Olqa

Мое пожелание Андрею пожить в монастыре было по причине того, что Андрей много пишет на монастырском сайте, в монастыре не бывав. И это только лишь мое представление и восприятие Андрея, Оптины, Православия и прочее и прочее. Для меня отличается сайт нашего храма и сайт монастыря. И на его, Андрея, призывание "радостного ожидания смерти" сразу же захотелось услышать вразумления от оптинских отцов. Возможно это личное совсем. Вот хотелось бы теперь послушать нашего Владимира, бывшего ранее Восхищенным.))) После того, как он пожил в монастыре. Кстати, какая же это ОГРОМНАЯ РАЗНИЦА - живой человек и человек на форуме. В Оптину всегда ехали. Там всегда были гостиницы. И это не нашего ума дела. Антоний Великий ....И ему было сказано - внимай себе! И молитвенная тишина там есть всегда, не смотря даже на грохот строительной техники. Ну а кто-то увидит только лишь тусуюшихся. Каждый увидит то, что может увидеть. И понять. И в Оптине не всегда все просто, мягко сказать. Вроде, в жизни моей все хорошо. Ну хотя бы относительно других людей. Вот с душою не все в порядке. И еще больше с нею проблем в хорошем смысле слова))) после каждого посещения Оптины. Я не смогу объяснить, что было в Казанском храме в Великий Четверг, в Великую Пятницу... Я не смогу найти слов, чтобы объяснить, что даже то, как стояли отцы в храме на тех службах - это навсегда осталось в душе, в сердце. Это образец Веры. Для меня. Простите, что-то вот нашло....))

Андрей, немного о другом речь, но как всегда - трудно понять друг друга. Только лишь немного удивилась некоторым сестричкам, оставившим свои ники в правом уголочке поста Андрея, которые чаще частого бывают в монастыре. )))) И где бы они были сейчас, если бы не ездили в монастырь? ))) Или как - мы особенные, поэтому нам можно, а все остальные " что к чему" пусть никогда не узнают и сидят себе дома? )) И разве не по промыслу Божию пока так обстоит дело в той же Оптине. С паломниками, трудниками и не только. И есть ли хоть один насельник, который стал монастырским, ни разу не побывав ни в одном монастыре? Изменить представление могут не только несколько дней, но и несколько минут. Была бы воля Божия. Ну да ладно, а то опять надолго. Кстати, а разве сайт - это не монастырская территория? )))

Андрей, вроде все правильно Вы пишите, но все чаще хочется Вам пожелать пожить несколько дней в монастыре, посмотреть, что к чему, как. Чтобы книжную мудрость немного соединить с действительностью. Одно без другого мне не представляется теперь уже. И всем хочется пожелать.

Шмелев Иван Сергеевич (1873 – 1950) – выдающийся русский писатель и публицист. Яркий представитель консервативно-христианского направления русской словесности, был одним из самых известных и популярных писателей России начала века. После того, как в 1920 г. в Крыму большевиками был расстрелян его сын, - русский офицер, - могилу которого Шмелев отчаялся найти, писатель в 1922 г. эмигрировал. В изгнании стал одним из духовных лидеров русской эмиграции. Шмелева высоко ценили И. Ильин, И. Куприн, Б. Зайцев, К. Бальмонт, Г. Струве. Архиепископ Чикагский и Детройтский Серафим (знакомый со Шмелевым по миссионерской обители преподобного Иова Почаевского на Карпатах) писал о нем так: “Дал Господь Шмелеву продолжить дело заветное Пушкина, Гоголя, Достоевского – показать смиренно-сокровенную православную Русь, душу русскую, Божиим перстом запечатанную” (51,401). Он не мог жить без живого русского слова, без чтения русского. Шмелев постоянно писал о России, о русском человеке, о русской душе, затрагивал вопросы монашества, старчества. Для Шмелева тема России была не только главной, но и единственной. Вот почему Шмелев, быть может, острее чем кто-либо другой из русских писателей зарубежья, так близко к сердцу принимал все, что было связано с Россией. По словам Бальмонта, лишь Шмелев “воистину горит неугасимым огнем жертвенности и воссоздания – в образах, - истинной Руси” ( 76 ). Шмелев много сделал для того, чтобы вернуть России память о себе, память о давно забытых обычаях и обрядах, о неисчерпаемых богатствах русского языка, о Святой Руси. “Моя жизнь – вся открыта, и мною написанное – мой паспорт. Я больше полувека – русский писатель и знаю, каков его долг” ( 79 ). За рубежом И. Шмелев выпустил более двадцати книг, с годами в творчестве Шмелева центральное место заняли воспоминания о прошлом – “Богомолье”, 1931, “Лето Господне”, 1933-48. За рубежом к нему приходит и мировое признание. Так, Томас Манн, давая в одном из писем Шмелеву (1926г.) оценку повести “Неупиваемая чаша”, взволнованно писал “о чистоте и граустной красоте, богатстве содержания произведения” и делал вывод, что Шмелев и в любви и в гневе остается на высоте “русского эпоса”. В годы эмиграции Шмелев опубликовал довольно много произведений и русская эмигрантская критика откликалась на них рецензиями и статьями. Характерна позиция философа И. Ильина, друга Ивана Сергеевича. Вот как он пишет: “Россия творится ныне более всего в кельях. В их сосредоточенности и ясновидении, в их молчании, в их скорбных молитвах… Вот перед нами творческая келья Ивана Сергеевича Шмелева, где он сам, страдая и терзаясь вместе с Россией и о России, созерцает ее муку как явление мировой скорби” (29,6,110-111). Касаясь вопросов творческого метода и вдохновения писателя Ильин пишет: “Грянет гром, налетит и осенит вдохновение – тогда все горит и цветет, тогда в нем стоны, вздохи и вопли, и молитва, и ликование. … это означает, что Шмелев творит в некоторой художественной одержимости. Именно поэтому тот, кто прочитал одно из завершенных произведений, никогда не сможет забыть его”.

Из Википедии: «Ле́то Госпо́дне» (1927—1948) — роман русского писателя И. С. Шмелёва. Является самым известным произведением автора. Был издан в полном варианте в Париже в 1948 г. (YMCA-PRESS). Состоит из трёх частей: «Праздники», «Радости», «Скорби». «Праздники» были изданы отдельно в 1933 г. в Белграде. Обращаясь к годам детства, Шмелёв запечатлевает в романе мировосприятие ребёнка, принявшего в своё сердце Бога. Крестьянская и купеческая среда предстаёт в книге не диким «тёмным царством», а целостным и органичным миром, полным нравственного здоровья, внутренней культуры, любви и человечности. Шмелёв далёк от романтической стилизации или сентиментальности. Он рисует подлинный уклад русской жизни не столь давних лет, не затушёвывая грубых и жестоких сторон этой жизни, её «скорбей». Однако для чистой детской души бытие открывается, прежде всего, своей светлой, радостной стороной. В «Лете Господнем» чрезвычайно полно и глубоко воссоздан церковно-религиозный пласт народной жизни. Смысл и красота православных праздников, обрядов, обычаев, остающихся неизменными из века в век, раскрыт настолько ярко и талантливо, что роман стал подлинной энциклопедией жизни русского православного человека. Язык Шмелёва органически связан со всем богатством и разнообразием живой народной речи, в нём отразилась сама душа России. И. А. Ильин отмечал, что изображённое в романе Шмелёва — не то, что «было и прошло», а то, что «есть и пребудет… Это сама духовная ткань верующей России. Это — дух нашего народа». Шмелёв создал «художественное произведение национального и метафизического значения», запечатлевшее «источники нашей национальной духовной силы» (Ильин И. А. «О тьме и просветлении»). Основа романа «Лето Господне» — устный рассказ И. С. Шмелёва о русском Рождестве своему семилетнему крестнику в декабре 1927 года в Севре. Вдали от родины (в эмиграции) И. С. Шмелёв создал свою знаменитую автобиографическую трилогию: романы «Богомолье» (1931—1948), «Лето Господне» (1933—1948) и сборник «Родное» (1931). Роман «Лето Господне» занимает центральное место среди этих произведений. Работа над романом заняла у писателя около 14 лет. «В ней, — говорил Шмелёв о своей книге, — я показываю лицо Святой Руси, которую я ношу в своём сердце». «Богомолье» и «Лето Господне» объединены общей темой, встречаются одни и те же герои; у них схожи внутренние сюжеты. В начале 1928 г. в парижской газете «Возрождение» был опубликован первый очерк — «Наше Рождество. Русским детям», однако лишь в 1948 г. роман вышел полностью в известном парижском издательстве YMCA-Press, специализировавшемся на русской литературе. В России избранные главы впервые опубликованы в журнале «Новый мир» за 1964 г., полностью книга вышла лишь в 1988 г. В романе «Лето Господне» писатель обращается к воспоминаниям своего раннего детства, которое для него закончилось в семь лет трагической гибелью отца. На страницах книги читатель знакомится с обыденной жизнью купеческого дома и работников, которые считают этот дом своим, уважают религиозные и семейные праздники, крестные ходы. Всё это автор запомнил из своего детства, которое провёл в купеческом доме в Замоскворечье, построенном ещё его прадедом Шмелёвым. Существуют различные трактовки как жанровой принадлежности «Лета Господня», так и художественной манеры писателя. Георгий Адамович скептически замечает: «…перечитывая Шмелева, хочется воскликнуть: „Не узнаю тебя, Россия!“». Иван Ильин, напротив, считает: «…эту книгу написала о себе сама Россия — пером Шмелёва». Так лирическая поэма, по определению И. Ильина, разрастается до поэмы эпической — о России и основах её духовного бытия. «Повествование воссоздаёт обобщающие картины жизни многих поколений русских людей, утверждая мысль о бесконечном жизнетворчестве народа, его силе и мудрости, преемственности его деяний. Жизнь должна строиться не на ломке, а на укреплении фундамента прошлого, на продолжении традиции. Это одна из любимых мыслей автора. В неразрывной связи поколений он видит основу духовного обогащения человека и нации.» Большинство критиков сходятся в том, что стилистика и герои «Лета Господня» ведут своё начало от автобиографических произведений Л. Н. Толстого («Детство»), С. Т. Аксакова («Детские годы Багрова-внука»), М. Горького, а также от прозы Достоевского и Лескова, «Детства Никиты» А. Н. Толстого и т. д. В романе обозначены 3 сюжетные линии: 1) движение церковного года через все главные праздники, 2) история смерти отца главного героя (Вани), 3) духовное взросление Вани под влиянием событий двух первых сюжетных линий. Повседневные дела персонажей тесно связаны с ходом православного календаря: во время Великого Поста запасают на лето лёд, на Спас-Преображение снимают яблоки, в канун «Ивана-Постного» солят огурцы, после Воздвижения рубят капусту. Все ритуалы и обычаи повторяются из года в год. «И всего у нас запасено будет, ухитримся потеплее, а над нами Владычица, Покровом Своим укроет … Работай — знай — и живи, не бойся, заступа у нас великая», — такой житейской мудростью делится Горкин. Таким образом, «заложенная в основу композиции данного произведения идея круга придаёт романному миру облик совершенства, гармонии.» Названия глав «Лета Господня» подчинены православному принципу: «Великий пост», «Ефимоны», «Благовещенье», «Пасха», «Троицын день». Названия основных частей «Лета Господня»: «Праздники», «Радости», «Скорби» — всё это в соответствии с жизнью человека. Через весь роман проходит основная мысль — формирование нравственных качеств. Этой задаче подчинена система образов повести. Ребёнок понимает суть праздника через эмоциональную оценку его названия и через знакомство с обыденной жизнью. Герой следует христианским традициям, участвует в церковных праздниках и в жизни семьи. Семья — это не только отец, сёстры: Сонечка («очень добрая, все говорят — сердечная; но только она горячая, вспыльчивая, в папашеньку, и такая же отходчивая»), Маня и годовалая Катюша, брат Коля. В жизни Вани семья — это и Горкин, Василий Васильевич, нянька Домнушка, кухарка Марьюшка, кормилка Настя, Антипушка-кучер. Ваня, услышав как отец ругает старшего приказчика Василь-Василича за то, что они, пьяные, «чуть не изувечили публику», очень за него переживает. Но всё заканчивается благополучно. Маленький герой из исповеди старого приказчика понимает, что в окружающем мире чтят не деньги, а честь, честность, правду. Ваня принимает всё, что делают взрослые в Чистый Понедельник, благоговейно вдыхая «незабвенный, священный запах „Великого Поста“. На первой своей исповеди у отца Виктора Ваня искренне кается во всех детских грехах. Покаяние не прошло даром: когда после Причастия на улице его попытался оскорбить местный хулиган — Гришка („матрос… в штаны натрес“), Ваня хотел ответить грубостью, „да удержался — вспомнил, что это мне искушение“. В третьей части мы можем проследить духовное взросление Вани: „Святая радость“, „Живая вода“, „Москва“, „Серебряный сундучок“, „Горькие дни“, „Благословение детей“, „Соборование“, „Кончина“, „Похороны“. Три первые главы посвящены прощанию Сергея Ивановича с радостью земного бытия, в остальных — повествование об его уходе в вечную жизнь. Тяжёлым испытанием в жизни Вани становится болезнь отца (после несчастного случая на лошади) и последовавшая за этим смерть. Ему трудно смириться: „Богу ведь тоже сирот жалко <…> пусть старые помирают <…> почему Бог нас не пожалеет, чуда не сотворит“. Кончина отца — вот ответ на эти страшные вопросы. Перед смертью отца Ваня видит сон: он идет с Горкиным по большому лугу, „а за лугом — Троица (отец перед смертью благословляет Ваню образом Святой Троицы.) И луг покрыт живыми цветами“ (христианский символ жизни).

Книги... О них я думаю часто. Войдешь в домик -- вон они, в темном углу лежат сиротливой стопкой. Мои «путевые» книги... Смотреть больно. И они уже «высланы» куда-то. И к ним протянулась кровавая лапа. Когда это было? Вот уже год скоро. День был тогда холодный. Лили дожди -- зимние дожди с дремуче-черного Бабугана. Покинутые кони по холмам стояли, качались. Белеют теперь их кости. Да, дожди... и в этих дождях приехали туда, в городок, эти, что убивать ходят... Везде: за горами, под горами, у моря -- много было работы. Уставали. Нужно было устроить бойни, заносить цифры для баланса, подводить итоги. Нужно было шикнуть, доказать ретивость пославшим, показать, как «железная метла» метет чисто, работает без отказу. Убить надо было очень много. Больше ста двадцати тысяч. И убить на бойнях. Не знаю, сколько убивают на чикагских бойнях. Тут дело было проще: убивали и зарывали. А то и совсем просто: заваливали овраги. А то и совсем просто-просто: выкидывали в море. По воле людей, которые открыли тайну: сделать человечество счастливым. Для этого надо начинать -- с человечьих боен. И вот -- убивали, ночью. Днем... спали. Они спали, а другие, в подвалах, ждали... Целые армии в подвалах ждали. Юных, зрелых и старых -- с горячей кровью. Недавно бились они открыто. Родину защищали. Родину и Европу защищали на полях прусских и австрийских, в степях российских. Теперь, замученные, попали они в подвалы. Их засадили крепко, морили, чтобы отнять силы. Из подвалов их брали и убивали. Ну, вот. В зимнее дождливое утро, когда солнце завалили тучи, в подвалы Крыма свалены были десятки тысяч человеческих жизней и дожидались своего убийства. А над ними пили и спали те, что убивать ходят. А на столах пачки листков лежали, на которых к ночи ставили красную букву... одну роковую букву. С этой буквы пишутся два дорогих слова: Родина и Россия. «Расход» и «Расстрел» -- тоже начинаются с этой буквы. Ни Родины, ни России не знали те, что убивать ходят. Теперь ясно.... Ковыляет по павлиньему пустырю, за балкой, хромая рыжая кляча -- остов. Пройдет шага два -- и станет. Понюхает жаркий камень, отсохшее, колкое перекати-поле. Еще ступит: опять камень, опять желтенькая колючка. Отведет голову на волю -- море: синее и пустое. Отвернется, ступит. На ее боках-ребрах грязной медью отсвечивает солнце. Это -- кобыла Лярва, с дачи под пустырем, где старый Кулеш стучит колотушкой по железу, выкраивает из старого железа новые печки -- в степь повезут обменивать на картошку. Давно не запрягает ее хозяин. Надорвалась весною, как возила тощенького старичка покойничка на кладбище, -- с тех пор хиреет. Ходит старуха хитро, упасть боится. Упадет -- не встанет. Приглядывается к ней Вербина собака, Белка: чует. Умирающие кони... Я хорошо их помню. Осенью много их было, брошенных ушедшей за море армией добровольцев. Они бродили. Серые, вороные, гнедые, пегие... Ломовые и выездные. Верховые и под запряжку. Молодые и старые. Рослые и «собачки». Лили дожди. А кони бродили по виноградникам и балкам, по пустырям и дорогам, ломились в сады, за колючую проволоку, резали себе брюхо. По холмам стояли-ожидали -- не возьмут ли. Никто их не брал: боялись. Да и кому на зиму нужна лошадь, когда нет корму? Они подходили к разбитым виллам, протягивали головы поверх заборов: эй, возьмите! Под ногами -- холодный камень да колючка. Над головой -- дождь и тучи. Зима наступает. Вот-вот снегом с Чатырдага кинет: эй, возьмите!! Я каждый день видел их на холмах -- там и там. Они стояли недвижно, мертвые и -- живые. Ветер трепал им хвосты и гривы. Как конские статуи на рыжих горах, на черной синеве моря -- из камня, из чугуна, из меди. Потом они стали падать. Мне видно было с горы, как они падали. Каждое утро я замечал, как их становилось меньше. Чаще кружились стервятники и орлы над ними, рвали живьем собаки. Дольше всех держался вороной конь, огромный,-- должно быть, артиллерийский. Он зашел на гладкий бугор, поднявшийся из глубоких балок, взошел по узкому перешейку и -- заблудился. Стоял у края. Дни и ночи стоял, лечь боялся. Крепился, расставив ноги. В тот день дул крепкий норд-ост. Конь не мог повернуться задом, встречал головой норд-ост. И на моих глазах рухнул на все четыре ноги -- сломался. Повел ногами и потянулся... Если пойти на горку -- глядеть на город, увидишь: белеют на солнце кости. Добрый был конь -- артиллерийский, рослый...." Фильм 2008 года http://video.yandex.ru/#search?filmId=QxF3YeWq8gE&where=all&text=%D1%81%D1%8B%D0%BD%20%D1%88%D0%BC%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D0%B2%D0%B0

Да проходит все, Тамара! Пройдут и эти наваждения... Потом, правда другие подтянутся...Я почему-то вспомнила сейчас схиигумению Варвару, Пюхтицы... Где-то же лежат ее письма. И еще другие лежат письма...Чтобы сказала Вам, Тамара, матушка Варвара? Какие слова? Самое первое слово - какое? Вы же много читали уже, если позволит время - перечитайте то, что уже помогло когда-то. И ведь уже столько трудов....Неужели отдадим врагу на радость? Нет, Вы покапризничайте, передохните немного, и обратно... Другого пути нет! Только, самое-пресамое главное - никакой надежды на себя, или на меня, или еще на кого бы то ни было! "Пишешь, что по временам ты очень ослабеваешь, до малодушия, а иногда и до отчаяния. Знай, что главных козней вражих две: бороть христианина или высокоумием и самомнением, или малодушием и отчаянием. Святой Лест­вичник пишет, что один искусный подвижник отражал коз­ни вражий их же оружием. Когда они приводили его в отчаяние, то он говорил себе и врагам: «как же вы не так давно хвалили меня и приводили в высокоумие», — и чрез это отражал злой умысел вражий. Если же враги опять переметывались на другую сторону и начинали хвалить и подавать поводы к высокоумию и самомнению, то старец тут отвечал: «как же вы не так давно приводили меня в отчаяние; ведь это одно другому противоречит». И таким образом сей подвижник с помощью Божиею отражал коз­ни вражий их же оружием, благовременно употребляя одно против другого. Также у тебя бывает иногда мысль воз­давать мужественно против врагов, и спрашиваешь, спра­ведливо ли это? Противоположное сему малодушие по­казывает, что несправедливо. Не нашей меры восставать против злохитрых врагов, а всего вернее со смирением прибегать всегда к помощи и заступлению божественному, призывая на помощь Самого Господа и Пречистую Его Матерь, как советует святой Лествичник: именем Иисусо­вым отражай ратники" (преп. Амвросий). Или вот еще: http://azbyka.ru/otechnik/?Nikodim_Svjatogorets/nevidimaja-bran=1_4 а) Познай свое ничтожество и постоянно содержи в мысли, что ты сам собою не можешь делать никакого добра, за которое оказался бы достойным Царствия Небесного. Слушай, что говорят богомудрые отцы: Петр Дамаскин уверяет, что «ничего нет лучше, как познать свою немощность и неведение, и ничего нет хуже, как не сознавать этого» (греч. «Добротолюбие», с. 611). Св. Максим Исповедник учит, что «основание всякой добродетели есть познание человеческой немощности» (греч. «Добротолюбие», с. 403). Св. Иоанн Златоуст утверждает, что «тот только и знает себя наилучшим образом, кто думает о себе, что он ничто». б) Ищи помощи в сем у Бога в теплых и смиренных молитвах, ибо это Его есть дар. И если ты желаешь получить его, то тебе надлежит прежде водворить в себе убеждение, что ты не только не имеешь такого о себе сознания, но что и стяжать его совсем не можешь сам собой; затем, дерзновенно предстоя пред величием Бога и твердо веруя, что по безмерному Своему благоутробию Он всеконечно дарует тебе такое себя познание, когда и как знает, не допускай уже отнюдь ни малейшего сомнения, что ты действительно получишь его. в) Привыкай всегда опасаться за себя и бояться бесчисленных врагов своих, которым не можешь ты противостоять и малое время, бойся долгого их навыка вести с нами брань, их вселукавства и засад, их преображения в ангелов света, их бесчисленных козней и сетей, которые тайно расставляют они на пути твоей добродетельной жизни. г) Если впадешь в какое-либо прегрешение, как можно живее обращайся к узрению немощности своей и сознанию ее. На тот случай Бог и попустил тебя пасть, чтобы ты лучше познал слабость свою и таким образом не только сам научился презирать самого себя, но возжелал быть презираемым и от других по причине толикой слабости своей. Ведай, что без такого желания невозможно возродиться в тебе и укорениться благодетельному неверию себе, в котором основание и начало истинного смирения и которое само имеет основу в сказанном опытном познании своего бессилия и своей ненадежности. Тамарочка, и есть же люди, которые помнят и любят. И просят молитв о всех вас.))