Olqa

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) "Опыт построения исповеди" (из раздела "Опыт построения исповеди по заповедям блаженства" . Пятая заповедь блаженства "Блажени милостивии: яко тии помиловани будут") Давайте проверим свою совесть, стоим ли мы на пути милосердия?! Есть дела милости телесной, а есть дела милости духовной. Главные дела милости телесной: – алчущего напитать; – жаждущего напоить; – одеть нагого или имеющего недостаток в приличной одежде. Остановимся пока на этих трех видах добродетели. Всегда ли мы с любовью и готовностью выполняем эти дела милосердия? Нет! Мы корыстолюбивы и скупы, нам все не хватает денег, нам все мало нашего имущества, и уж когда и оторвали от себя какую малую толику на дела милосердия, то необычайно довольны собой, почитаем себя выполняющими эту заповедь. Еще в минуту воодушевления, в минуту увлечения мы готовы бываем иногда на всякую жертву, а вот постоянно, неуклонно творить дела милосердия в обыденной жизни, среди постоянных мелких ежедневных раздражений, видя себя непонятым, несправедливо осужденным, отвергнутым всеми, встречая одно молчаливое нерасположение, не получая ответа, в полном одиночестве, – это мы считаем невозможным подвигом для себя! Потому что мы все покоим себя, боимся чем-то утеснить себя, в чем-то себя ограничить, смертельно боимся пожертвовать своими удобствами для удобства ближних. Отсюда неисцелимо страдаем грехами бессердечия и немилосердия. Мы не ищем тех несчастных, которые нуждаются в помощи. Даже если кто и укажет нам на бедность другого кого, то мы начинаем подсчитывать его доходы, обсуждать его жизнь, всячески ища оправдание своей жадности. Иногда придет в сердце благая мысль – раздать то лишнее, что накопилось в шкафу или сундуке, а начнем смотреть, и приходит лукавая мысль, что вот это платье мне на такой-то случай пригодится, эта одежда на другой случай еще подойдет, а вот эти вещи еще продать можно и... к концу пересмотра ничтожная кучка ненужного вам хлама отложится на дела благотворения по страшно звучащей пословице: "На Тебе, Боже, что нам негоже!" А может, кто насобирал себе на "черный день" деньги и вещи и припрятал от людских взоров, даже от своих близких, и часто ради этой страсти себе и ближним отказывал при нужде, лишь бы сохранить свои сбережения, радовался, когда эти сбережения все увеличивались, и горевал, когда приходилось с ними расставаться, – тем самым совершали грех упования на имущество свое, а не на Христа. Святой Симеон Новый Богослов говорит очень строго: "...кто имеет запрятанные деньги, тому невозможно веровать и надеяться на Бога" (Слово 21, п. 2). Так вот, кто из вас страдает этой страстью, скорее развяжите свою душу, раздайте нуждающимся запрятанные деньги, пожертвуйте на бедный храм, отдайте на помин души своей и родных своих. Есть еще один вид греха – это когда родные и близкие скрывают от умирающих истинное положение, успокаивают их ложной надеждой – это вместо того, чтобы настроить умирающего принять Таинства Соборования, Исповеди и Причащения Святых Христовых Таин. Кайтесь Господу, если по вашей вине кто-либо из близких или знакомых ушли в вечность, не напутствованные этими спасительными Таинствами или по невниманию крайнему к их положению на смертном одре, или по ложной боязни испугать смертью. Так могут поступать только люди, не верующие в жизнь за гробом. Очень страшно, если на вашей совести лежит такой грех крайнего немилосердия к ближнему. Нам так трудно расставаться со своим добром, до того трудно отцепиться от вещей и денег, что если случается потерять все это по каким-нибудь причинам, то мы не рады бываем и жизни. Господи, расположи наши сердца к раздаянию хотя бы того, без чего мы легко можем обойтись, избавь нас от страсти любоимения и отучи нас возлагать свою надежду на богатство, такое непрочное и мимотекущее!

По моим представлениям, для Маргариты это одна из самых больных тем. Почему-то думаю, что в маленькой Белоруссии я бы тоже ощущала себя так, как Маргарита. Совсем беззащитной. Вот и думай о силе своей Веры. Верим ли? Уповаем на Господа? Сколько раз сказали себе: "Господи, я потерплю!" ?

Я вот тоже часто думаю - как все это может с нами быть? Юля -веселая, улыбчивая, современная. В Оптиной...

В.А.Никифоров-Волгин Великий Пост Редкий великопостный звон разбивает скованное морозом солнечное утро, и оно будто бы рассыпается от колокольных ударов на мелкие снежные крупинки. Под ногами скрипит снег, как новые сапоги, которые я обуваю по праздникам. Чистый понедельник. Мать послала меня в церковь «к часам» и сказала с тихой строгостью: «Пост да молитва небо отворяют!» Иду через базар. Он пахнет Великим постом: редька, капуста, огурцы, сушеные грибы, баранки, снетки, постный сахар... Из деревень привезли много веников (в чистый понедельник была баня). Торговцы не ругаются, не зубоскалят, не бегают в казенку за сотками и говорят с покупателями тихо и деликатно: — Грибки монастырские! — Венички для очищения! — Огурчики печорские! — Снеточки причудские! От мороза голубой дым стоит над базаром. Увидел в руке проходившего мальчишки прутик вербы, и сердце охватила знобкая радость: скоро весна, скоро Пасха и от мороза только ручейки останутся! В церкви прохладно и голубовато, как в снежном утреннем лесу. Из алтаря вышел священник в черной епитрахили и произнес никогда не слышимые слова: «Господи, иже Пресвятаго Своего Духа в третий час апостолом Твоим ниспославый, Того, Благий, не отыми от нас, но обнови нас, молящихся»... Все опустились на колени, и лица молящихся, как у предстоящих перед Господом на картине «Страшный суд». И даже у купца Бабкина, который побоями вогнал жену в гроб и никому не отпускает товар в долг, губы дрожат от молитвы и на выпуклых глазах слезы. Около Распятия стоит чиновник Остряков и тоже крестится, а на масленице похвалялся моему отцу, что он, как образованный, не имеет права верить в Бога. Все молятся, и только церковный староста звенит медяками у свечного ящика. За окнами снежной пылью осыпались деревья, розовые от солнца. После долгой службы идешь домой и слушаешь внутри себя шепот: «Обнови нас, молящихся... даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего». А кругом солнце. Оно уже сожгло утренние морозы. Улица звенит от ледяных сосулек, падающих с крыш. Обед в этот день был необычайный: редька, грибная похлебка, гречневая каша без масла и чай яблочный. Перед тем как сесть за стол, долго крестились перед иконами. Обедал у нас нищий старичок Яков, и он сказывал: «В монастырях, по правилам святых отцов, на Великий пост положено сухоястие, хлеб да вода... А святой Ерм со своими учениками вкушали пищу единожды в день и только вечером»... Я задумался над словами Якова и перестал есть. — Ты что не ешь? — спросила мать. Я нахмурился и ответил басом, исподлобья: — Хочу быть святым Ермом! Все улыбнулись, а дедушка Яков погладил меня по голове и сказал: — Ишь ты, какой восприёмный! Постная похлебка так хорошо пахла, что я не сдержался и стал есть; дохлебал ее до конца и попросил еще тарелку, да погуще. Наступил вечер. Сумерки колыхнулись от звона к великому повечерию. Всей семьей мы пошли к чтению канона Андрея Критского. В храме полумрак. На середине стоит аналой в черной ризе, и на нем большая старая книга. Много богомольцев, но их почти не слышно, и все похожи на тихие деревца в вечернем саду. От скудного освещения лики святых стали глубже и строже. Полумрак вздрогнул от возгласа священника — тоже какого-то далекого, окутанного глубиной. На клиросе запели,— тихо-тихо и до того печально, что защемило в сердце: «Помощник и покровитель бысть мне во спасение: сей мой Бог, и прославлю Его, Бог Отца моего, и вознесу Его, славно бо прославися»... К аналою подошел священник, зажег свечу и начал читать Великий канон Андрея Критского: «Откуда начну плакати окаяннаго моего жития деяний; кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию, но яко благоутробен, даждь ми прегрешений оставление». После каждого прочитанного стиха хор вторит батюшке: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя»... Долгая, долгая, монастырски строгая служба. За погасшими окнами ходит темный вечер, осыпанный звездами. Подошла ко мне мать и шепнула на ухо: — Сядь на скамейку и отдохни малость... Я сел, и охватила меня от усталости сладкая дрема, но на клиросе запели: «Душе моя, душе моя, возстани, что спиши!» Я смахнул дрему, встал со скамейки и стал креститься. Батюшка читает: «Согреших, беззаконновах и отвергох заповедь Твою»... Эти слова заставляют меня задуматься. Я начинаю думать о своих грехах. На масленице стянул у отца из кармана гривенник и купил себе пряников; недавно запустил комом снега в спину извозчика; приятеля своего Гришку обозвал «рыжим бесом», хотя он совсем не рыжий; тетку Федосью прозвал «грызлой»; утаил от матери «сдачу», когда покупал керосин в лавке, и при встрече с батюшкой не снял шапку. Я становлюсь на колени и с сокрушением повторяю за хором: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя»... Когда шли из церкви домой, дорогою я сказал отцу, понурив голову: — Папка! Прости меня, я у тебя стянул гривенник! — Отец ответил: «Бог простит, сынок». После некоторого молчания обратился я и к матери: — Мама, и ты прости меня. Я сдачу за керосин на пряниках проел.— И мать тоже ответила: «Бог простит». Засыпая в постели, я подумал: — Как хорошо быть безгрешным!

На вопрос о платках на курсах ответили, что платок на голове женщины - это не догмат. Другое дело, что во время молитвы голова женщины должна быть покрыта. Была ссылка на Апостола Павла (не помню точно, поэтому не указываю). Но честно сказать (простите, если повторяюсь) какая-то суета получилась. Каждое занятие начинается и заканчивается молитвой. И сестры стали накидывать себе на голову в начале и конце занятий чего-нибудь на голову - чего так сказать под рукой оказалось - шарф, шаль, шапку. Грустное такое зрелище. Еще напишу о себе, что стало безразлично, кто во что... Жаль, что это не смирение, а просто мое поражение. Душевное. Я согласна со всеми, что платок, юбка - это не главное. Новые мы все, современные. Обновляемся....

Да. вот интересно, что бы мы могли? Если бы... Даже страшно подумать... Вот недавно в Храме Христа Спасителя было происшествие. Что я смогла? Только испугаться того, что случилось. В добавок, младшая дочь рассказала, что "Вконтакте" на эту тему много чего было, не в пользу Православия, конечно же. Например, видеоролик, в котором батюшка на вопрос, сколько надо жертвовать от 80 тысяч рублей зарплаты, ответил: "Все 80 и жертвовать". Второй батюшка ему возразил, что может надо и себе на еду оставить? А первый ответил - ну крупа то дома есть. Дочь так вопросительно смотрела на меня - это что, так надо? Я стала уверять ее, что этого никогда ни один батюшка сказать не может, это все подлог и подстава. А душа болела... Попросила ее показать мне этот видеоролик. Ну да, точно, я смотрела эту передачу летом по "Союзу". Отец Димитрий Смирнов отвечал на вопросы телезрителей. В "Контакте" разместили только часть его ответа. Получилось, что он именно так и отвечает. Вполне серьезно. И что же я? Я даже времени не нашла полностью найти этот сюжет, чтобы хотя бы своей дочери показать, как на самом деле он ответил... Ни на что не способна, только слова все....