Таблица лидеров

Христос Воскресе! Пишет Вам раба Божия Зоя, уроженка Кишинёва (Молдавия), 28 лет. Хочу поделиться чудом, произошедшим Божией благодатью со мной, в прошлом году. Буду краткой, чтобы не отнимать у Вас много времени. ... я великая грешница, и всё же Всемилостивый Бог привёл меня в Церковь. С Божьей помощью я стала потихоньку воцерковляться с 26 лет. Слава Богу. Ходила в храм на службы, даже пела на клиросе, но враг не дремал: не могла найти батюшку для исповеди. Всё ходила, искала, смотрела, слушала... но все "не то". И так несколько месяцев. Настал Великий пост, душа изнемогала от груза грехов; плакать хотелось, что не могу исповедаться. Рассказала старшей сестре о беде и попросила о помощи. Она написала мне тропарь Амвросию Оптинскому и сказала, что Святой обязательно поможет. Она, в свое время, не могла выбрать духовника, но помолившись Святому Преподобному Амвросию Оптинскому, вскоре Божиим промыслом и молитвой к старцу всё устроилось. ...Поверьте, я заходила в храм, и, как первоклассница, читала тропарь Преподобному Амвросию по листику. Хотя я не заслужила, Господь Бог, зная мою немощь (так как я очень грешна, мне трудно молиться), очень скоро (в тот самый пост) сподобил меня исповедаться. Слава Богу за всё! Сегодня праздник Преподобного Амросия Оптинского, и я решила рассказать о действии молитвы к Чудотворцу за пределами России. Славен Бог во Святых Своих! Даст Бог, посещу обитель и поклонюсь Святому старцу. А пока прошу Вас рассказать, если это возможно, монашествующим и мирским, воодушевляя их к молитве. Спаси Господи Вас.

Кабинет отца наместника располагался на втором этаже здания, восстановленного по сохранившимся архивным чертежам и рисункам. Поэтому и лестничный пролет в нем изготовили деревянный: «как раньше было». Архимандрит, он же «отец наместник», в своей полувековой жизни столь много времени провел пред закрытыми дверьми начальственных кабинетов, что, переселившись в собственное присутственное место, благословил входную дверь не закрывать… — У меня секретов нет, и скрывать в обители нечего. В результате этого, для многих непонятного, распоряжения через некоторое время отец наместник по скрипу деревянных ступеней мог сказать, кто к нему поднимается, а спустя год уже точно определял и состояние духа очередного посетителя. В этот раз архимандрит даже из-за стола навстречу вышел. Ступеньки сообщили, что весть будет неожиданная, неприятная и несет ее не кто иной, как отец эконом. Так и оказалось. Отец эконом — монах особенный. И не только потому, что росл, дороден и громогласен. Отличительная черта отца Михаила — постоянная занятость, деловитость и умение все видеть, замечать и исправлять. Он и монахом-то стал именно по этой причине. Приехал в монастырь вместе со студенческим отрядом — помощь в реставрации оказывать, — да так проникся заботами монастырскими, что академический отпуск взял. Когда же заметил, что утром без молитвы не работается, а вечером без «Свете тихий» не засыпается, написал прошение в монастырскую братию. Постригли. Нарекли Михаилом, да тут же и должность экономскую дали, как само собой разумеющуюся, только ему и предназначенную. Отец наместник никогда еще не видел эконома столь расстроенным… — Что там случилось, отец Михаил? — обеспокоился он. — Саня пропал. — Велика новость! — в сердцах ответил архимандрит. — Он все время куда-то пропадает и так же всегда находится. — Да нет, батюшка. Он всерьез пропал. — Как это «всерьез»? Пришлось отцу Михаилу поведать, что давеча, то есть вчера вечером, пришел к нему Саня и попросил благословения пойти на речку рыбу ловить. Зная, что из этой затеи, как и вообще из всех затей монастырского чудака, ничего толкового не выйдет, но не находя запретительных поводов, эконом благословил, но разрешил взять лишь одну удочку… Тут надобно немного рассказать о человеке, который являлся и, надеюсь, по сей день является неотъемлемой частью монастыря, хотя никто его в братию не принимал, пострига над ним не совершал, сана не возлагал и вообще толком не представлял, откуда этот человек взялся. Все звали его — Саня. Сам он определял себя, как православного хиппи, хотя, если бы не нательный крест на толстом гайтане, его можно было бы принять за какого-то современного дзэн-буддиста. В рассуждениях Сани иногда слышались столь мудреные обороты и философские изыски, что собеседник замирал в ожидании интересного вывода или определения, но, так их и не дождавшись, пожимал плечами и отходил в сторону. Саня вообще не следил за логикой своей речи, как, впрочем, и за самим собой. Наименование «юродивый» к нему было неприменимо, так как в окружающем мире он видел только красивое, удивительное и неповторимое. Прилипший к обуви комок грязи мог вызывать у Сани аллегорическое рассуждение о несопоставимости праха земного и красоты человеческой, которую даже духовная нечистота не может превозмочь, а приставший к этому комку лепесток одуванчика вводил хиппаря в трансцендентальное состояние, которому не мог помешать даже голод. Саню любили все — не за что-то конкретное, а просто за то, что он вообще был. Его вечно чем-то угощали, но у него никогда ничего не было. Все раздавалось или где-то благополучно забывалось. Внешний вид у монастырского сокровища был бродяжный. Хотя после первых произнесенных с хипповской утонченностью слов, после кроткого чистого взгляда, Санино одеяние становилось для его собеседника делом второстепенным, поэтому не всякий мог ответить, во что вообще Саня одет и как он толком выглядит. Испросив благословение на «улов рыбы», Саня получил у отца эконома удочку и краюху хлеба для наживки, так как накопать червей, а затем насадить их одного за другим на крючок новоявленному рыбаку было ни физически, ни нравственно невозможно. Еще отец Михаил хотел объяснить, где лучше поймать карася или бубыря, на что Саня ответил рассуждением о рыбарях-апостолах, которые рыбу ловили сетью, а не палкой с ниткой и согнутым гвоздем. Вооруженный орудием лова, Саня направился к нижним воротам обители, где почти вплотную к монастырской стене протекала быстрая речка. «Монастырский» ее берег был пологим, а противоположный — круча. С монастырской башни сперва было видно лысоватую Санину голову, но затем она скрылась в зарослях берегового лозняка. Специально за ним никто не наблюдал, да и рыбаков у монастырских стен всегда располагалась не менее десятка. Рыба — она в душе паломница, во всей округе не клюет, а около монашеского пристанища в любое время поймать можно. Среди кустов с рыбачьими прогалинами и затерялся монастырский хиппи. На вечерней службе Саня не показался, но этому не придали особого значения, а во время ужина о нем не вспоминали, так как он не различал трапезные: и в монашеской мог подкрепиться, и в паломнической его всегда кормили. Всполошились рано утром. Дело в том, что будильщика с колотушкой в этой обители не было и на полунощницу братию поднимал дежурный по монастырю. Дежурный, случалось, задерживался по причине сонливости, зато никогда не опаздывал Саня. Он всегда по периметру обходил монастырь минут за двадцать до начала самой ранней службы, громко распевая: «Се жених грядет в полунощи…» В этот раз Саниного будильного гласа не дождались, поэтому многие из братии припозднились, резонно и недоуменно спрашивая друг друга: «Куда делся Саня?» К окончанию полунощницы, когда вся братия била поклоны перед мощами преподобного старца, беспокойство отца эконома стало стремительно расти. Получается, он последним видел монастырского поселенца, которого, казалось бы, никто всерьез не воспринимает, но даже при недолгом его отсутствии понятно, что в обители не все благополучно. — Может, простыл на рыбалке, и в келье лежит? — подумалось эконому. — Надо бы проверить. Спускаясь с паперти храма, отец эконом понял, что ничего он проверить не сможет, так как не знает, где находится Санина «келья». Не знал и благочинный, также обеспокоенный. На вопрос: «Где Саня ночует?» толком смог ответить только глава монастырских паломников, братия лишь плечами пожимала… Оказалось, что Санина келья на скитской колокольне, за лестницей. Но там, кроме старого дивана без спинки да одеяла, да табурета, ничего не было, и непохоже было, чтобы в эту ночь кто-то там побывал. Не рассуждая, отец Михаил, прихватив с собою двух паломников, пошел на реку. Искали долго. Рыбаки были. Сани не было. В ответ на все вопросы отцы получали лишь недоуменные взгляды. Никто ничего не знал. Да и не было никого у реки ночью… Выспросив у эконома подробности, отец наместник снарядил целую поисковую экспедицию, а дежурным иеромонахам приказал служить молебен сорока Севастийским мученикам и преподобным старцам монастыря, дабы они указали, куда пропало монастырское сокровище. Не найти Саню было нельзя. И не только потому, что, как выяснилось, без него монастырь сиротствует. В милицию обращаться было тоже не с руки. Ведь фамилии Саниной никто не знал, биографии не ведал, да и паспорта у него не видели. Неприятностей отец наместник не боялся, но их нельзя было бы избежать, если бы Саня не нашелся. Да и монастырю Саня нужен. Зачем, толком не знал никто, но все понимали, что без него никак нельзя. В обители уже заканчивалась поздняя литургия, когда самое страшное предположение, в которое не хотелось верить, нашло себе подтверждение. Недалеко от угловой монастырской башни, у самой воды, в зарослях прибрежного камыша, лежала аккуратно сложенная стопка одежды. Саниной… В карманах обнаружились и монашеские четки, которые Саня всегда носил на шее, и разноцветные фенечки хиппи. Отец архимандрит, окончательно расстроенный, сокрушенно вздыхал, осеняя себя крестом. После трапезы, прошедшей сумрачно и тоскливо, он обреченно отправился в кабинет — звонить в милицию. Через час по монастырю ходили несколько хмурых милиционеров, пристающих с вопросами, в которых слышались подозрение и раздражение. Водолазы же обещались приехать в течении двух-трех недель, поэтому отец наместник, рассудив, что надежды больше нет, благословил отслужить заупокойную литию… Ее служили в левом храмовом приделе. Служили тихо, скорбно и сердечно. Когда иеродиакон возгласил «Во блаженном успении…», все — и монахи, и послушники, и паломники — со слезами затянули «Вечную память». Только допеть с сердечным умилением не удалось. С правой стороны храма, с клироса, послышалось столь тоскливо-слезное и страшное завывание, что хор поперхнулся, а отец эконом ринулся узнавать, что случилось. За клиросным аналоем, в темном углу, под кафизными лавками сидел Саня, и, заливаясь слезами, пел «Вечную память». Немая сцена гоголевского «Ревизора» — ничто по сравнению с остолбенением отца эконома и монахов. В довершение фантастической картины Саня был одет в железнодорожный китель с блестящими пуговицами, с погонами и множеством значков. Всеобщее молчание прервал запыхавшийся послушник, прибежавший с требованием эконому и благочинному срочно явиться в кабинет отца наместника. Отец Михаил схватил смиренно послушного Саню за руку, и, забыв о священнической и должностной стати, с развевающимися мантийными фалдами почти бегом ринулся к наместнику. На этот раз ступеньки к приемной архимандрита скрипели так, что ее хозяин не только встал навстречу, но даже выбежал к лестничному пролету. — Вот! — только и мог сказать отец эконом, указывая перстом на Саню. — Слав Те, Господи! — охнул наместник, затем замолчал и, рукою показывая на сидевшего в его кабинете незнакомого мужика, добавил: — И вот! Мужик же, уставившись на Саню, медленно менял жалостливое выражение собственного лица на возмущенное, а затем вслед за монахами заорал: — Вот он! — и добавил: — Вор! Когда эмоции улеглись, дело прояснилось. Вернувшись из рейса, железнодорожник изрядно выпил с коллегами. Дома по этой причине случился скандал. В сердцах работник железных дорог, машинист первого класса и ударник труда, хлопнул дверью и ушел на речку, прихватив для успокоения бутылку самогона. По этой причине ему нужен был напарник, ведь без «поговорить» бутылка никак не пилась. Тут и увидел железнодорожник странного человека у реки, который, поймав рыбку, очень внимательно ее рассматривал, гладил по головке и отпускал обратно. Присев рядом, первоклассный водитель паровозов-тепловозов обрел в Сане не просто чудака, но и удивительного слушателя… И не только слушателя! Саня своими короткими репликами, вздохами и междометиями быстро доказал железнодорожнику, что его жена только о нем думает и заботится, а, главное, что ее Сам Бог ему определил. К концу бутылки ударник железнодорожного труда окончательно решил вернуться к семейному очагу, но прежде захотел искупаться, так как понимал: в настоящем виде дома его правильно не поймут. Разделся и прыгнул в отрезвляющую воду! Пока доплыл на кажущийся недалекий противоположный берег, сильное течение отнесло его довольно далеко от Саниного рыбного места. Железнодорожник позволил себе немного передохнуть, да и уснул… А Саня тем временем обратил внимание на китель своего собеседника. Блестящие пуговицы, мерцающие под лунным светом погоны и разноцветные значки не могли оставить равнодушным монастырского православного хиппи… Не мог Саня красоту эту монахам не показать! А те уже по кельям разошлись. Лишь в храме кто-то заунывно читал Псалтирь. Саня примостился за правым клиросом, где его сморил сон: день-то долгий выдался, да еще железнодорожник уговорил рюмочку выпить. Когда Саня проснулся, иеродиакон как раз «Вечную память» возгласил. Надо же было поддержать! Монахи так красиво поют! Не удержишься… Протоиерей Александр Авдюгин

Станция, которая ныне называется Калуга-2, ранее, до строительства скита, носила название «Разъезд № 19». После возведения скита, она была переименована в «Сергиев скит» Из записок русского паломника Г. Тулина. Калужская епархия - одна из самых обильных всякими святынями епархий нашего обширного Отечества. Она украшена такими обителями, как Оптина пустынь, знаменитая своим старчеством, поддерживающим в народе основы православной ветры. В ее стенах, точно светильник, сияет имя будущего святого, известного всей России, - старца Амвросия. Он уже почил в мир, но жив его ученик, большой подвижник - старец Анатолий. Рядом с Оптиной пустынью находится ее детище - Шамордино, женский монастырь, в котором спасаются 800 сестер. Ближе к Москве - Тихонова пустынь, основанная преподобным Тихоном Калужским, славящаяся целебным источником, выкопанным, по преданию, самим святым. В источнике не только летом, но и зимою в лютые морозы купаются верующие, и не было случая простудных заболеваний. В девяти верстах от Тихоновой пустыни и 12-ти верстах от Калуги вырос юный брат названных обителей - Сергиевский скит. В стороне от большой дороги, ведущей на Калугу, обращает внимание путников небольшая красивая часовня. Зимой она стоит заколоченной, одинокой. Мерзлые окна, точно глаза слепого, смотрят на проезжих. Это часовня Сергиевского скита, закрытого от взоров путника частым сосновым лесом. Часовня устроена как бы преддверием в святую обитель. От нее идет лесная дорога к деревянному узорному Сергиевскому скиту. Он стоит внизу, точно на дне обширного колодца. С калужского пункта видны его башенки, шпили, звонница и купол единственной церкви. В зимний вечер особую прелесть навевает тихий монастырский звон, неудержимо влекущий в глубь соснового леса, к святому приюту. Верится, что за стенами обители много светлого мира, благодатной тишины. Так оно и есть на самом деле. Уединенный вид обители придает ей своеобразную красоту. Чистый девственный снег в полях, свежий воздух, зеленые сосны вокруг обители и образ жизни смиренной братии могут внести мир в самую мятежную человеческую душу. Ничто так не подвигает людей к духовному усовершенствованию, как постоянное общение с природой, уединение и тишина. Нужно жить в обители зимою, когда малолюдны окрестности, чтобы понять тишину, чтобы знать, перечувствовать, как тяжела ночь, как радостно раннее утро. Мы ехали в Калугу, когда на повороте дороги увидели часовню, и в то же время из лесу донесся тихий звон. - Что за монастырь? - спрашиваем у возницы, деревенского парня. - Сергиевский скит. - Давно ли существует? - Лет десять, не больше... - Сворачивай, вези в обитель. По глухой лесной дороге вечером мы приехали к деревянным воротам скита. Старец-привратник указал нам гостиницу, приветливо сиявшую огнями. По случаю праздника гостиница была переполнена приезжими, но впечатление оставалось такое, что в ней никого не было. Суета и шум, царящие в других монастырях, здесь совершенно отсутствовали. По скрипучей деревянной лестнице мы поднялись во второй этаж, где брат Николай указал нам комнатку, в которой мы и поселились. В скиту в это время шла служба. В новой церкви, построенной на средства благотворителей, трепетало пламя свечей. Со стен глядели строгие лики святых. Повсюду светлые тона церковной живописи. Церковь расписывали московские живописцы по офортам известного академика Шмакова. Иноки пели великолепно, на два хора. Устав службы здесь самый строгий, так называемый «оптинский», в северных же монастырях пользуются уставом валаамским. В церкви много молящихся, прибывших из деревень крестьян. Обитель пользуется среди крестьян большим почетом. Она выросла на их глазах, усовершенствована трудами братии. Это духовное детище, юный скит, стало ярким светильником веры и благочестия. Все в нем дышит очарованием мира. Утром мы без проводника осматривали обитель. Конечно, в ней нет освященной веками старины, какого-либо исторического прошлого, привлекающего любопытных богомольцев, но в ней есть нечто ценное и дорогое: во всем ее укладе заложена радость Божья, светлый мир, доступный и понятный каждому. С какой радостью отдыхаешь после мятежной тоски города в уюте зеленых сосен, в тишине! Основание Сергиевского скита - дело наших дней. Вот перед нами зачаток скита: два шалаша, переплетенные еловыми сучьями, на одном из них высится крест. Это бывшая церковь. Посредине шалаша стоял алтарь, перед которым возносились горячие молитвы к Богу. Бедная земными дарами, но богатая неиссякаемой верой и любовью к ближним братия творила святое дело, хвалила имя Божие. Вера не обманула их: маленький скит рос, креп, обустраивался наудивление неверующим и сомневающимся, точно небольшой источник, беря начало в неизвестности, превращался в большую, широкую, обильную водою реку. В наше время обитель украсилась деревянной церковью и многими постройками. Выросла она быстро, точно ее невидимо строил Сам Господь Бог. От шалашей она поднялась до большого красивого храма. Все постройки, входящие в состав обители, обнесены обширной оградой. Вот перед нами скромный, уютный домик великой княгини Елисаветы Феодоровны - высокой покровительницы скита, имя которого носил супруг ее высочества, мученически погибший от руки революционера. Перед домиком разбит трудами братии благоухающий цветник. Великая княгиня, посвятившая свою жизнь милосердию, ушедшая из мира, отметила в душе и возлюбила новый скит и устроителя его, старца Герасима. В её домике, простом и удобном, овеянном рассказами о высокой посетительнице, невольно забываешь о мирской суете и тоске жизни. Вот башня водокачки, видная за полторы версты с дороги, снабжающая водою монастырские постройки. Дальше - скромная трапезная; вблизи, на столбе, - колокол, в 11 час. утра призывающий братию к трапезе. Пища подается самая скромная, но сытная, хлеб печется из настоящей ржаной муки. Во время трапезы монах читает житие святых. Привлекает внимание большой дом настоятеля отца Герасима. Стены внутри увешаны картинами и образами. Среди картин выделяется редкое изображение одного из апостолов - евангелистов. В этом же доме помещается канцелярия скита. Заведует ею брат Елферий, променявший карьеру чиновника на скромную монашескую рясу. Он - свидетель возникновения обители, через его руки прошли жертвы, на которые выстроился скит. Напротив настоятельского дома - книжная и бараночная лавки, в глубине - просфорня. Сам храм расположен посреди скита, возвышаясь над всеми постройками, сияя златым крестом. Кругом храма цветники, яблони, липы и тополя. Выходим из скита в святые ворота, и по лесной дороге брат Николай ведет нас на пчельник, устроенный о. Герасимом. Версты две прошли лесом, и, наконец, на поляне показалась простая избушка, обнесенная изгородью. Это и есть пчельник. Ульи расставлены вдоль изгороди. За пчелами ухаживает монах - малоросс, бодрый и крепкий старик. Он там живет один зиму и лето, в лесной избушке, привык, не скучает. Перед большими праздниками приходит в скит приобщаться Святых Тайн. За оградой скита расположено здание гостиницы. Здесь же раскинуты хозяйственные домики, которые о. Герасим сдает летом, как дачи, благочестивым семьям. Есть кирпичный завод, скотный двор. По примеру милосердия выдающихся святителей церкви отец Герасим выстроил в скиту большой дом, названный им «домом инвалидов». Здесь находят приют и пищу больные и увечные люди. Чудный воздух, красота природы, слова утешения братии смягчают страдания несчастных больных. Сергиевский скит построен на земле, принадлежащей Императорскому Православному Обществу. Участок в несколько десятин земли отдан в полное владение скита. Устройству Сергиевского скита и его возвышению и украшению много способствует личность самого устроителя - старца Герасима. Всем известны его подвижнически-строгая жизнь, неустанный труд, непоколебимая, пламенная вера еще в то время, когда он был простым диаконом соборной церкви в г. Брянске. Искание истины, духовная жажда не были для него бесплодны. Нашлись люди, понявшие его стремления, которые дали ему возможность основать скит. Всецело отдавшись строительству дома Божьего, он уделяет время и для общественной деятельности. Приходящим в обитель людям, угнетенных горем и болезнями, он помогает советом и вразумлением. Желающих беседовать с отцом Герасимом находится довольно много. Деревенский и городской люд, мужчины и женщины спешат к батюшке: кто поделиться своим горем, кто попросить совета, а кто - просто из любопытства. И для всех у него находятся слова утешения. Отец Герасим во время службы строг к молящимся, если он замечает, что прихожане плохо молятся, это дает ему повод сказать краткое, но выразительное слово: «Я вижу, что многие из присутствующих в Святом храме не умеют креститься. Это нехорошо для православных. Креститесь хорошенько, и тогда на вас будет благодать Святого Духа, - и после паузы добавляет, - особенная благодать!..».

Главное, что требуется от каждого человека – это никого не осуждать. Кажется просто, а начни исполнять – окажется трудно. Враг сильно нападает на человека и внушает ему помыслы осуждения. Господь говорит: «Прости», а враг внушает: «Отомсти обидчику». Не нужно слушать врага, необходимо бороться с ним. Все люди в этом отношении делятся на три категории: плотские, борющиеся и совершенные. Люди плотские – это те, которые являются рабами страстей, страсти ими повелевают. Люди, отдающиеся во власть страстям, погибнут, если только не покаются, а если раскаются в своих грехах и начнут по силе бороться со страстями, то будут спасены. Примером может служить разбойник на кресте: он убивал, грабил, совершал всякие злодейства, но когда покаялся и воззвал ко Господу: Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии Твоем – то был помилован. Люди второй категории – это борющиеся со своими страстями. Их борют всякие страсти: гнев, блуд и злоба, но они стараются не подчиняться им. Например, чувствует человек злобу к кому-нибудь, так бы, кажется, и разорвал своего противника на части, но он не поддается страсти, не выражает свою нелюбовь, а стремится еще сделать какое-либо добро ненавидимому – такой борется со своей страстью. И так во всем. Борющиеся будут спасены. Господь не попустит таким погибнуть. Надеюсь, все мы относимся ко второй категории людей, борющихся по силе со своими страстями. Конечно, иногда страсти побеждают, но иногда и мы побеждаем страсти. И эта борьба ведется всю жизнь, пока Господь по благодати Своей «немощная врачующи и оскудевающия восполняющи» не даст нам явиться победителями страстей. Наконец, люди совершенные – это те, которые владычествуют над страстями. И у них есть страсти, но они вполне покорили их под свою власть. Это люди – особенные, а нам, грешным, хорошо, если мы будем находиться и среди борющихся со страстями, и за это – слава Господу, не потеряем надежды на спасение. Будем же бороться со страстями, а если когда они победят, то будем каяться и исповедоваться во грехах своих. Вот на Страшном Суде уже не будет покаяния, не будет там ни Варсонофия, ни Гавриила, а только одна правда Божия. Постараемся преобразиться духовно… Из бесед прп. Варсонофия Оптинского

Я получил письмо: "Батюшка, задыхаюсь! Со всех сторон теснят скорби, нечем дышать, не на что оглянуться... Не вижу радости в жизни, смысл ее теряется". Что скажешь такой скорбящей душе? Что надо терпеть? А скорби, как жернов, гнетут душу, и она задыхается под их тяжестью. Заметьте, что не о неверах и безбожниках я сейчас говорю, не о тех, кто тоскует, когда потеряли Бога, — не о них я говорю. Нет, теряют смысл жизни верующие души, вступившие на путь спасения, души, находящиеся под действием Божественной благодати. Не знают они, что это состояние временное, переходное, которое надо переждать. Пишут: "Впадаю в уныние, что-то темное обступает меня". Я не говорю, что такая скорбь законна, не говорю, что эта скорбь — удел всякого человека. Это не наказание, это крест, и этот крест надо понести. Но как же понести его? Где поддержка? Иные ищут этой поддержки и отрады у людей, думают найти покой среди мира — и не находят. Отчего? Оттого, что не там ищут. Покой, свет и силу надо искать в Боге, через молитву Иисусову. Станет тебе очень тяжело, мрак обступит тебя — встань перед образом, зажги лампадочку, если она не была зажжена, встань на колени, если можешь, а то и так, скажи: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!". Скажи раз, другой, третий, говори так, чтобы не одни уста произносили эту молитву, а доходила бы она до сердца. Впрочем, дойдет непременно и до сердца сладчайшее имя Господа, и мало-помалу удалятся тоска и скорбь, просветлеет на душе, тихая радость воцарится в ней. Понять это чудное действие Иисусовой молитвы может только тот, кто на опыте познал его. Представьте, какой-нибудь человек никогда не пробовал меда и станет расспрашивать, что это такое. Как ему объяснить? Скажешь: он сладкий, приготовляется пчелами, соты с медом вынимают из улья, режут на части... Вряд ли он что-либо поймет. Не проще ли сказать: хочешь узнать мед — так попробуй его. Так и молитвой Иисусовой. Многие, познав ее сладость и значение, всю жизнь отдавали ей, чтобы сродниться с нею, слиться со сладчайшим именем Господа Иисуса Христа. Из бесед прп. Варсонофия Оптинского

Мы стареем, он - вечно молодой. Мы становимся все хуже, он неизменно пребывает в нетускнеющем ореоле славы и святости, которые стяжал еще в своей земной жизни. Несмотря на отдельные приступы вдохновения, мы непоправимо унылы, а он неутомимо бодр, со страниц многочисленных книг о нем - все также шутит, любовно укоряет, возвращает к жизни отчаявшихся и утешает безутешных. Имя ему - преподобный Амвросий Оптинский. Знаете поговорку? Не имей сто рублей, а имей сто друзей? Сегодняшний мир учит нас выбирать не друзей, а 100, 200, а лучше 1000 рублей, обещая, что на них мы сможем купить себе 100, 200 и еще больше друзей. Деньги становятся мерилом успеха для тех, кто потерял Бога, разучился любить Христа в своих ближних и поклоняется своему новому божку материального достатка и успеха. Но каждый верующий в Бога, в Его святых, со слезами кающийся в своем недостоинстве и просящий у Бога прощения своих грехов неизмеримо богаче этих несчастных богачей. Ибо их деньги не могут купить им любовь, их деньги не могут приобрести им друзей на небесах. А к молениям бедняков - нищих ради Христа, к их просьбам приклоняет ухо сам Бог и Его святые. Каждый может иметь своим другом преподобного Амвросия, даже если в его карманах пусто. Кое-что задаром в этом меркантильном мире! Но именно этого и не может купить мир, ибо нет у него таких денег, такой валюты, чтобы купить любовь преподобного Амвросия. Сегодня 120 лет со дня преставления отца Амвросия и Оптина в этот день богаче всех! Приидите все несчастные, обездоленные и отчаявшиеся и наполните свои карманы золотом любви, веры и надежды! А ты жестокий мир, иди прочь со своими жалкими монетами и дешевыми игрушками, постой на паперти и попроси себе глазной мази, чтобы прозреть и покаяться, ибо ты несчастен, жалок и беден, хотя и говоришь что ты богат и не имеешь ни в чем нужды. А мы снова празднуем победу любви над смертью, победу преображенного человека над Ветхим Адамом, преподобный Амвросий снова собрал своих чад и молится за всех нас в день своего небесного рождения, ибо 120 лет тому назад преподобный Амвросий родился в Царствие Небесное. Так бывает со святыми. Кажется, что они умирают, но на самом деле рождаются в Вечность, рождаются в вечную жизнь. Так бывает и с нами, ибо кажется, что мы живые, а на самом деле мертвы, кажется что мы живем, а на самом деле умираем. Своей жизнью святые прославили Жизнь с большой буквы, Господа, который есть самосущая Жизнь и Источник жизни для всех живущих на земле, на небесах, на море и в водах... И потому Он дал им разделить с Ним Его жизнь, приобщил их к своей Вечности, соделал святых своими сыновьями... Мы же с вами, что скрывать - чада смерти. И в жизни своей мы славим смерть и заслужили смерть, заслужили, чтобы в вечности приобщиться смерти, которая там станет не рубежом и не переходом в иное измерение, а вечным состоянием нашей отравленной грехом души. Наша жизнь - это затяжной прыжок с высокой скалы на плывущие под ногами красивые облака. А под облаками - холодные и безжалостные камни. И все было бы бессмысленно, и холодная стена душевного мрака еще бы в этой жизни похоронила нас могильной плитой непробиваемого уныния и отчаяния, если бы не Христос. Он сам бросился со скалы за нас и упал на каменистую почву наших сердец, которые не приняли, но убили Его (и убивают до сих пор). Но Его Кровь напитала эту «землю непроходну и безводну» и местами она превратилась в сад, местами пробилась трава, появились оазисы богатые водой и жизнью. Один из таких оазисов среди пустыни бесплодных каменистых сердец - преподобный Амвросий Оптинский. И все живое еще полтора века назад ходило в этот оазис и питалось там живой родниковой водой. Ходит и сейчас... Бог не только отдал свою жизнь за нас, Он не только сотворил небо и звезды, Он создал для нас духовное небо и поместил на нем своих друзей, некогда живших среди нас, а теперь освещающих наш путь в Небесное Царствие и извлекающих наши души из мрака небытия. Безумие дает созвездиям имена, а потом учит людей называть себя именами этих созвездий. И вот один думает про себя, что он лев, другой что телец, третий овен или рак. У неразумных животных заимствуются черты характера и тем оправдываются пороки и бушующие в человеке страсти. Что, например, можно ждать от человека называющего себя скорпионом!? Добро пожаловать в Оптину пустынь! На нашем небосклоне - 14 ярчайших звезд - созвездие Оптиной. Трепещите раки, козероги, водолеи и прочая нечисть - когда воссиявают настоящие звезды, становятся ненужными безвкусные поделки. Преподобный Амвросий - полярная оптинская звезда, указующая терпящим бедствие как жить и какого курса держаться. Слушайте все - «Жить не тужить, никого не осуждать и всем мое почтение!» Любовь - непостижима для того кто не умеет любить. Она остается за пределами того, что он может воспринять и осознать. Она исключается из круга жизни и становится призраком, стонущим привидением, уныло бродящим по подвалам души. И все духовное становится как бы несуществующим для такой души, как будто и нет его совсем. Преподобный Амвросий явился к нам из зазеркалья невидимого и нечувствуемого, вошел тихонько в нашу жизнь и оживил наши души подвигом своего смирения и любви. И кто-то в ответ с любовью благодарит его, кто-то постоянно предает и снова возвращается к нему как блудный сын, кто-то недоуменно смотрит на незваного гостя, которого уже не выставить вон. И это обще для всех. Ибо уже ничего нельзя сделать и ничего нельзя сказать, чтобы святой преподобный Амвросий оставил нас. Ибо его любовь сильнее нашей ненависти...

Оживление души совершается волею Божией и силою Божией, но от человека требуется его произволение в принесении Богу покаяния. Срок покаяния, потребного согрешившему, известен единому Богу.Кающийся грешник, будучи даже как бы забыт Богом, как ему кажется это, по чудному смотрению Божию обретает пользу душевную, приходит в преуспеяние. Отложим уныние. Господь ведет нас ко спасению! "Ничто, ничто не помогает столько к получению исцеления от язвы, нанесенной грехом смертным, как учащаемая исповедь; ничто, ничто не содействует столько к умерщвлению страсти, гнездящейся в сердце, как тщательная исповедь всех проявления, всех действий ее". Исповедь необходима в борьбе со грехом. Покаяние тогда только признается истинным и действительным, когда последствием его бывает оставление греха смертного. Еп. Игнатий заключил свои советы учением о покаянии (т. 5, с. 366). Неслучайно это. Это указывает на то, что, проходя жизнь богоугодную в согласии со всеми требованиями святого Евангелия (по всем его советам), мы должны и начинать и кончать все покаянием, сознанием своей греховности. Без этого мы собьемся с правильного пути. Преп. Марк Подвижник очень определенно и ясно говорит, что покаяние приличествует всем и всегда, и грешникам и праведникам, желающим спасения и начинающим духовную жизнь, и средним, и совершенным (Слово о покаянии). Итак, будем каяться, стяжем покаяние, смиренное устроение, будем плакать и болезновать о грехах наших и нашей греховности. Отвержем уныние и отчаяние, возложим надежду на помощь Божию, начнем борьбу со грехом, покаемся, – кающимся обетовано Царство Небесное. Из поучений прп. Никона Оптинского

Очень много зависит от священника. Я никак не могла искренне раскаяться в совершенном грехе, теоретически я, конечно, раскаивалась, но в душе не было покаяния.Постоянно говорила об этом на исповеди " в грехе не раскаиваюсь!" Батюшка советовал мне ежедневно читать Канон покаянный и, подходя к Чаше на причащении, просить у Господа ниспослать покаяние моей душе. Искреннее раскаяние со слезами пришло месяца через 3. Я благодарна своему духовнику за терпение и любовь к своим грешным чадам.

УГОДНИКИ СОЛОВЕЦКИЕ СРЕДНЕГО размера образ, 30 на 26. Живопись тоже средняя, «палеховская»: писано, вероятно, иконописцем Обители. Лики отчетливы, у каждого свой характер. Слева направо: Св. Митроп. Филипп, священномученик; преподобные ― Сергий и Герман, валаамские; Зосима и Савватий, Соловецкие. Над ними, писанными в рост, ― Господь Саваоф. На тыльной стороне наклейка, померкшими чернилами: «Сию Святую Икону Соловецких Угодников, на, их Святых нетленных Мощах освященную, приносит Соловецкий Архимандрит А… в благословение на гроб своей дочери девицы Анастасии, в этой обители погребенной, на вечное время. Мая 17 д. 1856, четверг. А. А.» Икона имеет свою историю: икона-мученица, икона-странница: а по вере одного лютеранина-швейцарца, уже покинувшего земной удел, икона-освободительница из уз тяжких. В 20-х годах века сего, некий швейцарский подданный, проживавший в Петрограде, был присужден к соловецкой каторге на 10 лет, как «паразит» советской страны. В до советские времена был он биржевой маклер, лицо, так сказать, законное, совершаемых на бирже сделок. В те годы не было дипломатических отношений между Швейцарией и Советами, и за чужестранца никто не заступился. Привезли его на Соловки. Было ему уже за пятьдесят. Сначала его поставили на лесные работы, но, год спустя, прознав, что он сведущ в чужих языках, перевели в канцелярию, «по иностранной части». Дело ответственное опасное. Знатто было по опыту: чуть что, пришьют «шпионаж», если проштрафишься ошибкой в переводе «секретных документов», и тогда… известно. Так он проработал года два, все время страшась, не случилось бы какой «ошибки», а то «Секирка» * ( Страшное место заключения, откуда, обычно, один выход ― в могилу), верная смерть. «Там это просто», ― рассказывал он, ― «как они говорят ― «в два счета». Проходил он как-то в свободный час под монастырем, и видит: в стороне от дороги, в грязи, валяется дощечка. Подумал, ― на подтопочку сгодится. Поднял дощечку, смотрит ― икона, расколота: два лика только, расколота ровно, чем-то острым, повидимому ― штыком: две полудырки ― в самом верху и в самом низу: совершенно ясно, что верхняя часть одного удара и нижняя часть другого пришлись в воздух. На тыльной стороне ― половинка наклеенной записки. Заколебался взять: священное, а за священное, если увидят тѣ, может быть строгая кара, ― за хранение «опиума для народа». Да еще и чужестранец. Но что-то, в мыслях, велело: «взять, сберечь!» И он спрятал дощечку под фуфайку. Ни одной душе в казарме не поведал, страшился. Хранил дощечку под нарами, ― «а для чего ― не знаю: мы лютеране, никаких священных изображений, кроме Креста, не почитаем». Прошло дней пять, и швейцарец забыл про свою находку. Вскоре ему случилось проходить монастырским кладбищем, еще не вовсе срытым. И вот, видит: мотается в ветке, на могильном кресте, на проволочке, дощечка. Было это совсем в другой стороне от той дороги, где с неделю тому, нашел он расколотую икону. Что-то толкнуло его подойти взглянуть… и, к удивлению своему, узнает он другую половинку расколотой иконы! Не думая ни о чем, высвободил он из проволочной петли ту дощечку, и видит еще три лика, а на тыльной стороне отрывок той записки. Тут в нем прояснилось нечто, мелькнуло мыслью ― «какая странность!.. указание, ― что ли..?» ― и он уже сознательно взял эту половинку. Что он чувствовал от этой «странной» находки, ― неизвестно: он не рассказывал о чувствах. Одно только было в мыслях, ― впоследствии признавался он, ― что «это не случайно». И решил ― «непременно хранить эту икону». А зачем… ― не знал, и предположений не высказывал. Но теперь у него «разные мысли завозились», и он уже не переставал думать о находке. Ночью, в бессонницу, он представлял себе, как могло все это произойти… Икону, конечно, расколол какой‑то кощунник, из тех… «искоренял суеверие»?.. или злорадно издевался?.. Метил штыком… ― удар был острый, пронзающий!.. ― метил, конечно в лики… может быть, в Бога Саваофа… ― как раз намечал удар по средней вертикали! ― но удар пришелся совсем по верхнему краю, на одну треть в воздух. Тогда кощунник взял чуть пониже, ударил… ― и удар пришелся совсем по нижнему краю, по той же вертикали, но на одну треть в воздух… икона раскололась, а лики уцелели!.. Что же дальше? Упавшую половинку кощунник зачем‑то понес с собой и… швырнул в сторону от дороги. Почему же швырнул? почему оставил другую половинку?.. почему не уничтожил «опиум»?.. Этого никто не знает. Словом ― швырнул… ― «а я вот ее нашел!..» И вот эта «странность», что кощунник не истребил икону, а он, чужой всему этому, нашел ее в разных совсем местах… ― вызывала в нем «разные вопросы». Вызывала ― и… «как‑то укрепляла». Для него становилось ясным, что ― «это не случайно». Прошло два с половиной месяца. Была осень 1928 года. И вот, вызывают его в «управление», и начальник объявляет ему приказ: «забирай свое барахло!» Он страшно испугался. Взглядом спросил ― «конец?» Не отвечают. И сам он не мог бы сказать, что разумеет под этим туманным словом ― «конец». Свои, «отбывающие», разное говорят: кто ― «в расход», а кто ― «загонят дальше». Куда же ― дальше‑то?.. И никто не предположил, что это ― конец каторге. Швейцарец стал собирать свое барахло, увидел свою находку и… ― «что‑то мелькнуло в мыслях, стал разглядывать лики Угодников Соловецких». Строго они смотрели, ― «будто в себя смотрели, что‑то тая в себе». Но это лишь мелькнуло, не выразилось мыслью, тогда. Были в нем спутаны два чувства: страх и радость. Радости было больше: неясной, несознанной. На пристани он узнал, что его повезут «дальше». Значит, ― пока еще не «в расход». Об освобождении и мысли не было. Кто мог за него похлопотать?.. Никто. Он знал много случаев, что выпадало порой на долю таким же, как он, швейцарцам: с ними не церемонились. Американцы, англичане… ― другое дело. Не раз ему бросали, презрительно: «эй, ты…шви-цар! По своему «огороду» соскучился?..» Никого не было, кто мог бы похлопотать. Правда, как-то он, безнадежно, сказал кому-то, отбывшему срок и уезжавшему с Соловков – бывшему ихнему: «хоть кому бы дать знать о себе… ни за что, ведь, губят!...» И этот «бывший! сказал усмешливо» «а вот, разве что Николе-Угоднику дашь знать, да вы его не знаете!..» Расколотые половинки иконы он запрятал на дно мешка, в лохматья. Их не дощупались. В Архангельске он узнал, что его отправляют в Ленинград. Зачем? Всякие приходили мысли. И вот, он в Ленинграде. Через неделю вызывают его в тюремную канцелярию и дают «проходное свидетельство» и во-семь рублей с копейками – «заработанной платы». Нехватит на билет и до границы. И говорят: «катись в свой «огород», там у вас, сказывают, и плюнуть некуда!» Было это – «как сон». Двинулся он пешком, на Гатчину, таща свое барахло в мешке. Погода была – золотая осень. И было это великое путешествие для него – «самым радостным путешествием за всю жизнь», ‑ и самым легким, «будто несло на крыльях». Питался спелой брусникой, ‑ много было ее! – и была она ему слаще сахара. Пек рыжики и волнушки на угольках, ‑ и казались они ему «несравненными ни с чем по вкусу». И, странно: «не хотелось с Россией расставаться!» Смотрел на золотые березы большака и говорил с грустью – «прощайте, милые!..» А они роняли на него золотые листья. Подвозили его суровые русские мужики, жалели. Он хорошо говорил по-русски, говорил осторожно-бережно, но они понимали все. Давали хлебца. Помнил швейцарец, как один старик потрепал его по плечу, сказал: «ну, ничего… таперича до своего добьешься, молись Богу». Путь его лежал на Нарву, к Эстонии, ‑ а там – «к консулу нашему, отправит». Помнил «радостную реку Лугу»: радушно приняли его русские рыбаки, накормили ухой чудесной… ‑ «не ел никогда такой!» ‑ и положили спать в шалаше. «И показался мне тот их шалаш дворцом!» Дали в дорогу хорошей рыбы: «на угольках испекешь». Ласково проводила его Россия. Без гроша, с мешком барахла, с посохшей веткой березки русской, вернулся он в родную свою Швейцарию, откуда давным-давно, юношей, выехал в великую Россию – искать счастья: жил хорошо все годы, много видал хорошего, и проводила его Россия лаской. А то… ‑ надо забыть про то… «Как забывается дурной сон». Вернулся он в родной Цюрих. Оставались еще какие-то родные, дальние. Подивились «выходцу с того света». Он рассказал им свою историю. Показал им икону: «она вывела меня из ада!» ‑ так и сказал. Но они не поверили. Наводил справки, кто же похлопотал о нем. Не мог ничего узнать: не знали и в самом Берне. Но ему казалось, что он теперь знает все. Жил – не роптал, на скромное пособие сограждан. Отдал мастеру «русскую икону» ‑ склеить разбитые половинки и заделать «раны»; велел отмыть нарост времени и покрыть лаком. Икона поновилась. Молился ей?.. Этого никто не видел: никто не ведал, что теперь стало в его душе. Но почетно хранил икону, «на полочке», как православные. Русская благочестивая женщина, рассказавшая мне эту историю, знала этого швейцара. На ее просьбы отдать ей икону эту – она предлагала ему деньги, швейцарец решительно ответил: «ни за что!.. она вывела меня из ада! Он вы, после моей смерти ее получите». И она, действительно, получила ее, и получила «без распоряжений». Это ее особенно радовало и удивляло. Она редко бывала в той швейцарской семье. Зашла как-то и узнала, что бывший соловчанин умер. Вспомнила о чудесной его иконе, но не успела спросить, не было ли распоряжений покойного насчет иконы, как ей сказали: «возьмите икону, которую он вынес из России… нам она не нужна». Она спросила: ‑ Покойный распорядился передать ее мне? ‑ Нет, он нам ничего не говорил. Но вы почитаете иконы… возьмите. Она предложила деньги, но они отказались взять. Так исполнились слова швейцарца: «после моей смерти вы ее получите». Она приняла эту икону благоговейно, «как дар назначенный». Я вглядывался в строгие лики Угодников Соловецких, и они многое мне сказали. В этом, ими потайно сказанном, я постиг, что они вернутся в свою Обитель. Вернутся по воле Божией. Думалось мне когда я вглядывался в лики: «не втуне написал неведомый Архимандрит А. «на вечное время»: они вернутся». Почему так думал? На это нельзя ответить словом, но это так явно светится во всем нераскрытом содержании этой достоверной истории. Июль. 1948. ШМЕЛЕВ И.С. СВЕТ ВЕЧНЫЙ. PARIS, 1968

С любовью и надеждой в печалях и радостях молимся мы Пресвятой Богородице, Заступнице рода христианского, перед ее чудотворными иконами, которых на Руси «как звезд на небе».Есть среди них одна, особо почитаемая в Оптиной Пустыни, благословенная старцем Амвросием, великим утешителем земли Российской. Старец назвал эту икону «Спорительница хлебов» и установил ее празднование 15/28 октября – после времени окончания жатвы и уборки урожая. Спустя некоторое время именно в этот день тело старца было предано земле. Перед иконой молятся об умножении плодов земных и небесных, просят благословения на труд. В акафисте поется: «Хотящим жати спасение, яко село сладкое, показалася еси, Владычице, от него же питающееся, имамы пищу вечную и нетленную. Мы же, земнии сущее, молим Тя, Пречистая Дево, покажи силу Твою на жатве нив и полей наших, егда придет время их, и всяк злак да изобилует на утешение нас, поющих Богу: Аллилуия» (Кондак 7). Икона с необычной иконографией, исполненная глубокого духовного содержания, изображает Божию Матерь над созревшими хлебными снопами, благословляющую Русскую землю. В последние годы жизни тяжело больной старец, находясь подолгу в Шамординской обители и будучи обеспокоенным ее судьбой, горячо молился Богоматери о покровительстве и заступничестве; тогда-то и возник замысел иконы. Тихая величественная красота Русской земли благословляется Царицей Небесной с этой иконы. <…> Икона «Спорительница хлебов» за короткое время стала необычайно почитаться верующими. Этому способствовали чудотворения от образа, о которых упоминалось в жизнеописании старца: «… первым чудом милости Божией и заступления Царицы небесной, по молитвам благодатного старца пред этою святою иконою, можно считать то, что, хотя последний год земной жизни его был вообще на Руси голодный, но в пределах Калужской епархии и, в частности, около Шамординской обители, хлеб родился. В следующее за тем лето, уже по кончине старца Амвросия, послушником Оптиной Пустыни, Иваном Феодоровичем Ч-м, из дворян, написанная им самим икона «Спорительницы хлебов» послана была в Пятницкую женскую обитель Воронежской епархии. Там по случаю сильной засухи, грозившей неминуемым голодом, совершено было молебствие пред нею; после чего вскоре пошел дождь, и обитель с окрестностями спасена была от голода». <…> В настоящее время икона «Спорительница хлебов» – икона с необычной иконографией и наименованием – глубоко почитаема верующими. И среди множества храмов, словно рассыпанных Создателем небесных жемчужин, есть храмы, посвященные этому образу. В 2000 году храм в честь иконы «Спорительница хлебов» был освящен и на территории подсобного хозяйства Оптиной Пустыни. Нам ничего не известно о судьбе той иконы, перед которой старец Амвросий возносил свои святые и благодатные молитвы. В 1892 году по указу Святейшего Синода эту икону унесли из Шамординской обители. В современных комментариях к работе о. Павла Флоренского «Иконостас» нам встретилось указание на сообщение епископа Уфимского Анатолия в январе 1988 года в Бергамо, в котором он указывает на то, что эта икона находится в литовской деревне Михново под Вильнюсом. Промыслом Божиим в келье преподобного старца Амвросия в скиту Оптиной Пустыни несколько лет назад появился живописный список с ранних икон «Спорительницы хлебов». Эту икону в 1999 году передал обители Александр Курочкин из Ростова-на-Дону, у которого образ Царицы Небесной, купленный по случаю, находился около семи лет. Профессиональный реставратор, он открыл надпись на оборотной стороне иконы, скрытую под слоем краски: Радуйся Благодатная Господь С Тобою подаждь и нам Недостоиным Росу благодати Твоея и яви милосердие Твое Празднование 15-го Октября Еще ниже: Образ Сеи Старца Оптиной Пустыни Иеросхимонаха Амвросия Наименование иконы на лицевой стороне «Спорительница хлебов» написано тем же почерком, что и надпись на обороте. Зная, что ничего в нашей жизни случайного нет, радуясь, что с обретением этой иконы восстановилась утраченная связь времен, молимся перед благословенным образом и верим, что молитвы наши не остаются неуслышанными: «Нищия и неимущия пропитай, старость поддержи, младенцы воспитай, всех вразуми преискренне взывати ко Господу: Хлеб наш насущный даждь нам днесь. Сохрани, Пречистая, люди Твоя…» Из статьи В. Кашириной и Г. Черкасовой «К истории иконы Божией Матери «Спорительница Хлебов». Оптинский альманах, вып. 2.