Таблица лидеров

Тут надо учитывать, что православие тогда было государственной религией, и преступления против веры автоматически становились преступлениями против государства. А митр. Стефан Яворский он тем более обучался у католиков, яркий представитель западного православия, а оно всегда немного тяготело к католическим взглядам типа схоластики и силового пресечения еретических поползновений.

Вот мы нередко с сокрушением говорим о том, что многие в храм заходят лишь чтобы свечку поставить в связи с каким-то особым событием. И это, конечно, плохо. Но с другой стороны, это означает, что даже у невоцерковленных людей есть внутреннее ощущение вектора в Небо. И этот вектор в их сознании связан с храмом, в котором как бы сама по себе идет особая жизнь. А если в семье у них есть верующий, то хоть они и не идут за ним, и даже насмехаются, но всё равно его причисляют к той самой особой жизни, время от времени просят подать записочку или освятить что-то. Им кажется, что всё это существует как бы само по себе. Но это "само по себе" стало возможным, потому что из поколения в поколение миллионы "плохих" христиан несли в храм свои несовершенные молитвы, как могли старались жить по учению Церкви и т.д. Это и есть тот самый народ Божий, без которого никто не мог бы надеяться, что после его смерти на его могиле поставят крест. А это уже немало.

https://sledcom.ru/Proekty/isbookcrime1#section_1619839

Еретик, наверное, одно из самых страшных отпадений. Говорили об авве Агафоне: “Пришли к нему некие, услышав, что он имеет великую рассудительность. Желая испытать его, не рассердится ли он, спрашивают его: “Ты – Агафон? Мы слышали о тебе, что ты блудник и гордец.” – “Да, это правда,” – отвечал он. Они опять спрашивают его: “Ты, Агафон, клеветник и пустослов?” – “Да, я,” – отвечал он. И еще говорят ему: “Ты, Агафон, еретик?” – “Нет, я не еретик,” – отвечал он. Затем спросили его: “Скажи нам, почему ты на все, что ни говорили тебе, соглашался, а последнего слова не перенес?” Он отвечал им: “Первые пороки я признаю за собой, ибо это признание полезно моей душе, а признание себя еретиком значит отлучение от Бога, а я не хочу быть отлученным от моего Бога.” Выслушав это, они подивились его рассудительности и отошли, получив назидание.” (Древний патерик)

Не грустите, Светлана. Наше дело - исповедовать веру жизнью, а Божие - оживотворять маленькие зёрнышки нашего поведения в ростки веры в наших ближних. Мы, конечно, мало что можем, не так, как могли святые, но Бог может всё. Припомнились мне по этому поводу два случая из воспоминаний о преп. Варсонофии Оптинском. Они оба - по ссылке, один приведу здесь. Записи С. А. Нилуса "«Сей пшеницу, отче Тимоне!» — сказал некогда преп. Серафим своему собеседнику. Годовой праздник Оптиной пыстыни. Ходили поздравлять старцев с праздником. О. Варсонофий сообщил жене следующее: «Приходит сегодня ко мне молоденькая монашенка и говорит: — «Узнаете меня, Батюшка?» — «Где» — говорю, — «матушка, всех упомнить? нет не узнаю». — «Вы меня», — говорит, — «видели в 1905 г. в Москве на трамвае. Я тогда еще была легкомысленной девицей, и вы обратились ко мне с вопросом: что я читаю? А я в это время держала в руках книгу и читала. Я ответила: Горького… — Вы тогда схватились за голову, точно я уже невесть что натворила. На меня ваш жест произвел сильное впечатление, и я спросила: что–ж мне читать? И припомнились мне тут слова преподобного Серафима, сказанные им иеромонаху Надеевской пустыни — Тимону: — «Сей, отче Тимоне, пшеницу слова Божия, сей и на камени и на песце, и при дороге и на тучной земле, все где-нибудь и прозябнет семя–то во славу Божию». Вот и прозябает". (Слово, приведшее к вере)

 Архиерея в храме всегда встречают торжественно… — В русской традиции было даже такое: архиерея встречали у его дома и с пением сопровождали до храма. Сейчас этого нет, но, когда архиерей подходит к дверям храма, его встречают колокольным звоном, а когда он переступает порог, настоятель храма на специальном блюде, покрытом воздухом, выносит ему навстречу крест. Архиерей целует крест, дает его для целования духовенству, затем священник возвращает крест в алтарь. Дальше, если это вечерня, то архиерей поднимается на амвон, целует иконы, благословляет народ и входит в алтарь. Если это Литургия, то епископ входит в алтарь не сразу. Протодиакон читает входные молитвы. Они те же, что и на обычном богослужении, но если пресвитер перед входом в алтарь читает их тайно, то в данном случае протодиакон — возгласно. Архиерей поднимается на амвон, на амвоне читается главная молитва из входных: «Господи, ниспосли руку Твою…» — и затем владыка, как всегда перед совершением Литургии, просит у духовенства и народа прощения. Протодиакон отвечает: «Бог да простит тя, владыка святый, прости нас и благослови». Далее архиерей возвращается на архиерейский амвон, и начинается облачение. — Почему облачение епископа происходит иначе, чем облачение священника — не в алтаре, а у всех на глазах? — Так бывает не всегда, архиерей вправе облачиться и в алтаре. Но облачение на середине храма соответствует торжественности архиерейского богослужения. Кроме того, вход архиерея в алтарь — это кульминация богослужения. Поэтому в большинстве случаев архиерей облачается до входа в алтарь. Так было и в древности. Только на архиерейском богослужении мы можем непосредственно увидеть, как совершается облачение духовенства вообще. — Чем облачение архиерея отличается от облачения священника? — Такие предметы собственно архиерейского облачения, как митра и панагия, вторичны, они появились достаточно поздно в истории Церкви. Главное и древнейшее отличие — омофор. Без омофора архиерей не может совершать богослужение. Слово «омофор» в переводе с греческого означает «носимый на плечах». Символически омофор означает ту самую овцу, которую пастырь поднимает на плечи (см.: Лк. 15, 5): архиерей призван подражать Христу в попечении о каждой овце, о каждой душе в отдельности. При возложении на архиерея омофора протодиакон произносит: «На рамех, Христе, заблуждшее взяв естество, вознеслся еси, Богу и Отцу привел еси всегда, ныне и присно и во веки веков, аминь». Остальные молитвы на облачение архиерея совпадают с иерейскими. Только первое лицо заменяется вторым, потому что произносит их вслух другой человек — не сам облачаемый. Например, вместо «Да возрадуется душа моя…» (надевание иереем подризника или подсаккосника на архиерея) — «Да возрадуется душа твоя о Господе…». Конечно, добавляются молитвы на те элементы облачения, которых нет у священника. Надевание митры, например — «Положи Господь на главу твою венец от камений драгих…». По окончании облачения протодиакон торжественно возглашает: «Тако да просветится свет твой пред человеки, яко да видят добрая дела твоя и прославят Отца нашего, Иже есть на небесех, всегда, ныне и присно и во веки веков, аминь» (это — парафраз Мф. 5, 16). — А когда же архиерей входит в алтарь, если он совершает Литургию? — За Литургией архиерей входит в алтарь только после малого входа (входа с Евангелием). Почему так? Часть Литургии, предшествующая малому входу, появилась относительно поздно, и примерно до Х века воспринималась как нечто необязательное — ее могли и опустить. Для ранних христиан Литургия начиналась с момента входа священнослужителей с Евангелием в алтарь. Поэтому сейчас архиерей входит в алтарь в тот момент, который является древним началом Литургии. — Таким образом архиерейское богослужение возвращает нас в первые века христианской Церкви? — Можно сказать, в V–VII век. До малого входа Литургия идет обычным чином: архиерей находится на архиерейском амвоне и тайно читает молитвы антифонов. Вход архиерея в алтарь совершается более торжественно, чем вход на обычной Литургии, входный стих («Приидите поклонимся и припадем ко Христу») поется несколько раз. Сразу после малого входа архиерей совершает каждение. С V по VII век именно с этого начиналась служба: епископ входил и совершал каждение. Именно в это время хор поет «Исполла эти деспота» — в переводе «На многие лета, владыко». Немаловажная подробность: именно чинопоследование архиерейского богослужения включает песнопения на греческом языке. (На обычном иерейском богослужении пение погречески не обязательно, это выбор настоятеля храма). Перед чтением Апостола на греческом поется Трисвятое («Агиос о Феос, агиос Исхирос…»). Трисвятое поется не три раза, как обычно, а семь раз; после первых трех архиерей выходит на амвон и говорит слова: «Призри с небесе, Боже, и виждь, и посети виноград сей, и утверди и, егоже насади десница Твоя» (см.: Пс. 79, 15–16), благословляя народ крестом и дикирием. Виноград — народ Божий, в псалме эти слова относятся к ветхозаветному Израилю, а для нас — к Церкви. По завершении облачения архиерея поется «Тон деспотин кэ архиереа…» — молитва за архипастыря. Пение на греческом объясняется тем, что Русская Церковь долго была митрополией, и до середины XV века ею управляли греческие митрополиты. ( Полностью статья https://pravoslavie.ru/78930.html ) https://youtu.be/UHFs7F925rM

У меня такая ассоциация, что этапы в моей жизни и людей из этих этапов можно сравнить с листами календаря или срываемыми ветром осенними листьями: вот какой-то период жизни закончился, листок календаря перевернулся или осенний лист улетел, и люди прошли рядом и ушли, как были неверующими, так и являются ими. Как масло не смешивается с водой, а разделяется с ней, так и я не могу быть в настоящей общности с ними, и мы расходимся. Сколько еще осталось таких листочков, как скорбны эти разделения...

Лидия Сергеевна Запарина СКУПОЕ СЕРДЦЕ Сырой осенний вечер. С подарком в руках спешу на именины. Пройдя Красную площадь, направляюсь к Охотному ряду. У стены дома рядом с женщиной, продающей заграничные перчатки, — военный. Он о чем- то невнятно просит, но люди спешат, и на него никто не обращает внимания. Из-под распахнутой шинели поблескивают ордена, в руке — палка. «Военный, и просит...» Вынимаю из кармана мелочь и подаю. — Не нужно! Скажите, как мне домой доехать? Женщина с перчатками возмущенно шипит: — Вот напился — до дома дороги не найдет... А еще говорит, что капитан. — Где вы живете? Молчит и тяжело опирается спиной о стену дома. Не получив ответа, прячу деньги в карман и с облегчением отхожу: пусть не напивается до потери сознания... Мои каблуки звонко стучат по асфальту. И вдруг — толчок в сердце: а как этот человек доберется до дома, если все, как я, пройдут мимо? Замедляю шаги, становится досадно: не возвращаться же к нему...«Военный, демобилизован, с палочкой», — вертится в мозгу. Как притянутая веревкой, поворачиваю обратно и с надеждой думаю: «Может быть, кто-нибудь уже помог». Нет, стоит на месте: невысокий, худой. — Куда вам ехать? — А где я? — На Красной площади. Проводит по лицу грязной рукой без двух пальцев. — Ничего не понимаю: был у товарища, выпили, а я контужен, вот и развезло... Мне в Сокольники надо. Рассказываю, как добраться. Мотает головой: — Не найду, туман здесь, — стучит себя по лбу. «Неужели я должна довести его до метро?! А если кто-нибудь из знакомых увидит меня с этим пьянчугой?» Военный тоскливо поводит плечами, видно, что он вконец измучен. С усилием предлагаю: — Пойдемте, я провожу вас. Идем рядом. Ноги ему плохо повинуются, но он старается изо всех сил, размахивает свободной рукой и постукивает палочкой. Начинает длинно жаловаться на милиционеров, которые его куда-то не пускали. Одергиваю, чтобы не бранился. — Извините, не буду. Вы не думайте, что я всегда такой был... Нет! Воевал! От Москвы до Берлина дошел. Сам Жуков наградил. Потом ранили... — Он вздыхает и спотыкается. Подходим к метро. В ярком свете ламп фигура пьяного выступает во всей неприглядности. — Вот мы и у цели. Теперь входите в эту дверь, а потом — на эскалатор. До свиданья, — с облегчением говорю я. Военный смущенно качает головой: — Одного меня милиция сюда не пропустит. Раздраженно соглашаюсь: — Хорошо, пойдем вместе. — Все равно не поверят, что я с вами, — мнется военный. — Боже мой! Что же надо сделать?! — Возьмите меня под руку, — не глядя в лицо, шепчет он. Смотрю на его спину, измазанную чем-то белым, на облепленный грязью подол старой шинели, оглядываю свое коверкотовое пальто и, зажмурив глаза, с отвращением просовываю руку под его холодный локоть. Входим. Контролерши с недоумением оглядывают нас. На эскалаторе военный робко жмется ко мне. Мое раздражение гаснет, я ободряюще улыбаюсь ему, хочу полов- чей поддержать, но делаю неосторожное движение и выбиваю палку из его руки. Он теряет равновесие и падает. Мужчина в фетровой шляпе подхватывает палку, кто-то сзади поднимает упавшего и помогает сойти со ступенек. Оборачиваюсь, чтобы поблагодарить, и замираю: милиционер... Он сейчас заберет моего пьяненького! Не ожидая, пока это случится, хватаю его под руки и торопливо говорю: — Это мой знакомый, он не один, а со мной. Милиционер усмехается: — Не безпокойтесь, гражданочка, все понятно, — и отходит. Видимо, от всех волнений мой спутник протрезвился окончательно, так как на перрон выходит бодрым шагом. — Пожалуйста, помогите капитану доехать до Сокольников, — прошу я пассажиров. — Давайте его сюда, — откликается несколько голосов. Подходит поезд. Военный растроганно смотрит на меня: — Какая вы замечательная, какая добрая, совсем будто родная. Век вас не забуду! Он говорит еще что-то, но его вталкивают в вагон, и поезд трогается. Вижу, как на прощанье он мне машет рукой. Стою... Смотрю вслед ушедшему поезду и чувствую, как едкие слезы текут из моих глаз. Почему капитан благодарил меня, а не я его? Кто шел от Москвы до Берлина в то время, когда я отсиживалась в эвакуации? Он и миллионы других... Почему же теперь, увидев его пьяным, я не почувствовала ничего, кроме презрения? О, скупое сердце, не умеющее ни помнить, ни благодарить, как много ты должно людям!

Следственный комитет России представил заключительный том книги, посвященной расследованию убийства Царской семьи Версия для печати 18 октября 2021 г. 13:37 Вышел в свет третий том книги «Преступление века. Материалы следствия», подготовленной Следственным комитетом Российской Федерации и посвященной расследованию убийства Царской семьи. Трехтомное издание является полным собранием материалов следствия и исторических документов, связанных с гибелью Российского императора Николая II, его семьи и их приближенных. Книга вызвала повышенный интерес в обществе и положительные отклики, ведь она является наиболее точным и полным источником информации, которая была собрана воедино буквально по крупицам. Заключительная часть книги также наполнена интересными фактами, архивными документами. Она дает ответы на поставленные в начале повествования вопросы, опираясь на сугубо научные исследования, результаты экспертиз, фотографии и аудиозаписи. Благодаря проведенной кропотливой работе, современным высоким технологиям у следствия не осталось сомнений касательно версии гибели Царской семьи и принадлежности останков. Итоги расследования этого преступления признаны на международном уровне. Издание станет существенным подспорьем для всех, кто заинтересован в установлении истины и достоверности трагических событий прошлого, ведь это совместный труд следователей, криминалистов, ученых, историков-архивистов, представителей гражданского общества и всех неравнодушных людей.