Вечно в пути (Светлана)

Андрей, честное слово, вроде и то, но чего-то не хватает... Недавно показывали фильм про старца, прототипом главного героя был Паисий Святогорец, но старец в фильме жил на украинской земле. Обрусевший Паисий Святогорец такой, как сказали про него потом греки. Кстати, они не возражали против такой интерпретации. И к старцу приходит совсем молодой послушник. И соприкасается с духовным миром старца. В какой-то момент старец дает ему наставление: "А ты возжелай Господа", на вопрос послушника как, отвечает "Через смирение". Потом рассказывает ему историю об одной девушке, которая встретила молодого человека, и он ей понравился. Старец ее отговорил, когда она пришла к нему за советом, как быть. Потом она еще раз пришла, еще раз отговорил. Потом она пришла и сказала, что пришла уже не с вопросом, а пришла уведомить, что любит того человека, жить без него не может и идет его искать. Старец после этого рассказа послушнику встает на колени и молится на церковь, чтобы ему, и не только ему, так же устремиться к Господу. Мысль тут в чем, что по мере смирения появляется устремление к Богу. А в Вашем отрывке на первом месте старания, молитвы, сопротивление беззакониям. То есть понуждение себя. Может ли быть понуждение источником такой силы, чтобы превозмочь человеческое естество, вот вопрос... И еще. Самое удивительное в рассказе об отроках в печи было то, что они пели: "Праведен суд Твой, Господи" и славили Бога. Так что, покаяние, на мой взгляд, дает большую силу и единомоментное устремление к Богу, чем понуждение.

Сергий, отец Илий просит не публиковать в интернете информацию о его местопребывании. Да и сам он часто не знает, где когда будет. Если Вам недалеко ехать - езжайте наугад. Если далеко, то мы подсказать не можем, да и не знаем.

Мы постимся, пытаемся бороться со страстями и приобретать добродетели… А тем ли мы занимаемся на самом деле? Не обманываем ли мы себя? Как разобраться — где действительно духовная жизнь, а где — ее иллюзия? ...почему, если Бог приобщился телесности, почему мы всё норовим эту телесность игнорировать, и не только телесность, но и душевность, устремляясь к какой-то неведомой «духовности», игнорируя то, что доступно проверке, познанию?.. Нет ли в этом иной раз лукавства, не потому ли мы так «одухотворяемся», что подсознательно пытаемся нырнуть в то, что не поддается измерению и проверке? В области материальной жизни как-то все более-менее верифицируемо: например, схалтурит кто при строительстве дома, нарушит нормы — близкие или отдаленные последствия проявятся, и, при надлежащей экспертизе, можно будет установить, в чем причина, на какой стадии, какое было допущено нарушение, а стало быть, и кто виновен. То ли дело «духовная жизнь». Попробуй докажи, что «молитвенник и чудотворец» в прелести! Он еще сам кого угодно с большим успехом выставит прельщенным… А беды его духовных чад — не последствия его «благословений», но «гонения от мира сего» или плоды их личных ошибок (тут уж, в зависимости от ситуации). Это же не медицина, где точно можно выяснить, кто, что прописал, как и кого оперировал (если, конечно, не сработает круговая порука). На худой конец, если уж не народные массы, то хотя бы себя одного, замирающего в созерцании смиренного познания своей греховности, любующегося глубиной и проницательностью своего покаяния, не составит труда убедить в праведности собственного пути, и никто не докажет обратного, потому как «духовность» — это вам не какая-нибудь геометрия: принудительное доказательство невозможно. Не это ли привлекает?!.. Можно развернуть борьбу со страстями, совершать подвиги поста и молитвы, и при этом обходить вниманием какие-то элементарные человеческие нормы, оправдывая свое лицемерие, эгоизм и малодушие ложно понятыми наставлениями свт. Игнатия Брянчанинова об отвращении от «добра падшего естества»… И попробуй что докажи! Удобно. В жизни «православного люда» наблюдаются, в основном, две крайности (речь именно о крайностях, которые, слава Богу, не исчерпывают собой всего объема). Назовем их условно: «паганославие» и «ураноидность». «Паганославием» (от paganismus (лат.) — язычество) можно условно обозначить весьма распространенное явление в религиозной жизни, когда языческое сознание рядится в православные ризы, сводя всю религиозность к поддержанию народных традиций (далеко не всегда православных по своему духу и происхождению) и бытовому магизму, в призме которого, что святая вода, что крестик нательный, что пояс с молитвой, что иконка в дорогу, что тапочек от мощей, что платочек, на них освященный, что землица с могилки некой личности, быть может, оченно сомнительной в плане святости — это все обереги (так открытым текстом и пишут порой на рекламных щитах «православных торговых точек»). Смысл Таинства Крещения для таковых в том, чтобы у человека при жизни земной был Ангел-Хранитель (понятно, что не для хранения от скверны, а от сглаза болезней и прочих неприятностей), а по исшествии своем из этой «юдоли плача», он попал бы не в ад, а в Царство Небесное. Да и просто, чтобы «идти в ногу со временем», «быть как все люди», что он «хуже других»? Наконец, чтобы после смерти не как собаку закопали бы, и не какой-нибудь «говорун» нес чепуху над его гробом, а чтобы, «как положено», батюшка послужил «заупокойный молебен» и вложил в руку «пропуск в рай» (так называют в народе лист с разрешительной молитвой). Все ведь уверены, что для отказа в отпевании есть только одно основание: если покойный не был крещен. Поэтому главное — крестить, а там, когда пробьет час, батюшка кадилом махнет, венчик — на лоб, разрешительную молитву — в руку, земелькой посыпет… и все, душа упокоится со святыми в раю, потому как «все сделали правильно». Прискорбное, скажу я вам, заблуждение. «Ураноидностью» (от οὐρᾰνός (гр.) — небо, и -оид — суффикс обозначающий подобие тому, на что указывает корень слова: гуманоид — человекоподобное существо, сфероид — тело близкое по форме сфере и т. д.) мы называем, казалось бы, противоположное явление в религиозной жизни, когда, на первый взгляд, люди стремятся к духовной жизни, к тому, чтобы жить уже сейчас небесными, т. е. непреходящими ценностями, не растрачиваясь на ценности преходящие, тленные… А что тут плохого?! — спросите вы. И спросите, возможно, с некоторым раздражением, готовясь вознегодовать, если услышите ответ, подтверждающий ваши подозрения в моей «неблагонадежности». Что ж, спешу рассеять подозрения и не дать почвы для соблазна: ничего плохого в том, чтобы стремиться уже сейчас жить небесными ценностями, я не вижу. Более того, я глубоко убежден в том, что земная жизнь человеку именно для того и дается, чтобы в течение отпущенного Богом времени свободно определиться в выборе вечной жизни и адаптироваться к ней, формируясь по «новому человеку», преодолевая инерцию «ветхого». А плохого в том, о чем речь — всего-то… вот это «казалось бы», т. е. мнимость руководства высшими соображениями, которыми прикрываются подспудные низменные, подобие вместо реальности. И, что важно сразу отметить, это самообманчивое состояние, эта мнимая духовность, эта как бы праведность и якобы мудрость может у некоторых людей переплетаться с искренней верой, подлинными духовными переживаниями, верным и трезвым пониманием каких-то ситуаций, самоотверженным трудом над собой. Но так уж мы устроены, что не в один момент и не всецело мы преображаемся. В чем-то мы искренни и последовательны, а в чем-то норовим уклониться от Евангелия, да так, чтобы самим же себя на этом и не поймать. Как это, самим себя «и не поймать»? А очень просто: для этого достаточно замаскировать свое уклонение от простоты во Христе (2 Кор. 11; 3), от евангельского духа — выдранными из контекста цитатами из Писания или Отцов. Сосуществование в человеке подлинной веры, жизни во Христе с вплетениями мнимой духовности, мнимо христианской морали — опасней сосуществования в нем праведности с явными порочными страстями (о том, как в одной душе одновременно пребывают благодать и грех, очень хорошо сказано прп. Макарием Великим, например, в Беседе 16 и в Слове 6), потому что в последнем случае, человек, впадая в грех, хотя бы отдает себе отчет, что, совершая зло, он оскверняет свою душу, попирает в себе образ Божий; что, например, обделяя вниманием ближнего, отстраняясь от его «проблем», он тем самым Христу не делает добра — понимая это, человек худо-бедно находится на спасительном пути покаяния. Когда же человек лукавит, понимая свои мотивы и цели так, как ему удобно, он в своей душе как бы оставляет прореху, сквозь которую утрачивается благодать, и проникает всякая нечистота. И чем раньше он эту прореху обнаружит, чем решительней ею займется и чем внимательней станет отслеживать, не возникло ли новых, тем более целостной и последовательной будет его дальнейшая духовная жизнь. К сожалению, обчитавшись духовной литературы, мы, вместо того, чтобы оснастить свой разум светильниками, выявляющими порок в самых потаенных уголках сердца и обнаруживающими его под любым прикрытием, лукаво извращаем предназначение святоотеческих наставлений, вооружая ими свое лукавство. Одним из подлейших способов обмана своей совести является оправдание пренебрежения к естественным добродетелям (чуткости, отзывчивости, принципиальности и пр.) — высшими интересами, сверхзначимыми делами (как в том анекдоте: «…вот, папа сейчас все бросит…»), на фоне которых должно меркнуть все остальное — это лишь плотское и душевное, а потому суетное и малозначащее, и, стало быть, вредное, как отвлекающее от вечного к преходящему, к «добру падшего естества». Не желая трудиться над естественными добродетелями, мы устремляемся к аналогичным сверхъестественным: чтобы не вырабатывать в себе скромность, мы упражняемся в «смирении», чтобы не трудиться над искренностью, стремимся к «чистоте сердца», чтобы не обременять себя добротой, усердствуем в «милосердии», чтобы не попасть в немилость к начальству, подвизаемся в «послушании», чтобы не заступаться за обижаемых, изощряемся в «кротости», чтобы не терять покой от угрызений совести, побуждающей вмешаться и пресечь творящуюся рядом мерзость, хватаемся за «неосуждение», свою беспринципность выдаем, опять же, за смирение, человекоугодие — за послушание, а чтобы снять с себя ответственность за свои советы, решения и поступки, за происходящее с нами и вокруг нас, мы прикрываемся «всецелым доверием Промыслу Божиему». Вместо того, чтобы естественные душевные добродетели очищать от примеси порока, освящать и преображать в духовные, мы сразу вместо этого хватаемся за духовные (понятия, толком, не имея, что они из себя представляют), сверхъестественная значимость которых как бы оправдывает пренебрежение естественным. И трудимся, и строго себя ограничиваем во всех радостях жизни, приводя в восторг и умиление православный люд, скрупулезно просеиваем мельчайшие помыслы… лишь бы не заниматься естественным, базовым, а потому первоочередным. То же самое «оцеживание комара и поглощение верблюда» (Мф. 23; 24) происходит и с отношением к своей греховности. Вместо того, чтобы обличить себя в мелкой злобности, мы исповедуем «гнев» (на который, по причине дряблости души, может, и вовсе неспособны); не желая признаться себе в мелочном самолюбии, спеси, сокрушаемся о своей «гордыне»; чтобы не обнаружить проблему собственной похотливости, сокрушаемся о «борющем нас духе блуда» (т. е., как бы не мы насквозь пропитались этой страстью, а нас атакует демон, которому мы оказываем героическое сопротивление, но…); и, уклоняясь от осмысления собственной подлости, мы называем себя «великими грешниками» — все, что угодно, любой самооговор совершим, возведем свои гнусности в ранг смертных грехов, лишь бы не видеть их низменности; назовем свои пороки не на простом общепонятном языке, а «по-книжному» — все, что угодно, лишь бы не видеть реальную картину, лишь бы не уткнуться в постыдный факт, что падаем мы не под непосильным грузом бесовских искушений, а под низменными, банальными, порой даже не упомянутыми в аскетической письменности, обыденными пороками. Ключевое слово этого порочного метода: вместо. Не то плохо, что человек стремится к духовной жизни и, решительно отвергая соблазны мира сего, отдавая предпочтение вечным ценностям перед временными, сосредоточивается на добродетелях духовных. Плохо, когда это сосредоточение происходит вместо, потому что в этом замещении есть лукавство: удобный способ отстраниться от фундаментальных проблем — воспарить над ними под предлогом небесного тяготения (очень уж хочется поскорей дом построить, украсить и расположиться в нем, а то ведь всю жизнь так можно потратить на работу над фундаментом!). А ведь Евангелие — простое. И послания апостольские — просты (даже при некоторой мутности местами русского перевода). Да и святоотеческие размышления, если воспринимать их в новозаветном контексте, при всей своей монашеской специфичности — просты. Однако мы от этой простоты во Христе всё норовим «уклониться». Мы теряем способность адекватно реагировать на чужую боль, умудряясь не замечать чужого горя даже тогда, когда сталкиваемся с ним в упор. Когда обиженный чьим-то хамским обращением человек рассказывает нам о пережитом оскорблении (разумеется, рассказывает со всеми естественными эмоциями, не стесняясь в эпитетах и не ограничивая себя в интонациях), мы, вместо того, чтобы возмутиться хамством того, кто нанес оскорбление, выведшее из себя нашего собеседника, этак тяжко вздыхаем, сокрушаясь про себя о «страстности» последнего, о «немирности» его души, «гордыне» и «тщеславии», на которые так промыслительно Господь ему указал, а он, вместо того, чтобы сокрушаться о своих грехах и благодарить Бога за это обличение, лишь прилагает грех ко греху… И ведь все правильно в этом нашем рассуждении, да, но чего-то не хватает… Чего? Да человечности, всего-то и делов! Человечности, которая выражается в жалости. Обычной, естественной, не мудрствующей лукаво, человеческой и человечной жалости. Простое такое русское слово, знаете ли. Говорят, жалость унижает. Гордеца, может быть. Но это его выбор. Жалость, по идее, должна вдохновлять, потому что свидетельствует о живости души, о милосердии, облагораживающем жалеющего. Как же то, что облагораживает одного, может унизить другого? Кого? Только того, у кого все ценности с ног на голову поставлены. И причина нашей безжалостности, как правило, вовсе не в какой-то патологической неспособности к состраданию или чуждости милосердию. Бывает и такое, но все-таки редко. Причина в том, что жалость как одна из форм выражения сострадательной любви, во-первых, связана со страданием (а это претит нашему эгоизму, прикрывающемуся святоотеческими наставлениями о важности хранения мира в душе: вникать в чужие проблемы — это чревато утратой мира, но ведь сказано: «стяжи мирный дух и вокруг тебя спасутся тысячи», поэтому пойду-ка я лучше мирный дух стяжать…), а во-вторых, потому, что жалость не ограничивается сопереживанием, но побуждает деятельно отозваться на чужую беду, вмешаться, а это уже чревато не только потерей душевного равновесия, но и здоровья, если не жизни. Вот и срабатывает, освобожденный от совести, инстинкт самосохранения, нейтрализуя жалость или строго ее ограничивая (второе посложнее, требует большой трезвости рассудка и утонченности мысли, но ничего, мы справимся, зато будем спокойны на свой счет: ведь наше «благоразумие» не какое-нибудь холодное, что давало бы повод заподозрить себя в бессердечии, но сочетается с грустью… да-да, с грустью и печалью, свидетельствующими о нашем милосердии, так что у нас все в порядке, наша совесть чиста). Мы очень избирательно даем в себе волю жалости: или, чтобы под ее предлогом выплеснуть накопившуюся злость (как бы не от ее избытка, а от негодования на творящееся безобразие) и оправдать свои страсти; или, чтобы успокоить совесть свидетельством своей способности к человечному отношению; или просто по естественной потребности жалеть, но строго в пределах «переживания чувства»; или же, чтобы под предлогом заботы о ближнем отвлечься от заботы о своей душе, а под предлогом жалости к дальним, например, отвлечься от обязанностей заботиться о самых близких, ну и т. п. Наше «христианское отношение к грешникам» может порождать такую перверсию жалостливости, которая преимущественно распространяется на злодея, оставляя его жертве крохи, а то и вовсе ничего, спасибо, если еще не доходит дело до ее обвинения в провокации (ну да, жертвы, они же такие — сами напрашиваются, а потому у них все вокруг виноваты). Это ж так понятно: именно маньяк — жертва. У него было тяжелое детство («у его мамы был любовник, а он знал…»), его не любили, он калека, а калек надо жалеть. Ну, а его жертвы… что ж, им не повезло (варианты: «все под Богом ходим», «на то Божия воля», «чем то, видимо, прогневали Бога»), но они сами оказались на его пути, сами дали повод: поздно возвращались домой, юбка короткая, резко (или, наоборот, нерешительно) отказалась общаться — лукавой изворотливости нашего поврежденного грехом рассудка нет предела. Человек обычно себя с кем-то идентифицирует и тем самым солидаризуется. По логике немалого количества людей, если мы не хотим становиться жертвами преступлений, значит, не надо быть с жертвами, и, чтобы не накликать на себя беду, не надо становиться по их сторону… ну, а надергать от Писаний и Отцов цитат в оправдание своей подлости — это, что называется, дело техники. Если же новозаветное учение и раскрывающие его святоотеческие наставления впитывать в простоте сердца и ясности ума, то окажется, что жалостливость стоит в одном ряду с другими христианскими добродетелями (по свт. Григорию Нисскому, милость есть «исполненное любви расположение к претерпевающим со скорбью что-либо для них обременительное» и «усиление исполненного любви расположения, соединенное с ощущением печали»), а кротость — далеко не то, что под этим склонны понимать «ураноиды», путая ее с последствиями лоботомии, подавляющей в человеке агрессивность, а вместе с ней и всякую вообще способность к негодованию и борьбе. Нет, подобное понимание чуждо Церкви. Свт. Иоанн Златоуст ясно показывает разницу между малодушием и кротостью: «Когда мы, видя других оскорбленными, не защищаем их, а молчим, это — малодушие; когда же, сами получая оскорбления, терпим, это — кротость. Что такое дерзновение? Опять то же самое, т. е. когда мы ратоборствуем за других. А что дерзость? Когда мы стараемся мстить за самих себя. <…> Кротость есть признак великой силы; чтобы быть кротким, для этого нужно иметь благородную, мужественную и весьма высокую душу. <…> Раб Христов более познается по кротости своего нрава, нежели по имени, которое дали ему родители. <…> Кроткий есть отец сирот, защитник вдовиц, покровитель бедности, помощник притесняемых, всегда защищающий справедливое». Так то, вот… защитник, покровитель и помощник — «активная жизненная позиция», как говорили в не очень старые и только кажущиеся добрыми времена. Не правда ли, неожиданно? Однако именно это устойчиво-ровное состояние в радости и горе, сочетаемое с отзывчивостью и готовностью вступаться за оскорбляемых и беззащитных, и есть кротость в православном понимании, а иначе надо канонизировать Кота Леопольда. Жалеть можно всех: и жертв, и злодеев, но все же в первую очередь — жертв, а злодеев так и настолько, чтобы не подпитывать в них самооправдания, не поощрять порочности и не попустительствовать злу. Потому что нельзя быть добренькими за чужой счет; например, к педофилам за счет их жертв (бывших и потенциальных), апеллируя к евангельским заповедям о всепрощении и любви к врагам, и упрекая тех, кто настаивает на их изоляции, в немилосердии, неуповании на Бога и неверии в исцеляющую благодать. Да, Господь призвал нас к сверхъестественному, но не к противоестественному же! Он не пришел в этот истлевший грехом мир в каком-то призрачно-символическом образе, а родился в нем, воплотился, стал Человеком. Он не просто принес с Собой в мир святость и нетление, а насадил свою святость в естество мира, чтобы нетление Духа изнутри преодолевало его тленность, не уничтожая естество мира, но освящая его, не отторгая, но возрождая. Человек, «родившись свыше» (Ин. 3; 3), не переселяется вдруг в какую-то искусственную духовную жизнь, оторванную от материальной. Духовная жизнь сопряжена с душевной и осуществляется в теле — в том самом, которое воскреснет. Тогда, в День будущего века материя не уничтожится, а преобразится, и это преображение закладывается здесь и сейчас, в процессе преодоления тленности, очищением себя от всевозможной грязи и очищением от нее доступного земного пространства. Мы все призваны «мести улицу у своего порога». Сколько бы ни оставалось подо мной грязи, хоть бы я весь поднимался на цыпочки, демонстрируя самому себе и окружающим свою «духовность», но та грязь, в которой я топчусь — моя и ничья другая, и хоть бы я весь левитировал в глазах своих «почитателей таланта», но Бога не обманешь: грязь, которую я игнорирую под собой — а значит, в себе — оскверняет во мне то святое и чистое, чем я так дорожу, и слова, сказанные Господом о «гробах повапленных» (Мф. 23; 27), оказываются относящимися ко мне. http://www.ru-news.r...sc.php?aid=8775

Не совсем все. Не переставать любить, когда тот, кого любишь, тебя отвергает и поносит, несмотря на то, что перед этим ты для него в лепешку разбился.

Мы должны научиться у отца Иоанна (Крестьянкина) подлинной любви, сострадательной и строгой. Любовь — прежде всякого творения, всякого служения, всякого достижения. Иногда ее путают со слабостью, которая делает нас безоружными перед волей и желанием другого, и заставляет нас уступить на беду себе. У любви нет этой трусливой уступчивости. Она «крепка как смерть», по слову Писания. Сделать приятное кому-то часто противоположно деланию добра. Подлинная любовь безжалостна. Она не любит слабостей, она любит, несмотря на них и вопреки им, она выправляет их. Но ее твердость — твердость любви, в этой твердости — доверие Богу и другому человеку, помощь, опора. Мир ищет твердость в иронии или в оскорблении, но по-настоящему тверда одна любовь. Тверда по отношению к другим, но прежде всего по отношению к себе. Тверда как алмаз, ясна, прозрачна до глубины. Тверда, но не наносит ран. Насилие убивает, ирония колет, любовь проникает в сердце и исцеляет. Как нам быть с высоким «гимном любви» в наше время нелюбви? Но разве вы не слышите, как звучит он во всех проповедях и письмах отца Иоанна? «Любовь долготерпит» — в ней нет никакой спешки. Как отец блудного сына, она ждет часа Божия. Она верна, она молится в молчании. Она ни в чем не заинтересована, ничего не желает в ответ, она находит сладость в добре, которое она любит. В этом — все ее воздаяние. Она забывает о себе. Для нее не имеет значения, кем сделано добро — ею или другим. Важно, чтобы оно было сделано. Она любит добро ради самого добра, истину ради самой истины. «Любовь не перестает». Она всегда действенна, никогда не кончается, ища, как себя проявить. Она «всего надеется». Она знает, что нет ничего невозможного для Бога, и надеется, вопреки всякой надежде. Она «всему верит». Кажется, она всегда — жертва обмана, но благодаря этой жертве она торжествует среди всеобщего недоверия и подозрительности. Она побеждает зло добром, вынуждает говорить правду, она — в другом измерении и ведет туда же других. Души раскрываются ей. Она взывает к сокровенным глубинам. Перед ней невозможно кого-то из себя изображать. Она вынуждает к признаниям, к раскрытию самых тайных сердечных ран. А сознавать себя любимым, несмотря ни на что, непреходящей любовью, которая нисходит до дна несчастья, ничего не поранив, не осмеяв, — это единственное, что дает силу жить самым отчаянным. Так любовью созидается Церковь. Критерий истины — любовь, а критерий любви — истина, Дух истины. О такой любви неложно обратившийся к Церкви, по молитвам угодников Божиих, может сказать словами псалма, воспевающего красоту храма Божия: «Господи, возлюбих благолепие дома Твоего и место селения славы Твоея». " Протоиерей Александр Шаргунов http://www.pravoslavie.ru/smi/44549.htm

"...принять сегодняшний мiр, принять этот наступающий новый год, быть способным сказать: «С Новым годом, с новым счастьем!» могут только христиане..." Мы говорим друг другу: «С Новым годом, с новым счастьем!» Какое новое счастье принесёт этот год нам и мiру? Мы не знаем. Путь человечества – всегда в неизвестность. Несомненно одно, что мiр, окружающий нас, становится всё более диким и опасным. Человек чувствует себя всё более одиноким на этой маленькой планете, где буквально иссякают хлеб и вода, питающие нас, воздух, которым мы дышим. Страх охватывает многих от надвигающегося кризиса. Если бы он был только экономическим! Сколь многие сегодня исполнены страха от абсолютной безсмыслицы всего, что они делают, от всемирного прогресса человечества, который внезапно оборачивается полной катастрофой. Безсмыслица выражается в безполезных попытках что-либо изменить. Люди всё более теряют радость жизни. Радость в самом глубоком и широком смысле становится всё более редким явлением в сегодняшнем мiре. Все запасы её истощаются и, кажется, скоро будут совсем истрачены. Но как может человек продолжать жить, не зная радости? Речь идёт о человеческой радости, а не просто о биологическом удовольствии, которое можно испытывать от сознания своей жизненной силы. Благодаря этой радости, жизнь при глубоком её рассмотрении оказывается достойной того, чтобы быть благодарно принятой, несмотря на все трудности, ловушки, угрозы и обманы. Что бы ни было, человек не должен утратить способности сказать: жизнь прекрасна! Однако мiр всё делает для того, чтобы люди стали как бы машинами, будущее которых спроектировано, так же как их прошлое и настоящее, чтобы они были заключены в ненавистные для них глобальные политические системы, и чтобы при этом всем были довольны — даже те, у кого недостаёт самого необходимого для жизни. Чтобы всё счастье людей было «в похоти плоти, в похоти очей и гордости житейской». Но есть знание главной тайны жизни, когда можно сказать: «Блаженны нищие, блаженны алчущие и жаждущие, блаженны плачущие, блаженны вы, когда возненавидят вас люди и когда отлучат вас, и будут поносить, и пронесут имя ваше, как безчестное» (Лк. 6, 20-22). Только это знание, эта вера может возвестить мiру радость, именуемую благовестием, Евангелием. Оно не есть одна из истин наряду с другими – это благовесте радости, это сама радость. Для всех без исключения посередине земли распят на Кресте Тот, Кто возвещает эту радость. Он явился в мiр таким, каков Он есть, и принял всю жестокость этого мiра. Потому принять сегодняшний мiр, принять этот наступающий новый год, быть способным сказать: «С Новым годом, с новым счастьем!» могут только христиане. Почему? – потому что Бог в Иисусе Христе не просто даёт нам что-то, он даёт Самого Себя. Самоотдача Бога есть откровение того, что Он есть. И во всём, что Он даёт нам, будь оно сладкое или горькое, Он даёт Самого Себя. Он делает это свободно, даром, превосходящим всякое разумение, – одной Своей любовью. В этой Его самоотдаче и заключается вечное блаженство Бога. Осознаём ли мы, что наша земная жизнь – дар Божий, благодарим ли Бога за всё, что Он даёт нам? И с этим даром земной жизни Он хочет заранее дать нам несравненно большее, – чтобы мы стали участниками Его вечного блаженства. Осознаём ли мы, что эту первозданную радость мы должны так воспринять, чтобы начать строить свою жизнь абсолютно по-новому – так, как Он говорит, – и стать способными передать эту радость другим, сделать других счастливыми. Жизнь – дар и возможность дарить другим, и потому она в основе своей – радость. Только благодаря такому видению можем мы преодолевать страх перед возрастающими страданиями мiра. Христиане не ценят страдания ради самих страданий, они солидарны со всеми, кто старается облегчить их насколько возможно. Но они не останавливаются там, где человек ничего больше не может. Мы знаем, что страдания помогают нам быть достойными нашего призвания, очищают нас, привлекают к нам Божественную благодать. Страдания матери могут вывести её заблудшего сына на истинный путь. Страдания больного раком, если он предаёт себя Богу, могут принести плод вечности не только для этого человека, но и для других людей в самых неожиданных обстоятельствах. Принятое от Бога и Ему приносимое страдание становится причастным щедрости дара Креста Христова, потому что Христос взял на Себя наш грех и значит, самую глубокую причину нашей печали и нашего отчаяния, открыв нам доступ к Своему блаженству, к небесной радости. Он открыл также путь к тому, что апостол Павел называет даром «страдать с Ним». «Ныне радуюсь в страданиях моих за вас, – говорит апостол, – и восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых за Тело Его, которое есть Церковь» (Кол. 1, 24). Так через нас, через наши страдания Господь может передать Свой свет заблудившимся во мраке страстей и житейских попечений, как будто безвозвратно удалившимся от Него людям. Когда высшее счастье, истинная радость даётся нам, христианам, мы становимся ответственными за этот дар. Христиане, как сказано, должны быть светильниками, во тьме горящими. Перед лицом отрицания и отчаяния, безумного самоутверждения и новых идеологических утопий мы должны явить такую верность Кресту Христову, такое сопротивление врагам Божиим, от которого они и их обман силою Креста исчезнут как дым. Среди растерянности и страха наших современников мы, христиане, призываемся жить подлинной жизнью. И передавать им радость, несмотря ни на какой их страх. Радость Рождества Христова, Пасхи Господней посреди страданий нашего народа и всего человечества. Не искусственную, не вымученную, а ту радость, которую предлагает нам Бог. Только радость, это счастье способны изменить человеческие сердца, и значит, самые худшие ситуации в жизни каждого из нас, в нашей стране и в мiре. Никто так глубоко не изменил мiр, как Христос, хотя Его земная жизнь среди людей состояла из обыкновенных для каждодневной жизни отношений с ближними. Он любил детей, больных, отверженных, исключённых из общества. Он любил тех, кто ненавидел его и уготовлял Ему смерть. И Он разделяет эту любовь и эту радость с нами, не колеблясь и не скупясь, со всей Своей щедростью, в полноте. «Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас, пребудьте в любви Моей; если заповеди Мои соблюдете, пребудете в любви Моей. Сие сказал Я вам, да радость Моя пребудет в вас и радость ваша будет совершенной» (Ин. 15,9-11). http://www.pravoslav...u/smi/38018.htm

"Сейчас действительно открываются новые храмы и монастыри, но одновременно в обществе идет беспрецедентная война против того, что проповедует Церковь, против заповедей Божиих. В течение уже многих лет совершается искажение, удушение, рассечение сознания человека, подавляются критерии добра и зла, которые служили нравственным ориентиром для предшествующих поколений. Когда еще и в какой стране было около миллиона или более беспризорных (никто с точностью не может сосчитать) и массовая детская проституция? Чтобы не быть заподозренным в предвзятости, я сослался в этом интервью на цикл передач известного американского публициста Давида Саттера на радио «Свобода», где он дает подробную картину того, что представляет собой криминальный олигархический капитализм в России и как совершается нравственный и физический геноцид народа, который, как он говорит, становится необратимым. Именно в такое время, когда все отнято у народа, посягают устроители кощунств на его святыни. Отнять у народа святое святых — значит не оставить для него ничего святого. Большое значение имеет также общая атмосфера в мире, на фоне которой совершаются эти кощунства. Зло все более возрастает. Верующие знают эту диалектику развития свободного творения: плевелы, не только пшеница, должны созреть до конца, прежде чем наступит жатва. Зло становится все более открытым, потому что сознает свою силу и безнаказанность. Все более организованным — фашизм и коммунизм и в этом смысле были только репетициями. Благодаря современным технологиям, в одно мгновение оно может входить во все дома с любой ложью, с любым непотребством. Но самая главная опасность заключается в отсутствии адекватного сопротивления злу. В отсутствии адекватной реакции на зло, в привычке к нему. Философии «смерти Бога» и «смерти сатаны» были только констатацией того, что человечество начинает терять чувство подлинного добра и чувство зла. Сегодня уничтожение тысяч людей ракетным огнем, демонстрируемое по телевидению, воспринимается слишком многими не более, чем компьютерные игры... Из истории известно, что разврат и кощунство всегда шли вместе. Колдуны и черные маги должны непременно как-то осквернить плоть — или гомосексуализм, или инцест, кровосмешение. Власть «сексуальных меньшинств», власть колдунов сейчас все более утверждается во всем мире. Не миновало это, разумеется, и Россию. Ведь вся мировая власть к «человеку беззакония» должна перейти как бы естественно. Человека, у которого нет основания, веры в Христа Бога, — легко развратить, внутренний инстинкт сохранения себя без труда может быть разрушен, и тогда остаются только попытки оправдания зла. Нет ничего сокровенного, нет ничего постыдного. Главные признаки человека настолько отсутствуют, что его не надо уже убивать. Он и так в полной власти «человекоубийцы от начала»... Главное, что было в нашей истории в XX столетии и что сейчас происходит, — это атеизм и его война против Церкви. Но в обращении «деятелей культуры» в защиту кощунниц возмущает не атеизм, не атеистический гуманизм как таковой. Среди подписантов есть и такие, кто называют себя православными. Есть разные виды атеизма. Есть атеисты на деле, которые думают, что они верят в Бога, но которые отрицают Его существование всеми своими поступками, всей своей жизнью. Этот «практический атеизм» поклоняется миру, власти и деньгам. И есть такие атеисты, которые думают, что они не верят в Бога, но которые на самом деле бессознательно верят в Него. Потому что то, что они отрицают — не Бог, а что-то другое. Они не Бога отрицают, а свое ложное представление о Боге. И есть абсолютные атеисты. Они действительно отрицают существование Бога, в Которого веруют верующие — Бога Творца, Промыслителя, Спасителя и Отца, имя Которого бесконечно выше всякого имени, какое мы можем произнести. Поэтому они вынуждены совершенно изменить свою систему ценностей и уничтожить в себе все, что может напоминать им об отвергнутом имени. Они избирают путь вседозволенности, сознательно выступая против Божественной правды и небесной красоты. Есть атеизм полного отвержения самой идеи Бога, которая замещается пустотой. Самое страшное, что существует сейчас в мире, — это философия пустоты, которая, естественно, заполняется самой страшной чернотой. Такой атеизм может быть поверхностным и, так сказать, эмпирическим. В течение столетий он создает пустоту в центре мира мысли, так что человеческая мысль развивается уже не вокруг идеи Бога, а вокруг пустоты. Такой атеизм еще не ставит своей целью изменить этот мир, единственная его забота — дать возможность человеку жить комфортабельно в эмпирической свободе — то есть делать все, что ему нравится. Однако этот атеизм полного отрицания может быть глубоким и даже мистическим. Так что пустота, которую он создает в центре всего, распространяется повсюду, по всему миру мысли, и опустошает его весь без остатка. И свобода, которую он провозглашает, — абсолютная независимость, род божественной свободы. И человеческое «я» не находит лучшего способа самоутверждения, чем свободное отрицание всего (например, самоубийство Кириллова в «Бесах» Достоевского). Есть такой атеизм, который ведет активную войну против всего, что мы называем Богом. Это скорее антитеизм, чем атеизм. Антитеизм антихриста. Он делает отчаянную, если не сказать героическую, попытку перестроить в соответствии с этим перманентным состоянием войны против Бога весь человеческий мир мысли и всю шкалу духовных ценностей. Этот атеизм обнаруживается в трагическом атеизме Ницше или в атеизме экзистенциализма (Сартр, Камю и т.д.). Особый интерес представляет для нас революционный атеизм диалектического материализма, поскольку ему удалось привести весьма значительное число людей жить по этому новому типу веры и отдаваться беззаветно ей. Этот атеизм — наиболее яркое и беспрецедентное историческое явление. По нашей земле в XX веке прошли бури этого атеизма, требующего от человека жить всей своей глубиной ложной верой безбожия, изменяющего лицо земли. В конце концов, суть атеизма сводится к простому. Дорогая уму атеиста старая плоская шутка, что «научное объяснение мира избавляет от существования Бога», сегодня уже не звучит. Всякая апелляция к науке и все так называемые философские аргументы для атеиста — второстепенная защита, неопределяющий мотив. Пусть они не выдерживают никакой критики, атеист и не держится за них. Почему, ради чего он делает так? Ради акта внутренней свободы, в которую вовлечена вся его личность. Исходный пункт абсолютного атеизма — фундаментальный акт нравственного выбора, свободное самоопределение. То, которое было у падшего денницы и у падших с ним ангелов. Жить как я хочу, ничем не ограничивая себя, пусть это будет разврат, убийство, магия — вот высшая свобода, которая провозглашается сегодня. Современный атеизм, в котором совмещаются одновременно все виды атеизма, уже показывает в полноте, и еще не так покажет, что значит ничем не ограничиваемое зло. И здесь атеизм становится сатанизмом. Что же нам делать, в конце концов, как нам противостоять этому злу? Как раз в тайне атеизма и заключен ответ. В самом жестоком проявлении абсолютного атеизма нужно увидеть по-своему чудесное, безжалостное, мстительное зеркало «практического атеизма» слишком многих верующих, которые лгут своей вере. Как раз поэтому, может быть, Господь попустил все потрясения, все бури, и впереди нас ждут еще большие. Господь все посылает ради нашего блага, и все, что происходит в мире, должно напоминать об этой тайне. Не являемся ли мы «практическими атеистами», вследствие чего и умножается зло? Нет сомнения, что именующие себя православными защитники богохульства в храме Христа Спасителя относятся прежде всего к этому роду атеистов. И беда их в том, что они не видят масштаба и глубины совершившегося преступления. «Деятели культуры» выступают в защиту антикультуры, уготовляющей приход антихриста. В абсолютном атеизме — прежде всего, может быть, — плод осуждения Богом «практического атеизма», отражение гнева Божия по отношению к нашей неверности Ему. Если это так, то единственный способ избавиться от абсолютного атеизма — избавиться от атеизма практического. Кому не ясно, что внешнего, декоративного христианства недостаточно теперь для мира! Вера должна стать реальной верой, практической, живой. Верить в Бога, как говорят святые отцы, должно означать — жить так, что жизнь не была бы возможной ни на один день, если бы Бога не существовало. Да, любящему Бога все содействует во благо. И чем больше скорби, тем большее ждет нас в вечности утешение. Но и земная надежда на Воплотившегося Бога могла бы стать оживотворяющей силой современной истории — в невозможном для человека, но не для Бога, возрождении России." http://www.pravoslavie.ru/smi/54586.htm

Макиавелли и святой Государь Николай II Не каждый знает, что Макиавелли — итальянский политический мыслитель начала XVI века, с его знаменитой книгой «Государь» — сыграл роковую роль в гибели нашего святого Государя Николая II и в уничтожении православной монархии в России. Какова логика этого странного совпадения? Почему до сегодняшнего дня идеи Макиавелли и его последователей продолжают способствовать переориентации всей мировой политики? Перед нами феномен утраты веры в Бога, а потому — грубо искаженное понимание тайны первородного греха. В основании всех его суждений — радикальный пессимизм относительно человеческой природы. Он утверждает, что «благоразумный руководитель государства не должен держаться верности, которой он присягал, когда эта верность идет против его интересов». И объясняет: «Если бы все люди были хорошими, это правило не было бы хорошим правилом, но поскольку они плохие и не хранят по отношению к вам своих обещаний, вы не должны считать себя обязанными хранить свои по отношению к ним». Макиавелли знает, что люди плохие, но он не знает, что их порочность — не радикальна, что эта проказа не может разрушить первоначальное благородство человека, ибо человеческое естество всегда остается добрым по своей сути и в своих глубинных устремлениях. И это лежащее в основании всего добро, соприкасаясь с отдельными проявлениями зла в человеке, как раз и является тайной силой его внутренней борьбы с самим собой и духовного роста. Но горизонт Макиавелли — только земной, его понятия о человеке только плотское, и его грубый практицизм скрывает от него образ Божий в человеке. http://www.pravoslav...u/smi/46600.htm

Я бывала в четырех европейских странах, где исповедуют католицизм, заходила в храмы. Храмы практически пустые и скорее напоминают музеи. Острый дефицит молодых людей, желающих стать священниками (в Словении фотографии таких героев со всей страны умещаются на небольшой "доске почета" при входах в храмы). На мессе я видела только пожилых женщин. Не представляю, каким образом Католическая Церковь будет защищать традиционные ценности при таком положении дел. Р.S. В протестантских храмах вообще пустыня

Вопрос упирается в то, что данная религия считает грехом, и какими средствами призывает с ним бороться. Про католичество есть тема в соответствующем разделе форума. Называя вещи своими именами, это ересь. Святые отцы говорили, что еретики не спасутся. Можно замереть в ужасе от такого утверждения, но дальше - это уже тайна Божия, не все нам дано знать.

«Красота греха» и современная культура http://www.pravoslavie.ru/smi/56422.htm

Грех как норма и первородный грех Новая, самая популярная философия и идеология: не существует никакого греха! Хватит преследовать людей. Пришло время освободить их от чувства вины — идет ли речь о взаимоотношениях полов, о деньгах, о неверности, о лжи, об эгоизме, о сластолюбии, об амбициях, о свободном образе жизни и тысяче других вещей. Давно пора вырваться из стальных пут, связывающих человеческое сознание и не дающих обрести в краткой нашей земной жизни счастье. Необходимо раз и навсегда покончить с мрачными муками совести, от которых среди бела дня гаснет солнце. Современный человек, говорят нам, не хочет больше быть виноватым, и это законно. Он никому ничего не должен — в том смысле, как говорил об этом Фрейд. Он отвергает инстинкт «виноватой совести», он изгоняет из себя этого внутреннего полицейского, который держит его в тюрьме. Эта новая философия имеет глубокие корни. Вся история современной демократии может быть воспринята как постепенная победа личной невиновности над винами прошлого. Чувство «невиновности», независимости и полной открытости — это и есть наше счастье, для которого мы созданы. Попытки отстоять его были во все времена, особенно активно начались они в XVII—XVIII веках. Но с началом третьего тысячелетия они обретают всеохватывающий характер. «Невидимая рука» свободного рынка преобразует эгоизм в добродетель «homo economicus». Падение коммунизма привело к узакониванию материального неравенства и сделало малозначащими социальные протесты. Торжествующий индивидуализм превращается в нравственную норму, принцип «каждый для себя». Идеи долга, верности, хранения слова, и т.д. — становятся условными в «быстро изменяющемся мире». http://www.pravoslavie.ru/smi/37791.htm

«Скажи нам, когда это будет» Какие страшные слова: «охладеет любовь». Это все равно, что сказать: жизнь будет умирать. Это все равно, что сказать «мерзость запустения будет на месте святе». Быть христианином значит быть любящим человеком. Где любовь в мире? В Церкви Христовой. Если в Церкви нет любви, то в мире ее быть не может. Поэтому сегодняшний суд над Церковью, прежде чем Церковь, каждый из нас станет перед Крестом Христовым, заключается в нашем испытании себя, имеем ли мы эту любовь. Разумеется, мы не достигаем того, что говорит нам слово Божие о любви как о союзе совершенства, как о благодати, всегда живущей в сердцах наших. Однако мы не можем жить, не устремляясь к любви. Только благодаря этому мы живы, и благодаря этому жив мир. Если мы перестанем стремиться к любви, то свет, который в мире, то есть Церковь Божия, станет тьмою, и какова будет в мире тьма? http://www.pravoslav...u/smi/58202.htm

Слышала от одного семинариста родом из Орловской области, что у него на родине есть святой источник, который возник то ли в XVIII, то ли в XIX веке. Молния ударила в землю, образовался источник. Уже не помню, как получилось, что местный помещик, раненный на войне, искупался в этом источнике и его раны быстро зажили. Что-то еще, кажется, указывало на его святость. Был почитаемый источник. И сейчас в нем омываются. Но уже устроили там место отдыха, народ рядом после источника водку пьет и шашлыки жарит, купаются там без благоговения, некоторые женщины во время, когда не следует этого делать, мусорят. Недавно рухнула бетонная лестница, ведущая в источник. Считают, что это как предупреждение.

Вот еще тема http://forum.optina.ru/topic/652-%d0%bf%d1%8c%d0%b5%d1%82-%d0%bc%d1%83%d0%b6-%d0%ba%d0%b0%d0%ba-%d0%b1%d0%be%d1%80%d0%be%d1%82%d1%8c%d1%81%d1%8f/

А лечить его не пробовали? Хотя бы на время вывести из запоя.

Наверное, смирение и дает такую силу.

А мне при просмотре первого ролика пришла необычная для меня мысль, что Дева Мария была одним из самых сильных (не физически), если не самым сильным человеком на земле.

Ольга, наверное, ответит, а я подозреваю, что АС - это автостанция.

Подвиг воспитания Вырастить наследников Из множества детей, оканчивающих воскресные школы, в храме мы видим лишь малую часть. И если остальных нет в Церкви, то это не их вина, а наша, потому что мы не смогли раскрыть перед ними глубину и красоту Православия и все наши труды оказались напрасными. Из Докладa Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви, октябрь 2004 года В древности новообращенных христиан крестили в канун праздника св. Пасхи. Сейчас мы крестим людей круглый год; но и сейчас великопостная пора все же остается некоей пробой для молодых христианских душ. Почему дети ходят в церковь? Ясное дело, потому что их водят родители. Год водят, другой водят, десять лет водят. Но сколько это может продолжаться? И в конце концов, по достижении 13-14-15-летнего возраста, наступает момент, когда сын или дочь говорит отцу и матери с той или иной степенью вежливости, дерзости или равнодушия: "Я в церковь не пойду". Или… …Или в начале Великого Поста, когда наши храмы убраны во все черное, когда прихожане молчаливее, службы длинней, а духовенство утомленнее обычного, когда мы читаем Великий Канон и молитву св. Ефрема Сирина с земными поклонами, в церкви появляются юноши и девушки. Как и все остальные, они крестятся, кланяются, зажигают свечи, следят за службой по молитвослову или Постной Триоди; лица их хорошо знакомы - но что-то в них есть странное и непривычное. Сначала и не поймёшь, что именно - а затем осознаёшь, что они в первый раз сами пришли в храм. Их никто не привел. Никто не торопил, не понукал. Никто не уговаривал, не увещевал, не призывал, не указывал. Не пилил, не сверлил, не просил и не умолял. Они пришли потому, что это их храм, их Церковь, потому что Господь зовет их самих - своих наследников по обетованию - на Свою строгую и торжественную службу. Дорогие родители! Какой вариант вам больше подходит: первый или второй? Если первый - можете ни о чем не беспокоиться и дальше не читать: он вам гарантирован. Если же второй - то давайте вместе подумаем о том, как воплотить его в жизнь. -------------------------------------------------------------------------------- Воспитание - штучная работа. Современная школа, конечно, производит впечатление какой-то поточной линии - но даже если это и правда, то здесь дело идет лишь о поверхностном слое молодой души, так сказать, о внешнем виде изделия. А само бесценное изделие - душа человека - формируется родителями и педагогами путем тщательной и корпотливой "ручной подгонки", строго индивидуально. А это значит, что все указания из книг, журнальных статей, проповедей и частных бесед надо воспринимать как совет, но ни в коем случае не как прямое руководство к действию. Неисчислимые беды своим детям причиняют неумные родители, оправдываясь такими фразами, как "Я прочитала в одной книжке, что ребенка не надо наказывать" или "Батюшка сказал, что с детьми надо быть построже". Вероятно, любая из таких рекомендаций имеет свой смысл, свою область применения - но, прежде всего, откуда вы взяли, что это сказано про вашего сына или вашу дочь?? Кому-то необходима уступчивость и мягкость, кто-то другой страдает без твердой, решительной руки… Когда ребенок болеет, мы не хватаем первый попавшийся пузырек с лекарством: "Авось, поможет!" (да и никакое сильнодействующее средство нам не продадут без рецепта врача). Когда же речь заходит о здоровье его души - что еще гораздо важней, чем здоровье тела - мы теряем разсудок и подвергаем ее смертельно опасному бездумному "лечению вслепую". В результате рвутся связи между родителями и детьми, нормальный ребенок превращается в "трудного" подростка, а затем - в озлобленного на весь мир и в первую очередь на своих родителей молодого человека… Итак, когда вы прочтете или услышите, что "каждый мальчик - это будущий защитник отечества" или "в каждой девочке необходимо воспитать будущую мать", задумайтесь, заслуживает ли доверия источник таких требований. Большинству, но не всем юношам предстоит служить в Вооруженных Силах; большинство, но не все девушки станут женами и матерями. Почему это так важно? Почему такие "мелочи" оказались в центре нашего разговора о молодежи в Церкви? Да потому, что категорических требований - нравственных абсолютов - у нас в жизни совсем не много, и когда возникает ложный (или лживый) абсолют, он неизбежно занимает место истинного - и тогда рушится весь строй наших нравственных ценностей. Мы не всегда должны воспитывать в девочках материнские, а мальчиках солдатские качества (уместно, кстати, спросить: почему не отцовские?) - хотя нередко это помогает делу. Но мы всегда, с абсолютным упорством и непреклонной настойчивостью, обязаны воспитывать в наших детях обоего пола качества христианской души. Навыкам стирки пеленок и рукопашного боя, мытью посуды и чистке обуви, алгебере и химии, музыке и рисованию, стилю брюк, юбок и прически отводится в жизни ребенка относительная ценность, а Евангелию - абсолютная. Шеренга персонажей со страниц семейных альбомов, учебников истории и благочестивых периодических изданий почтительно расходится в стороны, чтобы дать место Первому Учителю наших детей - Христу. Только вот знаем ли мы Его сами? Достаточно ли мы с Ним знакомы, чтобы довести Его до сердец наших детей, таких разных, неустойчивых, переменчивых? Не завязло ли наше собственное сердце, - если даже не среди пьянки и тряпок, - то среди этикеток на обертках печенья и пряников вместо Евангелия, "вычитывания" и "выстаивания" вместо общей, искренней молитвы и бесконечных ссор и дрязг вместо подвига деятельной самоотверженной любви? Не изгоняем ли мы Его прочь нашим упрямством и невежеством, не заменяем ли Его присутствие у себя в доме бесчисленными запретами, претензиями, требованиями и указаниями - а потом удивляемся, почему наш дом не похож на Малую Церковь, а наши дети - на христиан?… -------------------------------------------------------------------------------- Одна женщина пыталась оправдать свое безбожие тем, что по ее мнению "в Церкви слишком много запретов". Помимо собственной неосведомленности, она выдала стратегию дьявола, впрочем, и без нее хорошо известную: переложить на Господа плоды своего злого умысла. Насилием над свободной волей человека дьявол не только пугает идущих в Церковь, но и умудряется преградить туда путь юным душам. И насилие это исходит от самых близких людей… Из-за чего? Из-за того, что насилие очень просто: оно куда проще подвига любви, которого требует от нас Господь и ждут от нас наши дети. Дорогие родители, не ищите простых путей: они ведут в тупик. Охладим наш административный зуд; разожжем огонь деятельной любви и растопим ледяное отчуждение в сердцах наших подрастающих детей. "К свободе призваны вы, братья, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу" - напоминает нам апостол. В рабстве вырастить наследников невозможно. Свобода требует от нас отваги и труда - терпения, смирения, внимания к "мелочам", отказа от своих амбиций и желаний, - словом, всего того, о чём мы читаем в Евангелии. Тогда и нашим детям мы сможем передать бесценное наследие Христа. Иеромонах Макарий г. Иваново

http://www.pravmir.ru/yan-amos-komenskij-18-pravil-uspeshnogo-vospitaniya

Оставим на время Церковь, а вот Вы можете самоизолироваться от политики? Р.S. Либо Вам для этого удалось переселиться на другую планету, либо Вам удалось научиться как-то своеобразно смотреть на жизнь.

http://www.foma.ru/ubezhat-ot-pochemuchki.html

Вспомнилось жизнеописание одного святого, который однажды, идя по пустыне, наткнулся на череп. Святой разговаривал с этим черепом, и выяснилось, что череп принадлежал языческому жрецу. Жрец находился на тот момент в аду и рассказал, что под ними, "не знавшими Бога", есть те, которые узнали о Боге (наверное, при жизни, точно сказать не могу), но не приняли проповеди о Нем, не исполняли указанного Им. И святой этот жил уже намного позже евангельских событий.