Вечно в пути (Светлана)

Скорби - зло. Или это наше восприятие? Иоанн Касьян: «И Сам Бог о Себе говорит: «Аз есмь творяй мир и зиждяй злая», и пророк о Нем свидетельствует: «Или будет зло во граде, еже Господь не сотворит?» Священное Писание словом «зло» иногда означает прискорбные случайности не потому, что они в существе своем были зло, но потому, что чувствуются как зло теми, которым на пользу посылаются. Ибо Слово Божие, говоря с людьми, по необходимости говорит человеческими словами и с человеческими чувствами. Как сечение и прижигания спасительны, которые врач благодетельно делает страждущим опасными вередами, почитаются злом от тех, кому приходится выдерживать их, также коню шпоры и погрешающему исправления не сладость. И все дисциплинарные строгости тем, кои проходят курс образования кажутся горькими. Как говорит апостол: «Всякое наказание в настоящее время не мнится радости бытии, но печаль». Таким образом, слово «зло» полагается иногда в значении прискорбных случайностей, как в следующем изречении: «И раскаялся Бог о зле, иже глаголаше сотворити им, и не сотвори», и еще: «Яко милостив Ты еси, Господи, щедр, долготерпелив и многомилостив, и каяся о злобах человеческих». То есть, о прискорбных лишениях и бедствиях, которые вынужден бывает наводить на нас за грехи наши. Об них другой пророк, зная, как они полезны для некоторых, не из враждебного к ним чувства, но по желанию им спасения так молился: «Приложи им зла, Господи, приложи зла славным земли». И Сам Господь говорит: «Се Азм наведу на тя злая, то есть скорби и разорения которыми будучи в настоящее время спасительно наказан, вынужден будешь, наконец, обратиться и поспешить ко Мне, Которого в дни счастья своего забывал». Почему мы не можем признать их существенным злом, когда они многим служат во благо и ведут их к восприятию вечных радостей. Итак, возвратимся к предложенному вопросу: все, считающееся обычно злом, причиняемое нам врагами или иным каким образом нас поражающее, не должно быть почитаемо нами злом, но нечем средним. Тогда оно не будет уже таково, каким почитает его нанесший его в яростном духе, а таково, каким восчувствует его претерпевший его». Иоанн Касьян разбирает разные сюжеты Священного Писания, в которых наведение того или иного зла обычно в Священном Писании приписывается Богу, и он говорит, что это не является сущностным злом, а только действие, которое воспринимается как зло с точки зрения человека. И Писание, таким образом, как бы дает оценку и людям, потому что люди и скорби воспринимают как зло, а это неправильно. И получается, что люди, которые скорби, страдания, извне приходящие, как тут говорит Иоанн Касьян, прискорбные обстоятельства, когда люди воспринимают их как зло, это свидетельствует о том, что они неправильно видят мир. Во всех этих цитатах, которые процитировал Иоанн Касьян, прискорбные ситуации, скорби, наводимые Богом, называются злом, потому что они воспринимаются таковыми человеком. А, раз человек их таковыми воспринимает, значит, он не знает, что зло в нем самом. И, если он не знает, что зло в нем самом, значит, он еще не знает Бога. Он не прикоснулся к Нему. Он не знает ни себя, ни Бога, поэтому тайны своего сердца он не ведает. Он не знает, что он источник греха, он не знает, что он источник зла, он единственный источник зла. И в этом смысле великая тьма, которая охватит человечество в конце времен, это именно эта тьма. Люди будут стенать от всех бедствий, находящих на вселенную, стенать в беспредельном горе, отчаянии оттого, что сделать ничего нельзя, хотя, даже с точки зрения Священного Писания, все эти бедствия будут лишь наказанием для того, чтобы человек от этой скорби обратился бы к Богу. В Апокалипсисе есть такой сюжет, когда в последние времена придут Енох и Илия, и будут великими знамениями, вполне соответствующими по размаху и уровню мощи, так скажем, тем чудесам, которые будет творить Антихрист, но эти чудеса будут только мучить людей. Потому что они воспринимают это только как усиление скорби, хотя это Бог протягивает им руку, настолько они уйдут во тьму, настолько они неспособны видеть в скорбных обстоятельствах Бога, что, чем больнее и тяжелее им будет, тем больше будет их ненависть к Богу, а не наоборот. Уже во времена Иоанна Касьяна, хотя это были, с нашей точки зрения, удивительные времена, золотой век христианства, уже тогда это вполне очевидно проявлялось как антихристианская позиция, когда человек начинал видеть в любой скорби зло, просто зло, и человека, доставляющего ему скорбь, он начинал мнить злодеем и ненавидел его – это уже тогда воспринималось как антихристианство, как позиция нехристианина. Как позиция человека, отступившего от веры, как позиция человека, который потерял благодать Божью. Иоанн Касьян пишет об этом именно потому, что уже тогда люди впадали в это состояние, в эту как бы прелесть, думая, что человек, причиняющий им скорбь, причиняет им зло. Что, раз он причиняет им зло, он есть носитель зла. А, раз он носитель зла, я буду его ненавидеть. И таким образом человек сознательно отступал от Христа и от христианства. И сейчас это, естественно, в больших масштабах, но суть этой проблемы с годами становилась все болезненнее, острее и, в конце концов, стало просто больным кровоточащим местом на теле человечества. И мешала людям не только жить, она категорически мешала принять Церковь. И, тем самым, это неприятие Церкви, утверждающей именно такое отношение к скорби, не как к злу, а как именно к трудности, которая посылается нам для чего-то Богом, и потому не есть зло, и любой злой человек есть орудие в руках Божьих. Неслучайно люди, встречающие такую позицию, начинали ненавидеть Церковь и уходили из нее. Становились не только человеконенавистниками, становились богоненавистниками. Уходили в революцию, в мятеж, в бунт, в безумие, куда угодно. Например, Иван Карамазов сошел с ума. Кто-то совершал убийства в тех же романах Достоевского, кто-то потом стал совершать революции. И все это люди, которые начали именно с того, что они поверили, что любое приходящее извне нечто скорбное есть зло, и причиняющий мне эту скорбь есть злодей. И я должен его ненавидеть, если он не хочет измениться, я должен его ненавидеть, я должен его уничтожить. И, уничтожая такого человека, я мню себя уничтожителем зла. Так совершаются революции, на этом основании они и происходят. Как борьба со злом, точнее, как борьба со злодеями. Именно поэтому любая революция, любое желание уничтожить злодея заканчивается большим злом в мире, большей кровью, большим насилием, большей жестокостью. Всегда так было, всегда так будет, пока, в конце концов, этот мир в попытке уничтожить всех злодеев и навести везде порядок не сделает своим царем и богом исчадие зла. Это закономерно, но в том-то и беда, что люди, вставшие на это путь, они уже не воспринимают того, о чем свидетельствует Церковь, они считают, что они правы, заведомо правы, потому что они борются со злом. А, в сущности, они в этот самый момент и становятся носителями зла, потому что они отделили себя от Бога, они присвоили себе суд, они считают себя мерилом правды, критерием различения добра и зла, они считают себя вправе решать судьбу другого человека, а, самое главное, они отделили себя от Бога. И, стало быть, внутри них нет Бога, там смерть, темнота, и они становятся носителями зла.

"Веруем, что такой зародыш не Творцом при сотворении человека вложен в естество наше, а привнесен после сотворения – силою падения прародителей наших, которые, преступив заповедь, повредили и расстроили естество наше, которое расстроенным и поврежденным передали и потомству своему, то есть всему роду человеческому. Так оно перешло и к нам с вами и служит причиной того смятения и той беспорядочности внутри нас, от которых происходят все беспорядки и вне, в частной жизни каждого лица, семейной и общественной жизни. Почему эта беспорядочность, хотя получается нами в зародыше вместе с рождением, но не природна нам, не принадлежит к природе человеческой, не так существенна в ней, чтоб без нее человек был уже не человек, а, напротив, без нее-то человек и бывает настоящим человеком. Она есть болезнь наша, и только по устранении ее мы можем являться здравыми в таком виде, в каком следует нам быть по естеству, как оно вышло из рук Творца. Припоминаю ваше желание стать на уровне достоинства человеческого. Уврачуйте в себе болезнь означенную – и станете такими. Запомните, что внутреннее наше смятение и беспорядочность прирождены нам, но не природны, не состоят в природе нашей как существенная часть ее, а втеснились между природными частями и их расстраивают и в собственной каждой части деятельности, и в их взаимных отношениях. Если б это природно было, то не производило бы своим присутствием страдания и муки, какие мы от этого испытываем. Что природно, то радость жизни составляет, а что противно природе, то ее томит и мучит. ... Что такое сделалось с нами вследствие преступления прародительского?! Природа наша осталась та же, части и силы естества нашего остались те же, с теми же законами и требованиями. Но не туда направилось наше сознание со свободою, чрез что возмутили взаимное соотношение наших частей и сил и, нарушив их первообразный строй, внесли расстройство в общую деятельность и жизнь человека, породив из себя особый класс разрушительных сил – страсти, не естественные нам, но возымевшие такую власть, что всеми силами нашими ворочают, как им угодно. Вот как все это случилось. Бог создал человека для блаженства, и именно в Нем, чрез живое с Ним общение. Для сего вдунул в лицо его дыхание Своей жизни, что есть дух, как уже поминалось. Существенное свойство духа – сознание и свобода, а существенные движения его суть исповедание Бога, Творца, Промыслителя и Воздаятеля, с чувством полной от Него зависимости, что все выражается в любительном к Богу воззревании, непрестанном к Нему внимании и благоговейном пред Ним страхе с желанием творить всегда угодное пред Ним по указанию законоположницы – совести – и с отрешением от всего, чтоб Единого Бога вкушать и Им Единым жить и услаждаться. Человеку даны в духе сознание и свобода, но не затем, чтоб он зазнался и своевольничал, а затем, чтоб, сознав, что все имеет от Бога, и для того, чтоб жить в Боге, все свободно и сознательно направлял к сей единой цели. Когда он так бывает настроен, то в Боге пребывает и Бог в нем пребывает. Бог, пребывающий в человеке, дает духу его силу властвовать над душою и телом, а далее и над всем, что вне его. Таково и было первоначальное состояние человека. Бог являлся прародителям и подтвердил все сие Своим Божественным словом, наказав им Его Единого знать, Ему Единому служить, в воле Его Единого ходить. Чтоб они не запутались в соображениях, как все это выполнять, Он дал им небольшую заповедь: не вкушать плодов от одного дерева, названного Им древом познания добра и зла. Так и начали жить наши прародители и блаженствовали в раю. Позавидовал им падший прежде того по гордости дух и сбил их с пути, наустив их преступить данную им небольшую заповедь тем, что обольстительно представил, будто со вкушением от запрещенного плода они вкусят такого блага, которого без того и вообразить не могут, – станут как боги. Они поверили – и вкусили. Дело вкушения, может быть, и не велико, но худо, что поверили, не зная кому. Может быть, и это не так бы было важно, если б не те страшно преступные мысли и чувства к Богу, какие, как яд, влил в них злой дух. Он наговорил им, что Бог запретил им вкушать от древа затем, чтоб и они не сделались богами. Этому поверили. Но поверив так, они не могли не принять хульных о Боге помышлений, будто Он завидует им и неблагожелательно к ним относится, а приняв такие помышления, не могли миновать и некоторых недобрых к Нему чувств и своевольных решений: так мы же сами возьмем то, до чего Ты не хочешь допустить нас. «Так вот Он какой, – засело у них в сердце о Боге, – а мы думали, что Он такой благой. Ну, так мы сами себя устроим наперекор Ему». Вот эти-то мысли и чувства были страшно преступны! Они-то и означают явное отступление от Бога и враждебное восстание против Него. У них внутри то же произошло, что приписывается злому духу: "Выше облак... поставлю престол мой... и буду подобен Вышнему» (Ис. 14, 13–14), – и это не как летучая мысль, а как враждебное решение. Так сознание зазналось и свобода воссвоевольничала, приняв на себя устроение своей участи. Отпадение от Бога совершилось полное с отвращением некиим и враждебным восстанием против. За это и Бог отступил от таких преступников – и живой союз прерван. Бог везде есть и все содержит, но внутрь свободных тварей входит, когда они Ему себя предают. Когда же в себе самих заключаются, тогда Он не нарушает их самовластия, но, храня их и содержа, внутрь не входит. Так и прародители наши оставлены одни. Если б покаялись поскорее, может быть, Бог возвратился бы к ним, но они упорничали, и при явных обличениях ни Адам, ни Ева не сознались, что виноваты. Последовал суд и наказание изгнанием из рая. Тут опомнились, но уже было поздно. Надо было нести наложенное наказание, а за ними – и всему роду нашему. Благодарение Всемилостивому Богу, что Он хоть отступил от нас, но не бросил, устроив предивный способ к воссоединению нас с Собою. Но это я зашел немного далеко. Нам надо внимание свое остановить на том, что произошло внутри человека. Вот что! Дух был властен над душою и телом, потому что состоял в живом общении с Богом и от Него получал Божескую силу. Когда пресеклось живое общение с Богом, пресекся приток и Божеской силы. Дух, себе оставленный, не мог уже быть властителем души и тела, но был увлечен и сам завладен ими. Над человеком возобладала душевность, а чрез душевность – телесность, и стал он душевен и плотян. Дух хоть тот же, но без власти. Он заявляет свое существование то страхом Божиим, то тревогами совести, то недовольством ничем тварным, но его предъявлений не берут во внимание, а принимают только к сведению, всю заботу обращая на устроение своего быта здешнего, к чему и назначена душа, – и быта более вещественного, потому что здешняя жизнь посредствуется телом и что все телесное осязательнее и кажется нужнее. Когда произошло такое низвращение порядка в соотношениях частей естества нашего, человек не мог уже видеть вещи в настоящем виде, не мог держать в должном порядке свои потребности, желания и чувства. Они пришли в смятение, и беспорядочность стала характеристической их чертой. Но это недоброе, конечно, состояние было бы еще сносно, если б не страсти, – а то страсти превзошли и тиранят человека. Смотрите, как рассерчавшего бьет гнев, как лихорадка. Как завистливого источила зависть, что посинел бедный. Как опечаленного иссушила скорбь, что он – кости и кожа. Таковы и все страсти. Вошли же они вместе с самостию. Как только произнеслось внутри праотца: «Так я сам», так самость внедрилась в него – сей яд и сие семя сатанинское. Из нее потом развилось все полчище страстей: гордость, зависть, ненависть, скорбь, уныние, любоимание и чувственность – со всеми их многочисленными и многообразными порождениями. Расплодившись внутри, они еще более возмущают и без них смятенное там состояние. Так вот в чем болезнь. Дух зазнался и засвоевольничал. За это потерял власть и подпал под владычество души и тела и всего внешнего. Отсюда смятение душевно-телесных потребностей и желаний, и особенно, их безмерность. Эту безмерность сообщает им от себя дух, ими порабощенный. Сами по себе эти потребности мерны и не бурливы. То, что они меры не имеют и бурлят, – это оттого, что дух бушует в них, ибо у него по природе энергия безграничная. Отсюда обжорство, пьянство, копление денег... и прочее многое, чему меры не думает давать человек. Но главная болезнь – страсти, пришлые тираны." " Так что же вы придумали в ответ на то, что нужно, чтоб все в нас поставить в прежний, первоначальный чин? Что бы вы там ни придумали, я продолжаю свое. Как скатились мы под гору – обратно тому надо и восходить опять на гору. Как зашла болезнь – противоположно тому действуя, можно изгнать ее. Отпали от Бога – надобно воссоединиться с Ним. Отпали, усомнившись в слове Бога, – надо восставить полную веру сему слову. Потеряв веру Богу и в Бога, приняли мы пагубное решение: «Так я сам», – надо уничтожить это «я сам». Когда образовалось это пагубное «я сам», дух наш потерял свойственную ему силу властвовать над душою и телом и, напротив, сам подпал под иго рабства им – надо восстановить сию власть духа. Когда власть духа пресеклась, потребности души и тела разбрелись в разные стороны и в желаниях наших произошло смятение – надо все эти потребности опять привести к единству и установить в их чине взаимоподчинение. Вместе с пагубным «я сам» втеснилась в круг жизни нашей стая страстей, подобно диким зверям, терзающих нас, – надо изгнать сии страсти. Видите, сколько надо. Уже по одному множеству и важности сего надобного можете заключить, что самим нам не сладить с этим, единственно, однако ж, надобным для нас делом. Особенно же нельзя надеяться самим уладить это главнейшее наше дело, потому что первый пункт в нем, не установив которого за другие и браться нечего, – именно, воссоединение с Богом, – никак не может состоять в нашей власти. Мы можем желать его и искать, но устроить его – дело не наших рук. Кто может втесниться в область Божию или сам проложить дорогу к Нему? Кто силен взять у Бога что желает, тем паче понудить Бога быть в нас, чтоб и мы были в Нем, и особенно после того, как все это было уже дано нам, но презрено, и лицо Божие умалено недоверием, и власть Его попрана самоволием? Говоришь: покаюсь – и каюсь. Но не твое дело поставлять условия. Может и покаяние идти в дело, но когда Сам Бог его постановит и согласится принимать. А само по себе что оно?! Ушибся и больно – что тут?! Так, воссоединение с Богом не в нашей власти: и условия его, и образ совершения его, и все сюда относящееся не в наших руках. Между тем, вот как оно важно, что совершишь воссоединение – все прочее пойдет уже само собою. Тотчас возьмет силу дух, подчинит себе душу и тело, упорядочит потребности и желания и выгонит страсти. Но ему-то самому как состояться? Речь эту я веду к тому, чтоб дать вам разуметь, что нечего нам ломать своей головы над тем, как воссоединиться с Богом. Сколько ни ломай, ничего не придумаешь; а скорее, если Богу угодно было установить закон и порядок сего воссоединения, поспеши приять его полною верою и воспользоваться им с теплой благодарностью. И благодарение человеколюбивому Богу! Все уже для того совершено, установлено и растолковано. Принимай и пользуйся. Не буду излагать вам, как все сие совершено, скажу главное: для восстановления духа нашего и воссоединения его с Богом необходимо, чтобы Дух Божий нисходил в него и оживлял его. Чтобы открыть путь нисхождению Духа Божия, снисшел, воплотился, пострадал, умер на Кресте, воскрес и вознесся Единородный Сын Божий. В таком отношении поставляет дело Свое к Святому Духу Сам Сын Божий, когда, объявив ученикам Своим о Своем отхождении ко Отцу и возбудив тем в них скорбь, говорил в утешение им: «Аз истину вам глаголю: уне есть вам, да Аз иду: аще бо не иду Аз, Утешитель не приидет к вам» (Ин. 16,7). И еще прежде святой евангелист Иоанн Богослов, объясняя слова Господа: «веруяй в Мя... реки от чрева его истекут воды живы», присовокупил: «Сие же рече о Дусе, Егоже хотяху приимати верующии во имя Его: не убо бе Дух Святый, яко Иисус не у бе прославлен» (Ин. 7, 38–39). Надлежало прославиться Сыну Божию, смирившему Себя в воплощении и страдании, чтобы пришел и пребыл с верующими в Него Дух Святый. Он пришел и стал пребывать, и пребывание Его в верующих так неотложно, что другой апостол с изумлением вопрошал у них: «Не весте ли, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас» (1Кор. 3,16). Так вот вам и все дело. Сын Божий воплотился, пострадал плотию, умер на Кресте, воскрес, вознесся на Небеса и послал от Отца Духа Святаго, Который, приемлем бывая верующими в Сына, исполняет в них то, о чем молился сей Сын: «Якоже Ты, Отче, во Мне и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут» (Ин. 17, 21). Как же Он совершает сие? Сочетавается с духом тех, кои веруют в Сына Божия, и, оживляя его, воссоединяет его с Богом. Сие именуется новым рождением от Бога, которое верующих делает чадами Божиими по благодати, как говорит святой Иоанн евангелист: «Елицы... прияша Его, даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя Его, иже не от крове... но от Бога родишася» (Ин. 1, 12–13). И стало законом духовной жизни о Христе Иисусе: «аще кто не родится водою и Духом, не может внити во Царствие Божие... ибо только рожденное от Духа дух есть» (Ин. 3, 5–6)."

"Ведь до сих пор никто еще не определил, что есть счастие или кто воистину счастлив. Я так понимаю, что счастлив тот, кто чувствует себя счастливым. Так вот этого и желаю вам, желая счастия! Желаю, чтоб вы всегда чувствовали себя счастливою. Отчего и как? Об этом у людей столько разных понятий и вкусов, что не разберешь. Я же потихоньку вам скажу, что пока вы не в духе живете, не ждите счастия. Душевная и телесная жизнь, при благоприятном течении, дают что-то похожее будто на счастие, но это бывает мимолетный призрак счастия, скоро исчезающий. К тому же при них та бурливая среда, между душою и телом образующаяся и страстными помыслами, желаниями и чувствами возметаемая, всегда бывает сильна, а при ней, по причине яда страстей, возможно только опьянение, забывающее страдание, как бывает и от опиума, но не отсутствие страданий и болей сердца. Боли сердца составляют неотъемлемую принадлежность той жизни. Дух же витает за пределами всех треволнений и туда уносит живущего в нем и, давая ему вкушать свои блага, всегда пребывающие, делает его истинно и прочно счастливым. Что же? Тем и кончить благожелания? Нет, думаю, что этого мало. Если б жизнь наша кончалась этой жизнью, то, конечно, достаточно было бы сказать: будьте здоровы и счастливы. Но как она не кончается так, а продолжается и за гробом и там только является решительной жизнью, то для полноты благожеланий не могу не пожелать вам, чтоб вы сподобились и там быть блаженною. Буди же вам и там быть блаженною. Я этого от всей души и паче всего вам желаю и молю усердно Господа, да проведет Он вас безбедно путем настоящей жизни и после нее вселит в Царство Свое всеблаженное. ... Дотолковались мы с вами, что у человека есть три, а с промежуточными – пять ярусов жизни: духовный, душевный и телесный; что каждый из них дает свою сумму потребностей, естественных и свойственных человеку; что сии потребности не все одного достоинства, но одни выше, другие ниже, и что соразмерное удовлетворение их дает человеку покой. Духовные потребности выше всех, и когда они удовлетворяются, то другие хоть и не будут удовлетворяемы, покой бывает; а когда они не удовлетворяются, то, будь все другие удовлетворяемы богато, покоя не бывает. Почему удовлетворение их и называется «единым... на потребу» (Лк. 10, 42). Когда удовлетворяются духовные потребности, то они научают человека поставлять в согласие с ними удовлетворение и прочих потребностей, так что ни то, чем удовлетворяется душа, ни то, чем удовлетворяется тело, не противоречит духовной жизни, а ей пособствует – и в человеке водворяется полная гармония всех движений и обнаружений его жизни: гармония мыслей, чувств, желаний, предприятий, отношений, наслаждений. И се – рай! Напротив, когда дух не удовлетворяется и сие «единое... на потребу» забыто, тогда все другие потребности разбегаются в разные стороны и каждая требует своего, и как их куча, то голоса их, как шум на базаре, оглушают бедного человека, и он мечется как угорелый то туда, то сюда за удовлетворением их. Но покоя никогда не имеет, потому что, когда одна удовлетворяется, другие не довольствуются тем и, не считая себя чем-либо ниже той, которая почтена удовлетворением, настойчиво требуют своего, как у матери, когда она накормит одного ребенка, другие пять кричат. Оттого внутри у такого шум, гам, разволока во все стороны и во всем беспорядочность. Тут же зарождается и та бурливая полоса, о коей была особая речь, и еще больше возмущает и обеспорядочивает все внутреннее. Такой ничем не доволен, всегда в туге, то, утомившись, стоит, выпучив глаза и недоумевая, что бы начать, то кружится и кружится. И се есть суета и крушение духа! Вот откуда и рождается вопрос: так как же быть-то? Как сделать, чтоб духовная сторона была в нас преобладающей и, заправляя всем, вносила строй в жизнь нашу? Скажу вам наперед, что этому вопросу не было бы места, если б жизнь, свойственная нам, развивалась как следует. Ибо и телесные с душевными потребности так же естественны нам, как и духовные, и удовлетворение им само по себе не может вносить беспорядка и смятения в жизнь, как и удовлетворение духовным. Развивайся они все в строе и естественном взаимоподчинении – и жизнь человеческая текла бы прелесть как хорошо. Посадите семечко, поливайте, держите в должной теплоте – оно даст росток, ствол, лист и, наконец, цвет прелестный. Так было бы и с человеком. Раскрывайся он в естественном чине – будет всегда выходить прекрасный человек. Отчего же это мы ни себя, ни других не видим прекрасными? Отчего жизнь наша покривляется? Припомните, что с вами было после того, как вы окунулись немножко в тот омут, или ту бурливую жизнь. Ведь у вас внутри сильное произошло смятение. Повторись это несколько раз – и вы, если не примете предосторожностей, вплететесь в тот же водоворот, и пойдет у вас жизнь, которая есть суета и крушение духа. Так нельзя ли нашей беспорядочности объяснять тем, что есть беспорядочные люди: мы увлекаемся ими и усвояем себе их беспорядочность? Вы вот только теперь начали подвергаться влиянию этой беспорядочности, воспитание же ваше прошло под упорядочивающими влияниями благочестивого семейства вашего и ваших родных. А другие, у которых семья и родство живут бурливо и смятенно, с мальства усвояют эту смятенность и в ней вырастают. Так вот, может быть, и причина, от которой покривляется наша жизнь, – от естественного течения, но в нее входит неестественное смятение? Нет, этим дело не объясняется, потому что остается и еще вопрос: а в этот круг людей как зашло смятение? Откуда оно в семействах и в обществе? Вовне человек бывает таков, каков внутри. Беспорядочность в семейство и общество вошла изнутри человека. Не будь его внутри, не было бы его и вовне. Теперь внешнее отдает обратно внутреннему то, что от него получило. И опять вопрос: внутрь-то же откуда оно зашло? И еще скажу: внешнее бурление воздействует внутрь и там себя воспроизводит, потому что зародыш его и предрасположение к нему есть уже внутри. Вы тогда были смятены и покоя не находили. Отчего? Вы умолчали, а я не сказал вам, потому что было не время. А теперь скажу. В те два дня, пустившись в бурливую жизнь, вы увлекались, сердце ваше сочувствовало если не всему, то многому. От этих сочувствий бурление и смятение возникли и в вас. Пришедши в себя, вы увидели в себе новость. Совесть доложила вам, что эта новость – дело ваше, и дело недолжное, и начала вас за это казнить. Повинуясь сему голосу, вы тогда все хорошо обсудили и верно оценили ту жизнь. После сего, если вам еще придется попасть в эту сумятицу и вы, как не раз уже говорил я, будете держать сердце свое вдали, не давая ему воли, когда оно начнет рваться на сочувствия, – то вы не будете испытывать испытанного томления. Но это я поминаю мимоходом. Речь же моя о том, откуда у вас, живших доселе в других порядках, это сочувствие к тому беспорядочному. Извольте разобрать и найдете, что оно у вас и прежде было внутри, но было скрыто, а теперь вышло наружу. Внешние влияния не дают ничего нового, а только возбуждают то, что уже есть внутри. Скажу вам пример. Я видел прокаженных. Дети их рождаются хорошенькими и растут совсем здоровыми. Но приходит время, проказа проявляется и у них, и они начинают быть, как и родители их и как все другие прокаженные. Откуда она? Вышла извнутрь! А туда откуда попала? Получена вместе с рождением. Из сего вам немудрено будет сделать такое наведение, что если мы видим внутри себя беспорядочность и смятение – мыслей, чувств, желаний, начинаний, дел – и кружимся в них, то это потому, что зародыш всего этого внесен в естество наше и что этот зародыш беспорядочности, раскрываясь вместе с раскрытием наших сил и потребностей, вносит в них смятение и делает, таким образом, всю нашу жизнь смятенной и бурливой. Извольте теперь рассудить, откуда этот зародыш. Говорю: извольте рассудить об этом, потому что иначе не сможем мы найти удовлетворительного ответа на несколько уже раз повторенный вопрос: как же быть? Кто хочет успешно врачевать болезнь, должен доискаться причины ее. Без того лечение не может иметь правильного течения и успеха. Так вот о чем теперь надо потолковать."

"Давайте теперь с вами сведем счеты или сделаем выводы из всего наговоренного. Видите, сколько у нас сторон или, лучше, степеней жизни! Есть сторона и степень жизни духовная, есть духовно-душевная, есть собственно душевная, есть душевно-телесная (кажется, я не оттенил ее как следует – сюда принадлежат наблюдения с воображением и памятью, желания из потребностей тела и чувства телесных состояний и впечатлений), есть телесная. Пять ярусов, но лицо человека одно, и это одно лицо живет то одной, то другой, то третьей жизнью и, судя по тому, какой жизнью живет, получает особый характер, отражающийся и в его воззрениях, и в его правилах, и в его чувствах, то есть оно бывает или духовным – с духовными воззрениями, правилами и чувствами, или душевным – с душевными понятиями, правилами и чувствами, или плотским – с плотскими мыслями, делами и чувствами (серединных состояний – душевно-духовного и душевно-телесного – не беру в счет, чтоб не дробиться слишком.) Не то сие означает, чтоб, когда человек бывает духовен, душевность и телесность не имели уже в нем места, – но то, что тогда духовность у него бывает господствующей, подчиняя себе и проникая собою душевность и телесность; равно не то, чтоб, когда человек бывает душевен, его духовность и телесность не существовали более, – но то, что тогда душевность бывает господствующей, всем заправляет и всему дает свой тон и самую духовность облекает покровом душевности; также не то, чтоб, когда человек бывает плотян, его духовность и душевность исчезли, – но то, что тогда все у него оплотеняется и духовность и душевность плотяны бывают, подчинены плоти и ею попраны и в рабстве у нее содержимы. Так как, на какой бы степени ни находился человек, другие стороны его жизни остаются присущими в нем, то ни на одной степени он не бывает закабален так, чтобы уж и высвободиться не мог из сей кабалы, но всегда имеет возможность переходить с одной степени на другую, ослабив одну сторону своей жизни и усилив другую. Так и духовный человек может ниспасть в душевность и телесность, и плотяный – подняться до духовности, когда тот возлюбит душевное и плотское, а этот взыщет духовного. Человек всегда свободен. Свобода дана ему вместе с самосознанием и вместе с ним составляет существо духа и норму человечности. Погасите самосознание и свободу – вы погасите дух, и человек стал не человек. Но утверждая, что человек имеет свободу двигаться вверх и вниз по степеням жизни своей, я не утверждаю вместе с сим, что ему одинаково легко и удобно двигаться, сверху ли вниз идет он или снизу вверх, или что эти движения могут совершаться в нем так же быстро и часто, как переходы из одной комнаты в другую, бывающие по нескольку раз в день. Я хотел этим только сказать, что человек, себя сознающий и свободный, есть виновник своего состояния внутреннего и что если он, попав в такое состояние, которое одобрить нельзя, остается в нем, то сам виноват в том и ответен пред Богом и людьми. Всякая из показанных степеней, или проявлений, нашей жизни натуральна в нас и, следовательно, не может быть неодобряема сама по себе. Не натурально и, следовательно, само по себе не одобрительно то состояние, в котором мысли блуждают, парят и бурлят, желания непостоянствуют, возбуждаемы будучи страстями – не натуральными нам, а пришлыми, – и чувства сердца волнуются и мятутся по причине сих же страстей. Я нарочно оттенял эти неестественности внутри нас, говоря о душевной жизни, чтоб остановить на них ваше внимание. Нарочно и теперь поминаю об этом, чтоб тоже заставить вас получше вникнуть в это дело и отнестись к нему по его достоинству. Блуждание помыслов, непостоянство желаний страстных и тревоги сердца непрестанно беспокоят нас, не давая ни одного дела сделать как должно и всегда почти сбивая нас с пути. Это болезнь хотя всеобщая и повсюдная, но не естественная, а нажитая нами произвольно. Враг знает, сколько она подручна ему, и, покушаясь искусить кого, прежде всего старается столкнуть его в этот омут, именно: сначала вводит в поток помыслов, под ними потом зажигает страстные пожелания, а этими взволновывает сердце. Кто доведен до этого, у того искушение созрело. Если не опомнится – падает и, падши, увлекается в водоворот бурливых движений помыслов, пожеланий и чувств, иногда ненадолго, иногда надолго, а нередко и навсегда. Та жизнь, частичку которой, помните, вы испытали, вся проходит в этом водовороте и бывает, судя по кружкам, где бурливее, где потише, где поскромнее, где нараспашку – во всей своей наготе и срамоте. Но и помимо этого редко кто бывает свободен от тех бурлений внутри. Нет-нет – и прорвется. От блужданий же мыслей и представлений, не знаю, есть ли кто свободный. Так вот эту болезнь нашу извольте заметить (да вы уж ее и заметили отчасти, жалуясь на неудержимость мыслей) – и, заметив, взяться за труд врачевания. Всяко не выпускайте из мысли, что внутри вас постоянно присуще нечто недоброе, что всегда готово сбить вас с должного и направить на недолжное. Что касается до душевности и телесности, то они сами по себе, как замечено уже, безгрешны как естественные нам; но человек, сформировавшийся по душевности или, еще хуже, по плотяности, не безгрешен. Он виновен в том, что дал в себе господство тому, что не предназначено к господству и должно занимать подчиненное положение. И выходит, что, хотя душевность естественна, быть душевным человеку неестественно; так же и плотяность естественна, но быть плотяным человеку неестественно. Погрешность здесь в исключительном преобладании того, что должно стоять в подчинении. Но когда у кого господствует духовность, тогда, хоть это будет его исключительным характером и настроением, он не погрешает, во-первых, потому, что духовность есть норма человеческой жизни и что, следовательно, бывая духовным, он есть настоящий человек, между тем как душевный и плотяный человек не есть настоящий человек; а, во-вторых, потому, что, как ни будь кто духовен, он не может не давать должного душевности и плотяности, только держит их не жирно и в подчинении духу. Пусть не широка у него душевность (в научных познаниях, искусствах и делах прочих) и крепко стеснена плотяность – все он настоящий, полный человек. А душевный (многознающий, искусник, делец), а тем паче плотяный, – не есть настоящий человек, как бы красным не являлся он вовне. Он – безголов. Отсюда простой человек, Бога боящийся, выше многообразованного и элегантного, но не имеющего в целях своих и стремлениях угождения Богу. По сему же судите и о произведениях литературы и искусств. Произведения, в коих все плотяно, из рук вон нехороши; но и те, в коих господствует душевность, не отвечают своему назначению, хотя они выше плотяных. Таков суд только о тех произведениях, кои чужды духовных элементов; те же, кои прямо относятся враждебно о всем духовном, то есть о Боге и вещах Божественных, – прямо суть вражеские внушения и терпимы быть не должны. Из сего вы видите, что по естественному назначению человек должен жить в духе, духу подчинять и духом проникать все душевное, а тем паче телесное, а за ними – и все свое внешнее, то есть жизнь семейную и общественную. Се – норма!" https://azbyka.ru/otechnik/Feofan_Zatvornik/chto-est-dukhovnaja-zhizn-i-kak-na-nee-nastroitsja/

Замечательные объяснения Святителя Феофана Затворника: Затем вы задаете мне вопрос: «Вы заключили: вот вам душа и душевная жизнь. Но у вас не все указано, что бывает в душе. Ни о добродетелях, ни о благочестии – ни слова. А я вижу, что в нашей семье, у родных и у многих знакомых они на первом месте не в слове только, но и в деле. Как же об них не упомянуто?» ... Не дело души заниматься теми предметами. На то есть дух, а душа вся обращена исключительно на устроение нашего временного быта – земного. И познания ее все строятся только на основании того, что дает опыт, и деятельность ее обращена на удовлетворение потребностей временной жизни и чувства ее порождаются и держатся только из ее состояний и положений видимых. Что выше сего, то не ее дело. Хоть и бывает в ней нечто выше сказанного, но то гостьи суть, заходящие к ней из другой, высшей области – именно, области духа. Что же это за дух? Это та сила, которую вдохнул Бог в лицо человека, завершая сотворение его. Все роды существ наземных изводила по повелению Божию земля. Из земли изошла и всякая душа живых тварей. Душа человеческая, хотя и сходна с душою животных в низшей своей части, но в высшей она несравненно превосходнее ее. Что она является такою в человеке, это зависит от сочетания ее с духом. Дух, вдохнутый Богом, сочетавшись с нею, столько возвысил ее над всякою нечеловеческой душой. Вот почему внутри себя мы замечаем кроме того, что видится у животных, и то, что свойственно душе человека одуховленной, а выше еще – то, что свойственно собственно духу. Дух, как сила, от Бога исшедшая, ведает Бога, ищет Бога и в Нем одном находит покой. Некиим духовным сокровенным чутьем удостоверяясь в своем исхождении от Бога, он чувствует свою полную от Него зависимость и сознает себя обязанным всячески угождать Ему и жить только для Него и Им. Более осязательные проявления сих движений жизни духа суть следующие. 1. Страх Божий. Все люди, на каких бы они степенях развития ни стояли, знают, что есть верховное существо, Бог, Который все сотворил, все содержит и всем управляет, что и они во всем от Него зависят и Ему угождать должны, что Он есть Судия и Мздовоздаятель всякому по делам его. Таков естественный символ веры, в духе написанный. Исповедуя его, дух благоговеинствует пред Богом и исполнен страха Божия. 2. Совесть. Сознавая себя обязанным угождать Богу, дух не знал бы, как удовлетворить сей обязанности, если бы не руководила его в сем совесть. Сообщив духу частичку Своего всеведения в указанном естественном символе веры, Бог начертал в нем и требования Своей святости, правды и благости, поручив ему же самому наблюдать за исполнением их и судить себя в исправности или неисправности. Сия сторона духа и есть совесть, которая указывает, что право и что не право, что угодно Богу и что не угодно, что должно и чего не должно делать; указав, властно понуждает исполнить то, а потом за исполнение награждает утешением, а за неисполнение наказывает угрызением. Совесть есть законодатель, блюститель закона, судия и воздаятель. Она есть естественные скрижали завета Божия, простирающегося на всех людей. И видим у всех людей вместе со страхом Божиим и действия совести. 3. Жажда Бога. Она выражается во всеобщем стремлении ко всесовершенному благу и яснее видна тоже во всеобщем недовольстве ничем тварным. Что означает это недовольство? То, что ничто тварное удовлетворить духа нашего не может. От Бога исшедши, Бога он ищет, Его вкусить желает и, в живом с Ним пребывая союзе и сочетании, в Нем успокаивается. Когда достигает сего, покоен бывает, а пока не достигнет, покоя иметь не может. Сколько бы ни имел кто тварных вещей и благ, все ему мало. И все, как и вы уже замечали, ищут и ищут. Ищут и находят, но, нашедши, бросают и снова начинают искать, чтоб и то, нашедши, также бросить. Так без конца. Это значит, что не того и не там ищут, что и где искать следует. Не осязательно ли это показывает, что в нас есть сила, от земли и земного влекущая нас горе́ – к Небесному?" "Принимаюсь за то, что было прервано, – именно, что привзошло в душу вследствие соединения ее с духом, «иже от Бога» (1Кор. 2, 12). От этого вся душа преобразилась и из животной, какова она по природе, стала человеческой, с теми силами и действиями, какие указаны выше. Но не об этом теперь речь. Пребывая такой, как описано, она обнаруживает сверх того высшие стремления и восходит на одну степень выше, являясь душою одуховленною. Такие одуховления души видны во всех сторонах ее жизни – мысленной, деятельной и чувствующей. В мысленной части от действия духа является в душе стремление к идеальности. Собственно, душевная мысленность вся опирается на опыте и наблюдении. Из того, что узнается сим путем раздробленно и без связи, она строит обобщения, делает наведения и добывает, таким образом, основные положения об известном круге вещей. На этом бы и стоять ей. Между тем, она никогда не бывает этим довольна, но стремится выше, ища определить значение каждого круга вещей в общей совокупности творений. Например, что есть человек – это познается посредством наблюдений над ним, обобщений и наведений. Но, не довольствуясь этим, мы задаемся вопросом: «Что значит человек в общей совокупности творений?» Доискиваясь этого, иной решит: он есть возглавление и венец тварей; иной: он есть жрец – в той мысли, что голоса всех тварей, хвалящих Бога бессознательно, он собирает и возносит хвалу Всевышнему Творцу разумной песнию. Такого рода мысли и о всяком другом роде тварей и о всей их совокупности порождать имеет позыв душа. И порождает. Отвечают ли они делу или нет, это другой вопрос, но несомненно, что она имеет позыв искать их, ищет и порождает. Это и есть стремление к идеальности, ибо значение вещи есть ее идея. Это стремление обще всем. И те, которые не дают цены никаким познаниям, кроме опытных, – и они не могут удержаться от того, чтоб не поидеальничать против воли, сами не замечая того. Языком отвергают идеи, а на деле их строят. Догадки, какие они принимают и без которых ни один круг познаний не обходится, суть низший класс идей. Образ воззрения идеальный есть метафизика и настоящая философия, которые как были всегда, так всегда и будут в области познаний человеческих. Дух, всегда нам присущий как существенная сила, сам Бога созерцая яко Творца и Промыслителя, и душу манит в ту невидимую и беспредельную область. Может быть, духу, по его богоподобию, предназначено было и все вещи созерцать в Боге, и он созерцал бы, если б не падение. Но всячески и теперь тому, кто хочет созерцать все сущее идеально, следует исходить от Бога или от того символа, который Богом написан в духе. Мыслители, которые не так делают, уже по тому самому не суть философы. Не веря идеям, построеваемым душою на основании внушений духа, они несправедливо поступают, когда не верят тому, что составляет содержание духа, ибо то есть человеческое произведение, а это – Божеское. В деятельной части от действия духа является желание и производство бескорыстных дел или добродетелей, или даже выше – стремление стать добродетельной. Собственно, дело души в этой ее части (воле) есть устроение временного быта человека, да благо будет ему. Исполняя это назначение, она все делает по тому убеждению, что делаемое или приятно, или полезно, или нужно для устрояемого ею быта. Между тем, она этим не довольствуется, но выходит из этого круга и совершает дела и начинания совсем не потому, что они нужны, полезны и приятны, но потому, что они хороши, добры и справедливы, стремясь к ним со всею ревностью, несмотря на то, что они ничего не дают для временного быта и даже неблагоприятны ему и ведены бывают на счет его. У иного такие стремления проявляются с такой силой, что он жертвует для них всем своим бытом, чтоб жить отрешенно от него. Проявления такого рода стремлений повсюдны, даже и вне христианства. Откуда они? Из духа. В совести начертана норма святой – доброй и праведной – жизни. Получив ведение о ней чрез сочетание с духом, душа увлекается ее незримой красотой и величием и решается ввести ее в круг своих дел и своей жизни, преобразуя и ее по ее требованиям. И все сочувствуют такого рода стремлениям, хотя не все всецело предаются им, но ни одного нет человека, который бы по временам не посвящал своих трудов и своего достояния на дела в таком духе. В чувствующей части от действия духа является в душе стремление и любовь к красоте, или, как обычно говорят, к изящному. Собственное дело сей части в душе – воспринимать чувством благоприятные или неблагоприятные свои состояния и воздействия совне по мерке удовлетворения или неудовлетворения душевно-телесных потребностей. Но видим в кругу чувств вместе с этими корыстными – назовем так – чувствами ряд чувств бескорыстных, возникающих совсем помимо удовлетворения или неудовлетворения потребностей, – чувств от услаждения красотой. Глаз не хочется оторвать от цветка и слуха отвратить от пения, потому только, что то и другое прекрасно. Всякий упорядочивает и украшает свое жилище так или так, потому что так красивее. Идем в прогулку и избираем место для того по тому одному, что оно прекрасно. Выше всего этого – наслаждение, доставляемое картинами живописи, произведениями ваяния, музыкой и пением, а и этого всего выше – наслаждение творениями поэтическими. Изящные произведения искусства услаждают не одной красотой внешней формы, но, особенно, красотой внутреннего содержания, красотой умно-созерцаемой, идеальной. Откуда такие явления в душе? Это гостьи из другой области, из области духа. Дух, Бога ведающий, естественно постигает красоту Божию и ею единою ищет наслаждаться. Хотя не может он определенно указать, что она есть, но, сокровенно нося в себе предначертание ее, определенно указывает, что она не есть, выражая сие показание тем, что не довольствуется ничем тварным. Красоту Божию созерцать, вкушать и ею наслаждаться есть потребность духа, есть его жизнь и жизнь райская. Получив ведение о ней чрез сочетание с духом, и душа увлекается вслед ее и, постигая ее своим душевным образом, то в радости бросается на то, что в ее круге представляется ей отражением ее (дилетанты), то сама придумывает и производит вещи, в которых чает отразить ее, как она ей представилась (художники и артисты). Вот откуда эти гостьи – сладостные, отрешенные от всего чувственного чувства, возвышающие душу от духа и одуховляющие ее! Замечу, что из искусственных произведений я отношу к сему классу только те, которых содержанием служит божественная красота незримых божественных вещей, а не те, которые хоть и красивы, но представляют тот же обычный душевно-телесный быт или те же наземные вещи, которые составляют всегдашнюю обстановку того быта. Не красивости только ищет душа, духом водимая, но выражения в прекрасных формах невидимого прекрасного мира, куда манит ее своим воздействием дух."

Спасибо за объяснение.

Простите, не поняла, что такое первое, а что второе.

Отец A Lost Sheep, а можно ли понимать "радость во Христе", исходя из книги Феофана Затворника "Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться", как общение человеческого духа с Богом, как указано в книге? "Дух, как сила, от Бога исшедшая, ведает Бога, ищет Бога и в Нем одном находит покой. Некиим духовным сокровенным чутьем удостоверяясь в своем исхождении от Бога, он чувствует свою полную от Него зависимость и сознает себя обязанным всячески угождать Ему и жить только для Него и Им".

Кто виноват в наших скорбях Марк Подвижник. «Терпеть скорби и не обвинять сторонних людей в своих бедствиях сторонних людей есть истинное ведение». Терпение случающихся обстоятельств. Как говорит Пимен великий, тот, кто на всяком месте обвиняет себя, тот везде устоит. Очень глубокая, очень спасительная мысль. Не обвинять нигде ни в чем никого. Чтобы со мной ни случилось – в этом виноват я сам. Терпение скорбей с такой мыслью, что я виноват во всем сам, оно приобщает человека, действительно, к ведению, к истинному ведению, как говорит здесь Марк Подвижник, т.е., подлинному знанию. Человек, который не винит в произошедших с ним скорбях другого человека, первое, что он делает, он, действительно, осмысливает все происходящее с ним с точки зрения веры в промысел Божий. Ведь человек, который обвиняет другого, он, тем самым, не верит в промысел Божий. Он считает, что человек сам по себе, по своей злой воле сумел причинить мне зло. Значит, на самом деле, никакого промысла нет, Бог спит, Бог отвернулся, Бог не видит, Ему нет до меня, по крайней мере, а может, вообще ни до кого, нет никакого дела. Человек не видит Бога за событиями в жизни людей. Раз он не видит Бога, живущего и созидающего мир людей, значит, он, на самом деле, и не знает Бога. Т.е. он совершенно в слепоте пребывает. Если Господь говорит: «Я с вами до скончания века», если Он говорит, что даже птицы, попавшие в силки, попадают туда по воле Господа, и даже такой пустяк не может совершиться без Его воли, а человек не верит в это, то, стало быть, он не верит в силу, в мощь и в благость Божью, он не верит в промысел – значит, он Бога не знает. У него сердце погрузилось в забвение, он забыл сильного, милующего, щедрого Бога и не видит Его в повседневной своей жизни. Во-вторых, такой человек, который обвиняет во всем других людей, не знает Священного Писания. А раз он не знает Священного Писания, то он и не живет словом Божьим. Т.е., не питает себя словом Божьим и поэтому он умирает, потому что слово Божье есть пища для человека, и если он не питается словом Божьим, душа его умерла. И это неведение, это незнание, это обвинение других в собственных бедах и обрушивание вины за мою жизнь на других людей говорит о том, что душа умирает или умерла совсем, ибо слово Божье давно не вкушала. Слово Божье говорит, что каждый верующий должен принимать скорби, посылаемые ему промыслом Божьим, потому что он назвался Христовым. Апостол Павел, например, пишет, что мы для того и призваны в этот мир, чтобы терпеть несправедливые обвинения, переносить несправедливо обрушивающиеся на нас скорби. Это и есть делание нашей жизни. Т.е., несправедливость других людей есть закон нормальной жизни христианина. Христос так делал, и христианину надлежит это же пережить. Как Христос говорит: «гнали Меня, будут гнать и вас», ненавидели Меня, будут ненавидеть и вас, злословили Меня, будут злословить и вас, ибо Я в вас живу. И ненависть, обрушенная на Меня, будет продолжать обрушиваться и на вас. Чего же удивляться человеку. Но все это он должен переносить с миром и понимать, что все это попущено для того, чтобы он исполнил то дело, которое должен исполнить. Кроме того, в Священном Писании написано, что за каждого обижающего человека, даже если человек виноват был бы в моей скорби, я должен не его обвинять, а за него молиться. Если бы даже человек виноват был действительно в моей скорби, то я должен был бы его за это простить, ибо такова заповедь Божья, я должен любить всех. Но человек этого просто не знает, в его памяти слова Божьи не поднимаются, поэтому это говорит о том, что он их не знает. Он не живет этими словами, и поэтому душа его омертвела и ожесточилась настолько, что он и обвиняет в своих бедах других людей, и находит в этом основание их не любить, а то еще и каким-то образом им отомстить: обидой, злобой, гневом или еще чем-то подобным. И в-третьих, человек, который обвиняет во всех своих бедах других людей, этот человек не знает самого себя. Он не знает, не помнит своих грехов, он не сознает своей вины вчера сделанной, сегодня сделанной, пятнадцать лет назад сделанной, в детстве сделанной. Т.е., он совершенно себя не знает, он себя не помнит, он себя перед лицом Бога не обретает. Ибо всяких человек, который обретает себя перед лицом Бога, обретает себя как кающегося грешника, ищущего помилования, ищущего исцеления. Человек, постоянно помнящий о своих грехах, несомненно сознает, что он, действительно, заслуживает и гораздо худшего, чем то, что с ним происходит. Но понятно, что в наше время, мало того, что человек и так-то всегда склонен забывать о своих грехах, так ему еще и твердят о том, что он должен как можно скорее позабыть все эти грехи, чтобы не мучить себя понапрасну. Чего же удивляться, что когда с нами случаются скорби, мы сознаем, что мы их вполне себе не заслужили. Стало быть, мы должны, сознавая полную незаслуженность того трудного периода, в который мы живем, мы должны выбрать две реальности: либо в этом виновата какая-то злая сила, либо в этом виноват Бог, который несправедлив ко мне. Слава Богу, люди как-то не решаются подумать, что Бог в отношении к ним несправедлив, многие не решаются так подумать, остается человеку, чтобы продолжать мыслить в той парадигме идей, которая в его голове, ему остается обвинять в этом злые силы – бесов или злых людей. Пусть это не злые люди, но их направили против меня злые бесы, я должен с ними бороться, я не должен как-то покоряться, смиряться или молиться за них. Это неприемлемо. А все потому, что человек забыл об очищении прежних прегрешений, он давно не стоит перед Богом как кающийся, плачущий человек, а из-за этого все прежде упомянутое для человека делается невозможным. Как говорит апостол Петр, и с этого начинается его послание, если в вас нет любви, братолюбия, упования, надежды, кротости и т.д., то причина только одна – вы забыли об очищении прежних грехов. Но у нас и знания Писания тоже оставляют желать лучшего, поэтому идея о том, что о грехах нужно как можно быстрее забыть, становится все популярнее и популярнее. И человеку, главное, удобнее так жить. Поэтому способности перенесения скорбей у нас становится все меньше и меньше. Возможности принять скорби с верой, упованием и терпением у нас становится все меньше и меньше. Скорбей-то меньше не становится, естественно, их только больше становится, потому что нету мира в людях. Оттого, что мы не можем переносить скорби, как должны, с терпением, молитвой и упованием, мы становимся все более раздражительными, все злобнее, гневнее, унылее, печальнее, именно потому, что мы не хотим принять их как лекарство, как врачество, как то необходимое условие, которое способствует очищению моей души, потому что, претерпевая скорбь, я покоряюсь Богу. Не то, что эта скорбь искупает мои грехи – нет, конечно, они давно искуплены. Эта скорбь очищает мою душу. Повинуясь скорби, как действию промысла Божьего, я повинную свою душу Богу, я творю послушание. А любой грех совершенный, прежний, был всегда проявлением непокорности Богу и непослушания Ему.

Есть еще важный аспект: "Что сейчас читают люди? Они сейчас читают интернет: что пишет один человек в интернете, что другой, что третий. Каждый выбирает по своему вкусу, по своим мировоззренческим предпосылкам, по своим идеям и идеалам. Они живут этим. Но это – ложь. Человек питает себя ложью. В данном случае не важно, он может прочитать статью про ужасы пандемии, может прочитать, что пандемии никакой нет. Но и то, и другое – ложь. Не потому, что оно формально не соответствует каким-то фактическим данным. Оно по существу – ложь. Например, когда сатана говорит свое слово, он не говорит его абсолютно неправильно. Он лишь примешивает к нему какую-то неправду. Но лживость этому слову придает то, что говорит ее враг, говорит ее сатана. Он говорит ее без Бога. Ни тот, кто пишет про ужасы пандемии, ни тот, кто пишет про то, что ее нет, ни тот, кто пишет про чипизацию, ни тот, кто пишет, что это все ерунда и надо ее спокойно принять – никто их них не пишет с упованием на Бога. Никто не пишет и не говорит это как слова Божьи. Нигде там Христос со слов не звучит. А если это ни Христовы слова, если ни с верой во Христа они сказаны, если ни от Священного Писания они идут, то они лживы. Совершенно не важно, насколько они соответствуют фактическим вещам. Например, пишут в интернете, что через какое-то время будут всем делать вакцинацию. Принимать или не принимать? Абсолютно лживый, ложный вопрос. Почему? Проблематика абсолютно лживая, ложная. Абсолютно в разрез со всем Священным Писанием. Почему? «Довлеет дневи Его забота» (довольно для каждого дня Его заботы). Всякая попытка разрешить проблему, которой сегодня нет, есть ложь, потому что она – не сегодняшняя проблема. Ты пытаешься решить проблему, которая перед тобой еще не стоит, тебя только ей пугают. Но никто не знает, что будет в завтрашний день. Может, ты завтра умрешь и тебе ни эту проблему надо решать, а проблему: на что тебя хоронить надо будет. А ты все последние дни думал о том, как спастись от возможной проблемы, до которой ты не доживешь. Или, когда какая-то вакцинация, и в это время случится так, что у тебя умрет ребенок, и тебе надо совершенно не эту проблему решать. Ставили далеко идущие проблемы, задачи, но пришла революция или Великая Отечественная война и все перевернулось. И те проблемы, которые люди ставили, стали не актуальными. Так же и пандемия: не важно правильно или неправильно, но все, что с ней связанно, перечеркнуло наши планы на лето. Господь и говорит: «Каждому дню довольно его заботы; не заботься о завтрашнем дне, ибо завтрашний день сам о себе позаботится». А если мы вопреки этой прямой фразе Господа решаем, что будет когда-то там, даже не зная, доживем ли мы до этого «там», и будет ли это «там», и будет ли там то, чего мы боимся, - то мы, таким образом, поступаем против веры, против Христа. Поэтому всякие подобные рассуждения лживы по существу. Но человек этого не замечает, потому что он не живет Писанием. Он погружается в поток информации, которая, в любом случае, ложная, потому что тот, кто это пишет, и тот, кто это читает, уже доверяют этой информации, а не слову Божьему. Поэтому, чтобы выйти из этого потока информации, очень важно взять за основу слово Божие, читать его. Когда мы погружаемся в информационные потоки, то становимся частью этого мира, становимся частью информации. Мы не проверили насколько это соответствует Писанию. Мы живем в этом потоке, а в результате – вера наша теряется. Вера крепнет, когда мы исполняем заповеди Божьи. Когда я нарушаю заповеди, я отпадаю от Христа хотя бы тем, что я не верю в Него. Для меня господином становится не Бог, а человек, придумавший какую-то информацию и заставляющий меня ее принять. Слово Божие говорит: «не бойтесь». «Не бойтесь» – много-много раз говорится в Священном Писании Нового Завета. Не бойтесь. Но мы боимся. Значит, мы уже против. И этот процесс очень важный. Вы даже не представляете, на сколько для молитвы важно, чтобы вы не боялись того, что вокруг вас. Чтобы молитва пошла, нужна вера, что Бог меня защищает. И тут же у вас вспыхивает страх, ведь вы сегодня полтора часа читали в интернете про ужасы, которые вас ждут через полгода. Этот страх вспыхивает и похищает вашу молитву. Вы начинаете бояться уже не Бога, вы начинаете бояться тех ужасов, которыми вас напугали. И у вас начинается мысленная брань. Это разрушает всю молитву. Вы понимаете, что надо собрать ум. Как вы это сделаете, если вы не читали сегодня жития святых, вы не читали сегодня рассказы про Авраама, про Давида, про Самсона или каких-нибудь еще праведников Ветхого и Нового Завета? Вы читали интернет. Где ваш ум найдет опору на то, чтобы верить? Он изнемогает. Ему не хватает примеров. В голову лезут факты: "Все, точно, все – конец; молиться нельзя, ужас". И молитва рассыпается. Вы садитесь в депрессии, вы унылые, вы печальные. А молитва не идет, ведь для того, чтобы она пошла, вам надо мысленно преодолеть всю ту информацию, все те мысленные образы, которые возникли при чтении этих статей в интернете. А чтобы преодолеть, нужно противопоставить другие образы или молитву – прямое взывание к Богу. То есть, вам приходится с этим бороться. Допустим, вы побороли и преодолели. Помолились. Дальше что? Если вы помолились, вы понимаете со всей очевидностью, что больше этого читать нельзя. Если вы снова после этого берете и читаете эти статьи, то вы сами разрушаете свою молитву, и второй раз у вас уже не получится помолиться. Вы сами берете тот яд, который отравит вашу молитву. Вы должны постоянно на молитве собирать себя и отрекаться от тех новостей, которые услышали, ибо они – ложь. А предстояние Богу – есть предстояние в истине. «Истинные поклонники будут поклоняться Мне в духе и истине». Это значит, что в момент молитвы вся ложь из вашего сознания и из вашего сердца должны уйти, иначе, вы не сможете стоять перед Богом. В том и состоит удивительное врачевство молитвы, что когда умеющий молиться человек встает на молитву и начинает молиться, он вдруг осознает, что у него нет молитвы, нет Бога. И он пытается понять: "Что не так? Где я лгу? Где я солгал в мыслях, в чувствах? Что я сделал не так?" Он мысленно обращается не к Богу, а обращается на себя. Он начинает рефлексировать: что сделано не так? Где ошибка? И поскольку времени прошло еще немного, и человек следит за своими отношениями с Богом, то он быстро понимает, что с ним не так, и начинает плакать об этом. И только омыв слезами эту ложь, он может дальше молиться Богу. А если человек сутками сидел, смотрел, следил, напряженно всматривался в эти информационные потоки, купался в них своим умом, забыв о Боге, забыв о Священном Писании – он не может молиться. Ум не способен, он расслаблен. Он весь растекся по разным помыслам, по разным чувствам, ощущениям, и собрать его, чтобы помолиться, очень трудно. Необходимо сохранять свой разум. Нам невозможно начать молитву, пока мы не решим эту проблему. Надо сначала отказаться от потоков лжи, от всех, без исключения, информационных потоков, от всех. Выйти из потоков этого мира, отречься от мира – как и начинается наша христианская жизнь – и погрузиться в Писание. Когда проходит какое-то время, ты понимаешь, что те вещи, которые кажутся актуальными сейчас, с годами теряют свою актуальность. Отношения с Богом актуальны всегда. То время, которое потеряно из-за того, что ты не был с Богом, потом невозможно восполнить. Когда мы отвергаем информационные потоки – этого мало. Наш ум не выносит праздности. Он должен погрузиться в Священное Писание с вниманием так, чтобы действительно изучать, вникать, записывать, если не в записной книжке, то на скрижалях своего сердца. Всякую заповедь он должен применять к современной действительности: как ее можно исполнить. И постепенно мы очистимся от лжи, и дух наш утвердится в истине. Мы постепенно будем очищать, выравнивать свое сердце, ведь сказано, что непрестанное, не какое-то формальное на один час , а непрестанное изучение Писания – свет для души. Только так мы можем действительно во всяком месте понимать, что нам нужно делать." Иерей Константин Корепанов https://vk.com/wall-156269624_208

Картина Павла Рыженко "ВЫБОР ВЕРЫ". В III веке Святой Георгий во всем блеске и могуществе своей власти камида, то есть приближенного к императору полководца, делает свой нравственный выбор. Его окружает возбужденная толпа – старые воины, юные, ищущие правду молодые люди, сам император и его приближенные. Друг предает и отправляет своего начальника на казнь. Император, перепоручавший Георгию важнейшие дела, — теперь палач. Только Императрица устремляется за страдальцем. Стоящий перед крестом Великий Святой мученик, недавний язычник, чувствует, что душа его сделала выбор. Вот она Истина – Крест Христов никого не оставляет безучастным. Так было в III веке. Так есть и теперь. Рано или поздно каждый должен сделать свой выбор. Георгия Победоносца все знают изображенным на коне, поражающим дракона. Прославлен в лике святых он, наверное, за то, что стал мучеником за веру.

Вспоминается "сеанс черной магии с полным ее разоблачением". Которые хотели разоблачений, их получили там. Там хотели разоблачений, а тут - товарищеского суда. Состоялось. Ну, это из разряда, "сегодня мы многому научились")

В чем смысл скорбных обстоятельств нашей жизни Разговор о втором способе борьбы дьявола против человека Исаак Сирин заканчивает такими словами: «призывай непрестанно Бога, плачь пред благодатью Его, сокрушайся и трудись, пока не пошлет тебе помощника. Ибо, если однажды увидишь близ себя Спасающего тебя, не будешь уже побежден сопротивляющимся тебе врагом твоим.» Очень интересная мысль, но обычно она выпадает из нашего умного созерцания, из нашего представления о том, что мы делаем. Человек верующий и что-то делающий за ради Христа не воспринимает какие-то трудности на этом пути. Он более или менее приемлет, что у него будет скорбь. Но, когда он думает об этой скорби, естественно, сокрушается, содрогается от представления об этой скорби, но он думает, что скорбь будет некая внешняя. И он к ней готов, по крайней мере, он на нее настраивается. Какие-то там трудности будут физические, может, болезни будут, социальные какие-то скорби. Любой христианин знает, что какие-то страдания надо потерпеть. Но представления об этих страданиях у него весьма поверхностные. Потому что сам-то он человек обыкновенный, мирской, и он знает, что в этом мире является страданиями. И эти страдания он представляет себе, и такие страдания он примерно ожидает. И они, конечно, могут быть, но они-то ведь общие для всего человечества. Все болеют: верующие, неверующие, уповающие, неуповающие, хорошие, плохие. У всех умирают дети, они болеют, у всех умирают родители, они заболевают. Не только же верующие христиане ухаживают за своими больными родителями, но и неверующие тоже ухаживают за своими больными родителями. И тоже так же страдают, тоже так же переживают, это, в общем-то, человеческая скорбь. Точно так же кому-то снижают зарплату, кого-то выгоняют с работы, кого-то переводят на другую работу. Такие скорби мы ждем, но это не те скорби. Они будут, конечно, в жизни человека, но они общие для всего человечества. Любой их переживает. Причем, очень часто отношение к подобного рода скорбям у неверующих людей более правильное, более человечное, более мужественно они принимают эти удары судьбы. Например, заболел человек онкологией. Это горе для любого человека. Надо переносить это. Это не значит, что этой болезнью ты как-то ставишься в особые условия, или еще что-то. Огромное количество неверующих людей заболевают раком, умирают в две-три недели или мучаются по пять-семь лет с этой болезнью. Как-то ее переживают, что-то делают. Ну, бывает это, это не специфически христианская вещь, как и все остальное. А вот, собственно, те скорби, которые и ждут христианина, к этим скорбям человек не готов. Он о них пока не имеет никакого представления, он не знает, что его ждет. И поэтому, когда с ним эти скорби случаются, он как бы становится застигнутым врасплох, он не ожидал это. И вот эти виды скорби, по большому счету, это две, условно говоря, две, потому что все это одна скорбь. Одна, но она каждым человеком опознается, переживается как-то особым образом. Во-первых, это когда человек ожидает помощи Божьей, а она не приходит. Или, когда он ожидает, что Бог всегда будет его любить и ему помогать, а вдруг Он перестает это делать. Но, в сущности, это одно и то же искушение, когда он разочаровывается, разочаровывается в том, что Бог всегда с ним. От этого искушения человек-христианин ни один не застрахован, потому что с любым это случается, но именно это выбивает нас из колеи. Скажем, та же онкология. Человек неверующий живет, ему сказали, что у него рак. Он знает, что люди регулярно умирают от рака. Он понимает это, и он или впадает в депрессию, уныние, отчаяние оттого, что ему жить хочется, а такая беда, или говорит: «Ну что, бывает. Сколько мне там осталось, надо дожить нормально жизнь». И живет. Плохо ли, хорошо, но он по-человечески принимает это известие. А у верующего человека не так. Для него свидетельство о том, что он заболел онкологией воспринимается: «Как так? А Бог, он же должен мне помочь! Он же должен меня вылечить, Он же не должен был допустить, чтобы я заболел раком». Хотя там все святые двадцатого века, и прославленные, и непрославленные умирали от рака. Но для него это все равно, даже если он знает это, ему странно: «Ну как, ну почему, ну, не должно же было быть такого. Я ж Тебе служу, я ж Тебе, там, что-то делаю для Тебя, я, собственно, надеюсь на Тебя, что Ты мне вот этим самым раком не дашь заболеть». У него возникает разочарование. «Как, я надеялся, что я от этого защищен, и вдруг это со мной случается. Как так?» И так любое горе. Т.е. любой человек переносит скорбь просто как некое объективное обстоятельство, и только для верующего христианина это объективное обстоятельство сразу отображается на его отношении с Богом: «Ты почему это допустил?» Он думает не о событии, которое с ним произошло, а о том, почему Бог это сделал, почему Он его оставил. Почему у него ограбили дом, почему его понизили в должности. «Как, я же Тебе молюсь, почему Ты это сделал?» И он сразу впадает в некое такое разочарованное состояние. Но, поскольку скорби как-то написаны на жизни человека, и христианин это знает, он как-то более или менее с этим постепенно примиряется. Чаще хуже, чем лучше, но как-то примиряется. А с другой стороны, т.е. второй способ этого искушения, он хуже, когда человек, например, думает, что он должен быть другим. Он думает, что в нем не должны быть страсти какие-то, он думает, что он должен по-иному выглядеть как христианин. Он думает, что он должен молиться, что Бог должен как-то на молитве ему отвечать, что он должен как-то почувствовать бытие Бога в своей жизни. А этого всего нет, и он читает, например, Исаака Сирина, вырвал одно слово из контекста: «однажды ты увидишь близ себя Спасающего тебя» - «А я не вижу, я Его не чувствую, я не переживаю. А говорится, что это есть. Значит, что-то не то. Или, может, я, на самом деле, как-то не так понимаю». И вот человек переживает за это, страдает оттого, что он не может почувствовать того, что он должен почувствовать, пережить то, что он должен пережить. Не чувствует отвечающего ему на молитве Бога, не чувствует, что Бог помогает ему в борьбе со страстями. Хочет не судить – вроде старается, а ничего не получается, хочет всех простить – вроде старается, а ничего не получается. Хочет всех любить – старается, а ничего не получается. «Ну, что такое? Я всеми силами хочу стать лучше, а лучше не получается. В общем это можно назвать как разочарование. Т.е. мы-то, приступая работать Богу, надеялись, что сейчас мы будем особенными людьми, и Бог особенно будет нам помогать. И, если скорби будут, то Он как-то сразу поможет или защитит, а, может, их вообще не будет. Если я приду к Богу служить, значит, я изменюсь сразу и стану совсем другим. И буду иначе чувствовать, иначе говорить, иначе переживать все, иначе делать, иначе жить, а ничего этого не происходит. Я проходил в церковь пять лет, вроде, какие-то были моменты, когда искренне молился, я искренне постился, казалось, даже со слезами причащался. Но, честно посмотрев на свою жизнь, я могу сказать, что за пять лет со мной ничего не произошло. Каким я был, таким остался. Ничего не видел, ничего не пережил, ничего не понял, те же страсти, те же грехи, та же самая исповедь и те же самые неразрешимые трудности, объективные социально-бытовые сложности. И это у всех такая беда. Потому что человек, приступающий работать Богу, он не понимает одной вещи, которую понимали или умели понимать и рассказывать в прежние эпохи. Теперь мы как бы лишены этого, нам об этом не говорит, а когда говорят, мы их все равно не слушаем, не понимаем, мы с их точкой зрения не согласны. Она не откладывается у нас. Иногда нужно решить какие-то старые проблемы, надо исповедать старые грехи, надо примириться с тебя опечалившими. Но в целом решение всех наших проблем укладывается в одну парадигму: надо молиться. И человек говорит: «Так ведь я молюсь, но ничего не происходит». Что значит, когда человек говорит: я молюсь? Что он предполагает: я беру акафист и читаю его…И, прочитав весь акафист, не разу не сказали, о чем просите. Надо же попросить о том, не акафист читать, а попросить. Ты же, прочитав акафист, не попросил о том, о чем болит твое сердце. А что говорит здесь Исаак Сирин: «призывай непрестанно Бога, плачь пред благодатью Его, сокрушайся и трудись, пока не пошлет тебе помощника». Т.е, предполагается ситуация, что человек стал молиться (за сына). Сколько он должен молиться? Пока ничего не произойдет. До тех пор пока. Т.е., это усилие молитвенное, не вычитывание чего-то, а молитвенное усилие молитвенное должно продолжаться до тех пор, пока ты не поймешь, что тебя услышали. А услышали – это когда что-то произошло. А мы до этого не дотянули, мы говорим: «Я молюсь, а ничего не происходит». Во-первых, ты молишься без этого усилия, а во-вторых, просто еще не наступило пока. И Христос говорит: «Просите, и вам будет дано». Он не сказал: просите два дня. Несомненно будет дано, только вы просите. И вы не можете перестать просить, пока не получите просимое. Это усилие наше и предполагает этот момент перегорания – вот это большая скорбь. Вот это самое тяжелое на начальном этапе жизни христианина. Я не говорю о тех, которые только читают акафист, у них проблема с сыном, а не с Богом, они ее не ощущают. Они все в переживаниях с сыном, а проблема не в сыне, проблема в Боге. Если бы проблемы с сыном не было, они бы вообще молитвослов в руки не взяли. Но надо не только взять молитвослов, надо теперь молиться, чтобы что-то произошло в вашей жизни. Тогда изменится и ситуация с сыном. Что должно произойти в моей жизни? Т.е. я молюсь за сына, и проблема должна решиться? Нет, не будет этого. Потому что, как только она решится, ты скажешь: «Господи, благодарю Тебя», поставишь молитвослов на полочку, и будешь жить дальше, как жила. Результат-то получен, зачем еще молиться? Все, больше ничего не надо. И ты не молишься, и через три недели проблема начинается снова. Только для того, чтобы ты взяла молитвослов… И поэтому Исаак Сирин говорит: не до тех пор, пока произойдет что-то, а до тех пор, пока ты не увидишь однажды близ себя Спасающего тебя. Т.е, пока ты не войдешь в соприкосновение с Богом, пришедшим тебя спасти, пока ты не познаешь Бога, пока ты не встретишься со Христом, пока ты не почувствуешь Его любовь и милость, ничего не произойдет. Смысл любой ситуации только в том, чтобы ты, наконец, воззвал бы к Богу, устремился бы к Нему и встретился бы с Ним. И спасся бы. Все наши ситуации ровно для того и созданы. Только для того, чтобы ты, решая эту задачу, начал молиться, но молиться до тех пор, пока не увидишь рядом Бога. Ты будешь молиться о разрешении ситуации, и в какой-то момент наступает перелом. Когда ты настолько открылся Богу, что в тебе рождаются помыслы: «А если никогда не вернется сын, с чем я останусь? Так мне сын нужен или Бог? Я пришла к Богу для чего: для того, чтобы вымолить сына или для того, чтобы познать Бога? Что мне на самом деле нужно: сын или Бог?» Эти вопросы просто как бы вспыхивают в сознании человека. Не сразу, не с первого вечера, не со второго и не с третьего. Но, по мере усилении молитвы, по мере напряженности молитвы человек как бы вытаскивает себя из этой рутины жизни и открывается Богу так, что божественное влияние может быть им почувствовано. И это влияние воспринимается в нем как мысль: «Что ты хочешь, человек? Ты хочешь, чтобы к тебе пришел сын или Я?» Человек вот в этом молитвенном горении постепенно понимает, что, на самом-то деле, смысл жизни-то в Боге. «Вот, придет ко мне сын, и что? Все равно, когда-нибудь уйдет. А если не уйдет, что он будет делать со мной? Играть в компьютер или читать книжки – он все равно не будет со мной. Я же хочу, чтобы он был счастлив. А что такое счастье? Ну, уйдет он к другой женщине, начнет жить с ней, он все равно не будет со мной. Что я хочу на самом деле-то?» Эти вопросы с острой, прозрачной, светлой откровенностью просто вот постепенно переворачивают сознание человека, и ей открывается, что, возвращая сына, она, на самом деле, печется не о нем. Она печется о себе, она переживает за свое одиночество, а не столько за безопасность сына. И много что переламывается, перемалывается в сознании, в сердце человека, пока, наконец, плодом этой молитвы не станет обращение: «Господи, только Ты источник жизни для каждого человека, и для меня, и для сына, и, если он не найдет Тебя, то неважно, где он будет: дома, на работе или на улице, в банде или в компании какой-нибудь процветающей. Это неважно. Если он не найдет Тебя, все будет бессмысленно. В конце-концов покаянное горение приводит к тому, что молитва начинает уже не только о сыне, о спасении себя и всех. Потому что Бог есть жизнь всех. И в этот момент вдруг с человеком что-то происходит, и в его жизнь входит Бог. Он чувствует Его, он переживает Его, он соприкасается с Ним всем своим существом, и Бог свидетельствует ему о любви Своей к нему. И в этом свидетельстве человек забывает свою боль. Но Бог отходит естественным образом через какое-то время, но человек в этом горении навсегда стал другим. Сын, как правило, возвращается. Но отношения с сыном строятся совсем по-другому, в другой парадигме, потому что человек молящийся стал другим. Он переродился в этом молитвенном горении. Вот почему оно так долго, вот почему именно «призывай непрестанно, плачь, сокрушайся и трудись», пока это не произойдет. Тот человек, который через это горнило прошел, тот, который в этом перегорел, он знает, о чем идет речь, и становится совершенно другим. Тот человек, который не может это, он просто в принципе не понимает, о чем идет речь. Он так и остается по ту сторону, еще не встретившись со Христом. Это не значит, что он не встретится с Ним никогда. Бог продолжает строить жизнь человека и придумывает ситуации, в которых побуждает человека вот к такой молитве. Непрестанной, трудной, но когда человек вне этой молитвы себя не мыслит. Напряженнейшая молитва, но она все меняет в жизни.

Владимир, вы видели не весь диалог Инны с Владиславом, точнее даже сказать, не все высказывания, и не все понимаете поэтому. Мне кажется, что лучше будет, если все это будет отдано на суд совести Инны и Владислава.

https://forum.optina.ru/topic/15074-что-есть-спасение-и-что-есть-гибель-человека/?do=findComment&comment=142728

Владимир, Вы оказались втянуты в разбирательства, поскольку Вас защищали, скорее всего. Но, поскольку одного из комментариев Вы могли не видеть, то полноты картины можете не представлять. Вы терпите сказанное в свой адрес - помоги Вам Господи.

Может, другие православные уже поняли, что выносить суждение о другом - это бить по самому себе. "Каким судом судите, таким и судимы будете, и какою мерою мерите, такой и отмерится вам". Владимир какие хорошие цитаты приводил, что, если тебя напрасно обвиняют, то стерпи, обретешь от этого пользу. А если не напрасно обвиняют, что ж тут возражать.

Георгий, с днем рождения Вас! Думаю, многие тут переживают и молятся о том, чтобы Бог хранил Вас.

Владислав, поздравляю Вас с днем рождения!

Продолжение лекции Преп. Исаак Сирин, Слово 60: «И посему-то как бы бурею гонит их, так как не видит в них духовной силы, какую обык видеть в святых. Ибо, соответственно произволению человека стремиться к Богу и намерению стремиться к цели ради Него, и Бог содействует, и помогает, и являет ему Свое о нем промышление». Это, говоря глобальным языком богословия, называется синергией. Нам важна мыль: насколько человек стремится к Богу, насколько он полагает целью Его (стремление к Нему), настолько и Бог являет о нем Свое промышление. В реальности это выглядит совсем не так. Вот приходит человек, который говорит, что, несмотря на то, что он верит и молится, все у него в жизни плохо. Какая-то череда невыносимо скорбных обстоятельств. И он утверждает, что он молится. Что-то он делает, так или иначе те или иные молитвенные действия он делает. Он может читать акафист, он может читать молитвы, которые в молитвослове напечатаны, об исцелении или о помощи в семейных ситуациях, или он читает Псалтырь или еще что-то. Причем даже может стараться действительно внимательно читать это. А ничего не получается. А не получается именно потому, что промышление Бога об этом человеке, оно конгруэнтно, оно пропорционально тому, насколько человек искренне стремиться к Богу. Я хочу быть здоровым или я хочу к Богу? Я хочу быть богатым или я хочу быть с Богом? Я хочу, чтобы у меня была счастливая семья, или мне нужен Христос? Понимаете разницу? Т.е., мы хотим, чтобы у нас была счастливая семья, и, когда у нас будет, Бог нам не нужен. Поэтому семья несчастливая. Мы хотим, чтобы у нас было здоровое тело, чтобы близкие были здоровы, и, когда все будут здоровы, Бог нам не нужен. Зачем же Он будет нам помогать, если это оттолкнет нас от Него? Т.е., Он рад бы помочь, но тогда нам станет хуже, а не лучше. Люди ропщут, они говорят: «Почему я молюсь, а у меня, по-прежнему, болезнь не лечится?» Да потому что это единственный способ удержать тебя в молитве, когда ты вылечишься, ты вообще перестанешь молиться. Тебе не нужен Бог, ты не придешь к Нему. Ты ходишь и причащаешься, хоть как-то стремишься к Нему, потому что ты болеешь. А люди никак не хотят этого принимать. Они-то думают: «Я молюсь, я пощусь, я читаю Евангелие, я хожу в храм, почему ничего не улучшается?» Потому что ты хочешь, чтобы улучшилось, чтобы спокойно жить дальше своей жизнью. А принцип евангельский наоборот: «Ищите прежде Царство Божье, а остальное все приложится вам». Вы ищите Бога, скажите, что мне без разницы, что у меня будет, лишь бы Ты был со мной. И тогда неожиданно все будет. Когда человек говорит: «Неважно, здоровый я или больной, я хочу быть с Тобой», и человек получит то, что, может быть, и не думает, и не ожидает, здоровье. Но ему не важно, здоровый он теперь или больной, он со Христом, и главное, что он обрел Христа. Вот этого люди никак не понимают, дело не в их вере даже, что я плохо мало верю что ли, нет, это просто по ту сторону. Ты пришел к Богу так, как пришел бы в советское время к Сталину, например. Сталин может решить все проблемы. Как бы ты пришел в дохристианское время к какому-нибудь колдуну. Тебе нужно получить просимое. А суть жизни в том, чтобы Христос был в твоей жизни, чтобы ты полюбил Христа. А ты, на самом деле, не любишь Его, ты Его хочешь использовать для того, чтобы у тебя было то, что тебе надо. Для тебя Он должен быть значим Сам по Себе. Даже если Он ничего тебе не дает, Он должен быть для тебя единственным. И, когда ты будешь искать Царство Божье, т.е. отношений с Ним, жизни в Нем, послушания Ему, тогда Он тебе даст то, что тебе действительно необходимо для жизни. Как только ты начинаешь искать необходимое, забывая о Нем, ты теряешь все. Потому что Он и есть суть всех намерений и целей человека. Вот почему так много несчастных людей в Церкви. Не потому, что Бог их не слышит, или Он перестал помогать, или у людей плохая вера. Просто они не могут понять, что отношения с Богом не строятся по принципу функциональности. Бог не суперстанок, который исполняет наши желания. Даже дело и не в Нем, а в том, что Он-то хочет нас спасти, а не сделать нашу жизнь счастливой. Он бы рад ее сделать, а она может стать счастливой только тогда, когда мы возлюбим Его. Всем своим сердцем, всем своим помышлением, всей крепостью своей. И, когда мы возлюбили, тогда все остальное может быть, может не быть, но то, что действительно необходимо для осуществления той деятельности, которая необходима для того служения, к которому призвал нас Бог. И это будет для нас важным и главным. Из-за этого все люди мучаются. Надо просто понять, принять в Евангелии ту мысль, о которой мы говорили, что я пришел в Церковь для того, чтобы здесь встретить Христа и научиться Его любить. Когда человек возьмет эту цель и поймет, что главное в этой жизни, это исполнять волю Божью, и будет делать все, что в его силах, для этого, то все остальное будет постепенно, не сразу прилагаться. Потому что, если сразу, то человек может увидеть в этом некое магическое действие, и ослабеть в любви к Богу. Лучше понять вышесказанное отцом Константином поможет прочтение труда святителя Феофана Затворника "Что есть духовная жизнь и как на неё настроиться" https://azbyka.ru/otechnik/Feofan_Zatvornik/chto-est-dukhovnaja-zhizn-i-kak-na-nee-nastroitsja/ Следующая часть лекции о. Константина: Новоначальных же, если они просты и неопытны, дьявол не искушает. Они ничего не понимают, они Исаака Сирина не читали, «Лествицу» не читали, духовника у них нет, они не понимают богослужения, не понимают Евангелия на церковнославянском языке, они боятся подойти к священнику, потому что он строгий и суровый, потому что все у него плачут на исповеди, они совершенно, казалось бы, темно-беспросветные, ничего не понимающие люди, но они крепко защищены Богом. Почему? Речь идет только о простых и неопытных. А вот предваряющий абзац следующий: «А диавол не может приближаться к человеку или наводить на него искушения, если человек не вознерадит и Бог не попустит на него (искушений). Или если кто допустит себя до срамных помыслов самомнением и превозношением, или помыслом сомнения и двоедушия, то диавол испрашивает таковых себе на искушение». То есть, если человек простой и неопытный, то ему свойственно считать себя в церкви совершенно ничего не понимающим. Но, как только человек оперился, нашел себе место, занял его, отстоял, начинает говорить: «Не так ставишь, не так смотришь, не так крестишься». И все, и как только он подумал о том, что он уже опытный, сразу же он попадает под искушение врага. Но если человек и тридцать лет ходит в храм, но считает себя здесь совершенно ничего не понимающим и неопытным, то таких людей Бог не оставляет никогда. Т.е. нас губит, оставляет на действие врага именно когда мы начинаем кого-то учить жить. Т.е. я начинаю кого-то учить жить, значит, я теперь опытный. Т.е. ты уже допустил самомнение о том, что ты теперь опытный, ты учишь других жизни. Сразу надо показать человеку, насколько ты опытный. И Бог оставляет человека на искушение, чтобы смирился и не учил никого. Знал бы свое место, и ходил бы в ощущении простоты и неопытности.

Продолжении лекции Я не знаю, как спастись, не читая Священное Писание. Поскольку нас не окружают опытные духовники, я не знаю, как спасаться, если не читать книги. В первую очередь Евангелие. Читая Евангелие, пусть не каждый день, но изредка, пытаясь все-таки найти Бога в своей жизни, постоянно собирая разрушенные костяшки своего домино, разрушенные свои карточные домики, свои сломанные воздушные замки, мы же понимаем, что наш дом-то, как говорит в притче Христос, построен не на камне, он построен на песке. И поэтому любое дуновение… Надо построить дом на фундаменте. А Бог постоянно посылает волка, чтобы он сломал наши домики. Раз сломал, два, три сломал, пятый раз сломал. На пятнадцатый раз мы кричим: «Господи, ну в чем дело-то, ну что надо делать-то, чтобы домик не ломался?» И, снова и снова обращаясь к Писанию, вдруг понимаем: «Так вот же, это же я должен Бога любить. А люблю ли я Его? Ну, если б любил, я б, наверное, молился двадцать четыре часа в сутки. Я, конечно, не могу так молиться, но помнить-то о Нем двадцать четыре часа в сутки я могу. А главное, я должен не только помнить, чувствовать, но я должен исполнить то, что Он мне говорит. А не просто говорить Ему то, что я хочу сказать. Я должен Его слушаться». И в Писании-то все это есть, частичное в Евангелии, частично в апостольском послании. Все это читая, человек, наконец-то, открывает для себя, что главное – это послушание. И начинает что-то делать, ну, например, хотя бы там какую-то заповедь исполнять. Например, пытается простить своего непутевого мужа. За то, что он такой неверующий, дурно пахнущий, грубый, немолящийся и выпивающий. Надо его простить, за всю жизнь отпустить ему все его грехи, и тогда будет заложен какой-то фундамент. И человек начинает бороться. Не за то, чтобы помолиться в свое удовольствие, он начинает приходить на молитву для того, чтобы исполнить заповедь Божью: «Помоги мне простить этого человека». И тогда его молитва не будет от вдохновения: захотелось помолиться – помолился, не захотелось – не помолился. Он понимает, что если он не простил этого человека – он и не христианин вовсе. Потому что христианство начинается с прощения всех. Я должен простить, я не могу приступить ко Христу, пока не прощу всех. Я буду прощен, если всех прощу. Молитва «Отче наш» мне открыла эту тайну. И я начинаю молиться о том, чтобы простить конкретно этого человека. И понимаю, что пока не прощу, ничего нету, нету никакой жизни, все это иллюзии. Я даже не приступал к любви Божьей. И вот я начинаю каждый день приходить (мне не хочется: во-первых , я его ненавижу, этого человека, я его презираю, и вообще, я не знаю, зачем я должна молиться, чтобы простить. Да я и не сержусь на него, просто б глаза мои его не видели бы, ни во сне, ни на яву. Хожу так, чтобы с ним не встречаться в коридоре. Но в целом-то я нормально к нему отношусь: ужин готовлю, стираю ему белье, стелю ему кровать, просто стараюсь не встречаться с ним. Но я вот могу себя обольстить, что я на него не сержусь). И чем дольше человек молится, чем упорнее он хочет исполнить эту заповедь, тем острее он понимает, что лжет он себе. Лжет, он не любит его. Он не любит Бога, который любит мужа. Он не любит ничего в этой жизни, он просто привык жить так, как ему нравится, не исполняя заповеди Божьи. Тогда он начинает приходить на молитву каждый день. И молится не по пять минут, не по пятнадцать, до изнеможения. Потому что он понимает, что все гибнет, если он будет не в состоянии исполнить одну эту заповедь Божью. И постепенно он исполняет. Не он исполняет, а Бог сходит и изменяет его сердце, и он понимает, что то, что казалось невозможным: простить невозможного человека, с которым прожил сорок пять лет, оказывается возможным. В Боге, во Христе это можно. Но впереди еще непаханное поле. Но он понимает, что, на самом деле, если терпеливо молиться, терпеливо просить, то, в конце концов, все заповеди можно исполнить. Надо только просить. Но он теперь делает это не потому, что у него настроение, или его нет. Он понимает, что если он не будет молиться, он не сможет исполнить ни одной заповеди, он не сможет быть послушным. Все, прошло, у кого-то полгода, у кого-то двадцать лет, все зависит от разных обстоятельств, но человек, в конце концов, понял, что главное в этой жизни – это терпеливое принуждение себя к тому, чтобы исполнить то, что сказал Бог. Когда он это принял своим умом, т.е. для него эта стало совершенно непоколебимая мысль, которая не покидает его никогда, что весь смысл жизни в том, чтобы творить волю Божью, а все остальное не имеет никакого значения, вот этот человек прошел первый этап своей жизни. Он забрался на первую ступень, прошел первые врата, он вошел в иное состояние отношений с Богом, правильное отношение с Богом, и, соответственно, у него будет другой способ брани с врагом. Потому что человек вместе с этой мысль принял, что неважно, что тебе хочется, неважно, что тебе нравится, неважно, что ты считаешь правильным, что ты считаешь неправильным, важно, как ко всему этому относится Бог. Важно, что Он считает правильным, и важно делать то, что Он тебе велит, только так ты и будешь жить. Ты выкарабкаешься из смерти, в которой ты пребывал, в жизнь. Это не отдельная мысль, а состояние ума, когда ум непоколебимо знает, что смысл жизни в том, чтобы творить Его волю. Единственный смысл жизни. Будет еще очень много неприятностей. Скорбей, непонимания, человек может принять за волю Божью то, что ей не является, это естественно, потому что он еще на пути, но, если он это принял, он первый этап искушений прошел.

О принципиально неправильном отношении человека к Богу Исаак Сирин Слово 60 «О различных путях брани, которую дьявол ведет к шествующим путем тесным» (https://www.youtube.com/watch?v=D00PErUHbdM– о первом способе брани, который касается людей новоначальных. Речь идет о первом способе брани против людей, которые не обладают решимостью, т.е., они, вроде бы, начинают что-либо делать, какие-то заповеди или требования закона, подвиги, правила они стараются начинать делать, но решимости у них нет). «Поэтому, если такова твоя участь, без отягощения добровольно приими за Бога временные страдания, чтобы войти в славу Божию. Ибо, если в подвиге Господнем умрешь телесно, Сам Господь увенчает тебя, и честным останкам твоим дарует Бог честь мучеников. Посему, как сказал я выше, те, которые в самом начале были нерадивы и расслаблены и не решились предать себя на смерть, те с сего времени во всех бранях оказываются слабыми, а не мужественными. Лучше же сказать, Бог попускает, чтобы они были гонимы и побеждаемы во бранях, потому что не поистине взыскали Его, но как бы искушая и издеваясь пытались совершить дело Божие. Потому и сам диавол изначала узнал их и испытал их в помыслах их, каковы они, т. е. – боязливы и самолюбивы и более всего щадят тело свое. И посему-то как бы бурею гонит их, так как не видит в них духовной силы, какую обык видеть в святых. Ибо, соответственно произволению человека стремиться к Богу и намерению стремиться к цели ради Него, и Бог содействует, и помогает, и являет ему Свое о нем промышление. А диавол не может приближаться к человеку или наводить на него искушения, если человек не вознерадит и Бог не попустит на него (искушений). Или если кто допустит себя до срамных помыслов самомнением и превозношением, или помыслом сомнения и двоедушия, то диавол испрашивает таковых себе на искушение. Новоначальных же, простых и неопытных, не испрашивает он у Бога, подобно святым и великим, для искушения их. Ибо знает, что Бог не попустит таковым впасть в руки его (так как Богу известно, что нет у них достаточных сил против диавольских искушений), разве будет в них одна из сказанных причин, и тогда сила Промысла Божия удаляется от них. Это есть первый способ диавольских браней». Здесь, по-существу, Исаак Сирин повторяет основную мысль: если человек не решился идти до конца, т.е. боится, то, естественно, он делается неспособным к тому. Чтобы стяжать защищающую благодать Божью, а потому и становится боримым бесом, который просто пугает человека трудностью подвига. И человек делается неспособным что-либо осуществить и, собственно, никуда, по большому счету, и не идет. Но в этом отрывке есть несколько замечательных свидетельств, что человек, если он расслаблен и не решился предать себя на смерть, т.е . с сего времени во всех бранях оказывается слабым, а не мужественным. «Лучше же сказать, Бог попускает, чтобы они были гонимы и побеждаемы во бранях, потому что не поистине взыскали Его, но как бы искушая и издеваясь пытались совершить дело Божие». Т.е. человек, который не решился исполнять волю Божью так, как она есть, если человек не решился служить Богу так, как это по совести требуется, то Бог и оставляет такого человека специально на разные искушения от врага, перенести которые он делается неспособным. Т.е., ему как бы показывается, вот, он решил, например, помолиться (не в смысле один раз), какого момента у него начинаются мысли: надо ж молиться каждый день, а он к этому совершенно не готов, он молится, по большому счету, по настроению, когда у него есть вдохновение. Когда вдохновения нет, он думает: «Ну ладно, что будет-то, если я не помолюсь – ничего не будет». Поэтому молится именно потому, что у него есть такое настроение. И всем становится это понятно, и Богу, и врагу, что его молитвенное стояние перед Богом зависит от его настроения: когда ему хочется, он молится, когда ему не хочется – он не молится. Возникает такая ситуация, когда человеку помолиться, вроде как, и не хочется, но нужно. Скажем, какое-то искушение серьезное, болезни, какие-то скорби не него навалились, и надо помолиться сколько-то долговременно. Надо же стучать в дверь милосердии Божия, надо молиться. И вот он один вечер помолился час, усердно, потому что у него болезнь. На второй день ему уже не хочется молиться, но он еще себя превозмогает. На третий день он уже не может себя подвигнуть, настроения нет, уныние полностью им овладело, он встает на молитву, но помолиться уже не может. И ложится спать. Т.е., он понимает, что исполнить заповедь Божью о том, что надо стучать в дверь милосердия Божия, он не может. Т.е. надо молиться ежедневно, просить, и тогда Бог услышит тебя, и ты будешь исцелен. А ты только помолился один раз, и ничего не получилось, на второй раз сил не хватает. И до него доходит, что что-то не то, он исцеления не получает, и помолиться не может. И тогда у него возникает очень кризисная ситуация. Внутренний кризис у него возникает, духовный кризис. Он думает: «А почему так? Ну, я же хочу помолится, но не могу помолиться. Почему я не могу на второй день, на третий?. Почему неделю я не могу молиться?» Вот, скажем, Серафим Саровский тысячу дней стоял на камне, его решимость не пропала. Другие в житиях святых стоят и молятся подолгу, умаливая Бога о том, чтобы исполнилось просимое. А он не может. У него есть два выхода из этой ситуации. Он может сказать себе, каким-то образом оправдав себя, что, в конце концов, Бог мог услышать меня и с одного раза, я попросил же, что, прям каждый день, что ли, молиться. Если нет, так и нет, значит, такова воля Божья, приходится ее принять, эту волю Божью, и что ж теперь делать. Обидно, конечно, плохо, ну, почему он меня не услышал?. И постепенно он скатывается в какое-нибудь более или менее ропотное состояние. Либо он ропщет на то, что Бог его не услышал в тот день, когда он молился по вдохновению, либо, на самом деле, все это врут, никто никогда долго не молится. В большей или меньшей степени его ропотного, т.е., противоборствующего по отношению к Богу, состояния. Он против Бога, но он уже этого не видит. Это печальная история, постепенно вся жизнь его по затухающему колебанию, пока на ноль окончательно не сваливается. Потому что сначала он перестает молиться вообще, потом он перестает исполнять даже какие-то формальные признаки веры, приходить в храм, может, где-то и зацепится как-то, скажем, будет ходить раз в месяц или раз в полгода. Но в целом он скатывается в то, что он полностью теряет веру. У него досада, раздражение против Бога. Ему кажется, что Бог его предал, не услышал и так далее. Жизнь приходит к концу, к фиаско. На самом деле, он понимает в глубине души, что он не смог помолиться дольше, он не смог себя превозмочь, но признать этого он не хочет. Поэтому, оправдывая себя, становится противником Бога, и теряет благодать Божью совсем. А второй вариант, и это хороший вариант, когда он понимает, что он не может молиться, на третий день не может встать, и он понимает, что он нерадивый человек. Что он нетерпеливый, нерадивый, что он, на самом деле, только молится в свое удовольствие, что постоянным молитвенным деланиям он не готов, он не хочет это. А по сути дела, размышляйте дальше, что это значит? Я хочу, чтобы всякий раз, когда у меня есть вдохновение, я попрошу Бога, чтоб Он исполнил мою просьбу, т.е., в сущности, я хочу, чтобы Бог все, что я прошу Его по наитию и по вдохновению. Т.е., Бог должен быть исполнителем моих желаний. Тогда как любой приступивший служить Богу человек понимает, что это он должен исполнять Его желания. Т.е., он должен быть способен исполнить волю Божью. А он, оказывается, к ней неспособен, потому что нетерпелив, потому что ленив, потому что очень любит покой и совершенно не любит каких-то долговременных усилий. И это его смиряет, сокрушает, и он начинает бороться за какое-то маленькое дело, но совершаемое регулярно. Т.е., он понимает, что правило необходимо, но дело не в правиле, дело в том, чтобы приучить себя молиться Богу. Именно приучить, принудить себя молиться Богу. Если у него появляется стимул, у него появляется понимание того, что пребывание с Богом – это не исполнение своих прихотей, не припадание к Богу тогда, когда тебе хочется помолиться. Это изменение себя по воле Бога, для того, чтобы восстановить себя по образу и подобию Божью. Т.е., он начинает некую работу над собой, и не сразу, но постепенно он переходит во второй способ дьявольской брани, потому что в этом маленьком, долговременно творимом деле он приобретает терпение, приобретает мужество и понимает, что для того, чтобы что-либо достигнуть, надо иметь терпение. В общем русле, человек выкарабкивается из первого уровня брани именно таким образом. Т.е., он понимает либо сам, либо где-то прочитывает у святых отцов (а на это тоже нужно определенное действие его и благодать), либо кто-то ему открывает эту мысль, что ни в коем случае нельзя что-либо делать по вдохновению, это неправильный путь, потому что тогда ты делаешь это из самого себя, а спасает человека, исцеляет человека, преображает человека верность в исполнении заповедей Божьих. Т.е. когда ты делаешь то, что тебе не нравится, но потому, что так велит Бог, потому что так требуется делать. И вот, когда он это понимает, когда он готов это делать на примере маленьких, крошечных дел, тогда постепенно создается база для вступления во второй путь брани, хотя у многих-то первого и не бывает никогда, сразу второй. Потому что человек сразу решился, сразу понял, что надо делать, и к терпению оказывается готов. Но это аскетические рассуждения, они вполне достаточны для любого практика, для любого человека, который реально живет исполнением заповедей Божьих. Таких людей сейчас практически нет. В прежние времена их было много, сейчас то, что человек должен терпеть ради Бога что-то и терпеливо повиноваться Ему, слушаться Его в исполнении Его заповедей – это сейчас людям недоступно. Поэтому на второй путь брани никто не переходит. Но человек сейчас, не владеющий, фактически, аскетическим, практическим подходом к этим вещам, он рассуждает, в основном, с точки зрения отвлеченных представлений. А как эту ситуацию можно понять с точки зрения отвлеченных представлений, грубо говоря, философских построений? Например, любого человека спроси: - На работу ходить надо? - Да. -Работа обязана нравиться? А, раз она не нравится, на нее нужно ходить? - Нужно. Деваться-то некуда. Это нормальная вещь, которую объяснять, в принципе, не надо. Попробуйте современному поколению это объяснить. «С чего это ради?! Если мне не нравится работа, то я должен с нее уйти. Я должен найти работу, которая мне нравится. Т.е., мне нравятся люди, которые там работают, дело, которое я делаю, мне нравится отношение ко мне окружающих людей, зарплата, которую мне платят, график, который меня не обременяет сильно». Т.е., я выбираю себе работу, которая, в принципе, меня во всем устраивает, вот она нетрудная, ее не нужно терпеть. Я просто хожу и радуюсь: тому, что я на работу два часа сходил, 150 тысяч получил – замечательная работа. Хорошо. Причем, почти ничего там не делал, улыбался, посмотрел на тех, посмотрел на других, в косынку сыграл пароску раз, увидел, что капнула зарплата, и пошел дальше, отдыхать. Вот примерно такие представления у современных людей, поэтому им так тяжело с работой. Она тяжело им дается, потому что они не понимают, что слово «работа» и слово «раб» - это, в сущности, однокоренные слова. И на работе так нужно делать: нужно повиноваться, подчиняться тем условиям, тем обстоятельствам, тем людям, тем условиям труда, которые есть, Поэтому, скажем, [понимание] по поводу работы современному поколению дается с трудом. А про браки я вообще молчу, там в принципе никакого брака сохранять не надо. Потому что зачем это трудности какие-то: брак должен быть просто вот красной дорожкой. Тогда он имеет смысл. Когда красная дорожка заканчивает, ну и брак должен заканчиваться. Так, примерно, молодежь рисует, потому что терпеть они не могут. Но даже те, которые понимают это про работу, Они уже не понимают это про духовную жизнь. И вот тут рассуждения могут пригодиться. Что получается: первая, главная заповедь Божья говорит: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем своим, всем помышлением своим, всей крепостью своей». Ты должен возлюбить Бога. Если я встаю на молитву только тогда, когда мне нравится. только тогда, когда у меня вдохновение – я не люблю Бога. Ну, как же не люблю: я же встаю. Просто тебе сейчас нравится, и ты встал на молитву. - А если тебе не нравится, пойдешь ты за Бога? А если тебе спать хочется, если тебе есть хочется, если настроение плохое, ты будешь говорить с Богом? - Нет, не буду. Значит, ты Его не любишь. Значит, ты общаешься с Богом только тогда, когда тебе хорошо, когда тебе приятно, когда тебе есть отдача. Это вот как в современной семейной жизни. Я разговариваю с мужем только тогда, когда я сама этого хочу. Когда мне самой это приятно. А он приперся тут, про свою работу рассказывает, а мне вообще неинтересно это слушать, голова болит, я в интернете сижу, у меня срочная беседа с подругой, а он тут лезет со своими рассказами про какие-то эти самые коленвалы или непонятно что. Значит, ты не любишь его. Ты думаешь о себе. Ты делаешь то, что себе нравится. Ты строишь жизнь из того, что тебе на данный момент хочется делать. Вот хочется поститься – ты постишься. Заболел живот, ты говоришь: «А не буду я поститься, потому что это трудно». Захотелось тебе помолиться – ты молишься, потому что тебе приятно молиться. Ты делаешь это для себя – тебе приятно ощущать, что ты помолилась Богу. Тебе приятно почитать Евангелие, потому что там мудрая мысль какая-то, настроение хорошее, а потом полгода ходить и всем рассказывать, что ты вычитала в Евангелии полгода назад. Поскольку источником молитвы является твоя воля, то ты делаешь то, что тебе нравится. А не то, что ты должна делать. Ведь совместная жизнь – это когда мы принуждаем себя делать то, что нам не хочется, потому что мы любим другого человека, потому что мы дорожим общением с ним. Потому что именно послушанием и хранится любая любовь. И если я прихожу к Богу только тогда, когда мне этого надо, когда я черпаю от этого силы и эмоции, тогда, на самом деле, я прихожу только по своей воле, в свое удовольствие, и о никакой любви, исполнении заповеди Божьей о любви, речи быть не может. Значит, на самом деле, я не люблю Бога. И все искушения, которые появляются оттого, что я нетерпелив ни в каком деле перед лицом Бога, все эти искушения показывают, что ты, на самом деле, Бога не любишь. Ты живешь только потому, что тебе нравится делать то или другое дело. Надо разобраться, почему ты это делаешь. Ради чего ты это делаешь. Но если ты делаешь это только потому, что получаешь от этого какие-то положительные эмоции, то ты не любишь Бога, которому ты служишь. Это простые вещи, которые человек должен понимать, но он не понимает, потому что он не чувствует. Человек уверен всегда и безусловно. Люди, живущие семейной жизнью, знают, что он всегда и безусловно знает, что он любит другого человека. - Почему ты, собственно говоря, так решил? - Ну как, я ж с ним живу, я же что-то делаю, готовлю там, стираю, убираю, приношу зарплату домой, разговариваю иногда. И у человека есть четкое представление, что он любит. Но, когда другой человек вторгается в его личное пространство: -Я сейчас хочу гулять. - А я не хочу. - Я сейчас хочу ужинать. - Надо было раньше. - Я сегодня похочу ехать к маме. - А у меня другие планы. Т.е. мы, на самом деле, исполняем какие-то вещи, которые нам легки и приятны, доставляют нам определенные какие-то дивиденты. Например, мы любим готовить, например, либо сами хотим покушать, либо нам просто нравится сознавать, что я хорошая хозяйка – мало ли что, но это все для меня делается. Для меня самой или для меня самого. Я делаю то, что и так бы делал. Более или менее красиво. Мне нетрудно, я и до него готовила. И уйдет он завтра, я все равно буду готовить, также как готовлю и сейчас – ничего не изменится в моем ритме. Я навожу порядок не потому, что хочу угодить мужу, а потому, что мне нравится жить в порядке. Я наряжаю себя не потому, что мне нравится, что на меня муж смотрит, а потому что мне в принципе нравится нравиться людям, которые на меня смотрят. Но человек, обычно, так глубоко над собой не наблюдает, он просто понимает, что некоторые вещи он делает. А во все остальное пространство вторгается некто, и он выставляет блоки. Т.е, он делает приятные вещи и не делает того, что требует отсечения своей воли и послушания. Любовь и фиксируется в послушании, а к послушанию человек не готов. Он к Богу-то пришел не для того, чтобы слушаться. Во-первых, он сам себе нравится, когда он молится. Потому что в момент молитвы он понимает, какой он великий молитвенник. Приятно ощущать себя великим молитвенником. Он помолился по вдохновению, сатана ему не мешает: зачем, пусть потешится. Человек помолился, испытал какие-то чувства, утешил свою совесть: вот, я Богу помолился, мне хорошо, замечательно, сам собой доволен, Бог мной доволен, мир у меня есть на душе – все хорошо. Но если Бог придет и скажет в этот момент: «Иди и делай то, что я от тебя хочу», он начнет замыкаться, закрываться. Потому что он пребывает только в иллюзии любви, в иллюзии того, что он служит Богу. Потому что любовь, также как и служение Богу, начинается с послушания. Послушания, когда мы делаем то, что нам не нравится, но мы доверяем человеку, мы верим человеку, или верим Богу, бережем отношения, которые у нас с этим лицом установились. Т.е. тогда, когда мы ради некоторых причин отсекаем свою волю, отказываемся от своей воли и делаем то, что нас просит или велит дорогой для нас человек. Причем, скажем, в отношении к родителям у людей это лучше получается, чем в отношении к Богу и в отношении к супругам. Когда родителя становятся старыми, у нас глубоко очень сидит привязанность к ним, мы знаем их всю нашу жизнь, и благодарность чаще всего сидит, но это некое душевное чувство, а реализовать это в служение любви человек вдруг оказывается неспособен. Он любит маму, но лучше бы она не звонила. Он ей очень сильно дорожит ей, благодарит искренне за нее Бога, но, когда она звонит: «Приезжай ко мне, нужна помощь», у него опускаются руки и возникает раздражение. Но именно тогда он и должен понять, что да, душевная привязанность у него есть, но любви у него нет. Потому что привязанность и любовь – это не совсем одно и то же. Собака тоже привязывается к человеку, Животные тоже привязываются, это душевное действие. А любовь – это действие воли, когда я отсекаю свою волю, отказываюсь от того, что нравится мне, что удобно мне, что хорошо мне, для того, чтобы сделать то, что нужно другому человеку. Самая первая брань или самая первая ступень, на которую пытается взобраться человек в отношениях перед Богом – это понять, что отношения между мной и Богом должны строиться в парадигме первой заповеди закона, т.е. возлюбить Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей мыслью своей, всей крепостью своей. Т.е. я должен всегда мыслить о Боге, всегда умом устремляться к Богу, всегда переживать все в свете Его любви и отношений с Ним, и крепостью, т.е. всегда быть готовым исполнить то, что Он мне скажет. Это на поверхности лежит, но только пока вы это слышите. Стоит вам отойти за пределы этой комнатки и попасть в любое, тяжелое или нетяжелое – обыкновенное приключение – как эта мысль тут же выходит из вашего сознания. Она не держится в сознании человека. Пока ты слышишь и соглашаешься с ней, она там сидит. Как только ты вышел из-под влияния говорящего, из-под влияния читающего, эта мысль тут же тебя покидает, и ты совсем по-другому строишь свою жизнь из самого себя. Подвижник, который пытается жить с Богом, только-только начал жить с Богом, пытается как-то найти отношения, построить с Ним, он этого не понимает. Он живет, как бы представляя свои отношения с Богом греховно, т.е. по-темному, мрачно, неправильно. Он считает, что есть Бог, который должен ему помогать. Что, на самом деле, он и пришел в Церковь для того, к Богу пришел для того, что Бог ему помогал, чтобы Бог его вдохновлял, а он будет исполнять какие-то положенные предписания, а Бог будет как-то участвовать в его жизни. И вот эта парадигма отношений в корне неверная. Принципиально неверная. Но человеку нужно прожить определенный опыт жизни, чтобы понять, что это неправильное отношение к Богу. Принципиально неправильное, вообще, в принципе, неверное. Но надо прожить, Бог принимает этого человека. И Он начинает с ним работать. Он начинает его учить, показывая с помощью рассыпавшихся карточных домиков, что ты все делаешь не так. Именно тогда, когда у нас не получается, то, что мы говорим «кругом одни искушения»: то наедаюсь, то напиваюсь, то насматриваюсь, то наорусь, то накричусь, то молиться не хочется, в храм ходить не хочется, еще какие-то вещи – прям, ничего не могу, ничего не получается, вроде бьюсь, бьюсь, бьюсь, и ничего не получается – это все неслучайно. И, на самом деле, это даже не потому, что Бог сердится – нет. Он просто как мудрый, внимательный, но строгий учитель заставляет тебя учиться. Современные учителя не заставляют учиться, поэтому ребенок уходит из школы необученным. Каким он, в сущности, пришел в первом классе, таким уходит в одиннадцатом. Конечно, он оценки получал, но за оценками знаний, как правило, нет, потому что с него никто не требует знаний. И, казалось бы, зачем сама ситуация, но требовательный учитель понимает, что человек должен получить определенные знания, и вот также и Бог, как мудрый Учитель, с большой буквы, берет человека и воспитывает: «Ты должен понять, что все, с чем ты пришел в Церковь, все неверно. Не в том, что ты грешник, все грешные приходят. Ты неправильно пришел в Церковь. Ты пришел в Церковь, в сущности, для того, чтобы сделать Мне одолжение, и все оставить так, как есть. А чтобы Я, если ты меня попросишь, исполнил то, что тебе надо. И обидишься, если Я не исполню». Вещь замечательная. Но к спасению человека не имеющая никакого отношения. Потому что спасение именно в том и заключается, чтобы мне полюбить Бога. Это и есть спасение. Люди думают и так рассуждают, что спасение – это когда Он меня любит. Я, наконец, узнал, что Бог меня любит – и вот оно спасение. Нет. Бог любит всех: и тех, кто знает это, и тех, кто не знает, тех, кто любят Его, и тех, кто ненавидят Его. Но это ничего не дает. ВЕЧНАЯ ЖИЗНЬ - ЭТО МОЯ ЛЮБОВЬ К БОГУ. А не Его ко мне. Его любовь никогда и не прекращалась, но из рая мы выпали потому, что Его перестали любить. И Он пришел для того, чтобы эта любовь в нас вернулась, чтобы она возродилась. И мы должны понять, принять этот первый, самый главный постулат, принцип, что мы пришли сюда, чтобы полюбить Бога. Научиться Его любить. Чтобы в нас разгорелась любовь к Нему. Поэтому первый этап у нас идет, как блин комом. Потому что мы пришли не с тем, не для того, не знаем, как поступиться, и потому ничего не получается.

Поздравляю всех с праздником Святой Троицы!

Как принятие скорби может превратить широкий путь, ведущий к смерти, в узкий, ведущий к жизни «Входите тесными вратами, потому что широки́ врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны́ врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их». (Мф. 7:13-14). Есть книга апостолького века «Дидахе». Она вся построена на противопоставлении двух путей. У Баженного Августина есть книга «Два града». У многих святых отцов есть противопоставление царства мира сего и Царства Божия. Сыны свети и сыны тьмы. Сыны гнева, сыны благословения. То есть, мир, он, на самом деле, очень четко разделяется. В Книг Притч есть замечательный образ: в восьмой глав книги говорится о женщине, которая есть премудрость, «премудрость встает на распутьях путей, на площадях возвышает голос: «Кто жаждет премудрости, иди ко мне». Там есть замечательные слова: «Когда еще не были сотворены начальные былинки Вселенной я уже была с Богом, искони с Ним, Он родил меня прежде, чем появился мир». Такие прообразы, ясно, что это Сын Божий. Заканчивается этот большой отрывок уже в девятой главе известным пророчеством: «Премудрость создала себе дом и утвердила столпов седьмь и приготовила трапезу. Всякий, кто ищет жизни, приходи и вкушай эту трапезу». О воплощении Премудрости, о воплощении Сына Божия. Но в этом же отрывке, в этом же пространстве проповеди премудрости на площадях города есть свидетельство о некой женщине. Женщина шумная, глупая, ничего не знающая тоже сидит на площадях и тоже зовет, тоже кличет. И многие приходят к ней, она говорит: «Приходи, приходи ко мне, потому что краденые воды сладки». И заканчивается небольшой отрывок про нее: «Все приходящие к ней обретают смерть, ибо она нисходит в мрачные преисподнии земли». То есть, получается такой образ: две женщины идут по миру, по площадям и улицам мира. Одна называется премудростью, другая называется глупостью, женщиной глупой и ничего не стоящей. Каждая зазывает к себе, и каждая приготовила пищу, и каждая этой пищей питает. Кто приходит в дом Премудрости – в церковь – тот питается Евхаристией, тот питается Хлебом Жизни и живет. Кто приходит в дом этой глупой женщины, тот обретает смерть. То есть все это образы Священного Писания, и потом даже за пределами Священного Писания, которые показывают, что, на самом деле середины никакой нет, половины нет. Есть два пути, два состояния, и между ними есть абсолютно четкий водораздел. Пока люди живут вот здесь, этого не видно. Никто не может сказать, кто есть кто. Помните притчу евангелькую: Сын человеческий посадил семя. Потом пришел враг человека и тоже посадил семя. И вот взошли плевелы и пшеница. И ангелы приходят, говорят Господину: «Давай мы выполим плевелы». Что Он им говорит: «Оставьте до времени, вы не знаете, вы можете вместе с плевелом выдернуть и пшеницу». То есть, даже ангел Господень не знает, кто есть кто. То есть, по виду пшеница, а на самом деле плевела. Вреде, по виду плевела, а на самом деле пшеница. Разбойник, до того, как он был повешен на кресте, очевидно, плевела. На кресте оказалось: нет – пшеница. Апостол ходил со Христом, творил чудеса, бесов изгонял, больных исцелял, все думали: «О, пшеница». Оказалось: нет – плевела. Иуда. И так все время. То есть, даже ангелы не знают, кто есть кто на самом деле. И поэтому у нас создается иллюзия, что есть люди, которые вообще-то неплохие люди, они хорошие люди, и поэтому, наверное, они спасутся. Да и этот, в принципе человек неплохой. Ну да, алкаш, семью бросил и все такое прочее, но вот он собак-то ведь жалел. Всех собачек в округе жалел, и всегда делился с ними последним куском. Может, и он тоже спасется. Может. Но пока это не понятно. А когда придет последний суд, то не будет промежуточной станции. Все будет предельно ясно и конкретно. Это в нашем состоянии мы не можем понять, что за человек, каким путем он идет. Но в свете суда Божьего будет все предельно конкретно. Там не будет: либо спасется, либо не спасется. Там будет все конкретно ясно в свете правды Божьей, что представляет собой человек. И для того, чтобы нам не прогадать, чтобы нам не оказаться в стороне тех, которые обречены в огнь вечный, нам нужно найти путь, который ведет в жизнь вечную. Потому что сказано, что: «тесны врата, узок путь, ведущий в жизнь, и немногие находят их». Значит, этот путь и эти врата надо найти. Нам говорят: ищите, и найдете. Но каковы признаки этого пути? Тесный он путь. Теснота, она есть некий показатель, некое качество пути, показывающее, что очень вероятно, весьма возможно, что мы идем правильным путем. Гарантировать ничего нельзя, но очень возможно, что этот путь тесный. Поэтому говорят, что путь тесный – это, как правило, и путь крестный. Потому что это путь скорбей, это путь, по которому человек должен что-то потерпеть. «В терпении вашем спасайте души ваши». Ну и где нам найти этот путь? Ну, очевидно, надо всем уйти в монастырь, только там труднее всего. Или поехать, например, в леса. Там уж точно тесно будет. Или, например, наложить на себя какие-нибудь изматываюшие посты. Там так тесно-то будет, например, только на хлебе и воде жить. Тесно же будет. Значит, это путь Божий, путь, ведущий в жизнь вечную. Многие так думают, и многие всегда так думали, что если я на себя налагаю добровольно какие-то скорби, то это и есть самый правильный путь, потому что он узкий, я должен заставить себя страдать. Чем больше я буду страдать, тем более узкий будет путь. И если эти люди встречаются с человеком, который, например, зимой шубу носит, соболью, например, и норковую: «Вырядилась, на службу в норковой шубе. Ишь, ты, христианка нашлась. А еще и украшения напялила, ах. Иоанн Златоуст что говорил: никаких украшений чтобы не было, а она еще и серьги, и золото, и браслет, и кольца на каждом пальце. Еще и христианка называется – ужас. Как только живут такие люди, ай, как и смеют себя христианами называть». Думаем мы. Потому что, очевидно же, что это широкий путь. А мы идем узким: золота у нас нету, семьи нет, квартиры нет, ничего нет – мы пребываем в тесноте Христа ради. Ну, по крайней мере, нам это так кажется. Потом мы встречаем человека, который на машине ездит, причем, почему-то, не на «Запорожце», а все ему какие-то исключительные машины подавай. Ну, очевидно, что человек не идет узким путем. Тот квартиру покупает трехкомнатную, а то и четырехкомнатную, а то еще и коттедж решил строить. Где ж тут тесный-то путь! То есть, испокон веку, и для русского русского восприятия духовной жизни всегда был характерен этот перегиб, что христианство именно там, где человеку тяжело живется. Но апостол Павел категорически запретил так думать… Некоторые говорят, что чем хуже, тем лучше. В этом, мол, учение Христа. С этой точки зрения все плохо. Эта столовая - плохо, занавески – плохо, одежда, если она в магазине куплена – плохо, нужно на свалке брать. Храмы – плохо, потому что сколько денег они стоят. Купола – плохо, кресты – плохо, алтарь – плохо, иконы – плохо, потому что, так или иначе, это все связано с каким-то эстетическим вкусом, с каким-то комфортом, с денежным содержанием. А по мысли такого зилотства, такой неразумной ревности, человек должен отвергнуть все. И, конечно, бывали такие люди, которые так и делали, их называли Христа ради юродивые. Но были люди, которые, по благодати, были Христа ради юродивые, но были люди, в которых было много дури, много самочиния, много самомнения, много высокомерия. И по этой причине оказалось, что ненавидеть все культурное, все мягкое, весь цивилизационный наш антураж тоже можно. Можно ненавидеть по самомнению, а можно по любви ко Христу. И часто люди не могут разобраться, где одно, а где другое. И вот, для того, чтобы в этом разобраться: главная узость христианского пути - это не отношение к культуре, не отношение к комфорту, не отношение к изобилию своего стола, а отношение к послушанию. К послушанию. Потому что Христос одежду носил…за ним ходили женщины, которые служили Ему своим имением, все материальные вопросы Его решали. Он Сам ел с мытарями и грешниками, пил с ними вино. Ни от чего, что подавали на стол, он не отказывался. Да, дома своего у Него не было, потому что он и ни к чему был для решения той задачи, ради которой Он пришел. Даже Христос таков был. А если мы начнем перебирать образы святых, то мы найдем образы совершенно разных святых: и таких, ничего не имеющих, как, скажем, Симеон Верхотурский или Серафим Саровский, и людей, вполне себе имеющих, как император Николай Второй или святой благоверный князь Александр Невский, или преподобный Арсений Великий. Люди совершенно разные бывают. Дело [спасения] проходит не в отношении к тем вещам, которые есть в мире, иначе бы нам вообще надо было от всего в мире отвернуться. Но Церковь не отворачивается от всего в мире, она преображает все, что есть в мире на служение Христу и на благо человека. А сама суть узкого пути – это послушание. Только послушание является осуществлением узкого пути. В первую очередь послушание Богу. Поэтому посмотрите Все дальнейшее после этих двух глав [Евангелия], все дальнейшее, чем заканчивается седьмая глава – это все свидетельство о том, что человек может быть непослушен Богу, а может быть послушен. И все остальное не имеет смысла. Важно только, послушен он Богу или нет. «Берегитесь лжепророков». Они приходят к вам, вроде, нравится их проповедь, но она может быть не по воле Божьей. Допустим, плоды, которые надо приносить, они приносятся только по послушанию Христу. «Не всякий говорящий мне: «Господи, Господи!», а исполняющий волю Отца Моего Небесного», тот войдет в Царство Божье. То есть, везде постоянно говорится о том, что главный признак узости пути – это послушание. Как же нам найти путь послушания? Хорошо, если есть духовник, которого вы решили слушаться, это великое приобретение, но что делать остальным людям, как им жить? И, вот, получается такая удивительная вещь: вот у человека болеет мама. Что это такое? Скорбь, да. Это обстоятельство, посланное мне Богом, данное мне Богом. Для того, чтобы я научился смирению, терпению и любви. Бог поставил меня в такие условия, в которых я должен эти качества стяжать, заботясь о маме. Если я буду заботиться по воле Божьей так, как Он этого хочет, то это изменит и мою душу, и душу мамы. Если я буду делать это по своей воле, не так, то это не изменит ничью душу. Но, главное, одно и то же обстоятельство - больная мама – может стать источником моих многочисленных потрясений, потому что я никак не могу это принять, потому что это влияет на мое общение с семьей, на мое общение с работой, на мое общение с чем угодно: с друзьями, с отпуском, с зарплатой – то есть, это проблема, которая требует моего внимания. Я не могу эту проблему решить, и поэтому хожу постоянно унылый, грустный, подавленный, в депрессии, и не знаю, и ничего не знаю, как делать. И бросить не могу, и, в глубине души, думаю, скорее бы весь этот кошмар кончился. Он кончится, никто не живет вечно. Но Бог медлит для того, чтобы этот кошмар кончился, чтобы ты принял это как послушание от Бога и нес его как послушание. Тогда оно изменит и тебя, и маму. А может просто тебя измучить без всякого смысла, без всякой пользы для тебя – просто измучить. И ты так умрешь, в постоянном ропоте на свою несчастную жизнь. Что изменилось? Обстоятельство объективно существует – больная мама. Что меняется? Мое отношение к этому обстоятельству. И от этого меняется: узкий путь или широкий путь. Мое отношение к этому обстоятельству. Сама по себе больная мама – не узкий путь. Она просто больная мама. Она просто обстоятельство. Но я всю жизнь мечтаю, вот, мне, допустим 45 лет, у меня, наконец, какой-то достаток образовался, я чего-то начал зарабатывать, я хочу в отпуск, а не могу, я хочу покататься на сноуборде, а возможности нет, я хочу с детьми поехать на природу, а у меня нет такой возможности. У меня такие планы, я хочу то и другое, а больная мама связала меня по рукам и ногам, и я ничего сделать не могу. Я, конечно, терплю это, но это широкий путь. Потому что я хочу идти по широкому пути, а Бог меня призывает на узкий. А на узкий я идти не хочу. Я не вполне иду широким путем, потому что не наслаждаюсь, но я хочу наслаждаться. И это широкий путь, потому что я хочу брать от жизни все. И Бог попускает такие обстоятельства, чтобы мы на своем широком пути-то и остановились. Он ставит шлангбаумы и говорит: «Стой, ты не туда идешь. Это для тебя окончится плохо, это широкий путь. Вот, я тебе посылаю узость. Перебеги по этому шлангбауму на узкий путь, прими это как Мое благословение». Да, ничего не изменится, и тот и другой ухаживают за мамой. Но тот, который внутренне негодует, унылый и ропотник, он, на самом деле, так и остался на широком пути. И пойдет по нему, как мама, наконец-то, с его точки зрения, умрет. А, если он примет этот узкий путь, то он пойдет этим узким путем дальше, и поймет, что забота о маме, принятие этого как послушания от Бога изменит все его сердце. И он встанет по-настоящему на этот путь, и даже тогда, когда мама не умрет, а просто уйдет, почиет в Бозе, оставив ему свое благословение, он поймет, что, на самом деле, все в жизни было неправильно, что он всю жизнь жил не так. И он изменит свою жизнь, посвятив себя Богу или семье, или какому-то служению, но он пойдет дальше узким путем, и всю жизнь будет благословлять Бога за то, что его вовремя на узком пути остановили. То есть, все зависит от отношения. Маленькая пенсия, что это такое? Маленькая пенсия – это обстоятельство, посланное мне Богом. Если я принимаю его как послушание от Бога, то терпеливо его несу. Постепенно ограничиваю способы своего потребления, т.е. потребности свои, и надеюсь на Бога, который питает, в том числе, и людей, сидящих на улице. И, если хорошо воспитал своих детей, то они меня не оставят. Если воспитал плохо – то это мое покаяние за то, что я плохо воспитал своих детей, и они, не почитая своих родителей, вряд ли обретут мир с Богом, придется много страдать. И виноват в этом я. Я плохо воспитывал. И тогда моя скудость и моя тяжесть, она станет путем покаяния, при котором я, молясь сначала об очищении своего греха, что я не научил их жить, как должно, по человечески, превратится, в конце концов, в молитву за моих детей, которая будет услышана на старости моих лет. И таких опытов, образов немало было. Мы может вспомнить практику древних русских святых, когда человек, достигая по-нашему говоря, пенсионного возраста, просто оставлял все и уходил в монастырь. Чтобы там, отказавшись от всего, просто примириться, посвятить [жизнь] главному – примириться с Богом. И тогда эта пенсия может стать путем к Богу. А могу всю жизнь роптать, завидуя, ревнуя, ропща, обвиняя кого угодно, что мне не повезло с пенсией – все это будет широким путем. Хотя возможности потратить пенсию что у того, что у другого одинаковы. Но тот, кто принимает это, как послушание от Бога, идет путем, ведущим в жизнь. А тот, который живет на точно такую же пенсию, идет путем, ведущем в смерть. Не сам по себе фактор какой-то, а именно мое отношение к этому обстоятельству определяет, каким путем я иду: узким путем в жизнь, или широким путем в смерть. Важно именно не качество дороги, не количество комнат, детей, болячек, денег, важно мое отношение к этому. Я это принимаю как послушание от Бога, и несу как послушание от Бога, тогда это ведет меня в жизнь. Или я не принимаю это, спорю с этим, борюсь с этим, и тогда это ведет меня к смерти. И этим принципиально отличаются все люди на земле. Все страдают. У любого человека есть скорби. Но спасают только те скорби, и того человека, который принимает (их) как послушание от Бога и несет их как послушание от Бога, пытаясь из этого всего извлечь то зерно, ту пользу, которую заложил в это обстоятельство Бог. И это очень хорошо видно в церковном собрании, где собраны самые разные люди, с самыми разными проблемами, но один относится к этому как послушанию от Бога, а другой – как к проклятию, и не знает, как от него избавиться, поэтому вся жизнь превращается в сплошной ропот, и ему тяжело быть в церкви. А надо принять, даже как болезнь. Болезнь принять как послушание от Бога. Бог благословил меня поболеть – поболею. Бог благословил меня побыть некоторое время без денег – ну, побуду, Бог не оставит, накормит. И накормит. Даст пищу, потому что не хлебом единым жив человек, но словом Божьим. И при таком отношении вся наша жизнь станет путем к Богу.

тем самым, восстановив память Божью. Возникает вполне законный вопрос - прекратятся ли скорби? Насколько я поняла из некоторых бесед о. Константина, есть разные скорби, т.е. скорби, попускаемые по различным причинам и выполняющие разные функции в жизни человека. В том ролике речь идет о части скорбей, попускаемых при забвении Бога человеком. Если человек вновь обратиться к Богу, то такие скорби могут и прекратиться. А скорби, попускаемые за равнодушие к Богу, за неисправление себя и своей жизни, или только-только попустятся, или останутся, если были раньше попущены. Причинам скорбей будут посвящены следующие ролики, а также будут беседы по Иисаку Сиррину о разных способах и этапах борьбы дьявола на разных этапах служения человека Богу. Мне кажется, лучше будет, если люди сами прочитают или прослушают беседы и сами сделают для себя выводы. А то я ведь могу ошибаться.