Olqa 13 242 Опубликовано: 28 марта, 2020 6 часов назад, Георгий. сказал: а вот как найти силы побороть эту и др. духовные хвори все ни как не выходит. "Каждый день и каждый час кладите начало ко исправлению, и Бог милости, человеколюбия и щедрот подаст и нам руку Своей помощи, как Петру, святому апостолу, утопающему в волнах морских" преп. Иосиф Оптинский. *** Как вариант - не спешить, по возможности, рассказывать об обидчиках, усугубляя уже пережитое греховное состояние. Ну и малодушеполезные картинки чего демонстрировать? Для чего они?! Вам, нам...Или Вы предлагаете и нам последовать за Вами в обличении человека, которые в момент общения с Вами был недобр? Георгий, примите как сочувствие к Вам. Пишу спокойно, но недоумевая для чего эта история? Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Георгий. 1 430 Опубликовано: 28 марта, 2020 4 минуты назад, Olqa сказал: Ну и малодушеполезные картинки чего демонстрировать? Для чего они?! Вам, нам...Или Вы предлагаете и нам последовать за Вами в обличении человека, которые в момент общения с Вами был недобр? Георгий, примите как сочувствие к Вам. Пишу спокойно, но недоумевая для чего эта история? Ну, раз такое дело, удаляю полностью текст и картинки дабы не быть мне вам во искушение. Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Olqa 13 242 Опубликовано: 28 марта, 2020 45 минут назад, Георгий. сказал: Ну, раз такое дело, удаляю полностью текст и картинки дабы не быть мне вам во искушение. Искренне сочувствую Вам и переживаю, что болеете и такие искушения. Они здоровье точно не укрепляют. 1 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
sibiryak 5 250 Опубликовано: 29 марта, 2020 В 06.03.2020 в 21:27, Георгий. сказал: На своем примере, могу утверждать, что, это не совсем так. Как уныние придавит, то, не то что суета, а в принципе, ни чего делать в таком состояние не мог, так что, суета в моем варианте не совсем одно и то же с унынием, во всяком случае для меня. Георгий, уныние бич не только нашего времени, им даже святые страдали. Например известно, что один из моих любимых святых отцов - святитель Тихон Задонский почти всю жизнь страдал от уныния. Часто обращаюсь к его сборнику молитв, там и благодарственные и покаянные и т.д. Есть у него и акафист даже в тему: "Акафист Всемогущему Богу в нашествии печали" и много молитв и победил он эту страсть. https://www.akafistnik.ru/god/akafist-vsemoguschemu-bogu-v-nashestvii-pechali/ Аудио https://predanie.ru/audio/283330-akafist-vsemoguschemu-bogu-v-nashestvii-pechali/ Многие святые, особенно пустынники, отшельники страдали этим недугом. Ну а в наше время каждый второй, только нынче это моднее называть депрессией. Причин к унынию очень много, и физические и греховные и т.д, рассмотрел и многие нахожу в себе тоже. Брат посмотри эту статью Л.Ф. Шеховцова Преодоление страсти аскетическими и психологическими методами. Раздел VI. Страсть уныния состояние депрессии и их преодоление. https://azbyka.ru/otechnik/antropologiya-i-asketika/preodolenie-strasti-asketicheskimi-i-psihologicheskimi-metodami/7 Предыдущая глава 5 - страсть печали, тревоги и преодоление их. 1 1 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Георгий. 1 430 Опубликовано: 29 марта, 2020 2 часа назад, sibiryak сказал: Брат посмотри эту статью Спасибо, сейчас не смогу, занят, посмотрю при первой возможности. Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
sibiryak 5 250 Опубликовано: 29 марта, 2020 Журнал Фома. Проект " Мысли великих" Преп. Иоанн Лествичник. Афоризмы, цитаты ... https://foma.ru/prepodobnyij-ioann-lestvichnik-aforizmyi.html 2 2 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Мано 2 735 Опубликовано: 29 марта, 2020 21 час назад, Георгий. сказал: Злопамятность - это непрощение. Прощение - это не забывчивость. Прощение - это изменение своего отношения к тому, что произошло. Мы не можем стереть ластиком события своей жизни (то, что нас обидело). А простить можем. Мы можем изменить свое отношение к человеку, который нас обидел. Когда изменим свое отношение / свою собственную реакцию на человека, тогда простим, то есть отпустим эту ситуацию. Вот это событие (обиду), его нужно не утрамбовать в себя поглубже. Его нужно про-жить, и ... отпустить. Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
inna d 4 845 Опубликовано: 30 марта, 2020 Недоразумение, моровое поветрие и земля кротких Из жития святителя Серапиона Новгородского Инокиня Наталья (Каверзнева) Преподобный поставил храм Троицы, как зеркало для собранных им в единожитие, дабы взиранием на Святую Троицу побеждался страх перед ненавистной рознью мира сего. Из жития преподобного Сергия Радонежского Святитель Серапион Новгородский Недоразумение… Обычно этим понятием человек начинает пользоваться тем чаще, чем сильнее в нем разгорается желание «побеждать ненавистную рознь мира сего». Пока мы живем «по стихиям мира сего, а не по Христу», то не только естественным, но и желанным бывает для нас способ объяснять трения между нами и другими людьми исключительно враждебностью этих людей. Он прост и доступен, не мучает неопределенностью, напротив – многое оправдывает и наполняет душу бодрящим чувством собственной правильности. Но, приходя ко Христу, мы слышим призыв побеждать рознь! Скрытый текст Тогда волей-неволей приходится начинать ревизию накопленной паранойи, тогда наша картина мира теряет свою монохромность. Мы учимся видеть свою вину в конфликтах, начинаем догадываться о трудностях людей, радуемся тому, что извиняет наших обидчиков… И слово «недоразумение» все чаще располагает наше сердце к сочувствию и пониманию. В южной стене Троицкого собора Сергиевой обители, прямо перед мощами Преподобного, есть большая железная дверь, которая ведет в Серапионову палату. Названа палата по имени святителя Серапиона Новгородского (память 16/29 марта), чьи мощи почивают тут под спудом. Хотя паломники во множестве проходят через это помещение (там собрано множество святынь), но о самом святителе знают очень немногие. В жизни этого святого недоразумение сыграло ключевую и крайне болезненную роль. Равно как и моровое поветрие. Возможно, сейчас самое время вспомнить эту историю. *** Святитель Серапион с юности стремился к иночеству, но по настоянию родителей вступил в брак. Как часто бывает в таких случаях, он быстро овдовел, а овдовев, постригся. Вскорости был избран игуменом своей обители и много потрудился для ее пользы. Но в конце концов сложил с себя настоятельство и поступил рядовым насельником в Троице-Сергиеву лавру. Обратим на это внимание: человек не искал начальства. Серапион не искал начальства – за послушание принял он этот крест В лавре же спустя небольшое время его избрали игуменом. И свой настоятельский крест он нес вполне достойно следующие лет 10–11, пользуясь большим уважением как братии, так мирян и самого великого князя Ивана Васильевича. В 1506 году Серапион был посвящен в архиепископа Новгородского. На кафедре он отличался благочестием и горячей молитвой за свою паству, так что молва приписывала его молитвам прекращение большого новгородского пожара 1508 года. Но за всеми святительскими трудами к владыке подкралось искушение, к которому оказалось трудно быть готовым. *** Преподобный Иосиф Волоцкий То были времена, когда в уже централизованной Руси удельные князья имели еще довольно большую власть на своих землях. Власть их простиралась в том числе и на монастырские владения. И вот удельный Волоколамский князь, имея на своих землях расцветший монастырь Иосифа Волоцкого, вошел во вкус этой власти и начал монастырь нещадно обирать, а то и откровенно грабить. Меру терпения преподобного Иосифа князь исчерпал какой-то выходкой во вполне определенный момент – и очень неподходящий, как показали дальнейшие события. Преподобный решил обратиться к великому князю Московскому с просьбой перейти под его патронат. Но гонец, посланный к епархиальному владыке за благословением на это дело, наткнулся на карантинные кордоны (в области в тот момент распространялось моровое поветрие), и дороги на Новгород перекрыли[1]. Тогда преподобный Иосиф обратился за благословением к главе Русской Церкви – митрополиту Симону, – обещая по прекращении поветрия взять благословение у владыки Серапиона. Митрополит обратился к великому князю. Василий Иванович, сменивший к тому времени Ивана III, очень почитал преподобного Иосифа и взял его монастырь под свое ведение весьма охотно. Более того – пообещал сам исхлопотать благословение владыки Серапиона. Но не исхлопотал. И Волоцкого игумена об этом не уведомил. И едва ли Василий Иванович был негодным человеком… просто когда он говорил с преподобным Иосифом, ему нравилось осознавать, что он – великий князь и все может решить. А когда пришло время обратиться к владыке Серапиону, то он не захотел выступить просителем по той же самой причине: он же великий князь! А Волоколамский князь Феодор был, похоже, как раз-таки негодным человеком, и в этой атмосфере недоговоренности смог прекрасно развернуться. Он сошелся с врагами преподобного Иосифа, раздал «подарки» новгородским архиерейским чиновникам, и те не замедлили враждебно настроить владыку Серапиона, который заступил на кафедру слишком недавно, чтобы хорошо разобраться в людях. Дальше больше: преподобный Иосиф, думая, что дело решено, по прекращении поветрия послал Новгородскому архиерею письмо с объяснениями. А для архиерея, по-видимому, уже то, что Иосиф не явился лично, стало последней каплей в череде мнимо самочинных поступков игумена. И владыка наложил отлучение на самого преподобного Иосифа и весь его монастырь. Отметим: если от Иосифо-Волоцкого монастыря до Москвы около 130 верст, то до Новгорода около 500. В XVI веке такие расстояния и сами по себе были серьезным препятствием для разговоров по душам, а тут еще владыка отказался даже слушать монастырского гонца… Преподобный Иосиф, не видя за собой никакой вины, послал апелляцию митрополиту и великому князю. Великий князь воспринял действия Новгородского архиепископа как выпад в свой адрес, повелел собрать собор, вызвать на него Серапиона и снять отлучение с Волоколамского монастыря и его игумена. Причем отлучение было снято по требованию великого князя еще до приезда Новгородского архиерея, без рассмотрения его доводов. Что, конечно, являлось нарушением церковных правил. Неблагоприятные обстоятельства, обиды, «самочинства»… А результат: низложение владыки Серапиона с кафедры Владыка Серапион, таким образом, оказался под давлением слишком многих неблагоприятных обстоятельств. Да-да, у него была в этом деле его личная небольшая неправота: он позволил наушникам настроить себя враждебно. Но многие ли начальники смогли бы в такой ситуации истолковать события иначе? С точки зрения архиерея, действия Волоцкого игумена, действительно, выглядели самочинством. А последующие события и вовсе явились грубым вторжением светской власти в дела Церкви. Какое болезненное недоразумение между высокой жизни людьми! Попробуй тут быстро сориентироваться, попробуй отделить свою неправоту от нагромождения прочих факторов… Владыка Серапион прибыл на собор, получил множество несправедливых упреков от тех, кто сам был далеко не безупречен, не выдержал и надерзил всем, в том числе и великому князю. В результате собор лишил его кафедры и отправил на покаяние в Андроников монастырь. *** Следующие два года он проходил все круги душевных терзаний, которые в таких случаях положены. Что бы там ни писали в комментариях благочестивые читатели православных сайтов, но и просто смириться с тем, что тебе сломали жизнь, – удел немногих. А уж сделать это быстро редко выходит даже у святых. К тому же в историях, подобных истории святителя Серапиона или, например, преподобного Максима Грека, искушение невыносимо усугубляется тем, что человек лишь за святое послушание принял место служения, на котором его же потом и распяли! Человек отказывался и говорил: «Я недостоин / я не справлюсь / у меня не получится…» А в ответ слышал: «Жатвы много, а делателей мало / Бог поможет / Не сразу Москва строилась…» Потом он принимал на себя крест порученного ему служения – и был обвинен в недостоинстве и в том, что не справился! Как будто не довольно ему было того, что он принял это служение не по своей воле, как будто мало неприятного оно доставило ему само по себе! В чем же тут Промысл Божий? Понятно, что, возводя человека против воли на какое-то служение, Господь не попускает ему впасть в большее искушение – в то самое, куда неудержимо сползает большинство из нас, – сидеть в сторонке и критиковать тех, кто трудится, кто несет крест – начальствования, просвещения, благоустройства жизни… Критиковать тех, кто и так выбивается из сил и, естественно, иногда ошибается. Но те, кому попущено выйти из подобной ситуации еще и с поношением, поистине очищены в горниле страдания, «якоже разжизается сребро». О них и писать-то боязно – как боязно подходить к раскаленному горну. *** Низложенный архиепископ сперва пытался найти правду. Писал из своего заключения митрополиту Симону: «Вспомни, святой отец, с какими обетами я был поставлен и что ты заповедал мне. Не обещал ли я сохранить заповеди и уставы Церкви, никого не боясь, не обещался ли я всегда стоять за правду? Тогда ты дал мне власть вязать и решить…» Сердце смирится, душа обретет кротость, и святитель искать «свою правду» перестанет Позже ему перестанет быть важным найти свою правоту. Сердце изболится и смирится, душа кротко попросит спокойствия и того минимума устроенности, который помогает хранить благодушие. Тогда святитель всё простит великому князю, примирится с умирающим митрополитом Симоном, а вскоре и с преподобным Иосифом. И даже смиренно попросит помощи у Волоцкого игумена. И тот исхлопочет ему разрешение переехать на покой в Троицкую лавру. Где спустя пять лет святитель Серапион мирно почиет о Господе и войдет в землю кротких. Инокиня Наталья (Каверзнева) 27 марта 2020 г. http://pravoslavie.ru/129706.html Вчера, 29 марта, была память этого святителя. Святителю, отче Серапионе, моли Бога о нас! 1 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
inna d 4 845 Опубликовано: 31 марта, 2020 епископ Вениамин (Милов) Письма о духовной жизни Письма архимандрита Вениамина (Милова) семье московского художника П.П. были написаны в 1935–1937 годах. Для публикации были выбраны те фрагменты писем, где содержатся наставления общего характера1. Скрытый текст У Бога ответом на молитву людей вместо слов служит направление жизненных обстоятельств. Так и в отношении моего более близкого знакомства с вами... Мне важна одна сторона души в каждом человеке: это нахождение возможностей душевного обращения к Богу. Обычно человеческая воля своими поворотами и привычками ставит себя на проторенный большинством и всегда повторяемый путь приискания обеспечения. Здесь совмещается часто приятное с полезным, служение любимому делу с получением гонорара за это. Но здесь – крупнейший пробел. Земное-то дело, конечно, должно идти своим чередом, а выше его знаете что должно идти? Воспитание воли для молитвы, доброты и воздержания от страстей и раскрытие религиозного чувства возможно более полное и могучее. Я сам хотя и в духовной среде жил и прошел все духовные школы, но до 32 лет мало имел понятия о том, как можно ощутить весь Божественный мир, сродниться с ним и спокойно готовиться перейти в него с наступлением смерти. Теория – одно, а практика – другое. И вот многое горе, ряд великих испытаний под руководством тайного водительства Промысла Божия наконец привели меня к тому, что в идеях христианства милосердие Божие дало мне счастье найти жизнь. Теперь по мизерному, крошечному опыту своему я, по крайней мере, удостоился понять «чуждое»2, что оно – реальнейшая и единственно истинная ценность. В письме дальше этих общих фраз я не могу пойти в обозрении тайн Царства Божия. Ограничусь сейчас лишь приведением одного замечания, какое мне пришлось слышать как-то в проповеди какого-то архиерея, который говорил: «Чего мы не знаем, того и не ценим. А чего не ценим, то не любим и того не ищем». Знаете, меня за последнее время поражает своим удивительным устройством человеческая природа. В ней самое чудное – открытие и погашение чувства Божества, воспламенение и охлаждение веры. Один и тот же человек в данном отношении может быть совершенно непохож на себя в разные моменты жизни своей. Как совершается внутри нас ряд духовных перемен, знает один Бог, но перемены эти есть и представляют постоянное явление внутренней жизни. Поэтому, хотя бы в ином из нас и закрылось ощущение Бога явное и живое, при всем том возможен мгновенный переход от нечувствительности к яснейшему переживанию богообщения. У благоразумного разбойника названное чувство разверзлось в последние минуты его жизни – незадолго до смерти на кресте. А у нас чувство Божества то бывает сначала явлениями периодическими, то установившимися и неотступными. При оживлении богоощущения вера необыкновенно остра и умиление проницает все человеческое существо. Такую прелюдию к письму я осмеливаюсь начертать ради того, чтобы себе и вам привести ободрение на память – ободрение весьма необходимое, когда мы впадаем в бесчувствие по отношению к Богу. Все духовное часто кажется нам каким-то чуждым, вкуса к нему нет. Самая молитва наша идет среди большого подневольного напряжения. Но это – явление временного порядка и плод нашей греховности. Оживление, безусловно, возможно. Только нужно не оставлять молитвы по вере одной, добрых дел и напряжений к доброте и покаянию в постоянно допускаемых ошибках. Без ошибок никак не обойтись, но каяться в них непременно нужно непрерывно. Пишу, как говорят, «с плеча», то есть все, что думаю и чувствую, ничего от вас не скрываю. Вы знаете, как бывает в общении людей на духовнической почве. Вдруг Господь, на основании чтения ли слова Божия или во время молитвы, посылает духовнику мысли, что сказать духовным чадам. Я себя никогда не дерзаю мнить каким-то руководителем, потому что ниже ученика по практике. Я – на «безрыбье рак – рыбка» или верстовой столб, и то подгнивший. Говорить что бы то ни было вам движут меня какие-то внутренние побуждения. Думаю, что в них, ради вашей веры, чрез мою злую нищету и недостоинство простирается все-таки не моя самость, а зов благодати Божией, обращенной к вам. Бог о вас печется. Выслушайте же, что создалось внутри меня касательно вас. Последнее время я не переставал болезновать о том, что не вижу для себя способов восстать от бездны греховной. Читал ряд книг епископа Феофана. Много раз я их читал прежде. А теперь как-то вдруг содержание их в некоторых пунктах стало ложиться в сердце, и притом с практическими выводами не только для меня, но и для вас. С болью я увидел и личные промахи, и ваши нужды. Не знаю, сумею ли в письме хоть конспективно о всем сказать. Вот вы говели прежде, сделали, что могли тогда сделать. Но все это только, заметьте, «приступ к началу спасения», но еще не начало. И этот приступ несовершенный. Что поправить надо? А то, что в прежней жизни воспитанием было опущено из нашего духовного опыта. Телесно мы не научены господству духа над мерой и качеством питания. Душевно из-за отсутствия (на протяжении всей жизни) борьбы с собой и из-за неведения своих недостатков (зрение открывается в борьбе) мы не были озарены благодатию Божией к восчувствованию своей греховности применительно к существу Божию. Говоря ясно, мы еще не сопоставили любовь к нам Божию с осознанием всей крупности личных немощей, не закричали к Спасителю от всей души с мольбой о спасении и отчасти лишь познавали себя, и то интеллектуально. Крупный наш минус вырос в немалой мере и вследствие небрежения о молитве и познании веры. Теперь, когда мы хватились и устремились к Господу, мы сделали этот сдвиг без построения ясного плана будущей своей жизни и без труда молитвы. Припомнилось мне, что и для самопознания у вас имеется пособием требник (чин исповеди) и письма епископа Феофана («Что есть духовная жизнь...»). Отсюда перемена наша произошла лишь в области сознания, не тронув ни сердца, ни воли. Мы не предали себя врачующему Спасителю сердечно и волевым образом, а только умственно. Плодом такой неполноты подготовки было то, что благодать Святых Таинств до сих пор касалась именно лишь нашего сознания, а не возбуждала нас вседушевно, потому что корни нашего духа пока еще все обращены ко греху. Между тем действие Божие, заметьте, идет вслед наших свободных склонений, укрепляя их и запечатлевая. У нас до сих пор нет важнейшего: благодатного возбуждения сердца, этой жажды Бога, о которой применительно к святым Церковь говорит в стихирах: «Егда Божественное рачение найде на тя, святче, ты последовал еси Христу»3. Как же теперь быть? Восполните недостающее без уныния: 1) сознавайте подробнее свое устроение; 2) молиться учитесь сердцем и чаще. В средину книжных молитв вставляйте свои молитвы, кровные. Молитесь о послании вам дара зрения грехов и особенно о том, чтобы Бог удостоил вас Своей близости, коснулся сердец ваших Своим огнем и зажег их. До момента воспламенения жизнь ваша должна протекать в возможной самособранности. Более всего попекитесь о сердечности молитвы. Молитесь не только утром и вечером, но и днем много раз припадайте к Спасителю, соприсущему невидимо вам как крещеным и христианам, и при этом соприсущему чрезвычайно близко. Но в сердце ваше Господь не входил явно из-за того, что вы сердце не предавали Ему как нужно, с подвигом, чуждым саможаления. Момент возбуждения должен у вас опять непременно совершиться, ибо это начало спасения, отправная точка его; 3) дела свои продолжайте делать обычно, но перевивайте их молитвой. Отныне мните себя рабами Господа, действующими пред Его лицом, в угождение Ему. Посвящайте деятельность свою Господу и просите у Него отдельно на всякое дело помощи, очищения и освящения. Вот на это только я теперь обращу ваше внимание. Еще многое-многое сказал бы вам, да не время. Нельзя взваливать пятипудовый мешок на человека, способного нести небольшую котомочку. По поводу ваших мыслей о личной безопасности вот какие соображения встают. Если бы даже захотели вы «на такси» убежать от горя, не скроетесь своими силами, своим предусмотрением якобы нужного для вас. Но Господь силен и среди тысячи возможностей беды сохранить от беды. Молитесь всегда искренно, смиренно, слезно Богу, живя в Москве, – и Бог силен сделать вас цветами, в огне цветущими и не сгорающими. Если бы простоту чьей-либо веры можно было осязательно брать, влагать в чью-нибудь личность и тем последнюю духовно ободрить и вдохновить, то на вас первом и хотелось бы осуществить этот замысл утешения и привлекания к высшим внутренним состояниям в Боге. Направить прежде надо свое внутреннее, а внешнее все приложится. При массе влияний на вас среды и нажитых влияниях прежней вашей жизни вам нелегко выйти из состояния «душевности», «земности». Между тем в вашу задачу должно войти восприятие своей обстановки жизненной, своих интересов и планов по-иному. Простите, что рискую здесь стать надоедливым напоминателем и тяжеловесным. Но к такой форме речи понуждает ваша нужда и желание мое, чтобы вы все-таки еще на земле стали в ощутительное отношение к Богу. Если останетесь на полдороге, так и умрете ищущим Бога, но не вкусившим Его силы. У нас в жизни принято дальше элементарных внутренних сдвигов, которые стали вашим уделом, не идти. Но этого мало. Можно достичь живого единения с Богом и приблизиться к Нему сыновне. ...Все таинство искупления человека Спасителем заключается в том, чтобы [дать ему возможность] освободиться от рабства страстным влечениям телесным и духовным и вне этой связи умереть. Представьте, что вы умерли и помещены Спасителем в сонм святых. Сродни ли будет вашему сердцу та святая среда? Чего вам недостанет против настроения святых? Допустите, что завтра вас не стало на земле и вы переселены в тот мир. С точки зрения переселенца в Отечество Небесное оцените свои нужды и потребности и их восполните. Между тем Господь для того и оставил вас на земле, чтобы вы успели проявить искренность в познании Его воли, в сроднении с нею глубиной своей воли, чтобы взыскали господства духа над душою и телом и от всего существа своего полюбили имеющее встретиться с вами в вечности. Всякий раз, как что бы то ни было скорбное ни посетило вас, укорите себя за саможаление... превратите свои думы в молитву о помощи свыше... Короче, от самоукорения чрез молитву порывом воли устремляйтесь к делу. Помните лично и детям напоминайте об этом, что сначала все Божие мы должны совершать без всякого утешения, по одному чувству долга, но с напряжением к тщательности совершения молитвы, с напряжением к самообузданию, когда нервы рвутся, с наклоном к хранению взаимного мира. Долго из наших трудов ничего не будет выходить. Ходить станем по-прежнему сухими, мертвыми для Бога. Старое будет у нас повторяться, невзирая на жажду быть новыми, Христовыми. Знайте, что счастье наше вот в чем: когда к человеку приходит сила Божия и напоит его, как губу, живой своей водой, тогда он, упоенный, насыщенный, ничего уже не желает: ни телесных удовольствий, ни сладкой пищи, ни земных удобств, ни зрелищ, ни сладких чувственных впечатлений вообще. Эта сила благодати Божией в художественном творчестве дает способность осуществлять идею творчества, пожалуй, и самую идею подсказывает. Вот этого-то упоения действием Божиим я и желаю вам. Для силы благодати мы, пока не отрешились от греховных расположений, представляем закопченное стекло. Протирается это стекло понуждением себя к молитве, чистой исповедью, слезами сокрушения и действием Святых Даров. Пока нет у нас отказа от привычных расположений, до тех пор лишь в меру нашей решимости приходит к нам и действие Божие. Только в искренно совершаемых добрых делах всегда безусловно-ощутительно мы причащаемся радости Богоединения. Не знаю отчего, а при добрых делах всегда испытываешь приятное настроение свежести, мира, всех готов бываешь еще и еще радовать, принимать в свое сердце. Отчего подобные переживания? Да оттого, что Божие действие коснулось нас. Правда, времени облагодатствования никто из нас не имеет права назначать себе. Ведь это милость Божия. Но я этого счастья желаю вам, как себе, когда бы оно ни пришло к вам. Лично Бог благословил мне посредством ежедневного служения Литургии понять, что значит дивный талант4 Божия влияния. Ввиду этого я и вам хотел бы послужить, по крайней мере словом, о том, что Божие действие есть, что оно недалеко и иногда посещает нас помимо нашего достоинства,– просто ради того, чтобы показать себя, показать, что оно есть и что в нем – Бог. Случается, придешь в храм деревянным. Вдруг под конец службы ум проясняется, проницает в слова молитв, сердце охватывает трепет, и все существо вдруг стоит пред Богом. Вы знаете, что и слово «спаси» на языке Церкви равносильно «озари благодатию». Вот с этой точки зрения [надо] смотреть и на предстоящий пост. Конечно, не всякому сразу душа может открыться, да и без помощи Божией не может сокрушаться. Сокрушение – дар Святого Духа, а чистосердечие исповеди зависит от нас. Суть исповеди – это попрать гордость, которая сжимает душу и мешает ей быть откровенной. Что касается перемены на лучшее после исповеди, то она вытекает из меры нашего смирения. Когда смирения нет и нет приверженности к Богу, то никак сам не изменишься. Дальше дряблого сентиментализма не уйдешь. Вот и я плачу и скорблю о себе, всегда молю, чтобы Господь Сам изменил меня, но до сих пор все так плохо у меня, что ручьев слез недостаточно для оплакивания своей греховности. В таком же положении, думаю, и вы находитесь. Хотим мы с вами исправиться, а наступает час испытания – и все наши добрые намерения разбиваются вдребезги. Отчего? Да оттого, что мы еще не приобрели в воле центра, устойчивости через силу благодати. Исправление вот когда настанет у нас – как только натерпимся мы своей нищетности для добра, исстрадаемся в своем бессилии измениться и как только беззвучно, но пронзительно для Неба закричим: «Боже! Нет мне от дел моих спасения. Я без Тебя погиб. Чуда жду. Оживи меня Твоею силою! Спаси по милости Твоей!» – тогда-то приходит неизвестно откуда Божия благодать и переплавляет всю нашу греховность. Начало же спасения, безусловно, в чистой исповеди. Надо тщательно все пересмотреть в себе в присутствии духовника, все осудить сознательно (ведь прошлая наша жизнь зачеркнута для Bora) – и тогда половина дела сделана. Дальше должна быть борьба с собой. Без борьбы механически ничего не приходит. Благодать Божия идет лишь по пятам наших усилий к добру и их укрепляет в душе. Без усилий и помощь не приходит. Из-за того и люди, часто неплохие, гибнут. У нас многое неизбежно потому, что воля наша в Боге бывает лишь минутами, а после все одна. А по своей падшей в прародителях природе мы можем духовно лишь терзаться. Но покой придет, когда молиться научимся, смиряться, а главное, с верою при искушениях повергать себя пред Богом. Знаете, какой признак того, что Бог с нами и мы в силе Божией? Это умиление сердца. Когда умиление свяжет сердце, тогда прекращаются и раздражительность, и сухость к людям, и внутренние муки. Оживлять нашу потребность в Боге должно вот что. По Апостолу, в нас три части: тело, душа и дух. Две части существа в нас развиты до высшей культуры, а третьей почти не видно – разумею дух. Вы знаете, что значит жить духом? Это то же, что посредством молитвы и хранения чистыми помыслов и чувств ходить под живым чувством страха Божия, под ярким чувством своих грехов, ожидающих нас смерти, Суда Божия и с радующей нас совестью. Замечательно, что трепетное благоговение пред Богом в нашем духе соединяется с радостью ощущения того, что мы примирены с Богом и опять дети Божии. Все в мире дух воспринимает чрез очищенное благодатью чувство. На совесть, разум и жаждущее Бога сокрушенное сердце и нисходит благодать Божия. * * * 1 Публикуется по: П.П. Воспоминания о духовном отцс //Дневник инока. Указ. изд. 2 П.П. поясняет: этот фрагмент – ответ на реплику одного лица о чуждости ему мировоззрения батюшки. 3 Несколько измененный фрагмент стихиры службы преподобным отцам. 4 Талант – здесь: дар. https://azbyka.ru/otechnik/Veniamin_Milov/pisma-o-duhovnoj-zhizni/ 2 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
PENTINA ELENA 499 Опубликовано: 1 апреля, 2020 ОЧЕНЬ интересно-спасибо большое за книгу 1 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
inna d 4 845 Опубликовано: 9 апреля, 2020 «Такого глухого чугунного времени еще не знала Россия» Год 1920-й глазами Пришвина и Паустовского В последнее время разговоры о «справедливых большевиках» и «архиумном Ленине» становятся все навязчивее. Нас убеждают: власть эта была гуманна и народ свой любила, а если и расстреливала кого, то «за дело». Разворачиваются дискуссии о так называемой «атмосфере страха»: царила ли она в годы становления советской власти, или это все «мифы необразованных людей». Некоторые эксперты и вовсе не стесняются рисовать постреволюционную идиллию и социальный рай. На фоне всех этих сказок и острых обсуждений представляется важным опубликовать фрагменты дневников двух известных писателей, которых нельзя назвать ни просоветскими, ни оппозиционными. В их творчестве практически не было политики, однако никто не может упрекнуть их в равнодушии к происходящему. Это Михаил Пришвин и Константин Паустовский. И если дневники первого – самые длинные в русской литературе – с недавних пор пошли в народ, то о дневниках Паустовского многие до сих пор не знают. А между тем они представляют интерес не только для историков, но и для литературоведов: слишком уж похожи, порой одни и те же слова и мысли, одни и те же интонации. Чтобы не пытаться объять необъятное, возьмем лишь один год из дневников писателей – 1920-й. Взглянем на эпоху глазами тех, кого даже не подозревали в ненависти к большевистскому строю. Скрытый текст В 1920-м Константину Паустовскому 28 лет. Он в Одессе, работает журналистом. По долгу службы вынужден пропускать перипетии истории через себя. Это дается непросто, тем более что вылить переживания в печать невозможно. А проза не пишется: «Отморожены, должно быть, мозги, и отморожены руки». Поэтому дневник – единственная возможность выговориться и не сойти с ума. Даже больше – единственная возможность жить: «В нашем положении – выгоднее всего – это ждать смерти». Михаилу Пришвину в ту же пору уже 47. Он, конечно, мудрее. Осознанно уехал из столиц, живет сначала в Ельце, потом на Смоленщине, учит детей, охотится, занимается хозяйством. Перед ним тоже разыгрывается драма истории, но писатель даже не надеется с кем-то поговорить об увиденном и пережитом. Все его мысли сразу же – практически в ежедневном режиме – перетекают на бумагу. В отличие от Паустовского, который к своим записям относился скорее как к наброскам, попыткам оставить маркеры памяти, пришвинские дневники – это полноценное произведение. Главная книга его жизни. Но в ней всё те же жалобы на неспособность много и плодотворно работать («Жизнь моя теперь – медведя в берлоге». – 13 января) и ощущение всеобщей человеческой смерти: «Убитые люди не знают, что они убитые, и наши духовно убитые не знают, что они давно мертвецы». Что же вызывает у двух разных писателей, находящихся в разных концах страны, столь одинаковые ощущения? Естественно – атмосфера тех лет. Несмотря на то, что события происходят ежечасно – все же строится новое государство, – в народе чувства движения вперед нет. Страна буксует. В начале года, 6 января, Пришвин сделает на первый взгляд пейзажную зарисовку: «Кура: назади замело, впереди замело, лошадь идет незнамо куда, вперед или назад – везде одинаково». Но на самом деле это образ России. От гоголевской тройки осталась одна полудохлая лошаденка, которая сбилась со своего лихого пути. Рухнуло русское триединство: Православие, самодержавие, народность. Нынче – «диктатура босоты» (по Пришвину), народ без цели. «…назади замело, впереди замело, лошадь идет незнамо куда…» – это образ тогдашней России Из дневника Паустовского: «Боже, до чего Ты довел Россию… В последних истоках мутного света сослепу тычется, ища черствую корку, громадный умирающий народ. Чувство головокружения и тошноты стало всенародным. И больше умирают от этой душевной тошноты, тоски и одиночества, чем от голода и сыпняка». Откуда тоска? На этот вопрос многие исследователи уже дали ответ. Душа тоскует по Богу, Которого дружно предали. Выбирая между путем Иуды и Петра, выбрали – первого: продали, отправили на смерть, оказались не в состоянии пережить. Путь Петра – отрекшегося, но вовремя покаявшегося – показался слишком наивным. Если бы была вера в народе, то – нет сомнения – пошли бы по пути Петра, но так в Него не верили, и предать оказалось легче. Отрезвление пришло быстро, практически сразу. Вместо благодати получили энергию злобы. И снова Паустовский: «Когда кончилась гражданская война и началось “мирное строительство” (“фронт труда”) – все сразу увидели, что “король голый” и вся сила его – только в войне, в разрушительной энергии злобы… Чтобы создавать – нужна свободная душа и детские пальцы, а не прокисший ум, изъеденный, как молью, партийной программой и трехлетним озлоблением». «Чтобы создавать – нужна свободная душа, а не прокисший ум, изъеденный партийной программой» Но откуда взяться свободной душе, если и ее заложили за последнюю краюху хлеба? Заложили все – от простого народа до интеллигенции: «Устал от тасканья по базару… На возах сидят, расставив ноги, толстые бабы с лицами чудовищ. Около каждой – десятки женщин с измученными глазами, мужчин в пенсне, студентов… и все, как нищие, протягивают руки с бельем, ботинками, мехами. Какая-то всероссийская распродажа интеллигенции», – оставляет Паустовский очередную запись. Представители "бывших" распродают остатки своего имущества для покупки продуктов. Казань. 1920-е Если у Паустовского Россия 1920 года предстает в образе рынка, то Пришвин видит тюрьму: «“Паек” определил положение в армии и интеллигенции: стало некуда бежать, развилась особая, тюремная жизнь». Еще острее о сути происходящего – у того же Пришвина: «Коммунизм – это система полнейшего слияния человека с обезьяной, причем в угоду обезьяне объявляется, что человек происходит от нее, и вообще господствующей государственной философией объявляется материализм. Трагедия состоит в том, что человек сидит в одной тюрьме с обезьяной и разбить тюрьму – значит, освободить и обезьяну, которая непременно посадит потом в тюрьму человека и распнет его». Ощущение неизбежной тюрьмы еще не раз промелькнет в дневниках обоих писателей. Ощущение неизбежной тюрьмы – в дневниках и Пришвина, и Паустовского Так же, как и впечатления от советских учреждений, которые запоминаются «дурацкой суетой и отупелым ничегонеделаньем». Паустовский беспощаден в их оценке: «Хуже крепостных – “сволочь”, скоты, которых дерут плетью ежечасно. Больно дерут по лицу. И за дрожью от холода, от обиды, от смутной боли – жалкое сознание, что там где-то “хвост” – очередь и в этой очереди дают раз в три дня кислый ячменный хлеб, от которого пучит живот. Во имя этого терпят». Пришвин: «Советские рабы и неделя просвещения: выдавали тухлую капусту, и вдруг там увидали кусок хлеба (закваска) и бросились делить и тут же ели эту вонючую жвачку». Пришвин менее склонен к осуждениям. Он пытается понять тех, кто рядом. Тем более что ничем его собственная жизнь от жизни народной не отличается: так же, как все, «брожу, качаюсь, как былинка на ветре». Но в отличие от многих Пришвин задается глубинными вопросами: «И, не задумываясь, я дал бы пощечину тому, кто сказал бы мне, что “не единым хлебом жив человек”. Да, я понимаю, что можно жить и духом, если инициатива этого голодно-духовного предприятия исходила от меня: хочу – голодаю, а захочу – и наемся, но голод тем отличается от поста, что он приходит извне, не из души, а, как холод, от какого-нибудь излучения тепла земли в межпланетное пространство. И вот это какое-то излучение создает того левого разбойника, который все издевался над Христом и говорил Ему: “Если Ты Сын Божий, спаси Себя и нас”». В дневниках Паустовского религиозный подтекст особенно ярко проявляется во время размышлений о прикармливании властью интеллигенции. По-сути, это был для писателя вопрос жизни и смерти. Если бы он принял предложение работать на новую власть, то многие бы проблемы ушли – он бы как минимум не голодал, но для Паустовского сотрудничество с данной властью – все тот же выбор Иуды: «Началась новая эпоха – прикармливание интеллигенции, профессоров, художников, литераторов. ЧеКа им крикнуло: “пиль”, и они покорно пошли, поджав облезлый от голода хвост. Голгофа. Предсмертная пена на губах такого тонкого, сверкавшего, заворожившего все души искусства. Кто из них потом повесится, как Иуда, на высохшей осине? Кто однажды продал душу? Господи, да минует меня чаша сия». Пришвин тоже в курсе прикармливания, шутит на эту тему: «Фольклор Луначарского – фольклор нормированный». И тоже, как и Паустовский, выводит для себя единственно верное правило: «Держись подальше от власти: там грех и кровавая завеса». Это правило оба сохранят для себя на всю жизнь. Оба будут держаться от власти на расстоянии, не возглавлять никакие писательские союзы, не участвовать в конференциях, не подписывать писем в поддержку властных решений, не ходить на поклоны в широкие и душные кабинеты. Они изберут для себя иной путь – воспевать красоту родной земли и красоту человека. Они будут самоотверженно защищать эту красоту от нападок власти: смелые выступления Паустовского против «убийства» Тарусы – уже история. Конечно, за это писателей власть невзлюбит – тому же Паустовскому помешают получить Нобелевскую премию. Но вернемся в 1920 год. В то время, «когда правы все идиоты» (Паустовский). Без сомнения, терпеть голод, тупость, унижения можно было только под дулом револьвера. Достаточно воздух пропитать страхом, чтобы удержать свою власть. Этот диктаторский закон прекрасно работал в советское время. «Расстрел совершается над каждым из нас 24 часа в сутки, непрерывно» Из дневника Паустовского: «Расстрел, “размен”, “ставка Духонина” совершается над каждым из нас 24 часа в сутки, непрерывно. А смерть – это только “последняя” стенка, цементная стена гаража и грохот автомобильного мотора (их заводят, чтобы не было слышно выстрелов), после которого останутся только клочья воспаленных мозгов и лужица крови… Такого глухого чугунного времени еще не знала Россия… Ухмыляющейся зев великого хама». И вот еще: «Не может быть, чтобы они не знали, что в ЧеКа перед расстрелом смертникам, раздетым донага, пускают в спину струю ледяной воды из шланга и потом стреляют – чтобы меньше было крови. Все же жизнь прогрессирует. Из недр ЧеКа исходит этот прогресс, ибо техника убийства та разработана в недосягаемом совершенстве» (из дневника Паустовского). Можно возразить, что такое происходило только в Одессе, а внутри России все было мягче. Но в дневниках Пришвина все тот же парализующий страх настигнутой охотниками жертвы. «Вот оно, откровенное насилие! – пишет Пришвин 3 июня. – Это движение руки в карман – не за револьвером ли? Эта примерка к плечу винтовки скучающего часового – не хочет ли он убить кого-нибудь, не целится ли он в живое?.. Эта невозможность укрыться от его взгляда никакими законами, декретами, мандатами… В коммуне живем мы, как дичь на болоте, в постоянном трепете, что пресветлый охотник выпустит на нас псов из своих исполкомов». А вот зарисовка о «вторжении чекиста» в собственность. Пришвин намеренно передает всю атмосферу в деталях: «…вторжение чекиста, в чем ужас его: он входит в вашу квартиру внезапно, застает вас врасплох со всем вашим тайным бытием и рассматривает вас как элемент общественности, и ведет себя так же, как в общественных местах, не снимает шапки, плюет семечки. С великим трудом мы вчера достали воды, жена ваша сама решилась наконец в холодной комнате вымыть больными руками полы; и вот вмиг все заплевано и захожено следящими валенками; между тем он вошел к вам на основании декрета и мандата о национализации музыкальных инструментов: ему нужно достать рояль…» Безусловно, в подобных реалиях трудно удержаться от резких взглядов. И таковые в дневнике Пришвина, безусловно, есть. Один из них я сейчас приведу. Пришвин, запись от 18 ноября: «Для нас загадочны Октябрьские дни, и мы им не судьи пока, но завеса в настоящем упала: коммунизм – это названье государственного быта воров и разбойников». Правда, писатель и здесь пытается оставаться объективным судьей истории. Помимо своего мнения он фиксирует и разговоры на улицах: «Большинством населения все-таки большевизм понимается не как организованное преступление, а как неудача, существует представление о настоящем большевике, разговаривают, напр., так: – Он настоящий большевик? – Нет, так, примазался. – А вы видели настоящего? – Нет, не видел. – Да есть ли настоящий-то? – Ну, Ленин все-таки настоящий. – Э, да разве можно с нашим народом да в коммунизм! и т. д. Словом, в основе-то считается делом хорошим, но невыносимым, и только бы поскорее это хорошее дело исчезло. И всякий знает, что из этого ничего не выйдет». В таких условиях писателям остается только цепляться за воспоминания (они тогда спасали многих) и вглядываться в пространства (созерцать): искать в той самой красоте родной земли – Бога, старую Россию, надежду на то, что у народа получится вернуться к своим началам. И в этих началах будет другая жизнь, где люди научатся ценить даже тишину. Остается только искать в красоте родной земли Бога, старую Россию, надежду Искать тишину отдельные русские художники будут весь XX век. Самый откровенный пример – фильмы Тарковского. Из дневников Паустовского: «И такая тишина стояла кругом, что, кажется, можно было зажечь под этим низким небом елку и ее золотые огни не погасли бы и горели недвижно и ярко, как на алтаре. Молитвенная, церковная красота, не создавшая еще своих художников, своих поэтов. Святки, Рождество и Пасха – самые душистые праздники в жизни». В этом фрагменте слышны мотивы Шмелева, Зайцева, Бунина. Все они в это время тоже тоскуют по прежней России как по земному раю, рефлектируют, но шмелевские нежные «душистые» воспоминания о елке, праздниках, снежной России выльются на бумагу немного позже… Под занавес нашего беглого анализа будет верным привести записи Пришвина и Паустовского о том, каким они видели в 1920 году будущее России. И тот, и другой об этом размышляют практически одновременно. Вот только Паустовский заглядывает в ближайшее будущее, а Пришвин – гораздо дальше. В Петрограде. 1920-е Будущее по Паустовскому: «Третья революция, которая близка, будет самой кровавой. Будут убивать на улицах, как зверей. Ибо давление ненависти и тяжесть терпения перейдут предел и разразятся внезапным и ошеломляющим взрывом. Жалость… будет достаточным поводом для смерти. Жизнь народа не терпит пустоты, а теперь эта бесплодная пустота (скоптическая в отношении духа, творчества) наступила». Будущее по Пришвину: «Через сколько-то лет. Россия опять стала Россия; с какой гордостью русский скажет тогда, что в порыве своем доходил до конца, до ощущения всеми элементов бытия хлеба и воли <зачеркнуто: и познал начало бытия в хлебе и воле>…» В этом же будущем по-разному сложится судьба дневников писателей. Пришвинские десятилетия пролежат в металлических ящиках в земле, иначе было никак: «За каждую строчку моего дневника десять лет расстрела». После смерти писателя в 1954 году его вдова Валерия Дмитриевна двадцать лет расшифровывала эти записи – почти за полвека их накопилось на много томов. И только после падения СССР эти тома стали выходить в свет. Не сразу. Последний, 18-й, издан два года назад. А с дневниками Паустовского все еще драматичнее. Долгое время они считались утраченными. И всплыли (по-другому не скажешь) лишь в конце XX века: в центре Москвы их продавали местные бомжи. Они не знали, что это дневники Паустовского, просто – «записи старые», а значит – ценные, к тому же среди бумажек много открыток Крыма – на опохмелку должно хватить. Каким-то чудом в том же сквере тогда оказался один из поклонников писателя. Он и выкупил архив. Неизвестный Паустовский обошелся ему в 500 рублей. Для нашего поколения эти записи неоценимы. Максим Васюнов 19 июня 2019 г. Попалась небольшая статья. Это 100 лет назад. Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Мано 2 735 Опубликовано: 11 апреля, 2020 Как полюбить людей 2 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Кирилл Каракасов 7 Опубликовано: 12 апреля, 2020 Очень интересное видео...доступно разъясняет, хорошо бы неверующим людям послушать, да принять все в свое сердце. Вот сейчас пришел коронавирус, испытания... и сразу приходит понимание, на чем ты строил- на камне или соломе...как важно иметь твердое основания! И в эти дни искушений и испытаний устоять. Укрепляйте веру...дни лукавы....Господь Иисус проявил безусловную любовь ко всем людям....Он пошел на Крест заплатив за наши грехи....дай Бог нам в сердце ответную любовь ко Нему! 2 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
inna d 4 845 Опубликовано: 15 июня, 2020 Митрополит Сурожский Антоний КРЕСТНЫЙ ПУТЬ ХРИСТОВ ....И вот сейчас я хочу начать с Вербного воскресенья. Вербное воскресенье — праздник. Мы видим теперь, через две тысячи лет, как Спаситель входит в Иерусалим, как Он окружен приветственными возгласами, криками толпы. Где-то слышится голос и тех, которые хотят заставить эту толпу замолчать, которые Христа не приемлют. Но в основе мы видим вход Господень в Иерусалим как торжество, как момент, когда Он царственно, с миром въезжает в Сион, в Иерусалим, в град. Это, однако, только самая яркая сторона; что же в это время происходило? В это время толпа встречала Христа, ожидая, что Он восстановит Царство Израильское, что Он станет во главе восстания против римлян, обеспечит общественную и политическую свободу, и восстановится то, что когда-то было: независимость. А на самом деле Христос въезжал в град Иерусалимский, как пророки сказали, не на коне, словно победитель, а на осле, указывая этим, что Он приходит с миром, а не с войной, не как грозный царь, а как кроткий Спаситель. И в этом торжестве народа, в этих криках, в этом шуме только Христос знал, что все в Нем ошибаются, включая даже учеников; все думают о земном, не о небесном, и придет момент, когда разочарованные в Нем обратятся против Него с гневом, с яростью, со всей неблагодарностью своей, потому что Он обманул их надежду... Вход Господень в Иерусалим пронизан этой двойственностью. В этом смысле это страшный праздник, потому что в середине этого праздника Спаситель Христос — один, совершенно один; приветствуют не Его, приветствуют воображаемого политического вождя. И Он знает, что пройдет немного дней, как вся эта толпа будет кричать: “Распни, распни Его! Он нас обманул, Он обманул мою надежду, Он солгал против моей надежды”. Вот одиночество Христа среди этой толпы. Скрытый текст Но где же мы в этой толпе? Неужели мы воображаем, что мы единственные понимаем Его пути, что мы всей душой с Ним!? Если бы это было так, то уже давным-давно в наших душах, в наших семьях, в нашей общественной жизни, в наших государствах мы создали бы Царство, которое не от мира сего, — Христово Царство. Наши отношения со Христом, наше отношение ко Христу такое же запятнанное, замаранное, как тогда; Он один. А вместе с этим, у нас Евангелие, у нас опыт двадцати столетий, мы знаем то, чего не знали ни евреи, ни язычники того времени о Христе, но все равно как будто не понимаем. И нам надо опомниться; надо задуматься очень глубоко, очень крепко над тем, что происходит в этом торжестве; не запутаться, а стать в это момент со Христом и далее идти со Христом. Дальше разверзается Страстная; нарастающее разочарование тех, которые во Христе хотели видеть того, кем Он не был, и возрастающий с разочарованием гнев: Он их обманул, последняя их надежда разбита, и нарастает желание отомстить Тому, Кто столько сделал и, однако, обманул основную надежду. Он исцелял больных, воскрешал мертвых, проповедовал новую жизнь — это было хорошо; Он как бы готовил людей к тому, что все это Он сделает достоянием Своего народа. Но Он этого не сделал, — распни, распни Его! Тайная вечеря. Ученики собрались вокруг Спасителя; Он ведет с ними долгую беседу. В Евангелии от Иоанна речь идет только от лица Христа; но можно себе представить, что были паузы, периоды молчания, размышления, вопрос или высказывался, или зарождался в чьем-то уме и сердце, и на него Христос, всеведущий, любящий, отвечал. И вот в этой группе людей происходит ряд событий. Христос встает и хочет умыть ноги Своим ученикам. Он среди них, как слуга среди своих господ... У них недоумение; а Петр говорит: Нет! Не умоешь моих ног!.. И Христос ему отвечает: Если Я твои ноги не умою, то у тебя не будет части со Мной... С каким смирением нам надо принимать Божии услуги. Мы ведь постоянно молимся Богу: “Господи, помоги! Господи, сотвори! Господи — дай!” Разве это не то же самое, что сказать: “Господи, умой мои ноги!” Мы считаем это молитвенным дерзновение, верой; но отдаем ли мы себе отчет в том, что, молясь таким образом, мы часто как бы требуем от Христа, чтобы Он стал слугой, — слугой наших реальных нужд или мимолетных желаний: “встань из-за стола, сними верхнюю одежду, препоясайся полотенцем, налей воды в таз, умой мои ноги, — я устал, мне что-то нужно, я чего-то хочу”. Можно задуматься над этим. Среди учеников и Иуда; ему тоже умывает Господь ноги; Он без разбора умывает ноги ученикам; Он все об Иуде знает, но Он и к нему относится, как слуга к своему господину, потому что Он пришел и его спасать, если только Иуда даст, позволит спасти себя. И тут, когда Христос говорит о том, что придет волк и рассеет овец, что все Его скоро оставят, Петр бахвальствует: “Если и все Тебя оставят, я не оставлю Тебя!” И что? Через несколько часов он не только заснет во время страшной Гефсиманской ночи, но позже отречется от Христа, чтобы спасти себя от возможной опасности, со страху. Другие ученики тоже чувствуют, что они за Христа и на плаху пойдут, — но все Его оставят... Легко нам дивиться этому, но не то же ли самое мы делаем постоянно: нам стыдно называться Христовыми, нам стыдно сказать, что мы православные, нам стыдно поступать наперекор течению, нам боязно. Только в храме, только когда мы между собой, мы вдруг делаемся смелыми — но не перед лицом даже мнимой опасности, даже насмешки, даже пожимания плечами... Иуда уходит, остаются другие ученики; но не легче Христу: Он знает, что сейчас один из Его учеников Его продает, что из-за этого ученика на Него сейчас медленно, но неумолимо надвигается смерть. Но, может быть, еще более тяжело у Него на душе за ученика-предателя... И продолжается эта вечеря, этот пасхальный пир, который для евреев в древнее время был пиром в память освобождения, а здесь делается как бы предсмертной тризной, которая расцветет в Церкви в Божественную литургию, Евхаристическую встречу, победу. И ученики уходят вместе со Христом в Гефсиманский сад. Ночь, холод; троих — Петра, Иакова и Иоанна — Спаситель берет с Собой, чтобы они были при Нем, хоть на расстоянии броска камня. Древняя Церковь говорит о Петре, как о примере веры, об Иакове — как образе праведности, об Иоанне — как образе любви. И вот собрались вокруг Него человеческая вера, и праведность, и любовь; и Христос уходит и стоит перед лицом смерти, крестной смерти. А ученикам холодно, настала ночь, ранние, такие утомительные часы ночи; и тоска их гложет, и от тоски все трое засыпают. А в это время Христос стоит пред лицом Своей смерти, которая есть не что иное, как смертность всего человечества, которую в день Крещения Он, как человек, на Себя принял и которую, как Агнец, закланный до создания мира, Он воспринял на Себя. Смерть Ему чужда во всем; как Бог, Он бессмертен; как воплощенный Бог, Он самое тело воплощения сделал бессмертным, и смерть Его — наша смерть, которая Его убивает. Это всечеловеческое убийство. И перед эти ужасом смерти Он молится: “Господи, чтобы прошла эта чаша!”. Содрогается плоть, душа Человека, может быть, более страшно, чем душа всякого человека и плоть всякого человека перед смертью. И Он встает и идет к Своим ученикам в надежде, что встретит человеческий взор, что коснется Его человеческая рука, что хотя Он на каком-то расстоянии от них, но Он не один, — а они спят. Их тоска оказалась сильнее сострадания, любви, всего, что их связывало со Христом. Они спят, Христос снова отброшен в совершенное одиночество. Он снова молится. На этот раз Он сделал шаг к победе; в первый раз Он говорил: “Да мимо идет чаша сия”, теперь Он говорит: “Если Мне надо ее пить — пусть будет так”. И на этом Он истощил все Свои человеческие силы. И Он идет за помощью. А ученики спят, у них нет для Него ни взора, ни слова, ни прикосновения руки — ничего нет. Его снова отталкивают в одиночество. И третий раз Он молится: “Да будет воля Твоя!”. И тогда все совершено. Он возвращается к ученикам, и теперь Он их может разбудить, теперь все на Нем — никто не помог. Из этого мы можем многому научиться. Бывают моменты, когда и нам кажется, что мы если и не перед лицом смерти, то перед лицом какого-то решающего события, решающего поворота жизни, и так бы хотелось услышать хоть одно слово, чтобы хоть кто-нибудь взглянул, кто-нибудь прикоснулся к руке, но мы чувствуем, что мы одни и надо все сделать без помощи. И еще — что мы не можем этого сделать враз никакими силами, но мы можем бороться; Гефсиманское борение — для нас пример того, что с нами может быть. Если мы не можем сказать: “Да будет воля Твоя”, — мы можем сказать: “Господи, Господи, пронеси эту чашу мимо меня, если только можно”; эти слова “если только можно” — предел нашей веры, предел нашей готовности принять волю Божию, даже если она такая страшная, такая страшная ... Второй раз мы можем приступить к борьбе; если первые слова — “если только можно” — были правдивыми в нашем сердце, то мы сможем сказать дальше; “Если надо — да, пусть будет; но только если надо! Сказать: “Да будет” — у меня нет сил”. Но, если эти слова — “если только надо” — правдивы, у нас найдутся напоследок силы сказать: “Да будет воля Твоя”, какова бы она ни была; если даже она обозначает, что самое страшное должно случиться... Но когда мы выходим из этой борьбы, или в промежутках между нашими такими отчаянными воплями — молитвенными или просто криками души, — как мы относимся к тем людям, от которых мы ожидали всю возможную помощь и которые заняты другим, каждый своим? Один спит душой, то есть неспособен даже услышать наш голос; он занят своими мыслями, своими заботами. А другого сердце заснуло, и то, что мы говорим, до него не доходит: “Да, да, о да, я понимаю ...” — ничего не понимает и ничего знать не хочет... У каждого своя тоска, своя усталость, своя озабоченность, — разве есть время на твою?.. И вот Христос не похож на нас в этом; нам горько делается, гневно делается: где же дружба, где же любовь, где товарищество? А Христос ничего подобного им не говорит; Он смотрит, и Ему жалко их. Перед лицом самого великого события мира они ничего не чувствуют, не знают, что вообще что-то происходит; они ушли в себя, в сон, заснули... И так всю жизнь, дремлют и видят сны, и мимо них проходит реальность, да какая реальность: их грядущая смерть, смерть ближних, самого дорогого — смерть Христа. Христос даже не будит их; Ему их жалко: “Спите! Почивайте!” — говорит Господь. Не горьким голосом, как часто это читается вслух, а жалостливо: “Спите, дети! Почивайте, у вас не хватает сил для того, чтобы вместе со Мной один час понести Мою тоску предсмертную...” А когда все уже совершено, Он им говорит: Теперь вставайте; тот, кто Меня предает, уже приближается. И вот предатель приходит с толпой, целует Его. Этот поцелуй мы воспринимаем иначе, вероятно, чем он был воспринят тогда. В то время, когда вы хотели обличить человека в преступлении, вы должны были возложить свои руки ему на голову и провозгласить свое обличение. Но если ваше обличение оказалось ложным, вы сами подвергались тому наказанию, которому подвергся бы тот человек, будь ваше показание верным. Иуда не захотел подвергнуться этому риску; он не возложил свои руки на голову Христа, обличая Его в том, что Он богохульник, нарушает закон; он Его поцеловал, чтобы дать знак людям; ему страшно было того, что может случиться, если он ошибся во Христе. Поцелуем он предает Христа. И это он делает, обеспечивая себе безопасность, безнаказанность. И как Христос на это отзывается? Как называет его Спаситель, как обращается Он к нему? — “Друг!” Он ему не говорит: “Отойди, предатель! Ты три года со Мной жизнь делил, ты все видел, что Я сделал, ты был свидетелем всех Моих чудес, ты слышал Мое животворное учение, ты сам дрогнул душой, — а теперь, поцелуем ли меня предаешь?” Он ему сказал “Друг”, Он от него не отвернулся, Он его не отверг. Он принял на Себя и предательство. И этим Он все победил. Победить ненависть других, победить оставленность, победить трусость друзей трудно, но можно. Но посмотреть в глаза человеку, который вас предает, и сказать: “Ты мне остаешься другом, я тебя люблю, как всегда, всей жизнью, всей смертью”, — это подлинная, последняя победа... И тогда все разбежались. Это уже был не сон; реальность ворвалась в дрему, и эта реальность была такая страшная: Тот, Кого они считали непобедимым, по-видимому, побежден, — остается только спасать свою жизнь. И Петр, который хвалился: “Если и другие Тебя оставят, я Тебя не оставлю”, тоже убежал; и все убежали, в сторону хотя бы, — кто дальше, в дом Марка, а кто на какое-то расстояние. Как мы умеем отнестись к вражде, которая вдруг нас побеждает, и к предательству? Вот вопрос, который ставится нам этим отрывком евангельским. Когда мы окружены враждой, ненавистью, желанием нас размыть и разрушить, каково наше отношение? В нас поднимается гнев, ответная ненависть; не так во Христе! И когда мы видим, что мы преданы — с каким негодованием, ненавистью, презрением мы глядим на предателя, как мы стараемся его унизить, оскорбить! Не так поступает Христос, а значит, не так должны и мы поступать. Пока мы в себе не победили самую способность ненавидеть врага, того, кто нам опасен, кто может разбить нашу жизнь, пока мы не победили наше отношение к предателю, мы еще не Христовы до конца; сколько-то Христовы, но не до конца. И дальше ведут Христа к Каиафе. За Ним издали идут два ученика; их пускают во двор, почему? Не потому, что они Христовы ученики, которые пришли свидетельствовать в Его пользу, а потому, что Иоанн — друг дома, того дома, где сейчас будут бить Христа по лицу, оплевывать, будут на Него клеветать, в котором Его засудят благодаря лжесвидетелям и против самого закона еврейского, вопреки всему, всякой правде. Иоанн, как друг этого дома, входит во двор, и благодаря ему пускают в этот двор и Петра. И тут трижды Петр отрекается от Спасителя. Когда одна из служанок, прислушиваясь к его говору, говорит: “А ты тоже из Галилеи, значит, ты тоже из Его учеников”, Петр отрекается: Не знаю я Этого Человека! Неужели такое с нами не случалось в той или другой мере? Неужели нам не случалось как бы скрыться в толпе и не стать рядом с человеком, которого унижают, оскорбляют? Я не говорю о страшных событиях, а о самой обычной человеческой клевете, о самой плоской, подлой сплетне: “Я? Нет, не знаю; да, мы знакомы, но он мне не друг! Мы знакомы — и все”. Петр, вышедши со двора, встретил взгляд Христа и заплакал. Если бы нам было дано в моменты такой подлой трусости обернуться и посмотреть в глаза человеку, от которого мы отреклись, может быть, мы бы тоже заплакали? Но мы закрываем глаза, отворачиваемся — только бы не встретить этого взора! Поэтому и покаяние в нас не рождается ... Но не только ученики — действующие лица этих событий; еще и народ, первосвященники, Пилат, Ирод царь, римские воины... Народ — тот самый, который приветствовал Его в день входа в Иерусалим: Осанна! Красуйся! Благословен грядый во имя Господне Царь Израилев! Он их обманул, только смерть может отомстить за их разочарование: Распни! Первосвященники, фарисеи видят в Нем и врага своей веры, и политическую опасность: из-за Него римляне могут поработить всю страну; не только ее оккупировать, но всецело присвоить. Этому нельзя дать случиться, лучше одному человеку умереть, чем всему народу погибнуть!.. Так и мы рассуждаем часто: лучше, чтоб одному человеку был позор, чтобы он все потерял, лишь бы только другие были безопасны... Ирод и Пилат: у них была власть спасти Христа; один был циником, ему все равно было, жив или нет невинный человек; а другой боялся за свою карьеру, за свою судьбу: стоит ли потерять все, что таким трудом нажито, для того, чтобы спасти какого-то человека? “Если ты отпустишь Иисуса, Который Себя называет Царем Израиля, ты не друг Кесаря!” — о нет! На это он не пойдет!.. Но и с нами бывает подобное, и с нами бывает, что мы боимся потерять то, что наше, ради спасения другого человека... И еще: Христа берут в претор; грубые воины, привыкшие к страданию других людей, привыкшие также и к своему страданию; они хотят позабавиться: закрывают глаза Спасителя, завязывают Ему глаза, ударяют в лицо, спрашивают: “Кто Тебя ударил?”. Не так ли бывает с нами? Когда мы хотим сделать что-то недостойное, разве, образно говоря, мы не стараемся завязать глаза Христу? Вернее, в нашем случае, мы закрываем свои глаза, чтобы не видеть, что Христос тут, что Христос все видит, все слышит и что каждым подлым, лживым, недостойным словом или поступком мы даем пощечину Ему, ударяем Его в лицо, насмехаемся над Ним, готовя Его к худшему — к распятию; потому что может так случиться, что Он нам слишком уж будет мешать, и тогда мы Его сбудем, распнем. Не телесно, не физически, но внутри себя ... А затем — шествие с крестом и дивное, поистине дивное, событие: одному человеку дано понести вместе с Ним крест; телесно, физически, понести деревянный крест — но чем-то помочь Христу. Крест — это тяжесть, крест — это орудие смерти, которое человек на себе несет. В нашем случае крест складывается из противоречий нашей воли Божией воле; наперекор кладется перекладина нашей воли. И вот случается нам или нет, когда человек раздавлен этим противоречием, подставить свое плечо? Поддержать главную перекладину воли Божией, чтобы человеку легче было волю Божию понести на плечах? И плачут по дороге женщины иерусалимские; и Христос на Своем пути к смерти останавливается и жалеет их... А дальше — распятие. Воины пригвождают Его ко кресту; им все равно, кто умирает, их дело — пробить руки и ноги преступнику и поставить крест. А дальше — скучное ожидание: неужели так долго умирать Ему?.. Играют, разговаривают... Это очень трагично; но разве не бывает так же, жутко, ужасно, когда в одной комнате, в той же квартире умирает человек, а родные, друзья сидят в кухне или другой комнате, пьют чай, разговаривают, шутят, — нельзя же все время быть такими напряженными. А человек умирает в одиночестве. Или кто-нибудь там сидит, да, — но другие в это время дают себе немножко подышать, дают отдых какой-то: нельзя же с человеком все время умирать! Умирать — его дело, а мы минутами поддержим; а пока — ну, силы собрать; мы же живы!.. Разве это не так? И вот крест стоит; направо, налево — два разбойника. Один, видя, что и Праведного убивают, отрицает человеческий суд, человеческое право судить даже и разбойника; другой, видя, что и Праведник погибает от человеческой неправды, принимает свою смерть как должное: если Праведник страдает, то, конечно, беззаконник должен пострадать... Один из покоя вырывается даже в последнюю минуту, другой находит путь во внутренний и вечный покой... Как мы относимся сами к этому? Как мы относимся к тому, что с нами бывает порой мучительное, горькое, страшное? Не говорим ли мы Богу, что это несправедливо, что этого не должно бы быть? Понимаем ли мы, что если это с Ним было, то нам нечего говорить о себе?.. В середине этого ужаса — одна точка безмолвия: Христос и два человека — Божия Матерь и Иоанн. Божия Матерь, Которая Его родила, Которая Его принесла в храм в день Сретения в жертву и Которая теперь видит, что Бог эту жертву принял и что Христос умирает в выкуп за Израиль и за Египет, то есть и за все язычество, за праведность и неправедность, за все, за всех. И Иоанн, любовь которого сильнее страха, крепче веры, не нуждается в надежде, который — просто любовь, соединяющая его со Христом неразрывно. А вокруг пестрая толпа: враги, которые радуются и смеются на Ним, и та толпа, которая там собралась. Одни мечтают о том, чтобы Христос сошел со креста, и тогда они смогут Ему поверить, тогда они будут знать, что Его учение действительно победит, что можно безопасно быть Христовыми. А другие мечтают, чтобы Христос не сошел со креста, потому что если Он не сойдет, то можно успокоиться; встревоженная Его учением, Его словом душа может спокойно вернуться к земле, приземлиться; Его страшное благовестие о любви без границ, о любви, подобной Божией любви, нереально, и земля победила небо; земля крепкая, солидная, а небо хрупкое — сплошная мечта, как облака. И все ждут смерти Христовой. Где мы стоим в этой толпе? В той толпе, которая встречает Христа при входе Его в Иерусалим, в той толпе, которая за Ним движется в Гефсиманский сад, во двор архиереев, во дворец Ирода, в судилище Пилата и, наконец, на Голгофу, — где мы, кто мы? Вот вопрос, который мы должны себе ставить в течение всего Великого Поста: где я, кто я ? Вот передо мной разверзаются величественные, спасительные Божии дела — где же я? Относятся ли они ко мне, или я остаюсь чуждым тому, что происходит? Полностью статья здесь. Необычный язык у митрополита. Но эта статья помогла мне глубже взглянуть в свое сердце. Решила разместить, может кому-то еще пригодится. http://www.mitras.ru/pouty/crestny.htm 1 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
МАРГАРИТКА 2 110 Опубликовано: 15 июня, 2020 Старец Николай Гурьянов,как обычно, прочитал перед вкушением пищи долгую молитву. Рядом была компания молодых людей. Один из них спросил: -Батюшка,в вашей глухомани все так перед едой молятся? На что батюшка,не задумываясь ответил: -Да нет,мил человек,не все. Свиньи,собаки да лошади без молитвы едят. 1 1 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Roza 816 Опубликовано: 16 июня, 2020 Невероятная история индийского православного священника Климента Нехамайя и его жены Екатерины. Этот священник украл свою будущую жену. Ее родители наняли киллера и мага, чтобы разлучить их. Подкупили полицию, начались мучительные допросы и долгая разлука. https://foma.ru/ee-roditeli-nanjali-killera-i-maga-chtoby-otomstit-mne-realnaja-istorija-ljubvi-indijskogo-svjashhennika.html 3 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
МАРГАРИТКА 2 110 Опубликовано: 17 июня, 2020 23 часа назад, Roza сказал: Невероятная история индийского православного священника Климента Нехамайя и его жены Екатерины. Этот священник украл свою будущую жену. Ее родители наняли киллера и мага, чтобы разлучить их. Подкупили полицию, начались мучительные допросы и долгая разлука. https://foma.ru/ee-roditeli-nanjali-killera-i-maga-chtoby-otomstit-mne-realnaja-istorija-ljubvi-indijskogo-svjashhennika.html Прочитала историю на одном дыхании. Хороший бы миссионерский фильм получился на ее основе. Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
inna d 4 845 Опубликовано: 18 июня, 2020 Самый главный, самый первый и самый последний вопрос Игумен Нектарий (Морозов) Есть ли кто-то, кто, пожив на земле хоть немного, не знает, что это значит – оказаться в тупике? Кого ситуация, люди, состояние здоровья или происходящие в мире и стране процессы, а самое главное – собственные ошибки ни разу в тупик не заводили? Может быть, и есть, конечно, но только большинство из нас в подобных обстоятельствах оказывалось, уверен, не однажды. И, из опыта исходя, могу сказать, что всегда это становится для человека испытанием. Что делать? Поступишь так, и это приведет вот к таким-то негативным последствиям; поступишь этак, и опять лишь усугубишь свои проблемы, а возможно, и чьи-то еще. А вот таким образом действовать следовало бы, но ресурсов для этого – ноль. И не делать ничего нельзя, поскольку время не терпит. И что делать, непонятно. И нервная система на пределе, и совесть не молчит, мучает. Вот это все, собственно, и называется – тупик. Вперед некуда, со всех сторон зажат, и назад – тоже никак. Как быть? Ждать, пока подоспеет команда МЧС и вытащит тебя из этой западни? Нет, команда МЧС не поможет. Просто сложить руки и прекратить борьбу? Молиться? Но ведь ты, наверняка, и молился – но кажется, что небо затворилось и Господь не слышит тебя. И это воспринимается как самая мучительная боль, как самая главная беда. Скрытый текст Однако нет, не главная. Главная – в том, что это ты не слышишь Его. Слышал бы – в тупике бы не оказался. Слушающий Его ходит во свете и не заблуждается. Теряемся, пропадаем, в тупик упираемся мы лишь тогда, когда слушать – перестаем. И потому рискну поделиться этим единственным, на мой взгляд, способом выхода из положения безвыходного – действенным, спасительным, многократно проверенным. Оказавшись в тупике, пробившись изрядное время, исстрадавшись и отчаявшись в силах своих, остановись, упразднись от всего и задайся одним лишь единственным вопросом: а чего от тебя хочет Господь? Не чего ХОЧЕШЬ ты, не что тебе НАДО, не как тебе будет УДОБНО, не чего от тебя ЖДУТ другие, а именно так: чего от тебя ХОЧЕТ ГОСПОДЬ? И еще лучше – спроси у Него: «Господи, что угодно Тебе? Дай мне разумение и силы понять и исполнить это. А остальное – неважно!» Задайся одним лишь единственным вопросом: а чего от тебя хочет Господь? Если от сердца и искренне спросить, если будет готовность исполнить, то ответ обязательно придет. Он откроется через людей, или через сами обстоятельства, или как очень ясная, дающая внутреннюю определенность и указующая путь мысль. Как бы там ни было – ты обязательно поймешь, что это именно ответ. И все встанет на свои места, и не будет больше этого ощущения, что еще немного и задохнешься, и вместо темноты ты увидишь неожиданно свет. Почему это так? Как действует этот «механизм», почему он универсален и никогда не дает сбоя? Потому ли, что на самом деле до крайности мало тех, для кого важно знать, какова о них воля Божия, и кто готов ее принять и исполнить и Господь не оставляет таковых? И поэтому тоже. Но в первую очередь – потому, что ради того Бог и попускает нам оказаться в тупике, чтобы мы хотя бы таким образом отказались, отошли от этой безумной и гибельной мысли – строить свою жизнь по собственной воле, забывая о Нем, пренебрегая тем, что нет ни одного верного и незыблемого фундамента во всем бытии нашем, кроме Него одного. Вся библейская история наполнена примерами, подтверждающими эту истину и это правило. Пророк Иона, несогласный с повелением Божиим идти в Ниневию и проповедовать живущим там людям покаяние, бежит, как говорится в Писании, «от лица Господня в Фарсис» (ср.: Ион. 1: 3) и терпит за скорбью скорбь, вплоть до того, что оказывается во чреве кита. И только там приходит к нему осознание безумности намерения его и рождается вместе с покаянием готовность исполнить то, что поручил ему его Творец и Создатель. И чудесным, немыслимым совершенно образом освобождается он тотчас из страшного заточения своего: «и сказал Господь киту, и он изверг Иону на сушу» (Ион. 2: 11). Какова конструкция тупика, из чего складывается, составляется он, что у него за «комплектующие»? Мы слишком многое считаем безусловно, безоговорочно важным, основываясь опять же – на желаниях, взглядах, убеждениях своих и окружающих нас людей. И когда это важное оказывается невозможным, когда мы не можем примирить свои нужды и представления с реальностью, когда она препятствует нашему движению вперед, то именно это мы и воспринимаем как безвыходность, именно это и создает ощущение отчаянности сложившегося положения. Вот ошибка. Важно может быть многое, но ВАЖНО БЕЗУСЛОВНО лишь одно, сотни раз прочитанное, услышанное, повторенное и накрепко, кажется, забытое: «Ищите же прежде Царствия Божия и правды его…» (Мф. 6: 33). И это ведь не заповедь только, не беспрекословный приказ, не строгое повеление. Это указание – каким путем идти, чтобы с дороги не сбиться. Это способ выстроить свою жизнь так, чтобы никто не смог ее разрушить. Это напоминание о том предназначении, реализации которого не может помешать ровным счетом ничто, кроме решения самого человека. Всё можно у нас отнять – средства, здоровье, положение, место в обществе, работу, близких людей, физическую свободу, – но нельзя отобрать самого главного: возможности служить Богу. Она остается всегда, при любых внешних условиях, и при полном благоприятствовании, и под самым жестоким прессом. Нельзя отобрать самого главного: возможности служить Богу – она остается всегда, при любых внешних условиях Служение это столь многогранно и столь всеобъемлюще, что нет обстоятельств, которые не дали бы состояться ему так или иначе: ибо ищет Отец наш Небесный поклонников, поклоняющихся Ему в духе и истине (см.: Ин. 4: 23), а для духа и истины нет препятствий и преград. Даже тогда, когда лишен ты не только свободы перемещаться, но и самой возможности с одра болезни подняться, сохраняется возможность служить Христу – терпя испытание и благодаря Его. Гласно, если можешь говорить, и в сердце, если язык отнялся. В духе и истине… Мне всегда искренне жаль людей, которые ставят перед собой какие-то определенные земные цели и лишь в достижении их видят свое счастье и шире – смысл самой жизни своей. И чем значительнее амбиции и грандиознее цели, тем, повторюсь, больше мне их жалко – если в целях и амбициях всё для них. Слишком многое может превратиться тогда в непреодолимое препятствие, столько на их пути камней, о которые вдребезги разбиваются надежды и чаяния на великие свершения и выдающиеся результаты! Как потом справиться с разочарованием, если кроме надежд и чаяний этих – ничего, если именно они – самое важное и самое дорогое? Да, поистине, сами мы создаем свои тупики. Сами отрезаем пути к выходу из них. Но какая же это милость Божия, что и после того, как уже отрезаны они и мосты, кажется, сожжены, прокладывает Господь новый путь – к Нему ведущий – и строит новый мост – с Ним соединяющий. И у нас в любом случае, несмотря ни на что, есть шанс этой удивительной возможностью воспользоваться. Всё потеряв, всего лишившись – не в первый, в очередной, быть может, или даже в последний раз, задать, вместо всех прочих вопросов, тот единственный, самый необходимый: «Господи, чего Ты ждешь от меня? Что мне делать, чтобы угодить Тебе?», Вопрос, с которого надо было бы всё начинать. И который, вместе с тем, задать никогда не поздно. Игумен Нектарий (Морозов) 17 июня 2020 г. http://pravoslavie.ru/131952.html 2 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
МАРГАРИТКА 2 110 Опубликовано: 18 июня, 2020 (изменено) Христианин не должен обладать стадным чувством. Вот почему ему присуще критическое мышление. Имея живую веру и любовь ко Христу он будет в состоянии проанализировать ситуацию и разобраться что такое хорошо,что такое плохо,где сено,а где солома. Где путь спасительный,а где дорога,ведущая к погибели. Значит мы христиане,а не стадо баранов, которых можно гнать куда угодно. Но мы словесные овцы,те которые слышат глас своего Пастыря. Принимают Его чистой душой и благодарным сердцем. И стараются идти по пути,заповеданным Господом,с молитвой на устах и сердце:"Иисусе Наставниче, выведи нас на путь спасения. Аминь." Протоиерей Артемий Владимиров https://elitsy.ru/watercolor/ Изменено 18 июня, 2020 пользователем МАРГАРИТКА Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
*Владислав* 2 280 Опубликовано: 18 июня, 2020 Вот такой вопрос возник к тем, кто смотрит телеканал СПАС. Как вы думаете, телеведущих и продюсеров подбирали из среды верующих и грамотных православных христиан, или сначала подобрали, а ведущие и продюсеры теперь пытаются соответствовать тому, что они работают на православном канале? И еще давно мучит вопрос... монахи смотрят передачи типа "Монастырская еда"?))) Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Юрий Кур 3 260 Опубликовано: 18 июня, 2020 13 минут назад, *Владислав* сказал: Вот такой вопрос возник к тем, кто смотрит телеканал СПАС. Как вы думаете, телеведущих и продюсеров подбирали из среды верующих и грамотных православных христиан, или сначала подобрали, а ведущие и продюсеры теперь пытаются соответствовать тому, что они работают на православном канале? И еще давно мучит вопрос... монахи смотрят передачи типа "Монастырская еда"?))) Чувствую подвох...) Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
ALEXANDR 2 726 Опубликовано: 18 июня, 2020 Настоящий мужчина должен жевать пищу медленно. Так учили на Кавказе, кто знает, может и сейчас еще этому учат. Одно время при большевиках был вот такой лозунг : Но этот призыв скорее всего связан с заботой о правильном пищеварении пролетариата и колхозника. И в немалой степени с экономией продуктов питания в молодой советской стране. А какова духовная сторона медленного приема пищи ? Есть такое место в Библии : " И сказал Господь Гедеону: народа с тобою слишком много, не могу Я предать Мадианитян в руки их, чтобы не возгордился Израиль предо Мною и не сказал: «моя рука спасла меня»; итак провозгласи вслух народа и скажи: «кто боязлив и робок, тот пусть возвратится и пойдет назад с горы Галаада». И возвратилось народа двадцать две тысячи, а десять тысяч осталось. И сказал Господь Гедеону: все еще много народа; веди их к воде, там Я выберу их тебе; о ком Я скажу: «пусть идет с тобою», тот и пусть идет с тобою; а о ком скажу тебе: «не должен идти с тобою», тот пусть и не идет. Он привел народ к воде. И сказал Господь Гедеону: кто будет лакать воду языком своим, как лакает пес, того ставь особо, также и тех всех, которые будут наклоняться на колени свои и пить. И было число лакавших ртом своим с руки триста человек; весь же остальной народ наклонялся на колени свои пить воду. И сказал Господь Гедеону: тремя стами лакавших Я спасу вас и предам Мадианитян в руки ваши, а весь народ пусть идет, каждый в свое место." ..... Господь ведь знает сердца всех, тогда для чего Он сделал это? Чему нас хотел научить? Что показать? Какая притча перед нами? Бог хотел показать, что у кого Бог в уме, тот владеет собой, а значит терпелив и мужественный в делах. После долгого пути в жару, мужественный человек не бросается к воде как пес, и не лакает воду как животное, а напротив, он спокойно подходит, подходит с молитвой к водоему, он опускается на колено, и как человек с благодарностью пьет воду с руки. И так должно быть во всем. Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Vаlentinа 694 Опубликовано: 18 июня, 2020 26 минут назад, *Владислав* сказал: монахи смотрят передачи типа "Монастырская еда"?))) ))) Я как-то упомянула изыски таких передач в разговоре с отцом иеродиаконом. Не возьмусь даже описать его изумления : ) Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
МАРГАРИТКА 2 110 Опубликовано: 18 июня, 2020 (изменено) 29 минут назад, *Владислав* сказал: Вот такой вопрос возник к тем, кто смотрит телеканал СПАС. Как вы думаете, телеведущих и продюсеров подбирали из среды верующих и грамотных православных христиан, или сначала подобрали, а ведущие и продюсеры теперь пытаются соответствовать тому, что они работают на православном канале? И еще давно мучит вопрос... монахи смотрят передачи типа "Монастырская еда"?))) Владислав,хотите стать ведущим телеканал "Спас"?) ))Когда наступает пост,у многих сразу возникают вопросы: что готовить, с маслом или без масла, сухоядение или сыровареное и т.д.? Мне нравится передача "Монастырская кухня". Изменено 18 июня, 2020 пользователем МАРГАРИТКА Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
Юрий Кур 3 260 Опубликовано: 18 июня, 2020 13 минут назад, ALEXANDR сказал: Настоящий мужчина должен жевать пищу медленно. Так учили на Кавказе Помню в пионерлагере вожатый учил, что надо жевать рис (и все остальное) несколько десятков раз, пока в "пыль" не разжуешь; и тогда тебе достаточно будет несколько ложек, чтобы наесться. 1 Цитата Поделиться сообщением Ссылка на сообщение
