Таблица лидеров

Дорогие люди,мне как-то самой не поздоровилось- голова болит и кружится не могу стоять-сразу клонит на сторону..врач велел в больницу

Спасибо большое всем за молитвы-моему брату Саше сделали операцию и все хорошо=будьте и вы все здоровы и благополучны!!!

Ико­на Бо­жи­ей Ма­те­ри «Всех скор­бя­щих Ра­дость» (с гро­ши­ка­ми) про­сла­ви­лась в 1888 го­ду в Пе­тер­бур­ге, ко­гда во вре­мя страш­ной гро­зы мол­ния уда­ри­ла в ча­сов­ню, но на­хо­див­ша­я­ся в ней свя­тая ико­на Ца­ри­цы Небес­ной, пред­став­ля­ю­щая со­бой спи­сок с ико­ны Бо­жи­ей Ма­те­ри «Всех скор­бя­щих Ра­дость», ко­то­рую из Моск­вы при­вез­ла кня­ги­ня На­та­лия Алек­се­ев­на (сест­ра Пет­ра Ве­ли­ко­го), оста­лась непо­вре­жден­ной. Об­раз, до то­го вре­ме­ни с по­тем­нев­шим от ко­по­ти ли­ком, об­но­вил­ся и про­свет­лел. Об­го­рел толь­ко шнур, на ко­то­ром свя­тая ико­на ви­се­ла в уг­лу ча­сов­ни, да при­лип­ли к по­верх­но­сти несколь­ко мел­ких мед­ных монет (гро­ши­ков) из раз­би­той вдре­без­ги круж­ки для по­да­я­ний. С тех пор мно­гие бо­ля­щие и страж­ду­щие, при­бе­гав­шие к Пре­свет­лой Вла­ды­чи­це с ис­крен­ней ве­рой и го­ря­чей мо­лит­вой, по­лу­чи­ли ис­це­ле­ние пе­ред Ее свя­тым об­ра­зом. В 1898 го­ду на ме­сте ча­сов­ни бы­ла по­стро­е­на цер­ковь. Икона находится в Скорбященской церкви Санкт-Петербурга (подворье Свято-Троицкого Зеленецкого монастыря).https://azbyka.ru/palomnik/Церковь_иконы_Божией_Матери_«Всех_скорбящих_Радость»_с_грошиками_(Санкт-Петербург) http://skorbyashenskaya.ru/ Источник и продолжение:https://azbyka.ru/days/ikona-vseh-skorbjashchih-radost-s-groshikami Вестник Православия. От 12 августа. Икона Божией Матери "Всех скорбящих Радость" (с грошиками) Духовно-публицистическая программа Санкт-Петербургской митрополии. *** Икона Божией Матери «Всех скорбящих Радость» Церковь иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радосте (с грошиками) Фильм из цикла "Живые церкви Петербурга" посвящен храму иконы Божией Матери Всех Скорбящих Радосте (с грошиками), который является подворьем Свято-Троицкого Зеленецкого мужского монастыря. Храм сей прославлен чудотворной иконой Божией Матери Всех Скорбящих Радосте с грошиками и местом покоения петербургской странницы Матроны – босоножки. О важном историческом прошлом, дне сегодняшнем и о совсем близком дне завтрашнем всего храмового комплекса и его прихода этот фильм. Икона Божией Матери "Всех скорбящих Радость" Разнообразие икон Богородицы поражает воображение. И хотя некоторые специалисты называют число около семисот, сколько их на самом деле — доподлинно не знает никто. Как гласит предание о жизни Матери Спасителя, «икон Матери Божией, как звезд на небе: число их знает только Сама Царица Небесная». Порой у одной прославленной иконы появляются копии, которые становятся чудотворными. Люди исцеляются от тяжелых болезней, и новая икона прославляется. Так случилось и с образом «Всех скорбящих Радость» (с грошиками). Икона Божией Матери «Всех скорбящих Радость» (с грошиками) (день памяти — 5 августа) Для начала окунемся в историю иконографии «Всех скорбящих Радость». Этот образ появился в России в XVII веке, хотя и под влиянием западноевропейских произведений. Надо отдать должное русским иконописцам, которые весьма творчески перерабатывали католические творения. Названием послужило начало богородичной стихиры: «Всех скорбящих радосте и обидимых заступнице…». Первое письменное упоминание об иконе с таким названием появилось в 1683 году. Автором значится придворный живописец Иван Безмин. Спустя пять лет в Москве перед ликом Богоматери «Всех скорбящих Радость», находившимся в Спасо-Преображенской церкви на Ордынке, исцелилась от тяжелой болезни Евфимия Петровна Папина. Она была родной сестрой Патриарха Московского и Всея Руси Иоакима (Савелова). После усиленной молитвы перед образом женщина вновь обрела здоровье. Чудесное исцеление произошло 6 ноября, и в память об этом в честь иконы «Всех скорбящих Радость» было установлено празднование. Сам храм, в котором произошло чудо, вскоре прославился на всю столицу под именем «Скорбященский». Икона «Всех скорбящих Радость» полюбилась людям и распространилась по всей Руси. Каким образом одна из икон оказалась в Неве — неизвестно, но однажды один из представителей петербургского рода Куракиных нашел ее прибитой волнами к берегу реки. Образ долгое время хранили как семейную реликвию. Так бы и стояла она в домашнем иконостасе, если бы не чудесное спасение потомка этого рода при шторме. Он единственный уцелел после того, как лодка перевернулась во время сильной бури. Уцепившись за доску прямо посреди Невы, он взмолился Богородице о спасении. Подул боковой ветер, и доску с утопавшим прибило к тому месту, где стояла Тихвинская часовня. Благодарный купец Семен Иванович Матвеев после возвращения домой пожертвовал икону «Всех скорбящих Радость» в небольшую часовенку в деревню Клочки на окраине Петербурга. Ныне это историческая часть в Невском районе Санкт-Петербурга, между рекой Невой, Соединительной линией железной дороги, рекой Оккервиль и улицей Коллонтай. Именно в Тихвинской часовне летом 1888 года случилось чудо. 5 августа над Петербургом разразилась гроза. Сокрушительной силы молния ударила в часовню и сожгла все внутренние стены и убранство… за исключением подаренного Скорбященского образа. Перед глазами очевидцев предстала изумительная картина: лик Богородицы на иконе обновился. Прежде потемневший от времени и копоти свечей, теперь он просветлел. Стоявшая рядом с иконой кружка для пожертвований разбилась вдребезги, деньги рассыпались по полу, а к образу в разных местах прилепилось 12 медных монет (позднее 1 монета отпала). Грошики держались на поверхности иконы без всякой видимой причины — как свидетельство чуда Божия. Слухи о необыкновенном происшествии быстро облетели округу, и уже на следующий день к часовне потянулись богомольцы. Начались чудесные исцеления. Было официально задокументировано и подтверждено два чуда. Спустя два года после обретения иконы, в 1890 году, выздоровел юноша по имени Николай Грачев. Он страдал от эпилепсии, которую в те времена называли падучей болезнью. Парню приснился удивительный сон: перед ним предстали Пресвятая Богородица и Святитель Николай Мирликийский Чудотворец, а также прозвучал чей-то голос: «Поезжай в часовню, где упали монеты, и ты получишь исцеление. Но заранее никому ничего не говори». На глазах изумленных прихожан отрок, подойдя и приложившись к образу, навсегда исцелился от болезни. Вторым чудом стало выздоровление молодой женщины Веры Белоногиной. Это в наши времена от туберкулеза можно излечиться, а в конце XIX века туберкулезных больных ждала мучительная смерть. Эта участь нависла и над красавицей Верой, любимой женой писаря, работавшего на суконной фабрике Торнтона. Сначала женщина просто потеряла голос. Врачам казалось, что это фарингит, однако ничего не помогало — несчастная сипела, голос не возвращался. И стало ясно, что женщину поразил страшный недуг — горловая чахотка (так называли тогда туберкулез гортани). Врачи развели руками, и Вера стала изо всех сил уповать на Бога. Однажды во сне женщина услышала некий голос, повелевший идти в часовню. После молебна у чудотворной иконы «Всех скорбящих Радость» (с грошиками), она, зайдя в дом, с порога громко сказала своему мужу: «Я абсолютно здорова!» Вскоре появился новый тип иконы «Всех скорбящих Радость», на которой краской стали писать грошики. Празднование в честь иконы установили 5 августа, в день ее чудесного преображения. На самом образе Богородицу окружают нуждающиеся люди — нищие, больные, голодные, а среди них находятся ангелы. Сама Заступница пишется на иконе во весь рост, в красно-синем одеянии и с белым платом на голове. Над ней в облаках восседает Спаситель, в левой руке у Него Евангелие, а правой Он благословляет людей. После того замечательного (иначе о нем и не скажешь) пожара на месте сгоревшей часовни построили храм в честь чудотворной иконы. Причем обгоревшую прежнюю часовню оставили внутри, а большая каменная часовня в русском стиле стала ее «футляром». На тот момент она оказалась самой большой часовней в России, так как могла вмещать до 800 человек. К сожалению, меньше чем через 20 лет ее не стало. После революции 1917 года Скорбященский храм взорвали. К счастью, верующие смогли спрятать чудотворную икону и тайно сохранить ее от коммунистов. Во время Великой Отечественной войны удалось открыть доступ к святому образу. Его установили для поклонения в Свято-Троицком храме. В годы страшной блокады, во время нечеловеческих страданий, жителям Ленинграда так нужны были утешение и укрепление Божией Матери. И многие свидетельствовали потом, как получали помощь от Богородицы после молитвы перед иконой. Ныне образ хранится в том же храме Святой Живоначальной Троицы. Если отправиться в паломническую поездку в Санкт-Петербург, то приложиться к святыне можно на проспекте Обуховской обороны. Мимо церкви вы уж точно не пройдете: за необычный внешний вид ее называют «Кулич и Пасха». Источник и продолжение: http://Икона Божией Матери «Всех скорбящих Радость» (с грошиками) (день памяти — 5 августа) http://kashin.ortox.ru/vsekh_skorbjashhikh_radost_ikona/view/id/1175006

Я смотрела видео как делают оклад на Евангелие. Аж сердце сжалось, какая трепетная и ответственная работа.

Лена , помоги Господи Вам.А вот врача придётся всё же послушать и сходить в больницу.

В Оптиной исповедь утром перед литургией и вечером после всенощных. Сегодня вроде бы вечером не всенощная служба, так что, скорее всего не получится.

Не переживайте, все будет хорошо. Помолимся.

Александра Львовна Толстая "Дочь" (отрывок). " ... Было уже десять, когда меня привезли на Лубянку, 2 и ввели в комендатуру. Мелькала передо мной громадная фигура рыжего коменданта Попова. Я сидела на стуле и клевала носом. В первом часу ночи допросили, и я узнала, за что арестована. Больше года тому назад друзья просили меня предоставить им квартиру Толстовского товарищества для совещаний, что я охотно сделала. Я знала, что совещания эти были политического характера, но не знала, что у меня на квартире собиралась головка Тактического центра. Я не принимала участия в совещаниях. Раза два ставила самовар и поила их чаем. Иногда меня вызывали по телефону, и, когда я входила в комнату, все замолкали. Об этих собраниях я давно забыла, но теперь, узнав, за что арестована, поняла, что мое дело серьезно. Меня привели в камеру около двух часов ночи. Мучила жажда. - Товарищ! Дайте воды, пожалуйста, - попросила я надзирателя. - Не полагается. Дверь захлопнулась, щелкнул замок. Камера маленькая, узкая. Я едва успела постелить постель, как электричество погасло. Когда я была моложе, у меня было счастливое свойство. После несчастий, сильных волнений наступала реакция, и я могла заснуть немедленно, лежа, сидя, а когда была на войне, ухитрялась спать даже верхом на лошади. Накануне я совсем не спала, глаза слипались. Я легла на койку, закрыла глаза, но тотчас же вскочила: в батареях что-то зашуршало. Я замерла. Шорох повторился, зашуршало по стене и мягко шлепнулось на пол, один раз, другой, третий... "Крысы!" Я постучала о край койки. Шум прекратился, но через несколько секунд возобновился, послышался топот. Животные пищали, догоняли друг друга, казалось, вся камера была полна крысами. "Только бы на койку не влезли", - подумала я и в ту же минуту почувствовала, как крыса карабкается по пледу. Я в ужасе дернула конец, животное оборвалось и шлепнулось на пол. Я подоткнула плед так, чтобы он не висел, но крысы карабкались по стене, по ножкам табуретки, бегали по подоконнику. Я нащупала табуретку, схватила ее и вне себя от ужаса махала ею в темноте. - Что за шум, гражданка? В карцер захотели? - крикнул в волчок надзиратель. - Зажгите огонь, пожалуйста! Камера полна крыс! - Не полагается! - Он захлопнул волчок. Я слышала, как шаги его удалялись по коридору. Опять на секунду все затихло. Мучительно хотелось спать. Но не успела я сомкнуть глаз, как снова ожила камера. Крысы лезли со всех сторон, не стесняясь моим присутствием, наглея все больше и больше. Они были здесь хозяевами. В ужасе, не помня себя, я бросилась к двери, сотрясая ее в припадке безумия, и вдруг ясно представила себе, что заперта, заперта одна, в темноте с этими чудовищами. Волосы зашевелились на голове. Я вскочила на койку, встала на колени и стала биться головой об стену. Удары были бесшумные, глухие. Но в самом движении было что-то успокоительное, и крысы не лезли на койку. И вдруг, может быть потому, что я стояла на коленях, на кровати, как в далеком детстве, помимо воли стали выговариваться знакомые, чудесные слова. "Отче наш", и я стукнулась головой об стену, "иже еси на небесех", опять удар, "да святится..." и когда кончила, начала снова. Крысы дрались, бесчинствовали, нахальничали... Я не обращала на них внимания: "И остави нам долги наши..." Вероятно, я как-то заснула. Просыпаясь, я с силой отшвырнула с груди что-то мягкое. Крыса ударилась об пол и побежала. Сквозь решетки матового окна чуть пробивался голубовато-серый свет наступающего утра... ...Приговорили четверых к высшей мере наказания. Остальных приговорили на разные сроки. Виноградского и красноречивых профессоров скоро выпустили. Мне дали три года заключения в концентрационном лагере. Я не думала о наказании и была счастлива, что не попала в компанию людей, получивших свободу. В концентрационном лагере* Нас вывели во двор тюрьмы. Меня и красивую, с голубыми глазами и толстой косой, машинистку. Было душно, парило. Чего-то ждали. Несколько групп, окруженных конвойными, выходили во двор. Это были заключенные, приговоренные в другие лагеря по одному с нами делу. Перебросились словами, простились. Нас погнали двое конвойных, вооруженных с головы до ног, - меня и машинистку. Тяжелый мешок давил плечи. Идти по мостовой больно, до кровавых мозолей сбили себе ноги. Духота становилась все более и более нестерпимой. А надо было идти на другой конец города, к Крутицким казармам. - Товарищи, - обратилась к красноармейцам красивая машинистка, - разрешите идти по тротуару, ногам больно! - Не полагается! Тучи сгущались, темнело небо. Мы шли медленно, хотя "товарищи" и подгоняли нас. Дышать становилось все труднее и труднее. Закапал дождь, сначала нерешительно, редкими крупными каплями; небо разрезала молния, загрохотал, отдаваясь эхом, гром, и вдруг полился частый крупный дождь, разрежая воздух, омывая пыль с мостовых. По улице текли ручьи, бежали прохожие, торопясь уйти от дождя, стало оживленно и почти весело. - Эй, постойте-ка вы! - обратился к нам красноармеец. - Вот здесь маленько обождем, - и он указал под ворота большого каменного дома. Я достала портсигар, протянула его конвойным. - Покурим! Улыбнулись, и показалось, что сбежала с лица искусственная, злобная, точно по распоряжению начальства присвоенная маска. Я разулась, под водосточной трубой обмыла вспухшие ноги, и стало еще веселее. Дождь прошел. Несмело, сквозь уходящую иссиня-черную тучу проглядывало солнце, блестели мостовые, тротуары, крыши домов. - Эй, гражданки! Идите по плитувару, что ли! - крикнул красноармеец. Ишь, ноги-то как нажгли! Теперь уже легче было идти босиком по гладким, непросохшим еще тротуарам. - Надолго это вас? - спросил красноармеец. - На три года. - Э-э-э-эх! - вздохнул он сочувственно. - Пропала ваша молодость. Я взглянула на машинистку. Она еще молодая, лет двадцати пяти. Мне тридцать восемь, три года просижу - сорок один, - много... Заныло в груди. Лучше не думать... Подошли наконец к высоким старинным стенам Новоспасского монастыря, превращенного теперь в тюрьму. У тяжелых деревянных ворот дежурили двое часовых. - Получайте! - крикнули конвойные. - Привели двух. Часовой лениво поднялся со скамеечки, загремел ключами, зарычал запор в громадном, как бывают на амбарах, замке; нас впустили, и снова медленно и плавно закрылись за нами ворота. Мы в заключении. Кладбище. Старые, облезлые памятники, белые уютные стены низких монастырских домов, тенистые деревья с обмытыми блестящими листьями, горьковато-сладкий запах тополя. Странно. Как будто я здесь была когда-то? Нет, место незнакомое, но ощущение торжественного покоя, уюта то же, как бывает только в монастырях. Вспомнилось, как в далеком детстве я ездила с матерью к Троице-Сергию. - Шкура подзаборная, мать твою... Из-за угла растрепанные, потные, с перекошенными злобой лицами выскочили две женщины. Более пожилая, вцепившись в волосы молодой, сзади старалась прижать eе руки. Молодая, не переставая изрыгать отвратительные ругательства, мотая головой, точно огрызаясь, изо всех сил и руками, и зубами старалась отбиться. С крыльца, чуть не сбив нас с ног, выскочил надзиратель. - Разойдитесь, сволочь! - крикнул он, подбегая к женщинам и хватая старшую за ворот. Поправляя косынки и переругиваясь, женщины пошли прочь. Мы вошли в контору. Дрожали колени, не то от усталости, не то под впечатлением только что виденного. С ними, вот с "такими", придется сидеть мне три года! Стриженая, с курчавыми черными волосами, красивая девушка, еврейка, что-то писала за столом. Женщина средних лет, в холщовой рубахе навыпуск, в посконной синей юбке и самодельных туфлях на босу ногу, встала из-за другого стола и с приветливой улыбкой подошла к нам. - Пожалуйста, сюда, - сказала она, - мне нужно вас зарегистрировать. Ваша фамилия, возраст, прежнее звание? - задавала она обычные вопросы. - Ваша фамилия Толстая? - переспросила она. - Имя, отчество? - Александра Львовна. Что-то промелькнуло у нее в лице, не то удивление, не то радость. Закурив папиросу и небрежно раскачиваясь, еврейка вышла на крыльцо, и сейчас же лицо пожилой женщины преобразилось. Она схватила мою руку и крепко сжала ее. - Дочь Льва Николаевича Толстого? Да? - поспешно спросила она меня. - Да. Мне было не до нее. Только что виденная мною сцена не выходила из головы. - Большая часть арестованных уголовные? - спросила я ее. - Какой ужас! - Голубушка, Александра Львовна, ничего, ничего, право ничего! Везде жить можно, и здесь хорошо, не так ужасно, как кажется сперва. Пойдемте, я помогу вам отнести вещи в камеру. Голос низкий, задушевный. - Как ваша фамилия? - Моя фамилия Каулбарс. - Дочь бывшего губернатора? - Да. Я снова, совсем уже по-другому, взглянула на нее. А она, поймав мой удивленный взгляд, грустно и ласково улыбнулась. Навстречу нам, неся перекинутое на левую руку белье, озабоченной, деловой походкой шла маленькая стриженая женщина. - Александра Федоровна! - обратилась к ней дочь губернатора. - У нас найдется местечко в камере? - И, оглянувшись по сторонам, она наклонилась и быстро прошептала: - Дочь Толстого, возьмите в нашу камеру, непременно! Та улыбнулась и кивнула головой: - Пойдемте! Мы прошли по асфальтовой дорожке. С правой стороны тянулось каменное двухэтажное здание, с левой - кладбище. - Сюда, наверх по лестнице, направо в дверь. Я толкнула дверь и очутилась в низкой светлой квартирке. И опять пахнуло спокойствием монастыря от этих чистых крошечных комнат, печей из старинного, с синими ободками кафеля, белых стен, некрашеных, как у нас в деревне, полов. Высокая, со смуглым лицом старушка, в ситцевом, подвязанном под подбородком сереньком платочке и ситцевом же черном с белыми крапинками платье, встала с койки и поклонилась. - Тетя Лиза! - сказала ей Александра Федоровна. - Это дочь Толстого, вы про него слыхали? - Слыхала, - ответила она просто, - наши единоверцы очень даже уважают его. Вот где с дочкой его привел Господь увидеться! - и она снова поклонилась и села. Лицо спокойное, благородное, светлая и радостная улыбка, во всем облике что-то важное, значительное. ...Должно быть, я никогда не узнаю, как трудно было моим друзьям доставать все то, что они приносили мне в заключение. Передачи были громадные, я никогда не могла бы одна поглотить всего, что приносилось, но нас было 8-9 человек, и иногда на два последних дня еды не хватало. Среди заключенных давно уже были разговоры о том, что львиная доля продуктов шла на администрацию лагеря. Все возмущались втихомолку, но говорить громко об этом боялись. - А что полагается коменданту и его помощникам? - спросила я как-то у старосты. - Да ничего не полагается, у них свои пайки... - Так почему же никто не протестует? Староста только махнула рукой. А на обед опять принесли суп из очистков и кашу без масла. - Я пойду к коменданту, - сказала я, - это черт знает что такое. Нельзя же молча смотреть, как заключенные голодают. - Напрасно вы это, Александра Львовна, ей-богу, напрасно. Но остановить меня было трудно... Схватив котелок, я пошла в контору. Комендант в фуражке сидел за письменным столом и с видимым напряжением рассматривал какую-то бумагу. - Товарищ комендант! Смотрите, чем нас кормят. - Что-о-о-о? - Неужели нам полагается вместо картошки картофельные очистки в суп? и каша без масла? - Вы что, гражданка Толстая, бунтовать вздумали? - Я хочу, чтобы заключенные получали то, что им положено. Больше ничего. Широкое веснушчатое лицо вдруг побагровело, громадный кулак поднялся в воздух и с силой ударился о стол. - Молчать! Эй, кто там? Назначить гражданку Толстую дежурить в кухню на двадцать пятое и двадцать шестое декабря. Я повернулась и вышла. В день Рождества я встала в шесть часов и пошла в кухню. Было еще темно. Дядя Миша - единственный монах, каким-то чудом удержавшийся в Новоспасском, - гремя ключами, пошел выдавать продукты. На кухне одна из кухарок стала делить на две половины масло, сахар и мясо. - Что это вы делаете? Куда это? - Коменданту и служащим. - Не надо! - сказала я. - То есть как это не надо? - Не надо резать. Все это пойдет на заключенных. Администрации ничего не полагается. Кухарки ворчали, бранились, но я, как цербер, следила за продуктами, поступавшими в кухню, и настояла на своем. В первый день Рождества заключенные получили хороший обед. Но комендант смотрел на меня волком. Заключенные качали головами. - Не простит он вам этого. Не сможет теперь отомстить, потом сорвет. Да я и сама чувствовала, что положение мое в лагере должно было измениться. Прежде мне разрешали иногда ходить в город: в наркомпрос за волшебным фонарем для лекций, к зубному врачу. Комендант ценил мою работу по организации тюремной школы и устройству лекций. В его отчетах, вероятно, немало писалось о культурно-просветительной работе Новоспасского лагеря. Теперь я была на подозрении. Я боялась писать дневник, боялась, как делала это раньше, отправлять написанное в пустой посуде из-под передачи домой. Я стала искать место, где бы я могла хранить дневник в камере. Один из кафелей с синими изразцами в лежанке расшатался. Я вынула его, положила листки и опять заделала. - Что это вы все пишете? - спрашивала меня портниха Маня, сидевшая за воровство и недавно переведенная в нашу камеру. - Вас описываю, - ответила я, смеясь. Она ничего не сказала, но я чувствовала, что она заинтересовалась моим писанием. Мы боялись этой Мани, она была дружна с женой коменданта. - Маня, что это? Какая красота! - воскликнула однажды армянка, когда Маня раз вернула узел с только что принесенной работой. - Комендантской .жене платье шью, - ответила Маня. - Тоже сказала - жене!.. - возмутилась одна из женщин. - Таких-то жен у него... счет потеряешь, - и она с жадным любопытством потянулась к кровати, на которой Маня раскладывала великолепный тяжелый бархат густо-лилового цвета. Через несколько дней Маня сдала лиловое платье и принесла другую материю, еще лучше: превосходный плотный, белый с золотыми разводами шелк. Вечером в комнату старосты вошла армянка с кусочком материи в руках. - Смотрите. Из архиерейских саккосов шьет. Ей-богу, - взволнованно прошептала она. Среди лоскутков, валявшихся на полу, она нашла золотой крест. - Александра Федоровна, - спросила я старосту, когда мы остались с ней вдвоем, - вы знали, что комендант грабит монастырскую ризницу? - Знала, - сказала она, - давно знала. Но что поделаешь? Все равно нынче-завтра разграбят. Да уж теперь и нет ничего. Знаете, какой крест спустил? Золотой, пять фунтов весу. А это уж так, остатки - архиерейская одежда осталась... Я, знаете, стараюсь об этих вещах не думать. Вот уже скоро два года, как я по тюрьмам мотаюсь. Сколько раз, бывало, люди волнуются, так же, как вы, вступаются за заключенных, думают, можно войну с администрацией вести. Напрасно это. Какой он ни есть зверь, но мы уже знаем, как с ним ладить. Ну, а начнешь с ним войну, либо его уберут, либо нет. А что, если не уберут? Он озвереет так, что житья с ним не 6удет. Ну, а если сменят, может, еще худшего пришлют. И верьте мне, какой бы он ни был вор, мерзавец, коли он член партии, не простят они вам этого... Никогда..."

Ну вот видите, Вы сами Владислав пишите, что не знаете как у меня. А я то знаю за себя) Видите разницу? Или Вы больше за меня уже знаете? Истина в Евангелии. Если действительно очень хочется ее понять, то надо его читать, и с толкованиями святых отцов. Преп. Серафим Саровский знал его наизусть, но читал каждый день и за неделю прочитывал всё и так всю жизнь. По мере вашего духовного возрастания и истина будет открываться с каждым разом все больше и больше. Но читать еще не все. Надо исполнять и обязательно быть в церкви, учавствовать в Святых Таинствах - обязательно! Без этого Благодати не будет. Очень хорошо, что Вы это понимаете. Несомненно Бог любит всех, потому, что Бог есть любовь! И конечно Вы Его любите всем сердцем, всею душой, всем разумением своим. Но есть еще вторая заповедь. Возлюби ближнего, как самого себя. На сих двух заповедях держится закон и пророки. Вот что говорит о такой любви к ближнему преп. Амвросий https://azbyka.ru/otechnik/prochee/uchenie-optinskih-startsev/9 Если почитаем ваши посты на форуме, то как раз все это и видим, о чем говорит батюшка Амвросий :) Без любви к ближнему невозможно любить Бога, «ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» (1 Ин. 4: 20). А без любви к Богу невозможно спасение. Любовь это и есть жертва. Пожалуй нет)