Olqa

Сергей, так с ходу разве ответишь - почему это с Вами происходит. Во всех наших бедах - семейных, финансовых, житейских, на мой взгляд, никогда и никто не виноват, кроме нас самих. Если быть честными, по-настоящему честными, и проследить начало истории, в конце которой мы вопием: почему это со мной происходит?, то всегда мы увидим свою лазейку, где понадеялись на "авось", покривили душой, солгали, схитрили, сказать короче - обманули самих себя - на кого же тогда обижаться? Сейчас главное узнать ответ: для чего это со мной. И как я справлюсь. Я устрою истерику, обвиню всех, даже за то, в чем они в принципе не могут быть виноваты, начну капризничать и требовать мне нужное. Или еще того хуже - в депрессию отчалю. Вся жизнь - борьба, даже, когда все хорошо, казалось бы. И все когда-нибудь закончится. Закончится и эта Ваша история, помоги Вам Господь. Сейчас Вы по жизни имеете ограничения, я так думаю. Как ни крути - финансовая проблема в наше время существенна. Так вот свободный пока от финансов, читайте духовную литературу, в интернете все есть. Вместо депрессии с пользой проведите это особенное время Вашей жизни. И подсказки найдете, почему это с Вами, и ответы, и помощь, и советы. Если что-то резануло - простите, никак не хочу обидеть, к вечеру уже усталость.

Спаси Господь, Владимир! Да, как на передовой линии фронта. И Вас с началом нового трудового года! Божией помощи во всех Ваших делах. Юлия! И Вас также поздравляю!

Молнии слов светозарных (В.А.Никифоров-Волгин) Любил дедушка Влас сребротканый лад церковнославянского языка. Как заговорит, бывало, о красотах его, так и обдаст тебя монастырским ветром, так и осветит всего святым светом. Каждое слово его казалось то золотым, то голубым, то лазоревым и крепким, как таинственный адамантов камень. Тяжко грустил дедушка, что мало кто постигал светозарный язык житий, Пролога, Великого канона Андрея Критского, Миней, Триоди Цветной и Постной, Октоиха, Псалтири и прочих боговдохновенных песнопений. Не раз говаривал он мягко гудящим своим голосом: – В кладезе славянских речений – златые струи вод Господних. В нем и звезды, и лучи, и ангельские гласы, и камения многоцветные, и чистота снега горного светлейшая! Развернет, бывало, дед одну из шуршистых страниц какой-нибудь древней церковной книги и зачнет читать с тихой обрадованной улыбкой. Помню, прочитал он слова: "Тя, златозарный мучеников цвет, почитаю". Остановился и сказал в тихом вдумье: – Вникни, чадо, красота-то какая! Что за слово-то чудесное: "златозарный". Светится это слово! До слез огорчало деда, когда церковники без великой строгости приступали к чтению, старались читать в нос, скороговоркой, без ударений, без душевной уветливости.Редко кто понимал Власа. Отводил лишь душу со старым заштатным диаконом Афанасием – большим знатоком славянского языка и жадно влюбленным в драгоценные его камни. Соберутся, бывало, в повечерье за чашкой золотистого чаю, и заструятся у них такие светлопевучие речи, что в сумеречном домике нашем воистину заревно становилось. Оба они с диаконом невелички, сребровласые, румяные и сухенькие. Дедушка был в обхождении ровен, мягок, не торопыга, а диакон – горячий, вздымястый и неуемный. Как сейчас помню одну из их вечерних бесед... Набегали сумерки. Дед ходил в валенках-домовиках по горенке и повторял вслух только что найденные в Минее слова: "Молниями проповедания просветил еси во тьме сидящия". Диакон прислушивался и старался не дышать. Выслушал, вник и движением руки попросил внимания. Дед насторожился и перестал ходить. Полузакрыв глаза, с легким румянцем на щеках, диакон начал читать переливным голосом, мягко округляя каждое слово: "Великий еси Господи, и чудна дела Твоя, и ни едино же слово довольно будет к пению чудес Твоих. Твоею бо волею от небытия в бытие привел еси всяческих: Твоею державою содержиши тварь и Твоим промыслом строиши мир..." Дед загоревшимся взглядом следил за полетом высоких песенных слов, а диакон продолжает ткать в синих сумерках серебряные звезды слов: "Тебе поет солнце, Тебе славит луна, Тебе присутствуют звезды, Тебе слушает свет, Тебе трепещут бездны, Тебе работают источницы, Ты простер еси небо яко кожу, Ты утвердил еси землю на водах. Ты оградил еси море песком. Ты к дыханиям воздух излиял еси"... Диакон вскакивает с места, треплет себя за волосы и кричит на всю горницу: – Это же ведь не слова, а молнии Господни! Дед вторит ему с восхищением: – Молниями истканные ризы Божии! – и в волнении ходит по горенке, заложив руки за монастырский поясок. В такие вечера вся их речь, даже самая обыденная, переливалась жемчугами славянских слов, и любили, грешным делом, повеличаться друг перед другом богатством собранных сокровищ. Утешали себя блеском старинных кованых слов так же, как иные утешают себя песнями, плясками и музыкой. – А это разве не дивно? – восклицает диакон. – Слушай: "Таинство ужасное зрю: Бог бо Иже горстию содержай всю тварь, объемлится плотию в яслех бессловесных, повиваяй мглою море".

ВЕСЕННИЙ ХЛЕБ (В.А. Никифоров-Волгин) В день Иоанна Богослова Вешнего старики Митрофан и Лукерья Таракановы готовились к совершению деревенского обычая — выхода на перекресток дорог с обетным пшеничным хлебом для раздачи его бедным путникам. Соблюдалось это в знак веры, что Господь воззрит на эту благостыню и пошлет добрый урожай. До революции обетный хлеб испекался из муки, собранной по горсти с каждого двора, и в выносе его на дорогу участвовала вся деревня. Шли тихим хождением, в новых нарядах, с шепотной молитвой о ниспослании урожая. Хлеб нес самый старый и сановитый насельник деревни. Теперь этого нет. Жизнь пошла по-новому. Дедовых обычаев держатся лишь старики Таракановы. Только от них еще услышат, что от Рождества до Крещения ходит Господь по земле и награждает здоровьем и счастьем, кто чтит Его праздники: в Васильев день выливается из ложки кисель на снег с приговором: "Мороз, мороз! Поешь нашего киселя, не морозь нашего овса". В Крещенский сочельник собирается в поле снег и бросается в колодец, чтобы сделать его многоводным, в прощеное воскресенье "окликают звезду", чтобы дано было плодородие овцам; в чистый понедельник выпаривают и выжигают посуду, чтобы ни згинки не было скоромного; в Благовещенье Бог благословляет все растения, а в Светлый День Воскресения Юрий — Божий посол — идет к Богу за ключами, отмыкает ими землю и пускает росу "на Белую Русь и на весь свет". На потеху молодежи старики Таракановы говорят старинными, давным-давно умершими словами. У них: колесная мазь — коляница, кони — комони, имущество — собина, млечный путь — девьи зори, приглашение — повещанки или позыватки, запевало — починальник, погреб — медуша, шуметь на сходе — вечать, переулки — зазоры. Речь свою старик украшает пословицами и любит похваляться ими: так, бывало, и сеет старинными зернистыми самоцветами. Соседу, у которого дочь «на выданье», скажет: — Заневестилась дочь, так росписи готовь! Про себя со старухою говорит: — Только и родни, что лапти одни! Соседского сына за что-то из деревни выслали, и старик утешал неутешную мать: — Дальше солнца не сошлют, хуже человека не сделают, подумаешь — горе, а раздумаешь — воля Божья! Бойким веселым девушкам тихо грозит корявым пальцем: — Смиренье — девушки ожерелье. Баба жаловалась Митрофану на нищее житье свое, а он наставлял ее: — Бедная прядет, Бог ей нитки дает!.. Лукерья, маленькая старушка с твердыми староверскими глазами, старую песню любила пестовать. Послушает она теперешние вроде: "О, эти черные глаза" и горестью затуманится: — В наше время лучше пели, — скажет со вздохом и для примера запоет причитным голосом: Ах, ты, матушка, Волга реченька, Дорога ты нам пуще прежнего, Одарила ты сиротинушек Дорогой парчой, алым бархатом, Золотой казной, жемчугами-камнями... И в долгу-то мы перед матушкой, И в долгу большом перед родненькой. К выносу на дорогу "обетного хлеба" Митрофан и Лукерья готовились с тугою душевной. Вчера Лукерья собирала по всей деревне муку для "обычая", но никто ничего не дал, только на смех подняли. Рано утром в избе Тараканова запахло горячим хлебом. Пока он доходил в печи, Митрофан стоял перед иконами и молился. В полдень стали готовиться к выносу. Хлеб задался румяным и наливным. Старуха перекинула его с руки на руку и сказала: — Хышь на царскую трапезу! Старик постучал по загаристой корке и высловил: — Сущий боярин! Хлеб положили на деревянное блюдо, перекрестили его и покрыли суровым полотенцем. Старик принял его на обе руки. Лукерья открыла дверь и сказала вслед: — Как по занебесью звездам несть числа, дак бы и хлебушка столько добрым людям... Митрофан пошел по деревенской улице. Он был без шапки, с приглаженными волосами, с расчесанной на две стороны бородою, в длинной холщевой рубахе. Концы полотенца с вышитой занизью свисали до земли, как дьяконский орарь. Парни и девки, стоявшие у раскрытых окон Народного дома и слушавшие радио, увидев Митрофана, засмеялись. Подвыпивший парень в манишке и сползающих манжетах махнул старику бутылкой водки и надсадно хамкнул: — Гони сюда закуску! Старик остановился и степенно ответил: — Не смейтесь, ребятки! Хлеб Господень несу! Митрофан дошел до перекрестка и остановился. Дороги были тихими, прогретыми майским солнцем. Веселой побежкой гулял ветер, взметывая золотистую пыль. От запаха ли пыли, пахнувшей по весне ржаными колосьями, или от зеленой зыби раскинувшегося ржаного поля, Митрофан стал думать о хлебе: — Даст ли Господь урожай? Вспомнились прежние градобития, неуемные дожди, иссушающие знои, и во рту становилось горько, а хлеб на руках потяжелел. Солнце играло с ветром. Митрофан залюбовался их игрою и сразу же осветился: — Ничего, — сказал нараспев, — Микола Угодник умолит, вызволит мужика из беды... Он, Микола-то, по межам ходит, хлеб родит, да и к тому же в Крещенье снег шел хлопьями, а это всегда к урожаю... На автомобиле проехали городские люди. С широким удивлением посмотрели на бородатого высохшего старика, стоявшего у дорожного вскрая: откуда это древнее видение? Кого он поджидает с хлебом-солью среди пустых полей? Мимо старика проехал велосипедист в кожаной куртке и таких же штанах. Он остановился и спросил: — Ты, старина, зачем тут стоишь? — Бедных зашельцев поджидаю... — А это для чего? — Хлебушком хочу с ними побрататься... Обычай такой у нас... старинный... штобы это Господь за нашу милость урожай хороший послал... Велосипедист покачал головой. Время уходило за полдень, а из нищей братии никто не показывался. Это начинало тревожить Митрофана. — Плохой знак... недобрый... Не посылает Господа ни одного доброго человека... Вот что значит одному-то выходить с хлебом!.. Пошли бы, как встарь, всей деревней, Господь-то и услышал бы. От усталости Митрофан присел на придорожный камень и задумался. Думы были тяжелые. Чтобы не так больно было от них, он старался дольше и глубже смотреть на поля. Несколько раз повторит: — Своя земля и в горсти мила! В думах своих не заметил, как мимо прошел человек в рваней "чернизине" и босой. Митрофан прытко поднялся с камня и крикнул вслед: — Эй! Поштенный! Остановись! — Чево? — повернулся прохожий. — Вы из нищих? — радостно спросил старик, приближаясь к нему с хлебом. Прохожий плюнул и выругался. Подойдя поближе, старик признал в нем скупого лавочника из Верхнего села. Почти до вечера простоял Митрофан на перекрестке и никого из нищей братии не дождался.

17 августа увидела молитву в купальне. В Шамординской - точно такая же молитва. Интересно, это недавно появилось или я не видела раньше?

Под храмовый праздник. Я сидела на хорах, они были очень маленькие, и мне с большим трудом удалось разместить на них цветы. Цветов была масса. Часть их, сплетенная в длинную гирлянду, лежала, изогнувшись, по висящему краю хоров, часть стояла в воде в ведрах и тазах, а не поместившиеся были просто сложены на пол и обильно сбрызнуты водой. Каких только здесь не было цветов! Астры, темные, как гранаты, и лиловые, как фиалки, георгины, поражающие своей формой, величиной и раскраской, левкои, душистый горошек, маргаритки, розы…Последних было мало, и они с капельками росы на венчиках стояли отдельным букетом. Жарко, почти душно. Ладан клубами поднимается вверх, и живопись сквозь него кажется мне подернутой облаком. Хор поет стройно, хорошо. Я внимательно слежу за ходом службы, а сама быстро плету венок. Тихо появляется Е.Ив., в новом сатиновом платье, в праздничной косыночке с кружевами, и, многозначительно и довольно улыбаясь, подает мне большую корзину, полную свежих цветов. «От Лаврентьевых, - шепчет она. – А это от Ирины Владимировны». Я, задохнувшись от восторга, припадаю лицом к золотым с розовым отсветом георгинам. Они еще влажные, торжественно красивые и огромные до того, что кажутся ненатуральными. У меня от восторга подступают слезы, я их быстро вытираю и отбираю цветы для самого главного венка – для Хозяина, для нашего Именинника, для Нерукотвореннного Спаса. Комбинирую розовый горошек, белые флоксы и жемчужины-розы, гранатовые астры и золотые, только что принесенные георгины. Плету и плачу. Плачу от радости, что я сижу здесь на хорах во время обедни, что в храме так торжественно и прекрасно и что я готовлю украшение Самому Богу. Чувство восторга, радости, умиления охватывает меня всю. Очень душно. Я смачиваю цветы, голова у меня кружится. Этот балкон над переполненной церковью, хор, весь утонувший в ярких цветах, клубы ладана, легкий гул молящихся людей, лучи яркого солнца сквозь узкие окна купола, пение хора, приподнятое настроение, чувство праздника – я сознавала, что больше это не повторится, что все это надо запомнить, впитать в себя на всю жизнь… Обедня отошла. Моя работа подходит к концу. Ко мне поднимаются наверх знакомые, поздравляют с праздником, целуют, спрашивают о том, как продвигается работа, предлагают свои услуги. Праздничная, сияющая, входит Е.Ив., в одной руке – серебряный ковшик с теплотою, в другой – тарелочка с просфорами. «Подкрепитесь, Лидия Сергеевна», - говорит она. Я пью, ем и бодрость разливается по всему моему телу. Кончаю работу. Церковь вся в цветах. Сегодня Успение, а завтра у нас храмовый праздник – завтра праздник Нерукотворенного Спаса! Новогиреево. 28 августа 1940 г. (из книги Лидии Сергеевны Запариной "Последняя заутреня")

В ПРАВОСЛАВНОЙ ДЕРЕВНЕ Звонят, гудят, поют колокола…Воскресный день…Ровно в 7 началась утреня…Звонят к ее началу, к Евангелию, к девятой песне канона…Вся проезжая дорога перед сельской церковью заставлена телегами крестьян из далеких деревень. Каждый двор по очереди дает телегу, и из каждой семьи один человек обязательно, соблюдая очередь, едет в свою приходскую церковь. Все остальные члены семьи, все натощак, в благоговейном молчании спешно занимаются неотложной домашней работой и кормят скот. Детей высылают на дорогу ждать возвращения богомольцев. А в церкви тем временем идет богослужение. Вот звон к часам, потом трезвон к литургии. После чтения Евангелия и сугубой ектеньи начинается ектенья заупокойная. В алтаре батюшка громко читает помянники: «Императора Александра Второго, Императора Александра Третьего (так начинались все деревенские помянники), Марфу, Марфу, Иоанна»… и все прочие имена. Ему вторит, стоя на солее, молодым звонким тенором о.диакон…Поминание продолжается более часа…Все мы, молящиеся, стоим и благоговейно крестимся. Наконец, Херувимская. Стройно поет деревенский хор под управлением доморощенного регента…Звонят к Достойно…И около часу дня Литургия оканчивается. Неспешно расходится народ. Пылят дороги…Богомольцы возвращаются. И, завидя их, бегут домой дети с криком: «Едут, едут!» Домашняя работа прекращается…Все входят в избу, где стол уже накрыт, громко читают «Отче наш» и, стоя, молча, ждут. Входят Богомольцы, крестятся на иконы и приветствуют домашних: «Бог милости прислал…» На стол кладут привезенные из церкви поминальные просфоры. И тогда только все чинно садятся за стол. Так было! Милая православная русская деревня! Что ты теперь делаешь? (Из книги Монахиня Таисия «Светлые тени»)

Это СВт. Николаю Сербскому наши благодарственные молитвы за такие письма. Жаль, что только часть сохранилась. Каждое письмо безценно. Можно по поисковику "Миссионерские письма" Николая Сербского. Самое главное для нас - не отчаиваться! И сохранять свою душу, хотя бы пытаться.

Как вариант - близкие обязательно должны знать, почему и чего Вы боитесь, проявляя такую опеку о них. Помоги Вам Господь суметь это объяснить. А праздники - чего про них грустить, если про светские конечно. Послезавтра такой большой праздник, пост закончится, столько от верующих людей радости и любви исходить будет. Домой не хочется торопиться в такие дни. И все же, если бы Вы больше доверяли Господу и на Его помощь уповали, Вам намного стало бы легче жить, спокойнее, уверенее.

Письмо 69 неправославному священнику, на вопрос: “За что Бог наказывает православную Россию?” Уверены ли Вы, что нынешние страдания православного русского народа – наказание Божие? Я, признаюсь, не уверен. Так и ошибиться недолго, если считать всякое страдание народа или личности наказанием Божиим. Три голгофских креста учат нас осторожности в оценке чьих-либо страданий. Разве Христос был распят в наказание? В длинной веренице мучеников мы видим и пророков, и апостолов, и многих светлых праведников и праведниц. Их страдания не были наказанием, а если и страдали они за грехи, то не за свои. Как и Тот Безгрешный, Который принял величайшую муку, воистину за грехи мучим был, но не за Свои, а за человеческие. Страдание Святой Руси за грехи попущено, но за чьи? Об этом спросите. Вспомните, знаток Священного Писания, как Господь истолковал евреям гибель тех восемнадцати человек, на которых упала башня Силоамская [124]. Сказал Он, что не потому погибли они, что были грешнее всех галилеян, но для того, чтобы предостеречь грешников, больших себя: если не покаетесь, все так же погибнете [125]. Разве Россия грешнее всех других стран, что несет тяжелейшие страдания? Всему миру очевидны две вещи: первое, что русский народ горит в огне страданий, как когда-то три отрока в печи вавилонской; второе, что материалистические и безбожные теории, которые разожгли в России этот огонь, возникли не в русском православном народе, а рождены народом нерусским и неправославным. Все остальное – тайна Промысла Божия. В эту страшную тайну проникать глубоко нам не должно. Мы можем уподобить русское страдание страданию праведного Иова, которое помогло и помогает многим и многим. Мы можем увидеть в муках России знак Божий всем народам, чтобы береглись материализма и в теории, и в практике, в мыслях и в делах. Самые благородные умы прошлого столетия (XIX.– Ред.) доказывали безумие и гибельность таких теорий. Но слова не убедили, потому и попущен ужас воплощения этих теорий, попущен на практике. Подобно тому как Силоамская башня рухнула на бедных галилеян, и современная башня всех лжеидей рухнула на великий русский народ. Чтобы род человеческий увидел это и отрезвился от пагубных и разрушительных теорий. Но кто бы решился сказать, что эта современная башня лжи рухнула на Россию потому, что она грешнее всех? Я, словно сейчас, слышу предостережение Христово нам: если не покаетесь, все так же погибнете,– о племена и народы! К этому предостережению Божию мы можем добавить уроки мировой истории. Ни одна революция не завершилась тем, с чего началась. Этому учит нас прошлое. Часто то, что революция низвергает и разрушает, впоследствии торжествует как истина. Это произошло и с верой Христовой, гонимой, но неизгнанной, поругаемой, но непоруганной, избиваемой, но неубитой. И очевидно, что и славянская, и мировая миссия России не в том, что происходит там сейчас, но в том, что грядет после революции. Во всяком случае сегодняшние крестные муки русского народа принесут миру непреходящую пользу. А сам русский народ выйдет из огня страданий более сильным, святым и славным, чем был прежде. Даже обычный кузнец бросает в огонь железо не для того, чтобы наказать его, но чтобы сделать его чище. Мы считаем и верим, что Творец попустил великому русскому народу огонь страданий не для того, чтобы наказать и истребить его, но чтобы этим страшным примером предостеречь и вразумить другие народы, а сам русский народ вовеки прославить пред землей и небом. Мир Вам и здравия от Господа.

Письмо 25 русскому ветерану, оплакивающему свою распятую родину Утешься, братик дорогой. Христос воскресе! И мы с тобой плачем, утешься. Все мы, православные, плачем над Святой Христовой Русью. На первом месте православные славяне. И не только славяне, все православные. Два года назад сербские паломники были на пасхальной литургии в Назарете. Служил священник-араб; после службы он произнес проповедь. Он говорил о Христовом воскресении и о страданиях русского народа. Плакали арабы, плакали сербы. В конце проповеди, вытирая слезы, священник воскликнул: “Но мы, арабы, твердо верим, что мы еще будем свидетелями воскресения Христова через Россию!”. И возникло чудесное зрелище: весь народ сквозь слезы воскликнул: “Аминь! Аминь! Аминь!”. Утешься, братик дорогой. Христос воскресе! Не спрашивай, за что Господь испытывает Россию, ибо написано: Господь, кого любит, того наказывает [50]. И бьет. Именно так написано, что милостивый Бог бьет того, кого любит. Бьет в царстве земном, чтобы прославить в Царстве Небесном. Бьет, чтобы не прилепился к тленности земной, к мирским кумирам, к обманчивым идолам человеческой ловкости и богатства, к преходящим теням и нездоровым соблазнам. Без великих гонений Православие не пронесло бы истину Христову через все пропасти и века и не преодолело бы столь долгий путь, исполненный препятствий, не сохранило бы чистоту истины и святость. Без страданий оно не сохранило бы своей чистоты и ста лет. За девятнадцать веков существования Православия не прошло ни одного столетия без его гонений, без бичевания, без рабства, огня, страха и ужаса. Другим религиям это непонятно. Еретики этого не принимают. Ни один народ, избравший идеалом счастья земное царство, не понимает и не принимает того, что сейчас происходит в православной России. Это понятно лишь прозорливым, созерцающим вечное и бессмертное Царство Христово как реальность. Но и прозорливость – дочь страданий. Утешься, братик дорогой, утешься воскресением Христовым. Не ропщи на безбожников, терзающих русский народ. Раньше были монголы, теперь иные. Но и те, и другие идолопоклонники. Монголы поклонялись идолам из материи, теперешние палачи России поклоняются идолу материи. Они поклоняются материи, как божеству, промышленности, как божеству, идеологии, как божеству. Они называют себя безбожниками, правильно называют. И если бы назвались идолопоклонниками, опять правильно бы назвались. Но, когда ты говоришь о русской беде, не забывай, что угнетатели, а не угнетенные – сейчас самые несчастные существа на Русской земле. Жалей их, не осуждай. Ибо иссохнут, яко трава, один за другим стираясь из памяти, уходя от власти. Они поденщики Божии, хотя сами того не ведают. Они льют воду на Христову мельницу: понося Его, они на Него работают. Не дано им пока это видеть, но когда они исчезнут, как тени, тогда увидят и возрыдают горько, ибо ничего, кроме проклятия, им не останется. Получили они вознаграждение свое здесь, на земле, в виде преходящих власти и могущества. А ты не плачь, радуйся! Настала в России великая жатва душ. В эти дни многострадальный русский народ наполняет рай больше, чем любой другой христианский народ на земле. Радуйся, Христос воскресе!

Есть о чем погоревать. Но ведь и восстанавливается очень, очень много. Слышала: на излечение болезни нужно столько времени, сколько ушло на саму болезнь. Так что мы в начале пути, учитывая тот огромный период разрушения. И еще немного выдержек из "Миссионерских писем" свт. Николая Сербского ( 23 декабря 1880 — 18 марта 1956): ..."Прежде европейцы, если постигало их какое-то несчастье, употребляли слово “суд” вместо слова “кризис”. Сейчас слово “суд” заменили словом “кризис”, понятное слово менее понятным. Наступала засуха, говорили: “суд Божий!”, наводнение – “суд Божий!”. Начиналась война или эпидемия – “суд Божий!”; землетрясения, саранча, другие бедствия, всегда одно – “суд Божий!”. Значит, кризис из-за засухи, кризис из-за наводнения, из-за войн и эпидемий. И на теперешнюю финансово-экономическую катастрофу народ смотрит как на суд Божий, но называет ее не “судом”, а “кризисом”. Дабы умножилась беда от неразумия! Ибо, пока произносилось понятное слово “суд”, была понятна и причина, которая привела к беде, был известен и Судия, попустивший беду, и цель, ради которой беда была попущена. После подмены слова “суд” словом “кризис”, малопонятным для большинства, никто не может объяснить, ни от чего он, ни от кого, ни для чего. Только этим и отличается теперешний кризис от кризиса, происходящего из-за засухи и наводнения, войны или эпидемии, саранчи или другой напасти. Ты спрашиваешь о причине настоящего кризиса, или суда Божиего? Причина всегда одна. Причина всех засух, наводнений, эпидемий и других бед та же, что и нынешнего кризиса,– богоотступничество. Грех богоотступничества вызвал и этот кризис, и Господь попустил его, чтобы пробудить, отрезвить людей, чтобы они опомнились и вернулись к Нему. По грехам и кризис. В самом деле, Господь использовал современные средства, чтобы вразумить современных людей...." Эти письма написаны не в наше современное время, чуть раньше, а как-будто именно про наш, 21 век.

Оля, от меня - спасибо. Надо помочь. А потом мы к ним

Беседа архимандрита Ефрема, игумена Афонского Ватопедского монастыря, с сестрами Ново-Тихвинского монастыря Екатеринбурга. Архимандрит ЕФРЕМ: – Я приехал по благословению Владыки в Екатеринбургскую епархию и рад посетить ваш монастырь, приветствовать отца Авраама, матушку Домнику. Я всегда с радостью бываю в монастырях, потому что монашество – это нервы Церкви, монашество – это сила Церкви, монашество – это слава Церкви… И поэтому, как говорил преподобный Иустин (Попович), если хочешь понять, любит ли человек Православие, – узнай, любит ли он монашество.Великое благословение, сестры, что Бог нас призвал в монашеское житие. И наш блаженный старец Иосиф Ватопедский говорил даже, что нас повлекла за собой, притянула благодать, то есть мы привлечены благодатью в благословенное ангельское монашеское житие, и ссылался на цитату из Евангелия, на слова Христа: «Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня». И если человек почувствовал эту тягу к ангельскому житию, то самое лучшее, что он может сделать, – это покориться во всем Божественной благодати. Жизнь наша – святая, но очень многие претыкались на этом пути, потому что дьявол очень сильно борет монахов. Мы здесь должны стать из грешников праведниками. И это путь не короткий и не легкий, потому что монах – это человек, который пришел из мира, и у него есть остатки нерадения и греха. По этой причине послушание – то, без чего нельзя обойтись в монашестве. Старец Иосиф Исихаст, который для нас сокровище и наша хвала, хотя и был совершенным безмолвником, но делал большой акцент на послушании. Потому что послушание – тот фундамент, на котором монах строит свое обожение. Поэтому молюсь, чтобы вы следовали истинному святоотеческому Преданию, и в таком случае ваш монастырь может стать маяком для всей Церкви, чтобы те, которые посещают вашу обитель, уходили отсюда изменившимися к лучшему. У вас немало сестер, и это – благословение Божие. Как было бы прекрасно, если бы монахини преуспевали в смирении и послушании. Монах – это настоящий человек, который живет истинной жизнью. И я от нашей Ватопедской обители хочу преподнести вашему монастырю дискос как символ того, что нас объединяет жизнь во Христе. Если у вас есть вопросы, я с радостью постараюсь на них ответить. Как научиться молиться Вопрос: Я читала Ваши беседы, и Вы говорили о том, что Святая Гора – это не просто место, но образ мысли, и я хотела бы попросить Вас объяснить, что это значит, чем отличается именно святогорский образ мышления, образ жизни? Ответ: Конечно, и место имеет значение для монахов, поэтому отцы отдалялись от мира и находили безмолвные, тихие места, чтобы всецело посвятить себя Богу. Но все-таки место остается второстепенным фактором. Первое, на что мы, монахи, должны обращать внимание – это образ жизни. Мы должны всегда жить по Преданию святых отцов и не придумывать сами чего-то нового. Хочу сказать, что главное – найти человека, который передал бы вам из первых рук святоотеческую традицию и научил бы вас духовной жизни. И поэтому много игуменов и игумений из России связались с греческими монахами, и это приносит им духовную пользу. Одному игумену, греку, который только читал святых отцов, я сказал, что, читая святых отцов, очень хорошо делаешь, но ты поступаешь как больной, который хочет вылечиться, только читая медицинские книги. Очень большое значение имеет живое общение духовных людей. У Святой Горы есть одно большое преимущество как у единственного действующего монашеского государства: Святая Гора ни на минуту не прекращала своего существования. Это очень важно. В.: Геронда, старец Иосиф Исихаст сразу обучал Иисусовой молитве или сначала другим каким-то добродетелям? О.: В первую очередь он учил монахов послушанию и потом молитве. Сестры должны хорошо понять, что православное монашество не йога, сперва человек должен умертвить греховные свои желания, и затем молитва рождается сама – молитва как дар Божий, как говорится в Священном Писании: «Господь дает молитву молящемуся». То есть мы-то трудимся, сколько можем, но Бог дает молитву как дар, это не результат только наших трудов. В.: Сколько времени отводится в Вашем монастыре на послушания? О.: Приблизительно четыре часа в день. В четыре ночи мы начинаем службу, к восьми заканчиваем, сразу идем в трапезную, где-то с полдевятого до часа мы на послушаниях, с часа до пяти отдыхаем, в пять служим вечерню, затем ужин и потом сразу повечерие. Часто, особенно летом, после трапезы бывают общие работы. Например, вся братия идет на кухню рыбу чистить – у нас есть рыбаки, которые ловят для нас рыбу. И уже после общих работ повечерие. После повечерия по послушанию делают только самое обязательное – например, садовники идут поливать огород и цветы. В 12 часов по византийскому времени, то есть где-то в девять часов вечера, бьет «колокол молчания». С этого времени и до полуночи – у монахов духовные занятия в келье, потом три с половиной часа спим и в четыре – служба. Конечно, монахи могут отдыхать и днем. Дверь не открывается? Не взламывайте ее В.: Сестры нашего монастыря довольно хорошо знают биографию старца Иосифа Исихаста, но гораздо меньше нам известно о старце Иосифе Младшем. Не могли бы Вы рассказать о нем кратко. О.: Старец с шестнадцати лет был в монашестве. Такую деталь рассказывал, кстати: когда ему было 16 лет, посмотрел он один фильм и увидел, как там убивают людей. Тогда он подумал: как же легко человека убить и уйти из жизни. И так без наставника пришло к нему желание позаботиться о своей душе больше, чем о своем теле. Он ушел в монастырь на Кипре, и там постригли его в рясофор, назвали Софронием. Но, к сожалению, тогда был период, когда Кипрская Церковь переменила календарь на новый стиль. Монастырь разделился, так что даже служили две службы: по новому стилю и по старому, разделились братия, и старостильники с новостильниками не здоровались – понимаете, какая в нем была атмосфера... В то время жил там один старец – человек Божий, иеромонах Киприан. Этот старец однажды сказал ему: «Подойди ко мне. У тебя есть будущее в духовной жизни, есть тебе мое благословение поехать на Святую Гору». И так он пришел на Святую Гору. Кстати, когда он ехал на Святую Гору, то приехал в Афины. И когда он с несколькими монахами был на пристани, им сказали, что скоро отправляется корабль в Салоники. А там, где они должны были проходить контроль, главный проверяющий был коммунист, он монахов обругал, всячески обозвал их, что-то еще из своей идеологии высказал и не пустил на корабль. Его стали просить, но он их не пустил и выругал еще больше. Других людей, мирян, он пропускал спокойно, даже без паспорта. Братия, которые были со старцем, стали негодовать и хотели пожаловаться начальнику пристани, но старец говорил им: «Нет, никуда не пойдем, мы дважды пытались и ничего не вышло, каждое препятствие нам во благо». Они настаивали, но старец им не уступил. Если бы они пожаловались, то их, конечно, посадили бы на борт, потому что они были правы. Так корабль отплыл, но по дороге он потонул, никто не выжил. Это нам часто напоминал старец и говорил: «Когда стараетесь открыть какую-то дверь, если она не открывается, не взламывайте ее, а то пожалеете». И еще говорил, что часто даже за страстями людей для нас непонятным образом скрывается Промысл Божий. На Святой Горе старец не мог сначала найти единодушных братьев и духовного наставника и очень молился, чтобы Господь послал ему старца. И когда наш старец встретился с великим старцем Иосифом Исихастом, то сразу понял: «Вот кого я искал». И просил оставить его в скиту Малой Анны. Старец Иосиф Исихаст ответил, что он никого без молитвы, без извещения свыше не оставляет. Помолимся, говорит, если Бог пожелает, то мы тебя оставим. «Когда мне подойти, чтобы узнать?» – «Давай через неделю». И, в конце концов, его приняли. Наш старец говорил, что самое великое благословение в его жизни, что он нашел этого великого старца и жил с ним. Старец Иосиф Исихаст учил их сперва послушанию, потом Иисусовой молитве и особенно обращал внимание на самоукорение и плач как духовное состояние. В.: Святые отцы говорят, что в монастыре между насельниками должно быть такое единство, как между членами одного тела. Но в то же время монахам заповедуется быть странниками, ни к чему на земле сердцем не прилепляться. Как возможно это сочетать? О.: И странничество, и воздержание, и молчание – все это очень хорошо, но монах должен сам понять и своим сердцем искать эти добродетели. Видите ли, послушание и в армии есть (дисциплина, лучше сказать), и все слушаются. Внешне-то слушаются, но внутри могут и грубыми словами ругать лейтенанта, который приказывает. Но в монастыре не дисциплина, а послушание – это очень отличается. К нам пришел один келиот, монах. И сказал, что начальник их келии хочет, чтобы братья не говорили между собой, а молились. Монах говорил: «Я просто не умею много молчать». И он был прав, потому что мера в этом зависит от того, какие силы, вера, добродетели есть у каждого человека. Духовнику на Исповеди никогда не предписывается накладывать епитимью из-за того, что кто-то не видит нетварного света, не обожился, и так далее. Он наложит епитимью, если ему исповедуют какой-то серьезный грех. У каждого своя мера. Мы должны просто стараться постоянно стяжевать благодать Божию. Странничество означает, что чем больше мы отстраняемся, отдаляемся от мира, тем большую дружбу завязываем с Богом. И чем ближе мы становимся к Богу, тем больше приобретаем дух единства и между собой. Монах должен очень внимательно относиться к сентиментальности и к душевным отношениям. Вы здесь не подруги, вы здесь сестры. Одно дело – подруга, другое – сестра. И игумению мы слушаемся не потому, что любим ее по-человечески, а потому что игумения – «законодательный орган» благодати, и, угождая ей, мы угождаем Богу. Наша жизнь должна быть абсолютно Христоцентричной, не антропоцентричной. Как узнать свою меру подвига? В.: В наше время много говорят о немощи современного человека, о том, что он не может подвизаться так, как древние отцы. И вот, с одной стороны, человек старается себя беречь, то есть подвизаться по силам, но, с другой стороны, есть опасность впасть в другую крайность – саможаление. Как узнать свою меру подвига? О.: Как святые отцы сказали, и недостаток, и избыток – от дьявола. Во-первых, каждый должен понять, какие у него физические, душевные силы, какие у него умственные способности. Сегодня встретил одного мальчика, у которого больная нервная система. Почему так случилось? Он хотел стать круглым отличником, понуждал себя учиться только на пятерки, и, в конце концов, произошло нарушение в его нервной системе. Поэтому правильно осведомляйте своих духовных руководителей о своем состоянии, чтобы они давали вам правильные указания в духовной жизни. Ко всему надо подходить с рассуждением. Одного брата послал привратник монастыря, чтобы он принес мешок муки братьям в пекарню. Но мешок был очень тяжелый. Брат говорит: «Чтобы не преслушаться, отнесу». Другой брат ему говорит: «Если не можешь, скажи отцу игумену, что не можешь». – «Это же преслушание, как не взять». – «Нет, это не преслушание». И, к счастью, тот, другой брат позвонил мне и сказал: «Если он этот мешок сейчас поднимет, у него сразу будет грыжа». И, к счастью, не позволил ему это сделать, а то потом нужно было бы оказывать медицинскую помощь. У этого монаха была ревность не по разуму, как мы говорим, благоговение с неполадкой. В.: Посоветуйте, пожалуйста, как бороться с рассеянностью при молитве. О.: Все рассеиваемся. Ум – это бродяга. Будьте особенно осторожны, иногда неопытные новоначальные пытаются сверх сил понуждать себя к чистой нерассеянной молитве. Понуждают, понуждают, и потом уже не могут больше вынести и совсем оставляют молитву. Молитесь спокойно, мирно, старайтесь, чтобы ум был в словах молитвы. Вот и все. Я и по своим монахам вижу, что у современного человека нет таких духовных сил, какие были у древних отцов. Ослабели силы человека. Очень быстро братья устают, даже и очень ревностные – «дух бодр, плоть же немощна». Поэтому сейчас время икономии, снисхождения. В.: Расскажите, пожалуйста, о современных старцах Афона. К сожалению, мы знакомимся со старцами Святой Горы только после их смерти, через книги. Хотелось бы услышать что-либо о тех, кто еще жив. О.: (отец Ефрем смеется) У монахов есть такое правило: не говорят о преуспеянии монаха, пока он жив. Старец Паисий говорил: «У меня один большой враг. Это мое имя». Не нравилось ему, что он был таким известным. И старец Ефрем Катунакский тоже говорил: «Молитвой дьявола и проклятием Бога у меня хорошее имя». Добродетельные люди всегда есть на свете. Церковь – это фабрика по производству святых; как один святогорец говорил, фабрика по производству святых мощей. И монашество очень важно для мира не потому, что мы хотим омонашить весь мир, но потому что современный человек так загружен, столько слышит и видит, что привести в храм его можно только через опытное духовное слово. А это достояние прежде всего монахов. В.: Есть ли у Ватопеда подворья в виде женских монастырей, как у монастыря Симона Петра? О.: К счастью, нет (смеется). Вы, женщины, очень ревнивые. Есть один монастырь, в котором я исповедую и вижу, что женщины легче каются, но у них есть вот эта женская ревность. Десять монахинь – как один монах. Но если монахиня внимательно живет, то она очень утешительно действует на мир. У женщины есть врожденное материнство, оно остается и в монахине, только освящается, и благодаря этому она может принести много пользы. В.: Как братья борются со сном во время богослужений и своего правила? Какие советы об этом давал Ваш старец, Иосиф Младший? О.: Один монах печалился из-за того, что спал в храме, пошел к своему старцу и говорит: «Я в отчаянии, все время сплю». «Чадо, – сказал ему старец, – когда Христос плыл на корабле, была буря, мир рушился, а Он спал. А в храме печка есть, тепло, поют… Как же тут не заснуть?». Иногда сонливость бывает от усталости, но бывает и от демонов. Если есть такая брань, выходите из храма, умойтесь, прогуляйтесь немножко во дворе – и назад. Миряне бывают послушнее монахов В.: Много ли паломников принимает Ваш монастырь? Общаются ли братья с паломниками? О.: Паломников много, потому что монастырь большой. У нас и сто человек, и сто пятьдесят, и двести ежедневно остаются на ночь. И старец Иосиф хотел, чтобы мы заботились о паломниках. Знаете, когда паломник приходит в монастырь, он должен ободряться. Как понять, правильная ли атмосфера в монастыре? Если мирянин, посещая монастырь, уходит не с угрызением совести, что он не стал монахом, а с большей верой в свой брак. Если к вам в монастырь приходят гости, с ними должны общаться сестры, которые назначены на это послушание. Мне иногда жалуются паломники, что они в какую-то каливу пошли, а их не принимают. Но они же члены Церкви. И я из своего маленького опыта скажу: хотя совершенство в добродетелях заповедуется монашеству, я видел много мирян, которые имели большее духовное преуспеяние, чем монахи. Поэтому нужно уважать и правильно общаться с мирянами, тогда они очень большую пользу получат. Надеюсь, что наша встреча – не последняя, и прошу вас молиться обо мне, я нуждаюсь в этом. 1 августа 2011

Оля, человечек едет вон аж откуда - из Екатеринбурга! Как проще из Москвы? Может, лучше сразу из Москвы на Козельск. Калугу я люблю, очень. Но в данном случае время малое, жаль лишние часы на дорогу, тем более еще до Москвы сколько!