ты приехать не мог – незадолго до того сломал на охоте руку, и проехать с одной левой тысячу километров было сложно. Поезда ты терпеть не мог. Я очень боялась, что мужа могут отправить далеко на север, он же специалист высокой квалификации. На следующий день мы снова говорили по телефону. «Два.» - «Через год выйдет. Я что-нибудь придумаю». Я не сомневалась – ты же всю жизнь отработал в ФСИН и знал все ходы-выходы. Так и вышло… Хорошая дорога заканчивается, и машину начинает подкидывать на новых заплатках и старых колдобинах. Закатное солнце отражается в зеркале заднего вида розовым бликом. Реденькая лесополоса не защищает от тугого степного ветра – он резко свистит в стыках дверей. Поля… Поля… Летом тут будут расти нарядные золотые подсолнухи – настоящее желтое море. В детстве мы с сестренкой фотографировали друг дружку в этих подсолнухах, а вы с папой курили около машины, посмеиваясь над нами. …И что бы я без тебя делала! И не упомнить, сколько раз ты спасал меня, выручал, поддерживал. Ты как добрый ангел-хранитель, постоянно был рядом, не смотря на сотни разделяющих километров. Тебя всегда можно было позвонить и сказать: «Привет. Что делаешь?» - «На рыбалку собираюсь». - «Без нас не уезжай. Завтра приедем». – «Жду». Так просто и естественно. В дороге ты несколько раз обязательно звонил нам, безошибочно определяя, где мы находимся – легко прикидывал время на скорость. Любой Джи-пи-эс-навигатор позавидует. Мы знали, что ты встретишь нас котлетами из лосятины, копчеными щуками и порционными судачками, которых сам вкуснецки готовил в скороварке – заранее начинали облизываться. И будут длинные вечера в беседке с чифирем и коньяком, и смешными байками – хоть отправляй тебя ведущим на канал «Охота и рыбалка»!.. Здорово было. …Год назад я приехала к тебе на Пасху. Был хороший рейс в твой район, и я заехала мимоходом. Мы сидели на лавочке, и ты рассказывал, как ремонтировал свой старенький «патрол» и один поднял движок в сборе. Потом плохо себя чувствовал, но теперь уже все прошло. Я ругала тебя: «Ты с ума сошел! Он ужас, сколько весит. Вот помрешь, что я делать буду?!» Ты как-то серьезно посмотрел на меня: «Как что – хоронить. Не боись, я помирать домой приеду». Потом хитро улыбнулся и добавил: «А я пока домой не собираюсь!»… Так случилось, что этой зимой ты приехал в свой родной город. …Отъезд из Медведевки неожиданно отодвинулся на пару дней и мы поехали на Дон. Удивительно, за столько лет ты ни разу не возил нас туда – все время что-то не складывалось. Узнав о задержке, ты резко ударил ладонью по столу: «Значит, поедем на Дон!» Отмотав добрые полторы сотни километров и перепачкав машину в вязкой степной грязи, мы вышли на высокий берег. «Вот он, батька-Дон!» - сказал ты, глубоко вдохнув холодный предзимний воздух. Судак хорошо шел на спиннинг. Наловившись, мы проголодались. Ты разложил на капоте колбасу и пирожки, достал термос с чаем. Сам почти не ел, все любовался, как мы с мужем уписываем харчи. Ты всегда любил нас кормить, говорил, что мы очень вкусно едим – загляденье просто. Уезжая, ты еще раз оглядел реку, будто пытаясь запомнить каждый блик, глубоко вздохнул и сел в машину… … Закрыв калитку, ты долго курил у забора, вглядываясь в вечерние сумерки. Я стояла рядом, ежась на холодном ветру – не решалась ни уйти в машину, ни отвлечь тебя. Твоя тоска накрыла меня с головой, лишив возможности двинуться с места. «Неужели я этого больше никогда не увижу», - тихо сказал ты. Я вздрогнула. «Дядь, ты что! Всего какие-то пара-тройка месяцев. Чего тут станется?» - «Ну да… Чего это я? - ты встряхнул головой, будто отгоняя тяжелый сон, - Деньжат подкоплю… Навес переделывать надо…» Сев за руль, ты долго молчал и курил одну за другой, глядя в темноту… Мы уже почти подъезжаем. Муж, устав, недавно пересадил меня за баранку и теперь дремлет на правом сиденье. В салоне, прижав к себе кота, спит тетя Мила. Темно. Давно за полночь. Самый сон. Мы первый раз едем сюда без тебя. Опять предательские слезы лезут наружу. Хорошо, что их никто не увидит – все спят. А ведь мне нельзя плакать! Я как ты, должна быть сильной, поддерживать тех, кто слабее, стать ангелом-хранителем. За тебя. Вдруг в луче фар я увидела темный джип с серебристой запаской на «хлопушке». Глянула на спидометр – сотня. В эту секунду мелькнула мысль: «Ну дядька, ну гонщик!» В следующий миг я опять смотрела вперед, но джипа не было. За несколько дней до отъезда мне снилось, будто мы с мужем с Медведевке строим навес, но у нас нет лопаты. Я поднимаю голову и вижу, что к нам идешь ты. И лопата в руках. «Дядька, - говорю, - ты же умер!» «Ну и что, - спокойно отвечаешь ты, - я пришел вам помочь. Вы без меня не справитесь». В Медведевке я вместо своей модной кожанки надела старенькую дядькину куртку. Два дня под подкладкой что-то мешалось. Однажды, загрустив, я ушла в сад. Закурила, глотая слезы. Стоя под нераспустившимися яблонями, я плакала: «Как ты мог меня бросить! Даже во сне не приходишь. А я скучаю!!!» Подул холодный степной ветер, я запахнула куртку и сунула руки в карманы. В правом была огромная дыра. Вдруг, под подкладкой, моя рука ткнулась во что-то острое. Я вытащила руку – на ладони лежал складной нож. Я задрала голову к небу: «Спасибо тебе! Я буду его беречь. Я всегда знала, что ты меня не бросишь. Теперь мне никакие враги не страшны». Все русские немножко язычники. На кладбище муж как всегда прикурил сигарету и положил ее на песчаный холмик: «Давай закурим вкусненькую» - это дядькино выражение. В четыре пары глаз мы смотрим на тлеющую сигарету. Вдруг она гаснет. «Надо же, - удивляется муж, - на морозе и на дожде не гасла, а тут…» «В раю не курят» - беру окурок и сминаю его в пальцах… … «Знаешь, а я в Бога верю, - сказал ты однажды. – Там точно что-то есть». «Не знаю» - пожала плечами я. «Ты будешь в раю» - твердая уверенность в твоем голосе поразила меня. «Откуда ты знаешь» - «Я знаю! Ты крученная, как поросячий хвост, но очень хорошая»… И откуда ты знал?.. Наверное, где-нибудь есть небесная Медведевка. Там в реках плещутся огромные осетры, а в лесах бродят добрые мишки. И волки, завидев человека, машут хвостами, как собаки. Там всегда тепло, но не жарко. Там дедушка ловит уклейку, а папа гоняет на своем зеленом «Мерседесе» по шикарным автобанам. Там у каждого есть то, что он больше всего любит. Там только нет нас. Пока нет. Это здесь, у нас, пройдет много лет, прежде чем мы, проснувшись, увидим вдалеке родные лица. А там – всего секунда. Там ведь вечность! И мы снова будем вместе, только теперь уже навсегда. Ведь «никогда» не вечно! Оно закончится. Обязательно закончится. И снова будет все, как раньше. Ведь никто и ничто не исчезает, кроме, пожалуй, вкуснецких порционных судачков.

Необходимо всем приготовиться к скорбям. Без признания достойным себя скорбей за свое падение нельзя познать Спасителя. Пример двух разбойников. От предания себя воле Божией в сердце человека является духовная сила веры и духовное утешение. Бесскорбная жизнь – признак неблаговоления Божия к человеку. Не следует завидовать живущим бесскорбно, ибо конец их бесскорбия плачевен. Искушения и скорби обнаруживают состояние души человека, выражаясь языком современным, они являются как бы каким экзаменом. Скорби предохраняют от превозношения. Предание себя Богу: Его воле о нас, Церкви с ее учениями и таинствами, евангельскому учению. Самовольно вдаваться в скорби есть дерзость, гордыня, безумие. Принимай то, что посылает Бог. Плод скорбей – в очищении души и ее духовном состоянии. Его надо хранить. Старец Александр Гефсиманский сказал: «Сколько душа может вместить в перенесении скорбей, столько вмещает и благодати Божией». Оставив несбыточные мечты о непосильных подвигах и возвышенных образах жития, начнем во смирении с терпения скорбей. Когда уготовятся души наши, аще будет воля Божия на то, дано будет нам и высшее. Признание суда Божия о нас праведным, ибо все мы погрешили. Пусть совесть каждого из нас подтвердит нам, что грехи наши велики. Сами мы виноваты. Надо смириться и благодарить Бога за все. Прп. Никон Оптинский. Завещание духовным детям