Olqa

Нас с автобуса пересадили на пароход, плывущий по Волге, который должен был доставить нас в Казань. Определенного же никто ничего не знал, что порой куда хуже; официальная версия была такова, что в Казани под открытым небом Сталин планировал воссоздать самолетостроительный завод, и нас там должны были соединить с нашими родителями, которые вслед за нами будут эвакуированы в теплушках вместе со станками и всем заводским оборудованием. Воспитатели, которые нас, детей, сопровождали, как-то сразу смекнули, что ничем хорошим это плавание закончиться не может, и, взяв своих детей, еще на пристани отделились от нас. (Теперь-то я их понимаю – своих детей имею, но тогда…) Со всей нашей огромной оравой на пароходе осталась одна единственная воспитательница: как сейчас помню, хотя столько лет прошло – Нина Васильевна. Представьте только – пароход отправлен с детьми, и родители – естественно, нисколько не сомневаясь, вслед за ними отправляются в Казань. Им же четко и ясно сказано: дети плывут в Казань – будьте любезны следовать за ними. Моя мама забрала с собой лежащую в больнице с дизентерией нашу младшую сестренку, восьмимесячную Надьку – и пока они несколько месяцев ехали до Казани, останавливаясь в каких-то тупиках, где не было даже воды и где измученные люди пили прямо из луж! – с ней ничего не случилось: она не умерла ни от дизентерии, ни от этой воды. И, конечно, они еле доехали. А доехав, детей своих в Казани не обнаружили. Но надежда умирает последней. Отец мой Николай и мать Анна день и ночь (так работали все, кто был в тылу) работали на этом военном заводе в Казани, веря в то, что мы встретимся. Забегая вперед скажу, что мы действительно встретились, но поскольку немцы быстро приближались, нас, детей, отвезли за линию фронта, в маленькую деревушку под Хвалынском – не специально, конечно, а потому, что в сложившейся ситуации нельзя было поступить иначе. А за каторжный труд мои родители, к слову, впоследствии были премированы КОЗОЙ № 13: когда гнали стада с оккупированных территорий, всех по жеребьевке, кому что достанется, награждали какой-нибудь живностью. Мама тянула жребий и вытянула козу № 13, которую мы держали прямо в нашей жилой комнате, где кроме стола ничего не было, она вовсе не давала молока, но веселила всех детей, потому что ездили на ней все дети по очереди, пока родителей (порой неделями!) не было дома – а сосед наш вытащил козу № 16, так та давал по три литра молока в день. Прошло тем временем 2 года с того момента, как дети от ворот завода были отправлены в Казань – но здесь их до сих пор не было. Надо сказать, что каждый, сошедший с конвейера самолет должен был делать контрольный облет на опытном аэродроме, который был здесь сооружен. А начальник аэродрома, который совершал эти пробные вылеты, был отцом одной девочки, отправленной вместе с нами. Моя мама рассказывала, что приходит он к ней и говорит: «Анна, я сегодня нарушу инструкцию. Наши дети, как нам говорят, находятся за линией фронта под Хвалынском. У меня единственная дочки, и я, Анна, решил, что я должен побывать там и все узнать. Мне надо сделать облет – и я полечу к ним. Я решил лететь сегодня ночью». И он действительно полетел. Когда он прилетел к нам – я хорошо помню этот день, потому что для нас он стал большим праздником, нам всем, оставшимся в живых, раздали душистое земляничное мыло, чтобы мы могли нормально помыться, а до этого «банный день» для нас заключался в том, что нам давали спичечные коробки, чтоб мы туда собирали с себя вшей. И это мыло та-а-к вкусно пахло, что мы все, не задумываясь, на радостях его тут же съели. Потому что жили мы эти два года в глухой деревне, почти безлюдной – мы были оставлены на произвол судьбы – и я прекрасно помню, как мы с сестрой дрались на помойке за гнилую картофелину, такой мы испытывали жуткий голод. Из 800 детей в живых осталось только 30. Несчастный отец, обнаружив, что его любимой дочурки нет в живых, так рыдал, что мне этого никогда не забыть: мы этих рыданий не понимали, но плакали вместе с ним. Не понимали мы и того, что одной лишь милостью Божией выжили эти жалкие остатки (пишу это спустя 60 лет, а слезы так и текут рекой, как тогда!..) Он просил показать могилу дочери, а ему показали огромную яму, в которую складывали детей… Этот человек, начальник аэродрома, немедленно вылетел в Казань, и, выйдя из самолета, объявил: «Нас всех ОБМАНУЛИ: у нас нет больше детей». Мама рассказывала, какой там поднялся плач до небес. Устроили забастовку протеста, уже больше не боясь того, что – как было всегда при Сталине – за 5 минут опоздания могли уволить, лишить работы. Немедленно прилетели члены правительство, двое – дают приказ вывести оставшихся в живых детей спецрейсом на военном самолете. И вот этих доходяжек, страшных дистрофиков в количестве уже 26 человечков, вшивых и чесоточных, высадили на военном аэродроме и пересадили в ОДИН (вместо колонны) маленький зелененький автобус. Мы ехали через весь город: лето, жарко, окна открыты. Остановились на светофоре – остановился на перекрестке, переходя дорогу, мужчина с горстью красных ягод. Невольно протягиваю к окну тощую ладошку – и получаю от него горсть чудной красной смородины. Плачу от счастья и прячу за пазуху на черный день. Голода боялись пуще смерти. Подъезжаем к заводу: на одном горбатом автобусе вместо колонны из сорока! Господи! Помилуй! Сколько скорби я видела за многие годы, сколько потерь перенесла сама – но то, что звучало тогда во мне, в душе – эта скорбь огромного числа матерей и бабушек – непередаваема…(окончание следует...)

Насельница: "Как на исповедь - не знаю что и говорить, за столько лет все вроде и рассказала..." Через некоторое время в руках "Опыт построения исповеди" отца Иоанна Крестьянкина: "Одни грехи! Одни грехи!" http://azbyka.ru/otechnik/?Ioann_Krestjankin/opyt-postroenija-ispovedi=1

Удивительный батюшка! Все татрадочки заполнены молитвами, наставлениями, стихотворениями. 60-е, 70-е... Никакой духовной литературы, давно разрушены стены монастырей, храмов...Если не знать как оно обстояло - полная уверенность, что пишет монах, проживающий за монастырскими стенами...Вырезал из возможных журналов статьи, фотографии...Ох, робята, робята...

Юля, да хранит тебя Господь! Боль...

Отец Павел Груздев был похоронен 15 января, в день Второго обретения мощей преподобного Серафима Саровского. В своей книге "Под кровом Всевышнего" Наталия Николаевна Соколова так писала о рассказах отца Павла Груздева: "..Да послужат они в подкрепление веры, в пример заботы Господа о русском народе. В те тяжелые годы, когда, казалось, угасла вера в Бога, охладела любовь среди людей, Господь берег в отдаленных краях, среди лишений, трудов и испытаний чистую душу раба Своего Павла. И помог Господь (еще задолго до "перестройки") засиять душе этого простого священника ясной путеводной звездочкой для истомившегося в неверии и страданиях русского народа..." Господь берег отца Павла, а отец Павел берег в своих Тетрадочках безценные записи, учитывая что многие из них он записывал в годы второй волны гонений на верующих, когда в планы пятилеток входили задачи стереть с лица земли последний храм Православной Руси. На обложке Синодика отца Павла: "Я очень люблю поминать умерших, а может быть, и меня кто помянет". Поминал батюшка многих и многих людей. Есть в его Синодике (каким правильным, красивым подчерком он написан!) и такие записи: "...Архимандрита Моисея. Тихоновой Калужской пустыни. Родина его г.Болхов Орловской губ. Род.1814 г. При св. Крещении назван Михаилом. Начало иноческой жизни положил в Оптиной пустыни под руководством отца Леонида ск.11 октября 1841 г. Помер 4-го ноября 1895 года. Иеромонаха Ефрема. В схиме Иоанна. Духовник Тихоно-Калужской пустыни. Родился 1807 г. Родители его Димитрий и Агриппина. В 1829 г.пришел в Оптину пустынь. Когда о.Леониду доложили о пришельце, прозорливый старец шутливо сказал так: "Наш брат Иван, Ивашка будет наш, у него грязная рубашка, но мы его так уберем, что и родители не узнают и откажутся от него". Иоанн был взят о.Леонидом к себе в келейники. О.Ефрем был очень мудрый старец, и когда его спрашивали, в какой академии он окончил курс, шутливо отвечал на этот вопрос, - В Монастыре! Да вот горе-то: 40 лет учусь, а все кончить курса не могу. Придется учиться до смерти, чтобы не лешиться венца. Помер 25 июня 1884 г. на 77 году. Иеромонаха Геронта. В Тихоновой пуст.ученик о.Леонида Оптинского. Иеродиакона Палладия. Оптинский. Жил более 46 лет в Оптиной Пустыни. Был старец строгого нрава, и великий подвижник, очень хорошо знал церковный устав. Если кто, в особенности из старших не соблюдал уставных правил о поклонах в церкви, то он подойдет и скажет: "По уставу теперь положены поклоны, а ты куда же глядишь. Сколько живешь в монастыре и не знаешь, что должен знать новоначальный. Или кто задремлет, должон положить 10 поклонов среди церкви. Монах еще! Да!" И в разговоре часто прибавлял слово "Да": "Да, это не хорошо, не по-монашески. Да, монах должон быть осторожен. Монах есть свет для мирян: а тебе все равно. Да!" Иеродиакон Палладий скончался на 80 году от рождения 5-го ноября 1861 года... Помяни, Господи, рабов Твоих Монаха Павла. На его могилке в Оптиной пустыни написано: "Здесь погребено тело в мире скончавшегося о Господе монаха Павла, 1836 года, апреля 2 дня, в четверток Светлыя седмицы. Удостоился напутствия всех Таинств св.Церкви и в надежде жизни вечныя, милосердием Божиим дарованной, спокойно отошел ко Господу. Три года жил в обители и служил примером кротости, сносил с терпением долговременную болезнь без ропота, фамилия Трунов. Вечная ему память!" Монаха Гавриила. Скончался 1843 г.11 апреля. Был долго болен и уснул спокойно, в семилетнее пребывание свое в Оптиной пустыни никого не оскорбил. Послушника Николая. Николаша - Ангел Божий, человек небесный, поступил в Оптину 16 лет, прожил с небольшим год, помер от чахотки. Монаха Порфирия, помер 1851 года 15 марта, оставил по себе благую память в обители. Иеродиакона Мефодия. Разбитый параличом жил 22 года, даже мог только говорить: "Да, да, Господи, помилуй!" Монаха Захарии, помер 1855 г.18 июня 32 лет. Иеромонаха Филарета. Отец Захарии. Монаха Евфимия. Помер 1858 года 20 января, урожденец г.Ростова. Жил в Оптиной 25 лет. Монаха Савватия. ск.1856 г. 24 окт. 64 лет. Был келейник притружденного и больного старца игумена о.Антония, за которым ходил с любовию и усердием. Иеросхимонаха Пимена. 22 апр. 1827 г. Иеросхимонаха Тихона 12 дек.1858 г. Иеросхимонаха Нифонт. 12 марта 1860 г. Сии все похоронены в Оптиной Пустыни. ...Схимонахиню Евфросинию. Она часто находилась в болезненном состоянии при смерти, но когда ее исповедуют, приобщат св.Таин Христовых и особоруют св.елеем, она вновь поправляется в здоровье. "Человек сорок из тех, которые в течении моей многолетней жизни меня соборовали, уже преставились за гроб, а вот я по милости Божией еще здесь живу", - говорила она о себе. Жила более ста лет... Из Тетрадей отца Павла (маленькая частичка из записанного батюшкой) ...На кладбище города Мологи, за алтарем церкви Всех Святых, с правой стороны находился огромный памятник из черного мрамора, на котором с одной стороны такая надпись: "Под сим камнем погребено тело Московского купца Ивана Григорьевича Путилова. Жития его было 57 лет; скончался в 1809 году. Января 2 дня", а с другой стороны написаны имена его детей, воздвигнувших памятник: "Путиловы дети: Моисей, игумен Оптиной пустыни, Исаия, игумен Саровской пустыни, Антоний, игумен Малоярославецкого Никольского монастыря"... ...Много я знал монахов и монахинь и ни про одного из них ничего не знал плохого.... ...Отцев своих духовных люби больше, чем родителей плотских, потому что те заботятся о тебе ради Господа... ...Тятю вся нищета поминает и молится за него. 13 ноября 1958 года в 2 часа утра в четверг помер Груздев Александр Иванович на 71 году жизни. Похоронен в г.Тутаев на Леонтьевском кладбище. Душа его во благих водворится. Если бы мы, его дети, были такими, каким был Тятя! Один я, поди, поминаю: Олька со шпаной да с нищетой не помянёт: Лешка - обалдел, поди, и не перекрестится. Тоня - ой, спаси ее, Господи, на 40 году парня бабахнула. О чудесе! Таня, беды угол, нужда замучила. Сано - фокан: хоть бы дал рубль и сказал: помяни Тятю. Бог с ним. Преподобный Серафим Саровский Вот он, блаженный пустынник, взыскующий века грядущего благ неземных. Вот он, в скорбех, как мы в счастье, ликующий, душу готовый отдать за других. Тихо тропинкой лесной пробирается, в кожаной мантии, в лычных лаптях, крест на грузи его медный качается, сумка с песком у него на плечах. Вьется Саровка извилистой впадиной, сосен столетних красуется строй, и, на ходу подпираясь рогатиной, движется старец неспешной стопой. Телом согбенный, душою смиренный, в пустыньку он помолиться идет, но, и молитву творя сокровенную, он для трудов свой топорик несет. Белый на нем балахон, серебристые шапочкой ветхой прикрыв волоса, в глубь он души устремляет лучистые, полные ласки душевной глаза. Силою он одарен благодатною, пылкой душой прозревает он вдаль, видит он язвы людские невнятные, слышит он вопли, и всех ему жаль. Он и утешить готов безутешного, слабое детство от смерти спасти, и лишь к сиянию света небесного грешную душу мольбой привести. Всем изнемогшим в огне испытания "Радость моя, - он твердит, - не скорби, бури душевные, грезы, страдания, Господа ради, с улыбкой терпи". С плачущим плакать он рад, унывающих нежно ободрить и дух подкрепить, всех же, Господень завет забывающих учит он ближних, как братьев, любить. Учит искать он богатство нетленное, чтоб не владела душой суета, ибо все мира сокровище бренное нашей душе не заменит Христа. Киев Высоко передо мною старый Киев над Днепром, Днепр сверкает под горою переливным серебром, Слава, Киев многовечный, Русской славы колыбель, Слава, Днепр наш быстротечный, Руси чистая купель. Сладко песни раздалися, в нее тих вечерний звон. - Вы откуда собралися, богомольцы, на поклон? - Я оттуда, где струится тихий Дон, краса полей. - Я оттуда, где клубится беспредельный Енисей. - Край мой теплый брег Евксина. - Край мой брег тех дальних стран, где одна большая льдина оковала океан. - Дик и страшен верх Алтая, вечен блеск его снегов, там страна моя родная. - Мне отчизна старый Псков. - Я от Ладоги холодной. - Я от синих волн Невы. - Я от Камы полноводной. - Я от матушки Москвы. Слава, Днепр, седые волны, слава, Киев чудный град, мрак пещер твоих безмолвных краше царственных палат. ...5-18 июля 1961 г.Вторник. На сегодняшний день все мое достояние составляет 5 рублей и никаких запасов. Но хоть мошна пуста, да совесть чиста. Никому не завидую. Легче помирать. ...1964 год. Год изобилия плодов земных и самой благорастворенной погоды. Грибов было множество всяких, ягод многое множество, в особенности малины, огурцов и помидоров великое множество, а картошки такого урожая не было от начала мира, а крупная какая да вкусная. Слава тебе, Господи! Труд людей не пропал даром. ...1965 год. Картошка гнилая, лук сопрел, помидоры сгнили и рыжиков нет, а белые белки сожрали, а огурцы и не цвели. "...Сегодня целый день был занят тасканием дров с кладбища, вырубал сухие кусты и сучки и т.д. Вычистил прорубь, наносил воды. Устал ой как. Пришел и забрался на печь, тепло - так и задремал. В это время тетка Еня загрела самовар, опустила лучину, а трубу-то не наставила. Столько начадила, даже во рту горькое. Лежу да и думаю: "Господи, а огонь-то неугасаемый, а ад-то кромешный, а черьвё-то неусыпаемый. Да прости Ты меня, Господи, - и бегом с печи правило читать, а то завтра заказная обедня. 14/ХП 1966 игумен Павел..." ... 27 марта ст ст.1974 года. Вторник. На улице как середозим, навалило снегу и морозит. Бедные, бедные грачи сидят, съежившись, даже и не орут. Сварил два ведра картошки, моментально склевали, чем-то надо еще кормить. Аух. ...17-30 октября 1975 год.Четверг. В ночь навалило снегу до бела и во весь день не расстаял. К вечеру мороз, стирал белье, настирал две плетушки..." ...9 мая 1977 г.У грачей появились дети, орут на все село, но тепло не ахти... ...Если верующие в церковь не пришли, служить надо для Ангелов...

С продолжением.

Оптина Пустынь - мужской монастырь. Но в нем послушаются и сестры - монахини, трудницы. Особое место среди них - старенькие уже монахини. Как же хочется попросить кого-нибудь, особенно авторов фильмов о монастыре, насельников, - Вы поговорите с любой из них - это же безценнейший клад воспоминаний. Время идет...Они уходят... Каждый раз на Богослужении кажется, что филони на батюшках только что пошитые - такие они "новые", аккуратные. И как же удивилась, узнав, что все облачения всего священства приводятся в порядок одной старенькой матушкой, монахиней. И пошиты они не только что...И ведь помочь-то ей не всякому можно - облачение священства! Не все руки могут прикоснуться...И столько рассказов о своей жизни, о постриге в Оптиной... Другая , тоже старенькая-старенькая - торопиться на послушание." Матушка, а какое оно у Вас? " "Как же? Зашить, подшить, заштопать, столько дел, не успеваю..." И опять рассказы, рассказы... Отрывок из книги Людмилы Ивановой (Пресновой) "ВСЕХ СКОРБЯЩИХ РАДОСТИ. Болховские дневники". Матушка Агапия, ради чьего Дневника захотелось поделиться с форумчанами этими записями, проживает в Оптиной Пустыни. Разрешение разместить его на сайте Обители от нее получила. Автор книги Людмила Николаевна Иванова (Преснова) - атор многих книг, в том числе книги "Россиянки", в которой она делиться, в числе прочего, своими воспоминаниями о паломничестве в Оптину Пустынь в самом начале ее возрождения. Упоминаемая в отрывке матушка Евстолия - тоже из числа первых паломниц в Оптину. Пришла когда-то почти пешком из...Караганды, будучи в числе чад старца Севастиана Карагандинского. Потрудившись во Славу Божию в Святой Оптиной Пустыни была переведена в Шамординскую Обитель, где и почила. Не знаю, из женского ли любопытства, или все же из-за возможности поклониться могилке без всякого сомнения Божьему чаду, но походила я среди монашеских могилок Шамординского погоста. Одна могилка, на Кресте которой было указано имя Евстолия, нашлась. Они все там одинаковые - маленькие холмики и кресты, покрашенные белой краской. На Крестах - таблички с именами. Но на других - имена прокрашены черной краской, а на Кресте матушки Евстолии - вся табличка - белая, имя почти не проглядывается. Память человеков...Но - у Бога все живы... "…Но вернемся к событиям 25 апреля 2004 г. - Идите ко мне домой, - говорит матушка Агапия, - и начинайте обедать без меня, я скоро освобожусь и приду. Хозяйничайте там сами. Домик матушки (вернее, лишь половинка его, другая – монастырских братьев) по единственной здесь улице (улица Лермонтова, 1) деревянненький…Монастырская улица постепенно обживается, все более и более обретая свой облик, но зелени здесь еще совсем мало, и вид у нее пока лишь больше напоминает то, что называют «хозяйственным». У матушки Агапии и дворик есть небольшой, и грядочки с овощами, и летняя дачка для приезжих ее знакомых паломников – а в домике все устроено для них же: поделен домик на несколько келий, в каждой из которых стоят лишь кровати железные и раскладушки. По стенам везде развешаны образа. В передней же комнате поместительной, и тоже сплошь в иконах по стенам, стоит длинный обеденный стол, судя по обилию на нем тарелок, мисочек, чайных чашек, никогда, вероятно, не пустующий и не отдыхающий от православного народа…Непонятно как – но как-то так случилось, что после обеда и длинных разговоров все спутники мои куда-то удалились, вероятно в Введенский собор, где исповедовал паломников схиигумен Илий – и мы с матушкой Агапией остались один на один. Это было большим для нас обоих счастьем. По прошествии добрых двух часов мы с ней все равно так и не наговорились. Но ощущение было такое, словно я опять в гостях у матушки Евстолии, в ее гостиничной келии мы ведем с ней длинную-предлинную беседу. От матушки Агапии глаз не отвести: она разоблачилась, сняв с головы клобук и накрыв голову легкой шапочкой. Глаза ее широко раскрыты и светятся умной радостью: как же, легко разве, пусть и бывшему доктору наук, в монастыре, среди молчальников, а тут такая редкая (в общении) гостья! И ведь она, гостья-то, тоже чадо ее матушки Евстолии, то есть сестра по вере и духу – от одной матери. И рассказывает мне матушка Агапия о военном времени в своей биографии – по сути о том, о чем пообещала поведать мне матушка Евстолия – да так и не успела… Вначале осторожно, затем быстрее, еще далее уже путано немного – со слезами на глазах… И вдруг срывается матушка Агапия с места: сейчас! Скрывается за дверью, и через минуту выносит мне несколько листиков бумаги с напечатанными на них текстом: «Вот, на досуге почитай, я записала, чтобы не забывать…» Но забыть об этом немысленно, невозможно…И я решила во чтобы то ни стало опубликовать эти записки…. С матушкой Агапией, оставшись вдвоем, мы так и не наговорились: за мной приехали. Зато чуть позднее я повидалась со знакомым оптинским иноком Валерьяном и с игуменом отцом Илием, подойдя к батюшке под благословение. А приехав в Болхов, тут же прикрепила к стене в святом углу старого дома отца Василия (Ермакова) исполненный на светлом картоне вид современной Оптиной Пустыни. Прекрасный вид: от Святых врат вглубь монастыря проложена красивая дорожка, по которой можно пройти в любой из трех монастырских храмов: отреставрированную Казанскую церковь, Введенский собор – и выстроенную заново кладбищенскую Владимирскую церковь. Благообразный, торжественный ансамбль создали эти великолепные храмы. За ними (или мне это лишь одной видится?) проглдядывает и беленый домик дорогой моей матушки Евстолии с высоким мезонином – а меж самих храмов под новоустроенными гробницами еще совсем недавно покоились великие оптинские святые отцы, духоносные и богоносные старцы оптинские, к чьим святым мощам по-прежнему притекает вся Великая и Малая Россия. - Вот, возьми с собой в Болхов, передай от меня отцу Василию, - говорит матушка Агапия. - Отец Василий, когда освободился из плена, пошел не домой, а в Оптину Пустынь. А там: музыка, мат, на могилках старцев пьют и едят. Он упал на могилки: «Оптинские старцы, сделайте так, чтобы Оптина Пустынь возродилась!» - И вот она теперь какая! – восклицает монахиня, показывая и передавая мне эту большую картонную открытку с прекрасным видом сегодняшней святой обители. Она, эта открытка и сегодня живет в святом углу старого батюшкиного дома на Архангельской улице… Военное детство (записки монахини Агапии) Господи, благослови! Теперь многие еще в миру говорят, что при Сталине хорошо жили – колбасу, мол, ели. А я говорю им: зато из-за вашего любимого Сталина мы с сестрой во время войны оказались в условиях концлагеря… Сегодня в 5.45, когда в монастыре мирно шла полунощница, Америка объявила войну Ираку и обрушилась на него сверху. Громят не только военные объекты, но и дома мирных жителей. Господи, Владыко наш! Я сразу на секунду представила: а если б в мой дом сейчас ударила бомба – чтобы я в этой ситуации делала? УЖАС!.. – там ведь дети!!! Господи, помоги!!! И сразу в памяти всплыл 1947 год: совсем недавно окончилась Отечественная война, еще живы в памяти все ужасы эвакуации, концлагерей, изгнания, плена…Будучи еще совсем девочкой, еду в трамвае, вспоминаю и вновь переживаю то, что довелось претерпеть. Возникает предо мной седенький старичок и говорит, будто отвечая на мои мысли: «А впереди-то война еще куда более жестокая…» - Дедуль, да хуже не бывает. - Хуже будет, когда весь мир будет участвовать в этой войне, - и исчез, как не бывало. И забылся до времени… А ведь это только считается, что концлагеря во время войны были лишь в Германии, у немцев. На самом деле они были и в России. Моя мать Анна и мой отец Николай работали в Филях, на 22-м самолетостроительном заводе им.Хруничева. Примерно за месяц до объявления войны Германией на этом заводе побывала делегация из Германии. Сопровождал их, водя по заводу, Молотов – они осматривали завод, причем, их встречали как дорогих гостей: рабочим выдали праздничную форму – голубые рубашки и синие брюки (женщинам, соответственно, голубые блузки и синие юбки и такие же береты). Трудно даже вообразить? А Сталин до самого конца был уверен, что Германия не нарушит договора о мире, хотя разведчик Зорге из Японии сообщал, что Гитлер готовит войну. Сталин не скрывал того факта, что самолеты на аэродромах лежат в разобранном виде, на капремонте. И когда месяц спустя Германия неожиданно и вероломно объявила России войну, этот завод начали бомбить в первую очередь, как важный стратегический объект. Прямо как сейчас вижу, нам кричат: «Разоружайтесь!», а сами вооружаются. Прямо как в Евангелии: когда станут говорить «мир и безопасность», начнется самое страшное. Рабочие побежали из цехов в панике. Те же, кто побежал прямо в бомбоубежище, там и погибли, потому что врагу было известно место бомбоубежища. Когда среди бомбежки появились жертвы, тогда лишь и начало доходить до всех, что война началась на самом деле. Мама рассказывала, что она только и молилась: «Господи, помилуй! Господи, спаси!» - и спаслась только потому, что бросилась в ближайший овраг. Доложили Сталину о положении – и наша участь была решена: он приказал в срочном порядке, в течение недели, эвакуировать этот самолетостроительный завод в Казань. Между прочим, только молитвы блаженной Матроны не позволили немцам войти в незащищенную Москву: к ней ездил профессор Вавилов по просьбе Сталина – спросить, покидать ли ему столицу. Она сказала ему остаться, потому что враг не войдет в столицу, и что «красный петух победит» (см.»Житие блж.Матроны»). И она молилась об этом: и враг, действительно, не захватил Москву, хотя она была совершенно обезоружена и открыта для входа врага. И когда через несколько месяцев враг отошел, отправленные в эвакуацию за Урал в теплушках заводы – как, например, станкостроительный «Красный Пролетарий» - просто развернулись и вернулись в столицу, даже не разгружаясь. Завод им.Хруничева был крупный, и работающих на нем было много, о чем свидетельствовало и число детей в заводском саду: 800. Детей было приказано эвакуировать первыми, потому что никто не соглашался просто так покидать свои московские квартиры – и многие родители согласились на эвакуацию детей. Они просто были поставлены перед фактом. …Мне в ту пору было всего 3 года, поэтому память моя сохранила только самые неизгладимые, яркие впечатления. Зине же, моей сестре, было 6. Сейчас мне уже 65, а я до сих пор живо помню такую картину: перед запертыми воротами детсада и яслей, которые были недалеко от завода, стоит нескончаемая колонна автобусов, в которые, выводя, сажают детей – а плачущие матери, из-за бомбежки бросив работу, прибежали сюда и протягивают сквозь решетки ограды руки, плачут, страшась в неведении, когда еще предстоит увидеть своих любимых чад. Наша мать рассказывала потом, что одна мысль тогда сверлила: «Как же дети? Ведь вокруг бомбежка». И не только моим родителям эта мысль не давала покоя, не покидала сердца, но и у родителей всех восьми сотен детей была тревога. У кого-то ведь был единственный ребенок в семье!.. Им же было сказано четко: «Ваши дети отправляются в эвакуацию в Казань». И когда всех нас, ничего не понимающих, усадили в автобусы, раздался такой ужасающий совокупный вой и стон матерей, стоящих за заводской оградой, что он все последующие 62 года отчетливо стоит в моих ушах. Матери, выкрикивая детские имена, плакали за железной решеткой, - я же не понимала тогда, почему мама плачет: нас ведь сажали в автобусы и увозили от бомбежки! Мама спустя много лет рассказывала, что никогда больше за всю жизнь ей не было страшно за нас, как в тот день. Однако самое страшное началось дальше – как и чувствовало чуткое материнское сердце. Хотя лично ко мне ясное понимание происходившего тогда пришло намного позже, спустя много-много лет, когда я оказалась в Оптиной Пустыни – оно пришло с верой и отчетливым пониманием того, что все мы находимся в руках Божиих. А тогда…

Дома вообще родные стены, бывает - никого рядом. Что уж говорить про монастырь. Однако... Светлана, Ваша версия - почему среди грохота и набитого вагона даже с громкими выкриками: "Твоя сумка мне мешает и ваще...не смотри на меня так..." легче бывает сосредоточиться, чем например, после Всенощной в пустой келии, выражаясь по-монастырски.

Так в Москве соотношение молящегося к немолящимся какой? И какой, например, в Оптине. Рядом с молитвой враг. И вот представьте себе, где и как молитва будет? Просто иногда думаю, почему, в метро, например, с Божией помощью можно с полным внимание прочитать вечерние молитвы? Посмотришь на людей - все носиками в планшетники, в читалки, в телефоны...

Павел Груздев, Пожар и литургия (взято здесь: http://www.afonnews....ll/section_108/ (из преданий Северо-Западного края) Праздник престольный настал на селе, Богоявленье честное. В церковке малой еще в полумгле слышится пенье святое. Храм деревянный и рядом костел полны нарядного люда - с хутора, с ближних деревен и сел, праздник-то чтится повсюду. Вот загорелся огнем небосклон, льются лучи золотые, в воздухе гулко разнесся трезвон, и началась Литургия. Вместе со старым духовным отцом служит священник соседний, стройно поет за искусным дьячком хор прихожан за обедней. Час наступил возношений святых... Трепетом сам исполняясь, старец священник: «Твоя от Твоих» молвил, над чашей склоняясь. В это мгновенье нестройный набат вдруг с колокольни раздался, слышно: «Ратуйте, ратуйте!» кричат, ой, и костел уж занялся! Словно пчелиный встревоженный рой, ринулись вон клирошане, в ризе приезжий священник чужой, староста, дьяк и миряне. Храм опустел, лишь остались в углах три позабытых старухи, их не объяли смятенье и страх — слепы уж были и глухи. Но настоятель и дьякон вдвоем, помня отцов наставленье, жарко молились, забыв обо всем, и продолжали служенье. Звуки несутся: «Тебе мы поем», дьякон сначала дивился, впрочем, подумал: «Должно быть, совсем попусту люд всполошился. Певчие снова вернулись». И он, к жизни тревогам привыкший, начал мольбы возносить к небесам, чин исполняя обычный. Жертва свершилась. Завесу отъяв, с чашею старец выходит. Праведный Боже! То сон или явь, что перед ним происходит? Храм его взорам, как прежде, предстал, полн богомольцев толпою, только на лица их будто упал легкий туман пеленою. Глянул на клирос при южных дверях, дымкой прозрачной повиты, юноши видны в златых стихарях, лица ж сияньем сокрыты. Вот пред Дарами повергся старик, имя свое называет — в душу священника ужас проник, скрылася мгла неземная. И перед ним прихожанин стоит, сорок уж лет погребенный, что за алтарной стеною лежит, ветхим крестом осененный. Следом к причастью Святейших Даров двинулась вся вереница, вмиг испарился туманный покров, и показалися лица. Прежде знавал их священник, когда этот же храм посещали, всех приводил он молитвой туда, где не бывает печали. Ныне живые из страха огня праздник забыли престольный, спавшие в гробе до Судного дня встали на зов колокольный. После слыхали, что старый отец чуть не утратил сознанье. Он позабыл, как служил до конца, помнил одно окончанье. Отпуст замолк, и один за другим жители сени могильной, Крест лобызая, исчезли, как дым в куполе тает кадильный. Также певцы ко кресту подошли, Троицу славя Святую, стали незримы, и только вдали хор прозвучал: «Аллилуйя!» Еле от страха оправившись тут, бледны, как выходцы гроба, ризы сложивши, на паперть идут, церкви служители оба. Господи Боже! На улице всей не уцелело ни вешки! Рухнул костел, и среди кирпичей курятся лишь головешки. Там пожирает хибарку огонь, слышатся вопли и стоны, здесь промелькнул перепуганный конь, с криком кружатся вороны. Древняя церковь однако цела, нет и досок обгорелых, тут же поодаль, в начале села видны два домика белых. Сколько вокруг ни стояло дворов, грозным пожаром спалило. Пламя же веры духовных отцов домики их защитило. Чуду дивяся, проходят они, силы исполнены новой. «Отче,— промолвил диакон, — взгляни: краешек ризы парчовой». Старец нагнулся, и что же? Пред ним подле развалин заезжей хаты обуглен лежит, недвижим в ризе священник приезжий. Видно, когда прибежал за конем, уж подгорели стропила, пали, и был он охвачен огнем... С нами Господняя сила!

Беседа о молитве. Монах Константин http://пустынник.рф/knigi/beseda-o-molitve/

Случается, что за один день узнаешь печальные новости о людях, которые знакомы. Хотела бы поделиться печальными известиями. Попросить молитв о здравии тяжко болящей послушницы Марии, нашей форумчанки с ником Мотя. Предстоит тяжелая операция на легких. Возможно, операция будет уже завтра. А вторая просьба - молитв о упокоении иерм. Нила, трагически погибшего недавно. Знаю, что многие люди, бывающие в Оптине, помогали монастырю, в котором служил отец Нил. Господь управляет, и старенькая монахиня рассказывает, как поделилась нуждами Карельского Муромского монастыря со знакомыми, и в Оптину потек ручеек помощи. Средства на приобретение икон однажды привезли от целого офиса. При Подворье в Пудоже организована Воскресная школа, которой также требуется помощь. Отец Нил два года своими руками строил храм. Рассказывал, что расстрелянных в годы репрессий на территории монастыря огромное количество. Святая земля. Здесь можно почитать о случившемся http://eparhia.karelia.ru/nil13.htm

Батюшка дорогой, отец Павел! Завтра - день памяти...