Olqa

Татьяна, (если чуть в сторону от духовной составляющей) я вот по своей дочери вижу, которая не замужем, что если она мужа обретет, то проблем у нее меньше не станет. Станет значительно больше. Это если совсем кратко. Затянувшийся одиночный образ жизни уже привил ей массу зловредных привычек - определенной лени, само...всего всего. Через какое время она привыкнет, например, готовить постоянно (не себе любимой - лист салата и что там еще без каллориев совсем), ну и к прочим бытовым хотя бы вещам?..К терпению привычек, недостатков и пр. другого человека. Много еще к чему. Просто за целью "обрести" мало кто видит продолжение...А оно - будничное, трудоемкое, тяжелое и редко- и мало- утешительное. Лет только через ...цать совместной жизни все начинает фундаментально вставать на свои места. Да и то, ощущение, что ты постоянно на минном поле - оно совсем не оставляет)). А начальник противный так и продолжает оставаться рядом, и все остальные проблемы тоже...Еще и муж добавляется, который совсем не прынц на белой лошади (оказывается чаще всего) ...Страшная такая картинка нарисовалась у меня.))) Бывают конечно исключения...Наверное...Просто, повторюсь уже, не по силам Господь не дает. Простите, кому не по душе. Всего лишь мои личные думки)))

Не по силам Господь не дает. И зачем стремиться к лучшей жизни здесь, в этой земной, такой коротенькой жизни? Что про это говорили Вам, когда получали духовное образование? Простите, что такими сухими словами. Рядом с местом Вашего жительства теперь уже наверняка есть монастыри. Поезжайте, благословясь - у Вас все условия для этого )))) Здесь на сайте столько материалов из Духовного наследия преподобных Оптинских Старцев. Почитайте, не может быть, чтобы не нашли ответов на свои вопросы. Помоги Вам Господь!

Телеканал "Союз" передача от 07 мая 2014 г. "Небо на земле.Коломна" http://tv-soyuz.ru/peredachi/monastyrii_-sretenie-_kolomna-mp4

http://yandex.ru/video/search?text=%D0%B8%D0%B3%D0%BE%D1%80%D1%8C%20%D1%80%D0%B0%D1%81%D1%82%D0%B5%D1%80%D1%8F%D0%B5%D0%B2%20%D0%BA%D1%83%D1%80%D0%B3%D0%B0%D0%BD%20%D1%81%D0%BB%D1%83%D1%88%D0%B0%D1%82%D1%8C%20%D0%BE%D0%BD%D0%BB%D0%B0%D0%B9%D0%BD&where=all&filmId=2jSTqrPLUXI Курган (Игорь Растеряев) Январь сорок третьего года.Бомбёжка. Метель. Сталинград. Несутся в Германию письма замёрзших немецких солдат. Читают в далёких квартирах: «Пришлите кальсонов и гетр. Мы прошагали полмира, но здесь не пройти километр. Мы загнанные, как волки. Едва стоим на ногах. На Тракторном, Красном, у Волги нас бьют в подвалах, цехах. Они сумасшедшие просто! Такого нету нигде! Стреляешь – а он, как апостол, В атаку идёт по воде. Приказ их подобен бреду, И это страшный приказ. За Волгой земли для них нету, Но нету её и для нас. Мы помним, как с бравурным пением втоптали Европу в грязь, Как жгли города и селения - по ходу, с брони, веселясь… Как ползали все, будто стадо…И вот наказал нас за то Обычный солдат Сталинграда, расстрелянный в решето». Пекло, раки, пиво. Волгоград . Двадцать первый век - на поле боя До сих пор защитники стоят В виде гордых каменных героев. Часто думаю я почему-то, Приходя на Мамаев Курган, Очень скоро настанет минута, И последний придёт ветеран. И эпоха в руке у него В одноразовом мятом стаканчике Завершится. И встретят его Сослуживцы - седые мальчики. Они все его выйдут встречать На своём небесном параде И дыры в груди – как клеймо, как печать: «Я был в Сталинграде!», «Я был в Сталинграде!» Вместе с ними – лёгкий, словно пух,- Полетит он, сверху наблюдая. Не святой, а просто русский дух Над Курганом имени Мамая, Как внизу идёт земной парад, Как цветы к подножьям возлагают, Про Мать - Родину всё верно говорят, Только одного не понимая: То, что меч огромный нужен ей Не за тем, чтоб где-то люди ужаснулись, А держать повыше от людей - Чтобы никогда не дотянулись. То, что меч огромный нужен ей Не за тем, чтоб где-то люди ужаснулись, А держать повыше от людей - Чтобы никогда не дотянулись… И невыносимо ей стоять. Гаснет вера с поколением каждым, Что не будут больше убивать, Может быть, когда-нибудь однажды…

Песня про Юру Прищепного (Игорь Растеряев) http://yandex.ru/video/search?text=%D0%B8%D0%B3%D0%BE%D1%80%D1%8C%20%D1%80%D0%B0%D1%81%D1%82%D0%B5%D1%80%D1%8F%D0%B5%D0%B2%20%D0%BF%D0%B5%D1%81%D0%BD%D1%8F%20%D0%BF%D1%80%D0%BE%20%D1%8E%D1%80%D1%83%20%D0%BF%D1%80%D0%B8%D1%89%D0%B5%D0%BF%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D0%BE&where=all&filmId=qUKOP57Xs3M Лето на исходе, солнце жаром пышет, только вот жарою нас пугать не надо - Мы температуры видели повыше, мы ведь ребятишки из-под Волгограда. Лихо разгоняюсь с горки по привычке, в хуторок Субботин я въезжаю снова, Вижу на заборе синюю табличку "Улица Героя Юры Прищепного". Юрка - мой ровесник, мы из тех мальчишек, что в садиках советских. после запеканки, Подтянувши шорты, начитавшись книжек, шариковой ручкой рисовали танки. Было всё прекрасно: все о мире пели, олимпийский мишка полетел куда-то, И никто не ведал, что на самом деле в этот год рождались новые солдаты. В этот год рождались те. кого позднее в горные ущелья загоняли маршем, Чтобы повстречались с теми, кто смуглее, чуть побородатей и слегка постарше. Те, кто расплатился за чужую подлость, уходил под пули прямо, не сутулясь, Превращаясь в слёзы, превращаясь в гордость, в синие таблички деревенских улиц... Время боль не лечит, а смиряет с нею. Будет постоянно мысль меня тревожить: "Вот проходят годы, а не я взрослею: это просто Юрка с каждым днем моложе." Но пора настанет, верю без оглядки, и в огромной книге летоисчисления В год восьмидесятый лягут, как закладки, синие таблички - символ поколения. Прокричат таблички нам открытым текстом: "Надо жить достойно! Надо жить непошло!" Всё, что было Юркой, всё, что было детством, с этого момента сразу стало прошлым...

Можно сказать оптинское стихотворение. Оптинский отец дал почитать. )) Сегодня Бог явился утром рано. Он жалобы и просьбы прочитал... И людям из кувшина без обмана желаемое в сердце наливал... Но не у всех открыто было сердце. И место есть для Чуда не у всех. То завистью, враждой подперта дверца...То жадность не дает налить успех... А у кого-то до краев разлита печаль и безысходность, вот беда. И Бог жалел, что сердце это скрыто...Любви хотел налить; да вот куда? И Бог грустил, что люди не умеют сердца и души чистить от обид... Они с годами в сердце каменеют, и сердце превращается в гранит... Но Бог ходил, смотрел и улыбался. Когда сердца влюбленные встречал, Он брал кувшин и от души старался, им счастье в сердце бережно вливал... А люди постепенно расплескали подаренную Богом благодать. И всех вокруг в утрате обвиняли, забыв в самих себе вину искать... Ведь если б мы могли прощать и верить, любить , благодарить и отпускать, То Бог бы мог не каплей счастье мерить, кувшин волшебный мог бы весь отдать... Сегодня Бог явился на рассвете. Огромный ящик с просьбами у ног... А рядом лишь один без просьб конвертик: "Благодарю за все Тебя, мой Бог..."

Старо-Голутвин монастырь город Коломна

Преподобного Старца Варсонофия очень почитают в Старо-Голутвинском монастыре. Небольшая книжица, посвященная 100-летию со дня блаженной кончины Старца, с любовью изданной в монастыре, озаглавлена: "ЖИТИЕ Преподобного Варсонофия, Старца Оптинского и Старо-Голутвинского." Немного из юбилейной книги. В 1912 году Святейший Синод принял решение перевести Старца Варсонофия настоятелем в Богоявленский Старо-Голутвин монастырь города Коломны с возведением в сан архимандрита. "В день отъезда Батюшка служил в Скиту Литургию и затем прощался с братией у себя", - сообщает священник Василий Шустин, духовный сын Старца. - Прощание было трогательное, почти всем он кланялся в ноги, а некоторым, поклонившись, не хотел и вставать. Много было слез. В три часа совершил напутственный молебен и отправился на вокзал: вещей у него было - один маленький ручной саквояжик. По приезде в Москву Батюшка направился на подворье, в котором жил епископ Трифон (Туркестанов). При встрече с епископом Батюшка поклонился ему в ноги. В этом подворье Батюшка жил 6-7 дней, пока епископ не возвел его в сан архимандрита". "Как под терновый венец приклонил я главу свою под золотую митру", - говорил впоследствии Старец. 6 апреля во втором часу дня архимандрит Варсонофий прибыл в Коломну....Облекшись в архимандричью мантию, отец Варсонофий отслужил благодарственный молебен в Богоявленском соборе, приложился к престолу, иконам и чудотворному образу Преподобного Сергия Радонежского, небесного покровителя Старо-Голутвина монастыря. С трепетным волнением Старец принял настоятельский посох Преподобного, оставленный им своему ученику прп.Григорию, первому Голутвинскому игумену, и хранящийся в монастыре более пятисот лет. С настоятельского места о.Варсонофий благословил братию обители и в своем слове заверил, что вся его деятельность будет основана на любви. Любовью же он просил покрывать все недостатки его управления и попросил общих святых молитв. Снова вспоминает о.Василий: "Сразу после молебна батюшка начал осмотр вверенной ему обители. Гостиница была неустроена, и почти во всем нашел Старец упущение и разруху. - Что же мне делать, - говорил Батюшка, - где же я помещу приезжающих богомольцев? И вот он велел мне и келейникам ехать в город и купить кроватей, материал для матрацев и подушек и сшить их. - Денег, - говорит Батюшка, - у меня нет, но найдутся добрые люди, поезжайте. И вот - дивное дело. Мне, человеку в студенческой форме, дают и кровати и материал без всякого разговора, с полной готовностью и без копейки денег. Правда, был со мной келейник батюшки, но его и меня никто не знал." С первых дней Старец принялся за наведение истинно монастырского порядка: потребовал от насельников обязательного посещения всех служб и особенно - неукоснительного хождения к утрене, чему сам первый показывал пример, запретил им самовольно, без благословения, отлучение из монастыря. Не позволялось и готовить пищу в своих келлиях, все были призваны приходить в общую трапезную. О.Василий Шустин вспоминал: "Когда Батюшка пришел по звону в трапезную, все простые монахи удивились, что он так близок к ним. Пища была невозможная. Щи были из прелой капусты и рыбы с запахом. Эконом не пришел в трапезную, но батюшка послал за ним и заставил его есть обед из тех продуктов, которые он закупал. Эконом отварачивался, а батюшка его уличал. Недаром эконом носил шелковые рясы, и в его комнате можно было увидеть золотых рыбок. "Как можно, - говорил батюшка, - давать такую пищу, такую заразу..." "Ужасный человек этот казначей, никого признавать не хочет, полный самочинник, - так охарактеризовал о.Варсонофий своего помощника. - От дел я его уже отстранил, так он хочет переводиться в другой монастырь - дорога скатертью". Вслед за уходом казначея (эконома) началось постепенное обновление монастырского братства: "Когда я сюда приехал, - рассказывал батюшка, - меня встретили очень недружелюбно, а теперь, Слава Богу, все улаживается, и монашеская жизнь несколько настраивается. Некоторые монахи, не пожелавшие подчиниться новым порядкам, ушли, другие смирились. Поступили новые иноки, так что состав братии обновился. Господь даст, все придет в порядок. Старец начал преобразовывать порядки в монастыре, воспитывать иноческое благочестие в его насельниках, приучать их к исполнению уставов и послушаний. Новый настоятель начал работать и над душами, положив начало внутреннему обновлению старо-голутвинских иноков. Каждый, кто желал спасения, нашел в Старце любящего и заботливого отца, который мог не только требовать, но и утешать. "Монахи, - говорил о.Василий, - увидя такое отеческое отношение настоятеля, не чуждались его, но приходили и с любовию и доверим открывали ему свои души, а он начал их врачевать. Был там один алкоголик, иеродиакон; благодаря любви и стараниям Батюшки, он умер, как великий христианин. Батюшка своим смирением его возродил. И вообще, через два месяца монастырь стал неузнаваем." В своих голутвинских беседах с паствой Преподобный не раз касался истории обители и фрагментов жития Преподобного Сергия Радонежского: "Игумен здешнего монастыря - преподобный Сергий, его и посох находится в храме. Мне часто указывают, что день моего рождения 5-го июля - как раз память преподобного Сергия. Может быть, он и позвал меня сюда." По внушению Божию Преподобный Сергий дал свой посох ученику своему Григорию и послал его на место слияния Москвы-реки и Оки. Григорий сначала возразил: "Отче, ведь там разбойничье гнездо, меня непременно зарежут". Но преподобный велел ему идти на послушание. И вот, несмотря на искушения врага, внушавшего ученику, что его зарежут, как барашка, он пошел. Молитвами преподобного совершилось чудо: разбойники из волков и тигров превратились в ягнят, все они стали монахами , и лишь немногие, не согласившиеся на это, ушли в глубь лесов.... "Существует предание, что Преподобный Сергий посещал нашу обитель, и даже благочестиво живущие иноки видели его. Я лично его не видел, да и теперь о чудесных посещениях Преподобного что-то не слышно: мы не достойны этого, но верим, что духом он с нами", - рассказывал Батюшка. Иной раз отец Варсонофий ободрял своих гостей, прибывших издалека: "Вот приехали вы в Старо-Голутвин под покров Преподобного Сергий, слетелись к нему, как птички, с разных концов, всех-то он нас знает наперечет и не оставит за усердие к святой обители"… …И все чаще и чаще слышатся жалобы на здоровье и нехватку времени: «К беседам моим не удается готовиться: утомишься здесь с народом, а затем – письма, неотложные телеграммы, дела по монастырю. Смотришь, часа полтора осталось до утрени, которая у нас в 12 часов ночи. Затем опять всякие дела, а после обеда немного отдыхаю, иначе по старческой немощи становлюсь вялым и бессильным. А там опять прием народа, и так все время». К Рождеству 1913 года здоровье голутвинского архимандрита стало ухудшаться: «Я что-то стал слабеть, еле выстоял вечерню сегодня». В брошюре, изданной после смерти Батюшки приемником его по скитоначалию о.Феодосием говорится о том, что болезнь не оставляла Старца все последние годы: «…вернее сказать, не одна болезнь была у Батюшки, но несколько, только все принадлежали к разряду желудочных и кишечных». Наступал праздник Богоявления, престольный для Старо-Голутвина монастыря. «Исповедников было человек тридцать, исповедь продолжалась довольно долго. Стоял я у окна и чувствовал, что холод меня пронизывает, но прекратить исповедь или перенести на другой день счел неудобным, вот и расхворался так, что на Крещение не мог служить», - огорчившись, сказал отец Варсонофий. «С того времени желудок Старца совершенно отказался переваривать пищу, хотя и принимавшуюся им в самом ничтожном количестве», - говорит первое жизнеописание Преподобного. «Мой путь близится к концу. Чувствую слабость, и энергия уже не та, что была пятнадцать лет назад, и я уже не надеюсь здесь успокоиться…» В начале февраля Батюшка по делам обители отправился в Москву: «Был я перед масленицею в Москве и заболел там». Не выполнив и половины намеченных дел, пришлось возвращаться в Голутвин: «Приехав домой, я был встречен плачем общим. «Да что вы, подождите, я еще не умер», - говорю им. Нет, не унимаются. Между тем болезнь моя усилилась. «Господи, - думаю, - ведь это конец уже. Великий я грешник, грешнее всех на земле, но, Господи, я не бежал из Церкви и никогда от Тебя не отрекался», Причастился я Святых Таин, пособоровался и успокоился. «Господи, - говорю, - я готов!» Однако приема посетителей Батюшка не прекратил, несмотря на то, что сил для этого становилось все меньше и меньше. 15 февраля Старец исповедовался, приобщился Святых Таин, а затем попросил соборовать его. Таинства на какое-то время укрепили о.Варсонофия: он встал и возобновил служение. Так 21 февраля по приглашению коломенского духовенства, как самое авторитетное духовное лицо города, голутвинский архимандрит возглавил торжественное богослужение в Успенском кафедральном соборе города по случаю празднования 300-летия дома Романовых. Свою последнюю Всенощную настоятель отслужил 9 марта, во время нее он почувствовал себя крайне плохо. После этого в храме он уже не появлялся, но все-таки еще несколько дней принимал народ. Через несколько дней болезнь обострилась, опять был приглашен духовник, который исповедовал и причастил Батюшку. Приехавший из Москвы специалист определил непроходимость кишечника, «паралич кишок», как тогда говорили, и назначил курс лечения, но Батюшка наотрез отвергнул все медицинские средства, предавшись воле Божией. С этого дня он ежедневно приобщался Святых Христовых Таийн и в буквальном смысле не принимал никакой пищи. Для прощания с настоятелем была приглашена вся братия монастыря. Каждого Старец благословил образками. Потом состоялось прощание с духовными детьми. Следом за этим было написано келейное духовное завещание: "Отлагая, наконец, все попечения мира сего,как угнетавшие и томившие дух мой, кратко скажу мое последнее слово и мой последний завет дорогим моим духовным чадам. И, во-первых, смиренно прошу: простите мне все мои вольные и невольные согрешения, которыми согрешил я против вас, и вас взаимно всех прощаю за все скорби и огорчения, которые подъял я через некоторых по наущению исконного врага спасения нашего. Веру мне имите, святые Отцы и братия, что все мои действия и делания сводились к одному - охранить святые заветы и установления древних отцев-подвижников и великих наших старцев во всей Божественной и чудной их красоте от разных тлетворных веяний века сего, начало которых - гордость сатанинская, а конец - огонь неугасимый и мука бесконечная! Может быть, плохо исполнил я это - каюсь в том и повергаю себя перед благодатию Божией, умоляя о помиловании. А вас всех, возлюбивших меня о Господе, прошу и молю: соблюдайте мои смиренные глаголы "Духа не угашайте" (1 Фес.5,19), но паче возгревайте его терпеливою молитвою и чтением святоотеческих и Священных Писаний, очищая сердце от страстей. Лучше соглашайтесь подъять тысячу смертей, чем уклонитьсяот Божественных заповедей Евангельских и дивных установлений иноческих. Мужайтесь в подвиге, не отступайте от него, хотя бы весь ад восстал на вас и весь мир кипел на вас злобой, и веруйте: "Близ Господь всем призывающим Его, всем призывающим Его во истине" (Пс.144,18). Аминь. 17 марта 1913 г. P.S. Еще завещаю именем Господа нашего Иисуса Христа не предавать тела моего погребению до тех пор, пока не обнаружатся явные признаки смерти, - всем известно, какие это признаки. Грешный архимандрит Варсонофий." 22 марта о.Варсонофий послал прошение митрополиту Московскому Макарию, закончив его такими словами: «Лежу на одре, может быть, уже смертном, лежу, весь разбитый сокрушившими меня лютыми недугами, и в великой скорби умоляю Ваше Высокопреосвященство ходатайствовать перед Святейшим Правительствующим Синодом об увольнении меня от должности настоятеля Старо-Голутвина монастыря с переводом в число братства скита Оптиной Пустыни». «Как получу увольнение, поедем все в Оптину, там я сложу свои кости», - промолвил батюшка, когда подписывал прошение. В мучениях прошла еще неделя. До последней своей минуты отец Варсонофий «…был в сознании, интересовался, кто из духовных детей приехал, даже иных вызвал к себе», - рассказывают окружавшие его, - «но был так слаб, что последние заветы свои говорил келейнику на ухо, а тот вслух уже повторял присутствующим. Много говорил еле слышным голосом. Часто спрашивал келейников: «Вы меня понимаете?» Позже, поверив, что они понимают его, стал говорить о блаженствах Рая, но все отдельными фразами». «За несколько дней до кончины своей он попросил окружавших его читать Святое Евангелие», - вспоминает послушник Иван Беляев. В воскресение 31 марта/13 апреля Батюшку облачили в схиму и больше ее не снимали. Все окружавшие Старца рассказывали потом, что страдания его были неимоверны, но он не жаловался. Перестав говорить, батюшка только стонал, переворачивая присутствующим душу. Когда келейники пытались облегчить его страдания, он только промолвил: «Оставьте меня, я уже на кресте…». «Батюшка Лев, батюшка Амвросий, батюшка Анатолий, помогите мне вашими молитвами», - призывал умирающий подвижник преподобных Оптинских Старцев. Последние слова его были о Рае. В одиннадцать часов утра в третий раз прочли отходную. «Громадная опухоль у горла, появившаяся недели за полторы до смерти, очень препятствовала дыханию», - говорит очевидец. Дыхание заметно утяжелилось и становилось все реже и реже. К шести утра умирающий совсем замолчал и стал дышать тихо и ровно. 1/14 апреля 1913 года в понедельник шестой недели Великого Поста в 7 часов 7 минут Старец тихо вздохнул и отдал свою душу в руки Господа: "Казалось, что он спокойно уснул, и только прекратившееся дыхание обнаружило, что душа оставила тело", - записал послушник Николай (Беляев) со слов своего брата Ивана. ....6 апреля, в Лазареву субботу, заупокойную Литургию возглавил прибывший в Коломну Преосвященный Трифон (Туркестанов), епископ Дмитровский, викарий Московской епархии, давний духовный друг батюшки. Пел хор монахинь Коломенского успенского Брусенского монастыря. Перед самым отпеванием Старца Владыка произнес глубоко-прочувствованное слово: "...Я, как пастырь, знаю, что в наше время значат такие старцы. Его наставления были тем ценны, что с образованием он соединял высоту иноческой жизни. Как пастырь я знаю все моря горя и скорби, в котором мучаются теперь люди, теряя веру в Бога, доходя до самоубийства. Бывают моменты, когда кажется, что жизнь теряет всякий смысл, когда нет сил бороться, нет ниоткуда поддержки и когда человек стоит на пороге отчаяния. Тогда является старец, говорит ему: "Не бойся, ты не один, обопрись только на меня: я выведу тебя на дорогу". Как наседка собирает птенцов своих под крылья, так Батюшка собрал вокруг себя чад своих, и теперь они, оставив все свои дела и занятия, собрались вокруг него в последний раз. Помолимся же о упокоении его души". Священник Василий (Шустин) рассказал: "Он (Владыка Трифон) поклонился перед гробом в землю и заплакал, что земля лишилась мудрого наставника. Вместе с епископом плакал и весь храм". Святейший Синод благословил похоронить схиархимандрита Варсонофия в Оптиной Пустыни, откуда приехал в Старо-Голутвин иеромонах Палладий для сопровождения тела. После отпевания по иноческому чину гроб закрыли, крестным ходом пронесли вокруг Сергиевского храма до вагона, который стоял на запасной ветке под горкой, у монастыря. Гроб поставили в металлический ящик, покрыли. Пломбировать вагон не стали, кто-то из почитателей Старца пожертвовал хоругви, иконы, принесли подсвечник, духовными дочерями был сплетен крест из белых искусственных цветов. Вагон превратился в маленькую часовню, которую окружила толпа молящихся. Охрипший иеромонах Палладий служил панихиды, монахини пели, многие коленоприклоненно молились. Очевидцы говорят, что день был солнечным и теплым, и погребальное пение далеко разносилось над лугами, над водами Оки и Москвы-реки... Погребен был преподобный Варсонофий в Оптиной Пустыни, рядом с его наставником отцом Анатолием (Зерцаловым), а в 1914 году над могилами Старцев Анатолия и Варсонофия была построена часовня. О прибытии гроба с телом Старца в Оптину Пустынь остались такие воспоминания: "Духовное чадо старца, монахиня Елена (Шамонина) вспоминала: «Когда дроги с гробом Старца, сопровождаемые множеством народа, несущего хоругви, крест и иконы, появились у переправы через Жиздру, громче раздался погребальный звон с Оптинской колокольни. На монастырском берегу была вся братия..., а также множество народа. И вот две процессии соединились. Зрелище было настолько трогательное, насколько и величественное. Невозможно словами изобразить чувств, овладевших присутствующими при сей необычной встрече. Плакали братия, рыдали богомольцы, едва выговаривал в слезах литийные возгласы отец скитоначальник Феодосий... Около двух часов дня процессия вошла в святые врата обители. Вот как вернулся отец Варсонофий в родную Оптину! Пусть и во гробе – такова была воля Божия – но вот он здесь, и это служило «немалым утешением братии», как отметили оптинцы..."

Аня, доброго дня!Как представляется мне, заранее определиться с жильем можно только в частном секторе. Все субботне-воскресные дни, тем более дни великих праздников, Оптина переполнена. Батюшку Евфимия можно встретить на территории монастыря. Почитайте эту тему - информации много )).

Оля, благодарбю! У меня есть книга (Глеб! Спаси Господи!!!))), а никак не доходят руки. Хоть с твоей помощью познакомиться. Ты читала ее или выдержки просто нашлись?)) Прости!

В купленной в Оптиной Пустыне книжечке "Пасха на Соловках" при упоминании Владыки Илариона дана ссылка - Священномученик Иларион Троицкий, архиепископ Верейский. Так же в упомянутой книжечке в сокращенном варианте есть следующий рассказ: Борис Ширяев. Утешительный поп http://www.otechestvo.org.ua/main/20083/2736.htm

Борис Ширяев ПАСХА НА СОЛОВКАХ Посвящаю светлой памяти художника Михаила Васильевича Нестерова,сказавшего мне в день получения приговора: «Не бойтесь Соловков. Там Христос близко». Когда первое дыхание весны рушит ледяные покровы, Белое море страшно. Оторвавшись от матерого льда, торосы в пьяном веселье несутся к северу, сталкиваются и разбиваются с потрясающим грохотом, лезут друг на друга, громоздятся в горы и снова рассыпаются. Редкий кормчий решится тогда вывести в море карбас — неуклюжий, но крепкий поморский баркас, разве лишь в случае крайней нужды. Но уж никто не отчалит от берега, когда с виду спокойное море покрыто серою пеленою шуги — мелкого, плотно идущего льда. От шуги нет спасения! Крепко ухватит она баркас своими белесыми лапами и унесет туда, на полночь, откуда нет возврата. В один из сумеречных, туманных апрельских дней на пристани, вблизи бывшей Савватиевской пустыни, а теперь командировки для организованной из остатков соловецких монахов и каторжан рыболовной команды, в неурочный час стояла кучка людей. Были в ней и монахи, и чекисты охраны, и рыбаки из каторжан, в большинстве — духовенство. Все, не отрываясь, вглядывались вдаль. По морю, зловеще шурша, ползла шуга. — Пропадут ведь душеньки их, пропадут, — говорил одетый в рваную шинель старый монах, указывая на еле заметную, мелькавшую в льдистой мгле точку, — от шуги не уйдешь… — На все воля Божия… — Откуда бы они? — Кто ж их знает? Тамо быстринка проходит, море чистое, ну и вышли, несмышленые, а водой-то их прихватило и в шугу занесло… Шуга в себя приняла и напрочь не пускает. Такое бывало! Начальник поста чекист Конев оторвал от глаз цейсовский бинокль. — Четверо в лодке. Двое гребцов, двое в форме. Должно, сам Сухов. — Больше некому. Он охотник смелый и на добычу завистливый, а сейчас белухи идут. Они по сто пуд бывают. Каждому лестно такое чудище взять. Ну, и рисканул! Белухами на Русском Севере называют почти истребленную морскую корову — крупного белого тюленя. — Так не вырваться им, говоришь? — спросил монаха чекист. — Случая такого не бывало, чтобы из шуги на гребном карбасе выходили. Большинство стоявших перекрестились. Кое-кто прошептал молитву. А там, вдали, мелькала черная точка, то скрываясь во льдах, то вновь показываясь на мгновение. Там шла отчаянная борьба человека со злобной, хитрой стихией. Стихия побеждала. — Да, в этакой каше и от берега не отойдешь, куда уж там вырваться, — проговорил чекист, вытирая платком стекла бинокля. — Амба! Пропал Сухов! Пиши полкового военкома в расход! — Ну, это еще как Бог даст, — прозвучал негромкий, но полный глубокой внутренней силы голос. Все невольно обернулись к невысокому плотному рыбаку с седоватой окладистой бородой. — Кто со мною, во славу Божию, на спасение душ человеческих? — так же тихо и уверенно продолжал рыбак, обводя глазами толпу и зорко вглядываясь в глаза каждого. — Ты, отец Спиридон, ты, отец Тихон, да вот этих соловецких двое… Так и ладно будет. Волоките карбас на море! — Не позволю! — вдруг взорвался чекист. — Без охраны и разрешения начальства в море не выпущу! — Начальство, вон оно, в шуге, а от охраны мы не отказываемся. Садись в баркас, товарищ Конев! Чекист как-то разом сжался, обмяк и молча отошел от берега. — Готово? — Баркас на воде, владыка! — С Богом! Владыка Иларион стал у рулевого правила, и лодка, медленно пробиваясь сквозь заторы, отошла от берега. * * * Спустились сумерки. Их сменила студеная, ветреная соловецкая ночь, но никто не ушел с пристани... Нечто единое и великое спаяло этих людей. Всех без различия, даже чекиста с биноклем. Шепотом говорили между собой, шепотом молились Богу. Верили и сомневались. Сомневались и верили. — Никто, как Бог! — Без Его воли шуга не отпустит. Сторожко вслушивались в ночные шорохи моря, буравили глазами нависшую над ним тьму. Еще шептали. Еще молились. Но лишь тогда, когда солнце разогнало стену прибрежного тумана, увидели возвращавшуюся лодку и в ней не четырех, а девять человек. И тогда все, кто был на пристани, — монахи, каторжники, охранники, — все без различия, крестясь, опустились на колени. — Истинное чудо! Спас Господь! — Спас Господь! — сказал и владыка Иларион, вытаскивая из карбаса окончательно обессилевшего Сухова. * * * Пасха в том году была поздняя, в мае, когда нежаркое северное солнце уже подолгу висело на сером, бледном небе. Весна наступила, и я, состоявший тогда по своей каторжной должности в распоряжении военкома особого Соловецкого полка Сухова, однажды, когда тихо и сладостно-пахуче распускались почки на худосочных соловецких березках, шел с ним мимо того распятия, в которое он выпустил оба заряда. Капли весенних дождей и таявшего снега скоплялись в ранах-углублениях от картечи и стекали с них темными струйками. Грудь Распятого словно кровоточила. Вдруг, неожиданно для меня, Сухов сдернул буденовку, остановился и торопливо, размашисто перекрестился. — Ты смотри… чтоб никому ни слова… А то в карцере сгною! День-то какой сегодня, знаешь? Суббота… Страстная… В наползавших белесых соловецких сумерках смутно бледнел лик распятого Христа, русского, сермяжного, в рабском виде и исходившего землю Свою и здесь, на ее полуночной окраине, расстрелянного поклонившимся Ему теперь убийцей… Мне показалось, что свет неземной улыбки скользнул по бледному лику Христа. — Спас Господь! — повторил я слова владыки Илариона, сказанные им на берегу. — Спас тогда и теперь!.. Еще бы я не вспомнил её, эту единственную разрешенную на Соловках заутреню в ветхой кладбищенской церкви. Помню и то, чего не знает мой случайный собеседник. Я работал тогда уже не на плотах, а в театре, издательстве и музее. По этой последней ра-боте и попал в самый клубок подготовки. Владыка Иларион добился от Эйхманса разрешения на службу для всех заключенных, а не только для церковников. Уговорил начальника лагеря дать на эту ночь древние хоругви, кресты и чаши из музея, но об облачениях забыл. Идти и просить второй раз было уже невозможно. Но мы не пали духом. В музей был срочно вызван знаменитый взломщик, наш друг Володя Бедрут. Неистощимый в своих словесных фельетонах Глубоковский отвлекал ими директора музея Ваську Иванова в дальней комнате, а в это время Бедрут оперировал с отмычками, добывая из сундуков и витрин древние драгоценные облачения, среди них - епитрахиль митрополита Филарета Колычева. Утром все было тем же порядком возвращено на место. Эта заутреня неповторима. Десятки епископов возглавляли крестный ход. Невиданными цветами Святой ночи горели древние светильники, и в их сиянии блистали стяги с ликом Спасителя и Пречистой Его Матери. Благовеста не было: последний колокол, уцелевший от разорения монастыря в 1921 году, был снят в 1923 году. Но задолго до полуночи вдоль сложенной из непомерных валунов кремлевской стены, мимо суровых заснеженных башен потянулись к ветхой кладбищенской церкви нескончаемые вереницы серых теней. Попасть в самую церковь удалось немногим. Она не смогла вместить даже духовенство. Ведь его томилось тогда в заключении свыше 500 человек. Все кладбище было покрыто людьми, и часть молящихся стояла уже в соснах, почти вплотную к подступившему бору. Тишина. Истомленные души жаждут блаженного покоя молитвы. Уши напряженно ловят доносящиеся из открытых врат церкви звуки священных песнопений, а по тёмному небу, радужно переливаясь всеми цветами, бродят столбы сполохов - северного сияния. Вот сомкнулись они в сплошную завесу, засветились огнистой лазурью и всплыли к зениту, ниспадая оттуда, как дивные ризы. Грозным велением облеченного неземной силой иерарха, могучего, повелевающего стихиями теурга-иерофанта, прогремело заклятие-возглас владыки Илариона: - Да воскреснет Бог и да расточатся врази Его! С ветвей ближних сосен упали хлопья снега, а на вершине звонницы вспыхнул ярким сия-нием водруженный там нами в этот день символ страдания и воскресения - святой Животворящий Крест. Из широко распахнутых врат ветхой церкви, сверкая многоцветными огнями, выступил небывалый крестный ход. Семнадцать епископов в облачениях, окруженных светильниками и факелами, более двухсот иереев и столько же монахов, а далее - нескончаемые волны тех, чьи сердца и помыслы неслись к Христу Спасителю в эту дивную, незабываемую ночь. Торжественно выплыли из дверей храма блистающие хоругви, сотворённые еще мастерами Великого Новгорода, загорелись пышным многоцветием факелы-светильники - подарок веницейского дожа далекому монастырю, хозяину Гиперборейских морей, зацвели освобож-денные из плена священные ризы и пелены, вышитые тонкими пальцами московских великих княжон. "Христос воскресе!" Немногие услыхали прозвучавшие в церкви слова Благой вести, но все почувствовали их сердцами, и гулкой волной пронеслось по снежному безмолвию: "Воистину воскресе!" - "Воистину воскресе!" - прозвучало под торжественным огнистым куполом увенчанного сполохом неба. "Воистину воскресе!" - отдалось в снежной тиши векового бора, перене-слось за нерушимые кремлёвские стены, к тем, кто не смог выйти из них в эту Святую ночь, к тем, кто, обессиленный страданием и болезнью, простерт на больничной койке, кто томится в смрадном подземелье Аввакумовой щели - историческом соловецком карцере. Крестным знамением осенили себя обреченные смерти в глухой тьме изолятора. Распухшие, побелевшие губы цинготных, кровоточа, прошептали слова обетованной вечной жизни... С победным, ликующим пением о попранной, побеждённой смерти шли те, кому она грозила ежечасно, ежеминутно... Пели все... Ликующий хор "сущих во гробех" славил и утверждал свое грядущее, неизбежное, непреодолимое силами зла Воскресение... И рушились стены тюрьмы, воздвигнутой обагренными кровью руками. Кровь, пролитая во имя любви, дарует жизнь вечную и радостную. Пусть тело томится в плену - дух свободен и вечен. Нет в мире силы, властной к угашению его! Ничтожны и бессильны вы, держащие нас в оковах! Духа не закуёте, и воскреснет он в вечной жизни добра и света! "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ..." - пели все, и старый, еле передвигающий ноги генерал, и гигант-белорус, и те, кто забыл слова молитвы, и те, кто, быть может, поносил их... Великой силой вечной, неугасимой Истины звучали они в эту ночь... "...И сущим во гробех живот дарова!" Радость надежды вливалась в их истомлённые сердца. Не вечны, а временны страдания и плен. Бесконечна жизнь светлого Духа Христова. Умрём мы, но возродимся! Восстанет из пепла и великий монастырь - оплот земли Русской. Воскреснет Русь, распятая за грехи мира, униженная и поруганная. Страданием очистится она, безмерная и в своем падении, очистится и воссияет светом Божьей правды. И недаром, не по воле случая, стеклись сюда гонимые, обездоленные, вычеркнутые из жизни со всех концов великой страны. Не сюда ли, в святой ковчег русской души, веками нёс русский народ свою скорбь и наде-жду? Не руками ли приходивших по обету в далекий северный монастырь отработать свой грех, в прославление святых Зосимы и Савватия воздвигнуты эти вековечные стены, не сюда ли в поисках мира и покоя устремлялись, познав тщету мира, мятежные новогородские уш-куйники... "Приидите ко Мне вси труждаюшиися и обремененнии, и Аз упокою вы..." Они пришли и слились в едином устремлении в эту Святую ночь, слились в братском поцелуе. Рухнули стены, разделявшие в прошлом петербургского сановника и калужского мужика, князя Рюриковича и Ивана Безродного: в перетлевшем пепле человеческой суетности, лжи и слепоты вспыхнули искры вечного и пресветлого. "Христос Воскресе!" Эта заутреня была единственной, отслуженной на Соловецкой каторге. Позже говорили, что её разрешение было вызвано желанием ОГПУ блеснуть перед Западом гуманностью и веротерпимостью. Её я не забуду никогда. Соловки, 1925

А вообще - какие необыкновенные были дни - первая неделя Великого Поста!!!! И очень хорошо и просто говорил Владыка Климент. Одно из Оптинских событий. Фоточки особенные какие)))

А это отрывочки из другой книги арх. Тихона - "Тайна Боговоплощения": "...Плакала и Лидия...Жалко ей было Адама и Еву, ведь им было хорошо в раю, с Богом, с Ангелами. Но Ева была больше виновата. Она послушалась беса. Ей захотелось быть равной Богу, как обещал ей змий. Но он обманул ее, как и теперь обманывает женщин, призывая их быть равными мужчинам. Оттого ведь семья и разрушается. Дети страдают. Сами женщины болеют разными заразными болезнями, рождают уродов и умирают в муках. Бог рассудил женщине быть в послушании у мужа. В этом вся гармония и радость жизни, счастье детей, здоровье и благосостояние семьи, общества, государства. Лидия теперь все это хорошо понимала и плакала еще больше. Она оставила все мирские удовольствия, жила в маленькой комнате, молилась Богу и была счастлива. Сколько по всему свету теперь таких невольных подвижников обоего пола? Они обмануты бесом - князем мира сего, он им обещал, как и Еве, божественное всезнание и блаженство на земле. Но жестоко обманул их. Вместо этого дал слезы, болезни и смерть, ад..."

Спаси Господи, Наташа, за труды! Владыка упомянул своего духовника - архимандрита Тихона (Агрикова). В Книжной Лавке, что под Казанским храмом, продается целая серия книг арх.Тихона. "О монашестве без тайн" читается сходу. Духовник отвечает на вопросы своих чад. Много полезного можно почерпнуть. Отрывочек: "Какой Вы хотели бы меня видеть? Считал бы себя счастливым духовным отцом, если бы ты была: 1) безусловно верующей и горячо любящей Сладчайшего Спасителя! 2) до самопожертвования преданной Православной Церкви; 3) настолько молитвенной, чтобы при твоих обращениях ко Господу ощущалось бы веяние благодати Божией, подобно тихому прохладительному ветерку во время нестерпимой жары; 4) всегда благодушной, радостной, духовно настроенной; 5) со всеми приветливой, благожелательной,- словом, хотелось бы, чтобы твоя душа благоухала ароматом всех добродетелей, как благоухает букет только что сорванных разнообразных, нежных, красивых цветов!.."